Слой-2
В. Л. Строгальщиков
ТЮМЕНСКАЯ ВИЗАНТИЙЩИНА
Большое преимущество тюменских журналистов-профессионалов — работа на нефтегазовых промыслах с любопытством, фантазией, дотошностью. Узнаешь много интересного. К примеру, о глубине залегания нефтеносного пласта. «Побурив» в своем «Слое» прошлого года, В. Строгальщиков, как истый добытчик, поставил отметку «первый» и пошел дальше — вскрыл «Слой-2». Но уже в первой разведке писатель в нашем авторе «победил» журналиста, создав сугубо художественными средствами настоящий роман — исследование болевых точек нынешнего сумасшедшего российского бардака, в котором пока еще официально единой, а практически потихонечку расползающейся на части Тюменской области выпала роль последней дойной коровы запарившегося в бане перемен государства.
На этот раз перед вами, читатель, слой куда круче и страшнее, чем пройденный. С точки зрения письма произведение мастерски исполнено в духе политического детектива и социально-философского жанра. В то время как большая часть российских литераторов изображает из себя великих прогрессоров духа, расположившись при этом на грязном ложе публичного дома в пределах московского Садового кольца, В. Строгальщиков — перефразируем великого поэта: больное видится на расстоянье! — создает панорамный современный роман, продолжая давнюю традицию русского социального реализма.
Братья по перу на него давно наложили кучу собственного дерьма, забыв дернуть за никелированную, а то и золотую ручку домашнего агрегата. Вонь уже смердит по всем углам, но ее перебивают модные запахи мистического рукоблудства недавних инженеров человеческих душ, эстетических игрищ без правил в мировом храме культуры. Лже-жизнь и жизнь изменившегося российского искусства. Это их выбор, их право, их медосбор в кормушках, пока они нужны, пока они таким образом украшают новый фасад свободного творчества.
В. Строгальщиков значительно усложнил себе писательскую задачу. Во втором слое вскрытие показало не только региональный, всероссийский, но и глобальный характер происходящих у нас процессов. Роман качается на весах правды и кривды. Начинается с кривды, когда уцелевший после взрыва в коттедже друга-банкира Кротова другой главный герой, журналист Лузгин, медленно восстанавливая силы, изучает московскую брошюру «Работа с оппонентом в избирательной кампании». О приемах дискредитации соперников, использования компромата против них. В самый разгар нашей избирательной кампании по выборам губернатора: «Минуло лето, пришла осень с ее тюменской тоской, дождями, грязью и предвыборной суетой». Походя отмечу точно выбранный романный язык, который, впрочем, не чурается «соленого» знака времени — разгула словесной похабени.
Правда, в финале, когда Кротов победил себя, в очередной раз спас от смерти своего друга Вовку, попавшего по своей воле в капкан малознакомого авантюриста, открыл заново библейскую заповедь «Чти отца своего!». Утром Кротов задохнулся от незаслуженного счастья, сын пришлепал к нему и погладил отца: «Ты моя радость, ты мое солнышко!». Маленьких детей не обманешь…
Вот она, сверхзадача романа — разомкнуть зловещий наш бег по кругу, когда политик кидает политика, бизнесмен — бизнесмена, банкир — банкира, а рабочие акционированного СМУ в Сургуте кидают своих недавних коллег-пенсионеров, дабы побольше урвать дивидендов.
Браво, Строгаль! Ты сделал на этот раз Кротова самым главным в романе. Он и рабочая лошадка, и верный друг, и без лишнего дрыга набирающий вес банкир, не по своей воле залезший в политику (в романе герой занимается финансовыми делами общественно-аналитической организации «Политическое просвещение»). По делу используем старика Маркса, его знаменитую фразу про крота истории. Верится, что Кротов, освоив приемы команды всесильных серых кардиналов из Москвы (Юра и Гена), денно и нощно манипулирующих тюменскими фигурами, устраивая нашим то «прятки», то «кошки-мышки», завалит их в «волчью яму».
Тонко играет автор, есть нюх искусного охотника за жизнью. Москвичи «Ю+Г» (предупреждаю, что имеем дело с художественным вымыслом!) в случае строгого кризиса имеют своих «коммандос». Они уже «навели порядок» в Ноябрьске (профессионально, без судов над врагами народа), и воры в законе там не командуют нефтебизнесом. Но сладостная нега новых аристократов духа и плоти, увлеченных идеей освоения культуры богатства, расслабляет их на «конспиративке» — квартире в доме на улице Немцова. Москвич никого и ничего не боится, за ним, скажем так, стоит сила мирового значения, он покровительственно объясняет Кротову: как любил говорить министр Шафраник, в результате «реструктуризации и приватизации», а на самом деле дележа и распределения мы не можем справиться с бандитским рэкетом и жадностью собственных начальников. Им наплевать на кротовские мучения и душераздирающие поиски смысла жизни, для них это «душевные страдания тюменских обормотов».
Береги и берегись Сибири, Москва! Кротова принимают в нечто сверх-высшее над Россией, он нужен москвичам. При всех режимах столица подпитывала свою энергетику провинциальными крепышами. Его вводят в высшие сферы транснационального нефтебизнеса, отправляют на Кипр — сладостный остров Венеры-Афродиты, дабы он окончательно оторвался от родных корней.
Но Лузгин в беде, его кинули самым наиподлейшим образом — через одноклассника Северцева, обманом вытащив из него 200 «лимонов» на чужую сделку. И Кротов классно обводит «Ю+Г», улетает в Тюмень, безупречно, не оскорбляя их достоинства, честно использует их страшную силу, вытаскивая друга с того света. Ничего, он еще не то выдюжит, впереди еще хватит жестоких игр, компромиссов, но живы в нем совесть и честь, умение поставить дело и по-честному вести его. Нет, это не просто положительный герой нашего времени, это кряж сибирского характера, готовый пуститься во все тяжкие. Но это тот народный капиталист, у которого, если он и ему подобные развернутся, наши люди, наконец-то, заживут достойно. Вот тебе и автор, сумевший в российском литературном бедламе ответить на роковые отечественные вопросы: кто виноват? что делать? куда идти? Только В. Строгальщикову хватает ума не строить из себя пророка: что с ними бывает среди родных осин известно давно. Он предлагает свои версии и свои прогнозы, иногда хитро маскируясь хотя бы под «андроповское завещание». Дадим, мол, народу вдоволь вкусить демократических и буржуазных плодов, глядишь, через 10–15 лет — эх, дубинушка, ухнем! Это всегда бросается в глаза — грязь, накипь и растление, но по проделанным кротами ходам, возможно, выйдут на поверхность новые люди. «Слой-2» — ожидание действительно лучших перемен. От ликующих, праздно болтающих, обагрящих руки в крови, уведи меня в стан…но не погибающих, подобно слишком узкому максималисту Слесаренко из стана погибающих — вчерашних честных и трудолюбивых совпартработников, кричащих: «Так жить нельзя!», но не ищущих, как можно, ибо возврата к прошлому нет, его мы уже «проходили», что получилось — знают все.
Слесаренко — большая удача автора. Это суровая личная драма верных долгу исполнителей и руководителей важного для России среднего звена, но не гибких. Время жертвенной борьбы за народное счастье прошло, старая деловая этика отмирает, мировой опыт пока в стране не прививается. И есть вина в том слесаренковых. В тяжелом ночном разговоре с Татьяной — своей прошлой «комсомольской» любовью — после странного убийства Колюнчика — Кулагина, его былого зама по сургутскому СМУ, героиня открывает правду. Да, он был для своих строителей народным начальником, отцом родным, перепоручив всю черную и грязную работу, обиды и отказы просящим Колюнчику. А Колюнчик был добрым по натуре, и лишь взращенный Слесаренко комплекс неполноценности толкнул его в криминальный нефтебизнес, где он выколачивал деньги из должников. Его убирают на глазах бывшего шефа…
Маята и бестолочь текущего быта уводят Слесаренко в сторону от семьи. Но как талантливо передает автор атмосферу его любовного свидания на даче с Оксаной! Вот-вот, казалось бы, начнутся постельные игры, ан нет, слишком важными стали для них вопросы личного бытия, боль за своих близких, чтобы забыть их в сладких утехах.
В. Строгальщиков — тонкий политический игрок, хорошо чувствующий и просчитывающий варианты. Картинки с выборов — злая и верная сатира на недавнюю помойку. В подоплеке и местные разборки, и подставки со стороны двух Рэ-Рэ (Райкова и Рожкова), и молодой ловкач Окрошенков — темная лошадка. Пока Москве удается древнеримский вариант — разделяй и властвуй. Игра в «кошки-мышки» с действующим губернатором нужна центру, дабы доить энергетическое сердце России. В художественной форме автор убедительно показывает нравственную оценку победы Рокецкого, который оказался на своем месте и со своей командой удерживает достаточно стабильную ситуацию в регионе. Губернатор не просто реалист и прагматик, в беседе с Лузгиным (глава с интервью перед выборами) он сам повел «журнаглиста» (от слова «наглый») за собой, показывая главную суть своих забот, за которыми не только понятные сегодня интересы различных политико-экономических и финансовых элит области, но и люди. Он знает им реальную цену, осведомлен и о реальной цене заботы о тепле и свете, хлебе и дорогах, больницах и школах. Он умеет держать удар, идет на риск, но как стреляный воробей.
Сатира В. Строгалыцикова символична и впечатляюще раскрашивает нам раздрай. Увы, по новым модам в область наезжают на предвыборный корм команды московских спецов. Видимо, не потеряла своей прелести наша рыбка и пельмени под крепкие напитки. Рождается плакат для избирателей. Юная нимфетка-подросток обращается к людям: «Дедушке Рокецкому я сказала «Да!».
Впечатляет и картина заседания в штабе избирательной кампании действующего губернатора, когда отягощенные знаниями аналитики готовы запаниковать от шутки журналиста Коллегова — коммунист Черепанов заказал в ТВВИКу броневик и выезжает на свой митинг с кепкой в руке. В свой трагифарс сыграл и загнанный в угол Лузгин, умыкнувший из кротовского сейфа собственную премию.
Мир всегда было опасно делить на белое и черное. Лишь после драки с мальчишками-прилипалами и попрошайками у торговых будок на площади перед Центральным гастрономом Лузгин понимает, что переходит ненавистную ему черту, за которой жизнь — по законам джунглей. Еще дальше зашел за нее Степан — убийца Кулагина, называющий себя палачом, новым борцом за народное дело против нуворишей. Он озлоблен на весь мир и не понимает, что хитрый подлец и циник Гарик Чернявский, уверовавший в долгую жизнь этого хорошо организованного и прибыльного бардака, играя на обидах Степана, его зависти к богатству, подставляет «борца за справедливость», дабы убрать конкурента.
Развязки В. Строгальщикова на этот раз оказались в ряде эпизодов чуть поспешными. Слишком уж неуловима команда то ли бандита, то ли «коммандос» Андрея. Перебор с матерщиной — понимаю, дает разрядку, стерва. Нашел же автор в ряде мест узнаваемые эвфемизмы-маскировки. Зачем эти ханжеские «е. л» и т. п.?
Как и в первом слое, писатель показывает вполне современную технику письма — клиповые вставки (сцена в московском ресторане с загулом новых русских), гурманные фантазии на тему дружеского застолья, вихревые спирали раскрутки героев. Снова занимает его экзистенциальная ситуация нашего существования, поиски ответов на роковые вопросы текущего бытия в глубинах внутреннего психологически сложного диалога добра и зла, связанного именно с душевным складом героев. Лузгин, поставленный бандитами на счетчик, видит в гастрономе бедную женщину, которой не хватает денег на весь кусок мясопродукта. Он платит за нее, и… получает плевок в лицо: «Богатенький, как я вас ненавижу!», но товар всё-таки спрятан в пакет!
Тюменская византийщина — реальный расклад судеб и дел героев этого романа. Известно, что Древний Рим раскололся на западную и восточную империи. Восточная (Византия) отошла от язычества и приняла православное христианство. К своему падению под натиском турок-сельджуков (1453) Константинополь смертельно увяз в разладе с великими идеалами. Все знакомо: предательство, финансовые аферы, подставки, кидалки и шкурные интересы разъединили всех и вся. Не осталось никакой нравственной воли к сопротивлению злу, к новому общественному договору, примирению и согласию. Гибли все — богатые, средние, бедные. Но византийщина — это еще и восточная наука искусного маневрирования в тяжелых обстоятельствах жизни, умение уклоняться от руководящих сверху, крепость заднего ума. Пока и Тюмень выживает, маневрирует, держится, но новый «Слой-2» убеждает, что Тюмень уже готова жить. Уважая Отечество, его волю, жить по своему уставу. Богу — богово, кесарю — кесарево, Москве — неизбежную дань, нам же — достаток по весу и силам.
Вл. Рогачев.
В. Л. Строгальщиков
ТЮМЕНСКАЯ ВИЗАНТИЙЩИНА
Большое преимущество тюменских журналистов-профессионалов — работа на нефтегазовых промыслах с любопытством, фантазией, дотошностью. Узнаешь много интересного. К примеру, о глубине залегания нефтеносного пласта. «Побурив» в своем «Слое» прошлого года, В. Строгальщиков, как истый добытчик, поставил отметку «первый» и пошел дальше — вскрыл «Слой-2». Но уже в первой разведке писатель в нашем авторе «победил» журналиста, создав сугубо художественными средствами настоящий роман — исследование болевых точек нынешнего сумасшедшего российского бардака, в котором пока еще официально единой, а практически потихонечку расползающейся на части Тюменской области выпала роль последней дойной коровы запарившегося в бане перемен государства.
На этот раз перед вами, читатель, слой куда круче и страшнее, чем пройденный. С точки зрения письма произведение мастерски исполнено в духе политического детектива и социально-философского жанра. В то время как большая часть российских литераторов изображает из себя великих прогрессоров духа, расположившись при этом на грязном ложе публичного дома в пределах московского Садового кольца, В. Строгальщиков — перефразируем великого поэта: больное видится на расстоянье! — создает панорамный современный роман, продолжая давнюю традицию русского социального реализма.
Братья по перу на него давно наложили кучу собственного дерьма, забыв дернуть за никелированную, а то и золотую ручку домашнего агрегата. Вонь уже смердит по всем углам, но ее перебивают модные запахи мистического рукоблудства недавних инженеров человеческих душ, эстетических игрищ без правил в мировом храме культуры. Лже-жизнь и жизнь изменившегося российского искусства. Это их выбор, их право, их медосбор в кормушках, пока они нужны, пока они таким образом украшают новый фасад свободного творчества.
В. Строгальщиков значительно усложнил себе писательскую задачу. Во втором слое вскрытие показало не только региональный, всероссийский, но и глобальный характер происходящих у нас процессов. Роман качается на весах правды и кривды. Начинается с кривды, когда уцелевший после взрыва в коттедже друга-банкира Кротова другой главный герой, журналист Лузгин, медленно восстанавливая силы, изучает московскую брошюру «Работа с оппонентом в избирательной кампании». О приемах дискредитации соперников, использования компромата против них. В самый разгар нашей избирательной кампании по выборам губернатора: «Минуло лето, пришла осень с ее тюменской тоской, дождями, грязью и предвыборной суетой». Походя отмечу точно выбранный романный язык, который, впрочем, не чурается «соленого» знака времени — разгула словесной похабени.
Правда, в финале, когда Кротов победил себя, в очередной раз спас от смерти своего друга Вовку, попавшего по своей воле в капкан малознакомого авантюриста, открыл заново библейскую заповедь «Чти отца своего!». Утром Кротов задохнулся от незаслуженного счастья, сын пришлепал к нему и погладил отца: «Ты моя радость, ты мое солнышко!». Маленьких детей не обманешь…
Вот она, сверхзадача романа — разомкнуть зловещий наш бег по кругу, когда политик кидает политика, бизнесмен — бизнесмена, банкир — банкира, а рабочие акционированного СМУ в Сургуте кидают своих недавних коллег-пенсионеров, дабы побольше урвать дивидендов.
Браво, Строгаль! Ты сделал на этот раз Кротова самым главным в романе. Он и рабочая лошадка, и верный друг, и без лишнего дрыга набирающий вес банкир, не по своей воле залезший в политику (в романе герой занимается финансовыми делами общественно-аналитической организации «Политическое просвещение»). По делу используем старика Маркса, его знаменитую фразу про крота истории. Верится, что Кротов, освоив приемы команды всесильных серых кардиналов из Москвы (Юра и Гена), денно и нощно манипулирующих тюменскими фигурами, устраивая нашим то «прятки», то «кошки-мышки», завалит их в «волчью яму».
Тонко играет автор, есть нюх искусного охотника за жизнью. Москвичи «Ю+Г» (предупреждаю, что имеем дело с художественным вымыслом!) в случае строгого кризиса имеют своих «коммандос». Они уже «навели порядок» в Ноябрьске (профессионально, без судов над врагами народа), и воры в законе там не командуют нефтебизнесом. Но сладостная нега новых аристократов духа и плоти, увлеченных идеей освоения культуры богатства, расслабляет их на «конспиративке» — квартире в доме на улице Немцова. Москвич никого и ничего не боится, за ним, скажем так, стоит сила мирового значения, он покровительственно объясняет Кротову: как любил говорить министр Шафраник, в результате «реструктуризации и приватизации», а на самом деле дележа и распределения мы не можем справиться с бандитским рэкетом и жадностью собственных начальников. Им наплевать на кротовские мучения и душераздирающие поиски смысла жизни, для них это «душевные страдания тюменских обормотов».
Береги и берегись Сибири, Москва! Кротова принимают в нечто сверх-высшее над Россией, он нужен москвичам. При всех режимах столица подпитывала свою энергетику провинциальными крепышами. Его вводят в высшие сферы транснационального нефтебизнеса, отправляют на Кипр — сладостный остров Венеры-Афродиты, дабы он окончательно оторвался от родных корней.
Но Лузгин в беде, его кинули самым наиподлейшим образом — через одноклассника Северцева, обманом вытащив из него 200 «лимонов» на чужую сделку. И Кротов классно обводит «Ю+Г», улетает в Тюмень, безупречно, не оскорбляя их достоинства, честно использует их страшную силу, вытаскивая друга с того света. Ничего, он еще не то выдюжит, впереди еще хватит жестоких игр, компромиссов, но живы в нем совесть и честь, умение поставить дело и по-честному вести его. Нет, это не просто положительный герой нашего времени, это кряж сибирского характера, готовый пуститься во все тяжкие. Но это тот народный капиталист, у которого, если он и ему подобные развернутся, наши люди, наконец-то, заживут достойно. Вот тебе и автор, сумевший в российском литературном бедламе ответить на роковые отечественные вопросы: кто виноват? что делать? куда идти? Только В. Строгальщикову хватает ума не строить из себя пророка: что с ними бывает среди родных осин известно давно. Он предлагает свои версии и свои прогнозы, иногда хитро маскируясь хотя бы под «андроповское завещание». Дадим, мол, народу вдоволь вкусить демократических и буржуазных плодов, глядишь, через 10–15 лет — эх, дубинушка, ухнем! Это всегда бросается в глаза — грязь, накипь и растление, но по проделанным кротами ходам, возможно, выйдут на поверхность новые люди. «Слой-2» — ожидание действительно лучших перемен. От ликующих, праздно болтающих, обагрящих руки в крови, уведи меня в стан…но не погибающих, подобно слишком узкому максималисту Слесаренко из стана погибающих — вчерашних честных и трудолюбивых совпартработников, кричащих: «Так жить нельзя!», но не ищущих, как можно, ибо возврата к прошлому нет, его мы уже «проходили», что получилось — знают все.
Слесаренко — большая удача автора. Это суровая личная драма верных долгу исполнителей и руководителей важного для России среднего звена, но не гибких. Время жертвенной борьбы за народное счастье прошло, старая деловая этика отмирает, мировой опыт пока в стране не прививается. И есть вина в том слесаренковых. В тяжелом ночном разговоре с Татьяной — своей прошлой «комсомольской» любовью — после странного убийства Колюнчика — Кулагина, его былого зама по сургутскому СМУ, героиня открывает правду. Да, он был для своих строителей народным начальником, отцом родным, перепоручив всю черную и грязную работу, обиды и отказы просящим Колюнчику. А Колюнчик был добрым по натуре, и лишь взращенный Слесаренко комплекс неполноценности толкнул его в криминальный нефтебизнес, где он выколачивал деньги из должников. Его убирают на глазах бывшего шефа…
Маята и бестолочь текущего быта уводят Слесаренко в сторону от семьи. Но как талантливо передает автор атмосферу его любовного свидания на даче с Оксаной! Вот-вот, казалось бы, начнутся постельные игры, ан нет, слишком важными стали для них вопросы личного бытия, боль за своих близких, чтобы забыть их в сладких утехах.
В. Строгальщиков — тонкий политический игрок, хорошо чувствующий и просчитывающий варианты. Картинки с выборов — злая и верная сатира на недавнюю помойку. В подоплеке и местные разборки, и подставки со стороны двух Рэ-Рэ (Райкова и Рожкова), и молодой ловкач Окрошенков — темная лошадка. Пока Москве удается древнеримский вариант — разделяй и властвуй. Игра в «кошки-мышки» с действующим губернатором нужна центру, дабы доить энергетическое сердце России. В художественной форме автор убедительно показывает нравственную оценку победы Рокецкого, который оказался на своем месте и со своей командой удерживает достаточно стабильную ситуацию в регионе. Губернатор не просто реалист и прагматик, в беседе с Лузгиным (глава с интервью перед выборами) он сам повел «журнаглиста» (от слова «наглый») за собой, показывая главную суть своих забот, за которыми не только понятные сегодня интересы различных политико-экономических и финансовых элит области, но и люди. Он знает им реальную цену, осведомлен и о реальной цене заботы о тепле и свете, хлебе и дорогах, больницах и школах. Он умеет держать удар, идет на риск, но как стреляный воробей.
Сатира В. Строгалыцикова символична и впечатляюще раскрашивает нам раздрай. Увы, по новым модам в область наезжают на предвыборный корм команды московских спецов. Видимо, не потеряла своей прелести наша рыбка и пельмени под крепкие напитки. Рождается плакат для избирателей. Юная нимфетка-подросток обращается к людям: «Дедушке Рокецкому я сказала «Да!».
Впечатляет и картина заседания в штабе избирательной кампании действующего губернатора, когда отягощенные знаниями аналитики готовы запаниковать от шутки журналиста Коллегова — коммунист Черепанов заказал в ТВВИКу броневик и выезжает на свой митинг с кепкой в руке. В свой трагифарс сыграл и загнанный в угол Лузгин, умыкнувший из кротовского сейфа собственную премию.
Мир всегда было опасно делить на белое и черное. Лишь после драки с мальчишками-прилипалами и попрошайками у торговых будок на площади перед Центральным гастрономом Лузгин понимает, что переходит ненавистную ему черту, за которой жизнь — по законам джунглей. Еще дальше зашел за нее Степан — убийца Кулагина, называющий себя палачом, новым борцом за народное дело против нуворишей. Он озлоблен на весь мир и не понимает, что хитрый подлец и циник Гарик Чернявский, уверовавший в долгую жизнь этого хорошо организованного и прибыльного бардака, играя на обидах Степана, его зависти к богатству, подставляет «борца за справедливость», дабы убрать конкурента.
Развязки В. Строгальщикова на этот раз оказались в ряде эпизодов чуть поспешными. Слишком уж неуловима команда то ли бандита, то ли «коммандос» Андрея. Перебор с матерщиной — понимаю, дает разрядку, стерва. Нашел же автор в ряде мест узнаваемые эвфемизмы-маскировки. Зачем эти ханжеские «е. л» и т. п.?
Как и в первом слое, писатель показывает вполне современную технику письма — клиповые вставки (сцена в московском ресторане с загулом новых русских), гурманные фантазии на тему дружеского застолья, вихревые спирали раскрутки героев. Снова занимает его экзистенциальная ситуация нашего существования, поиски ответов на роковые вопросы текущего бытия в глубинах внутреннего психологически сложного диалога добра и зла, связанного именно с душевным складом героев. Лузгин, поставленный бандитами на счетчик, видит в гастрономе бедную женщину, которой не хватает денег на весь кусок мясопродукта. Он платит за нее, и… получает плевок в лицо: «Богатенький, как я вас ненавижу!», но товар всё-таки спрятан в пакет!
Тюменская византийщина — реальный расклад судеб и дел героев этого романа. Известно, что Древний Рим раскололся на западную и восточную империи. Восточная (Византия) отошла от язычества и приняла православное христианство. К своему падению под натиском турок-сельджуков (1453) Константинополь смертельно увяз в разладе с великими идеалами. Все знакомо: предательство, финансовые аферы, подставки, кидалки и шкурные интересы разъединили всех и вся. Не осталось никакой нравственной воли к сопротивлению злу, к новому общественному договору, примирению и согласию. Гибли все — богатые, средние, бедные. Но византийщина — это еще и восточная наука искусного маневрирования в тяжелых обстоятельствах жизни, умение уклоняться от руководящих сверху, крепость заднего ума. Пока и Тюмень выживает, маневрирует, держится, но новый «Слой-2» убеждает, что Тюмень уже готова жить. Уважая Отечество, его волю, жить по своему уставу. Богу — богово, кесарю — кесарево, Москве — неизбежную дань, нам же — достаток по весу и силам.
Вл. Рогачев.