Константин Лагунов. Книга памяти
О. К. Лагунова
В. В. МАРКОВА. ПУТЬ К ПРАВДЕ: ГЕРОЙ В РОМАНЕ К.Я. ЛАГУНОВА «ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ»
Если попытаться в двух словах определить, о чем этот роман, то, наверное, правильнее всего будет сказать так: он о правде и о поисках правды. Правда есть своя у каждого героя. И есть правда абсолютная. Именно с высоты этого абсолюта определяется истинность или ложность пути каждого человека. Правда становится определенным индикатором человеческих взаимоотношений, Добра и Зла, любви и ненависти, сострадания и предательства. «Правда – хлеб души. Насущный и неприедаемый. Правда – родник животворный, вечно движущий и обновляющий жизнь. Поклоняющийся правде – благодарности достоин. Проповедующий правду – пророк. Душу положивший за правду – святой...», – говорит Геше Пелымскому отец Клемент.
Но тем-то роман и замечателен, и сложен, и объемен, что не дает однозначных ответов на все заданные им «проклятые вопросы». «Не ищи решений в этой книге, их нет в ней, их вообще нет у современного человека. То, что решено, то кончено, а грядущий переворот только начинается» – эти слова А.И. Герцена становятся эпиграфом к книге.
Философский конфликт Добра и Зла отражается как противостояние власти и отдельной личности. Человек в условиях тоталитарного государства вынужден жить по формуле «мир – круг, все живое – в нем, и по его законам», выведенной Серафимом Бархударовым: «И я – в круге?.. По кругу?.. Стало быть, как все... А я... я... Не бог, конечно, не бог!.. А кто бог? Его нет на земле. Те, кремлевцы, тоже в круге. У кого-то он шире, у кого-то поуже, в том ли суть? И власть моя, и сила за его черту ни-ни. Попытка разорвать, выскочить – самоубийство... Идеализм?.. Мистика?.. Фатализм?.. Какая разница...» Идеологическая система подменяет человеческие ценности, становится на их место. Отсутствие высшего идеала приводит к тому, что историческое движение общества сводится к бесконечному движению по замкнутому кругу. Образ круга (колеса) становится одной из форм организации художественного пространства в «Отрицании отрицания». Бесконечность такого движения, как и неизменность противостояния государства и отдельной личности, подчеркивается широким историческим контекстом, отраженным в романе. Широта временного охвата создается несколькими способами. Повествование об юродивом Геше Пелымском – второй сюжетный план – позволяет легко проводить параллели между событиями конца XVIII столетия и восьмидесятых годов XX века. Основные вехи развития Советской власти персонифицированы в трех душах Серафима Венедиктовича Бархударова: деда Макара, губпродкомиссара, выполняющего программу продразверстки в 1921 году, отца Венедикта, подполковника внутренних войск в годы репрессий, и самого Серафима, первого секретаря крайкома партии. Ассоциации, возникающие при упоминании имен исторических деятелей (как в собственном, так и нарицательном значении), заставляют искать в их перечислении черты сходства: Иван Грозный, Петр I, Иосиф Сталин, «Ильичи да Сергеичи» – с одной стороны; декабристы, народовольцы, Ломоносовы, Шаляпины, Салтыковы, смагины – с другой.
В рамках жесткой, вековой истории подкрепленной государственной системы человек свободен лишь в одном – в выборе своего пути. Героев романа условно можно разделить на тех, кто остается в «круге», соглашается жить по его правилам, и тех, кто пытается вырваться из него, идти против течения. Однако остаться «в круге» – не значит не сделать выбор, отсутствие поступка – тоже поступок, предопределяющий судьбу героя и близких ему людей. Тема предательства, «молчаливого согласия» ярче всего отражена в образе Виктора Васильевича Вандышева, его уход от принятия решения приводит к смерти жены, потере друга и любимой женщины.
«Сильные» герои – те, кто выбирает путь до конца, – могут вырваться «из круга» двумя способами, в зависимости от того, какие цели ставят перед собой. Серафим Бархударов, Барбьеки, Чеболтановы в качестве идеала выбирают власть над людьми и обстоятельствами. Их историческими предшественниками и кумирами становятся Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин – личности, которых, по мнению Серафима Венедиктовича, объединяет сила: «Неизбывная. Неодолимая. Всесокрушающая, жестокая сила, перед которой трепетали современники – доморощенные и зарубежные. Она и была корнем могущества и славы троицы». Достаточно убедительна и правомерна «идеологическая», если так можно выразиться, правда Серафима Венедиктовича Бархударова. Подкреплена и обоснована всей историей Советской власти. Но эта правда тускнеет, съеживается, рассыпается в пух и прах при столкновении, например, с правдой сына Андрея: «Попытки Андрея отстаивать какую-то надуманную, надземную ПРАВДУ прямо-таки бесили Серафима Венедиктовича, ибо неколебимо верил: единой правды для всех – нет. Сколько религий, партий, классов, государств, столько и правд, да и те дробятся на множество мелких, несогласующихся, противоборствующих, подвижных и омертвелых мини-правдочек группы, семьи, каждого человека». Достоин вроде бы уважения Галий Юрьевич Барбьек, начальник геологического главка, прозванный подчиненными цезарем Галием. Но сила власти и денег, которой он наделен, выталкивает его за круг дозволенного, за границы Добра и Зла и умножается в любимом внуке Гарие, живущем по принципу «можно все, и можно безнаказанно», и тем самым губящем жизни других людей. И лопается по швам первоначальная симпатия к красивому, умному, энергичному «королю Дивного» Михаилу Радомировичу Чеболтанову, как только начинаешь понимать, что скрывается под этой обаятельной маской. «Достойно» продолжает жизненную позицию отца Бони Чеболтанов: «Просто не привык душить свои желания... Великое удовольствие – мять жизнь, как ком пластилина. Мять и лепить, чего вздумается... Никаких правил, кодексов, законов не признаю!.. Люблю – когда хочу и как нравится. Никаких обязательств, заверений, клятв. Хочу – беру! Сломаю. Изуродую, но возьму, если пожелаю...» Цель таких героев – подняться над толпой, поставить себя на место умершего Бога, стать новым богом. Отсюда ницшеанские мотивы в разговорах Гария и Бони: «Моя цель – самоочищение, самоусовершенствование, самоформирование независимой личности, для которой закон, религия, мораль – в его собственном Я. Я – отец. Я – сын. Я – дух святой...»; прозвища «цезарь», «король Дивного», сравнение Гария Барбьека с богом – громовержцем; обилие «дьявольских знаков», разбросанных по тексту (шумовые прологи к появлению «фамильного триумвирата» Бархударовых, сравнение деда Макара с Мефистофелем, булькающий, хрипящий и причмокивающий голос «кремлевского полутрупа» в телефонной трубке и т.д.). Выбранный этими героями путь вместо вознесения на Олимп приводит их к пропасти, к бездне.
Противоположный путь – Геши Пелымского, Федора Смагина, Петра Жигулина – определен в романе не единожды и очень четко: «Путь к правде – путь на Голгофу». Это о них размышляет Бархударов: «Откуда они – федотовские, смагины, жигулины, завороткины, андреи бархударовы? Вон сколько! Разные поколения, разные пласты, а суть едина – поперек, супротив, наперекор. Разинская. Декабристская. Народовольческая суть. И большевистская... Живуча в крови россиян аввакумовская струя. Безумству храбрых». Фанатик Федор Смагин, своей смертью заставивший пойти за ним Петра Жигулина; «неоюродивый» Егор Салтыков, создающий в Пуровске свой театр; девушка, читающая на торжественном митинге письмо любимого, погибшего в Афганистане, и объявленная потом сумасшедшей, – на таких людях, по мнению автора, держалась, держится и будет держаться Россия. «Правда – удел юродивых» – говорится в романе. Судьба юродивого Геши Пелымского становится неким образцом для выбравших путь к правде, путь, символом которого, несомненно, является жизнь Христа. Книгу о Геше пишет Тамара; к нему постоянно обращено сознание Тимофея Карнаухова. «Путь на Голгофу» Петра Жигулина выстроен параллельно с судьбой Геши. Толчком для рокового решения становится смерть близкого человека (боярина Зыкова, отца Евгения, и Федора Смагина, племянника Жигулина). И с момента принятия этого решения героев ведет дальше уже неподвластная им сила: «Все это – надвигающееся, необратимое, предопределенное – Евгений наконец-то окончательно, бесповоротно уяснил не умом – сердцем. Трагизм и величие предстоящего он еще не мог осмыслить, ибо правил им не рассудок, а душа... Мысль лишь следовала за чувствами, подтверждая, соглашаясь». Возвращаясь на землю, Геша сливается с Петром Жигулиным, и тот уже не может свернуть с выбранного пути: «Побывав там, – возвел глаза к потолку, – я как бы раскололся, распался надвое. Разум прежний, а с душой что-то... Неуправляема... Непредсказуема... За версту от нее ладаном да церковным воском разит. Кто? Как? Когда напитал ее елеем иль иным божественным снадобьем? – Бог знает. Знаю одно: неуправляема, непокорна. Непременно не так, как диктует и желает разум».
Путь «сильных» героев развивается по вертикали и противостоит бесконечному движению в круге. Но выбор в пользу «собственного Я», подмена истинных ценностей ведут вниз, в бездну и заканчиваются «последней точкой» – самоубийством Бархударова. Путь к правде, а значит – и к смерти, во имя справедливости, ради других людей – есть путь к бессмертию: «Широкая сверкающая разноцветная тропа уводила их круто вверх, к звездам, к бессмертию...»
Герои-одиночки не побеждают зло. Вступление России в очередную пору смуты, именуемую «перестройкой», на которой обрывается действие романа, представляет собой лишь очередное «отрицание отрицания», а не выход из тупика. Но роман ни в коей мере не оставляет у читателя ощущение безвыходности. Сквозь пыточные застенки князя Лебедева, сквозь непробиваемые стены идеологической системы, сквозь смерть Геши Пелымского, Федора Смагина, Петра Жигулина пробивается свет веры. Веры в русский народ, в русский характер. Веры, что пока существует сострадание к ближнему, доверие к людям, любовь к родной земле – есть надежда... «Любовь и добро... Вот чем нужно делиться с людьми. Вот что следует накапливать в душах и, не жалея, не раздумывая, раскидывать по Свету, легко и весело, и щедро, как хлебороб разбрасывает зерна по пашне, веруя, что будут всходы и урожай грядет...» И тогда, возможно, «отрицание» все-таки превратится в «утверждение». В утверждение того, что – как его ни назови: Бог, Небо, Природа, Абсолют, Совесть – содержит в своей основе единое – Правду.
О. К. Лагунова
В. В. МАРКОВА. ПУТЬ К ПРАВДЕ: ГЕРОЙ В РОМАНЕ К.Я. ЛАГУНОВА «ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ»
Если попытаться в двух словах определить, о чем этот роман, то, наверное, правильнее всего будет сказать так: он о правде и о поисках правды. Правда есть своя у каждого героя. И есть правда абсолютная. Именно с высоты этого абсолюта определяется истинность или ложность пути каждого человека. Правда становится определенным индикатором человеческих взаимоотношений, Добра и Зла, любви и ненависти, сострадания и предательства. «Правда – хлеб души. Насущный и неприедаемый. Правда – родник животворный, вечно движущий и обновляющий жизнь. Поклоняющийся правде – благодарности достоин. Проповедующий правду – пророк. Душу положивший за правду – святой...», – говорит Геше Пелымскому отец Клемент.
Но тем-то роман и замечателен, и сложен, и объемен, что не дает однозначных ответов на все заданные им «проклятые вопросы». «Не ищи решений в этой книге, их нет в ней, их вообще нет у современного человека. То, что решено, то кончено, а грядущий переворот только начинается» – эти слова А.И. Герцена становятся эпиграфом к книге.
Философский конфликт Добра и Зла отражается как противостояние власти и отдельной личности. Человек в условиях тоталитарного государства вынужден жить по формуле «мир – круг, все живое – в нем, и по его законам», выведенной Серафимом Бархударовым: «И я – в круге?.. По кругу?.. Стало быть, как все... А я... я... Не бог, конечно, не бог!.. А кто бог? Его нет на земле. Те, кремлевцы, тоже в круге. У кого-то он шире, у кого-то поуже, в том ли суть? И власть моя, и сила за его черту ни-ни. Попытка разорвать, выскочить – самоубийство... Идеализм?.. Мистика?.. Фатализм?.. Какая разница...» Идеологическая система подменяет человеческие ценности, становится на их место. Отсутствие высшего идеала приводит к тому, что историческое движение общества сводится к бесконечному движению по замкнутому кругу. Образ круга (колеса) становится одной из форм организации художественного пространства в «Отрицании отрицания». Бесконечность такого движения, как и неизменность противостояния государства и отдельной личности, подчеркивается широким историческим контекстом, отраженным в романе. Широта временного охвата создается несколькими способами. Повествование об юродивом Геше Пелымском – второй сюжетный план – позволяет легко проводить параллели между событиями конца XVIII столетия и восьмидесятых годов XX века. Основные вехи развития Советской власти персонифицированы в трех душах Серафима Венедиктовича Бархударова: деда Макара, губпродкомиссара, выполняющего программу продразверстки в 1921 году, отца Венедикта, подполковника внутренних войск в годы репрессий, и самого Серафима, первого секретаря крайкома партии. Ассоциации, возникающие при упоминании имен исторических деятелей (как в собственном, так и нарицательном значении), заставляют искать в их перечислении черты сходства: Иван Грозный, Петр I, Иосиф Сталин, «Ильичи да Сергеичи» – с одной стороны; декабристы, народовольцы, Ломоносовы, Шаляпины, Салтыковы, смагины – с другой.
В рамках жесткой, вековой истории подкрепленной государственной системы человек свободен лишь в одном – в выборе своего пути. Героев романа условно можно разделить на тех, кто остается в «круге», соглашается жить по его правилам, и тех, кто пытается вырваться из него, идти против течения. Однако остаться «в круге» – не значит не сделать выбор, отсутствие поступка – тоже поступок, предопределяющий судьбу героя и близких ему людей. Тема предательства, «молчаливого согласия» ярче всего отражена в образе Виктора Васильевича Вандышева, его уход от принятия решения приводит к смерти жены, потере друга и любимой женщины.
«Сильные» герои – те, кто выбирает путь до конца, – могут вырваться «из круга» двумя способами, в зависимости от того, какие цели ставят перед собой. Серафим Бархударов, Барбьеки, Чеболтановы в качестве идеала выбирают власть над людьми и обстоятельствами. Их историческими предшественниками и кумирами становятся Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин – личности, которых, по мнению Серафима Венедиктовича, объединяет сила: «Неизбывная. Неодолимая. Всесокрушающая, жестокая сила, перед которой трепетали современники – доморощенные и зарубежные. Она и была корнем могущества и славы троицы». Достаточно убедительна и правомерна «идеологическая», если так можно выразиться, правда Серафима Венедиктовича Бархударова. Подкреплена и обоснована всей историей Советской власти. Но эта правда тускнеет, съеживается, рассыпается в пух и прах при столкновении, например, с правдой сына Андрея: «Попытки Андрея отстаивать какую-то надуманную, надземную ПРАВДУ прямо-таки бесили Серафима Венедиктовича, ибо неколебимо верил: единой правды для всех – нет. Сколько религий, партий, классов, государств, столько и правд, да и те дробятся на множество мелких, несогласующихся, противоборствующих, подвижных и омертвелых мини-правдочек группы, семьи, каждого человека». Достоин вроде бы уважения Галий Юрьевич Барбьек, начальник геологического главка, прозванный подчиненными цезарем Галием. Но сила власти и денег, которой он наделен, выталкивает его за круг дозволенного, за границы Добра и Зла и умножается в любимом внуке Гарие, живущем по принципу «можно все, и можно безнаказанно», и тем самым губящем жизни других людей. И лопается по швам первоначальная симпатия к красивому, умному, энергичному «королю Дивного» Михаилу Радомировичу Чеболтанову, как только начинаешь понимать, что скрывается под этой обаятельной маской. «Достойно» продолжает жизненную позицию отца Бони Чеболтанов: «Просто не привык душить свои желания... Великое удовольствие – мять жизнь, как ком пластилина. Мять и лепить, чего вздумается... Никаких правил, кодексов, законов не признаю!.. Люблю – когда хочу и как нравится. Никаких обязательств, заверений, клятв. Хочу – беру! Сломаю. Изуродую, но возьму, если пожелаю...» Цель таких героев – подняться над толпой, поставить себя на место умершего Бога, стать новым богом. Отсюда ницшеанские мотивы в разговорах Гария и Бони: «Моя цель – самоочищение, самоусовершенствование, самоформирование независимой личности, для которой закон, религия, мораль – в его собственном Я. Я – отец. Я – сын. Я – дух святой...»; прозвища «цезарь», «король Дивного», сравнение Гария Барбьека с богом – громовержцем; обилие «дьявольских знаков», разбросанных по тексту (шумовые прологи к появлению «фамильного триумвирата» Бархударовых, сравнение деда Макара с Мефистофелем, булькающий, хрипящий и причмокивающий голос «кремлевского полутрупа» в телефонной трубке и т.д.). Выбранный этими героями путь вместо вознесения на Олимп приводит их к пропасти, к бездне.
Противоположный путь – Геши Пелымского, Федора Смагина, Петра Жигулина – определен в романе не единожды и очень четко: «Путь к правде – путь на Голгофу». Это о них размышляет Бархударов: «Откуда они – федотовские, смагины, жигулины, завороткины, андреи бархударовы? Вон сколько! Разные поколения, разные пласты, а суть едина – поперек, супротив, наперекор. Разинская. Декабристская. Народовольческая суть. И большевистская... Живуча в крови россиян аввакумовская струя. Безумству храбрых». Фанатик Федор Смагин, своей смертью заставивший пойти за ним Петра Жигулина; «неоюродивый» Егор Салтыков, создающий в Пуровске свой театр; девушка, читающая на торжественном митинге письмо любимого, погибшего в Афганистане, и объявленная потом сумасшедшей, – на таких людях, по мнению автора, держалась, держится и будет держаться Россия. «Правда – удел юродивых» – говорится в романе. Судьба юродивого Геши Пелымского становится неким образцом для выбравших путь к правде, путь, символом которого, несомненно, является жизнь Христа. Книгу о Геше пишет Тамара; к нему постоянно обращено сознание Тимофея Карнаухова. «Путь на Голгофу» Петра Жигулина выстроен параллельно с судьбой Геши. Толчком для рокового решения становится смерть близкого человека (боярина Зыкова, отца Евгения, и Федора Смагина, племянника Жигулина). И с момента принятия этого решения героев ведет дальше уже неподвластная им сила: «Все это – надвигающееся, необратимое, предопределенное – Евгений наконец-то окончательно, бесповоротно уяснил не умом – сердцем. Трагизм и величие предстоящего он еще не мог осмыслить, ибо правил им не рассудок, а душа... Мысль лишь следовала за чувствами, подтверждая, соглашаясь». Возвращаясь на землю, Геша сливается с Петром Жигулиным, и тот уже не может свернуть с выбранного пути: «Побывав там, – возвел глаза к потолку, – я как бы раскололся, распался надвое. Разум прежний, а с душой что-то... Неуправляема... Непредсказуема... За версту от нее ладаном да церковным воском разит. Кто? Как? Когда напитал ее елеем иль иным божественным снадобьем? – Бог знает. Знаю одно: неуправляема, непокорна. Непременно не так, как диктует и желает разум».
Путь «сильных» героев развивается по вертикали и противостоит бесконечному движению в круге. Но выбор в пользу «собственного Я», подмена истинных ценностей ведут вниз, в бездну и заканчиваются «последней точкой» – самоубийством Бархударова. Путь к правде, а значит – и к смерти, во имя справедливости, ради других людей – есть путь к бессмертию: «Широкая сверкающая разноцветная тропа уводила их круто вверх, к звездам, к бессмертию...»
Герои-одиночки не побеждают зло. Вступление России в очередную пору смуты, именуемую «перестройкой», на которой обрывается действие романа, представляет собой лишь очередное «отрицание отрицания», а не выход из тупика. Но роман ни в коей мере не оставляет у читателя ощущение безвыходности. Сквозь пыточные застенки князя Лебедева, сквозь непробиваемые стены идеологической системы, сквозь смерть Геши Пелымского, Федора Смагина, Петра Жигулина пробивается свет веры. Веры в русский народ, в русский характер. Веры, что пока существует сострадание к ближнему, доверие к людям, любовь к родной земле – есть надежда... «Любовь и добро... Вот чем нужно делиться с людьми. Вот что следует накапливать в душах и, не жалея, не раздумывая, раскидывать по Свету, легко и весело, и щедро, как хлебороб разбрасывает зерна по пашне, веруя, что будут всходы и урожай грядет...» И тогда, возможно, «отрицание» все-таки превратится в «утверждение». В утверждение того, что – как его ни назови: Бог, Небо, Природа, Абсолют, Совесть – содержит в своей основе единое – Правду.