Константин Лагунов. Книга памяти
О. К. Лагунова
О.К. ЛАГУНОВА. К.Я. ЛАГУНОВ И Е.Д. АЙПИН: ВСТРЕЧА ЭТНОСОЗНАНИЙ
Взаимообусловленность аксиологического, эстетического и исторического сегодня утверждается в качестве методологического ключа при осмыслении явлений литератур народов России[1 - Султанов К.К. Национальное самосознание и ценностные ориентиры литературы. М. 2001. С. 35–38.]. Особенно драматичны «встречи» ценностных систем в Западной Сибири, где по воле истории сходятся и взаимодействуют три религиозных общности – христианская, языческая и исламская. В условиях тоталитарного давления советской мифологии различие ценностных доминант мировых религий редуцировалось. В условиях ослабления государственной системы компенсаторная функция коммунистической религиозности была уже недостаточной, а официальная игра в поддержку мирочувствования малочисленных коренных народов (например, присуждение Государственной премии РСФСР Ювану Шесталову за «Языческую поэму» в 1970-е гг.) как бы идеологически разрешала освоение традиционных национальных ценностей и в письменном слове. Не случайно, видимо, что вскоре за волной пропагандистского тиражирования «Языческой поэмы» Еремей Айпин, например, начинает работу над первым в хантыйской литературе романом (1977–1987), а в 1982 году уже издается отдельной книгой первый роман в мансийской литературе «И лун медлительных поток» А.М. Коньковой и Г. К. Сазонова.
Так как роман конструктивно выражает именно взаимосвязи различных процессов действительности[2 - Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.], то закономерно, что в младописьменных литературах главным ценностным источником конструирования картины мира при изображении «больших ходов жизни» (П.Н. Медведев) могло стать и стало языческое мироощущение авторов.
Специалисты по литературам народов российского Севера последней трети XX века не случайно фиксируют обращенность писателей «к языческим верованиям, связанным с природопользованием, и к шаманизму», даже открытую противопоставленность языческого и христианского в текстах 1980-х годов, например, у Юрия Рытхэу[3 - Пошатаева А.В. Юрий Рытхэу, Владимир Санги. Опыт реконструкции эстетики переходных эпох // История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая. Вып. 3. М. 1998. С. 140, 141.]. Сознание русских писателей в регионе также претерпело ряд существенных изменений. Коммунистическая мифология стала открыто и сознательно вытесняться и замещаться христианским категориальным аппаратом. Причем очевиднее и интенсивнее этот процесс шел у литераторов с программной философско-идеологической ориентацией, потому что ясность публичной позиции определяла существо их способа мыслить и писать, а значит, и естественность самореализации. Так, автор десятка романов К.Я. Лагунов[4 - Константин Яковлевич Лагунов. Рекомендательный указатель литературы. Тюмень, 2003.] публикует в 1993 году книгу-эссе «Пред Богом и людьми», где уже в «Зачине» манифестируется выбор автора: _«Я_двоедушен._Во_мне_два_Я._Первое_Я –_Гражданин,_Писатель,_Коммунист._Второе_Я –_Пугливый,_Безмолвный_Холоп,_живущий_по_законам_Стада»;_«Должен_же_я_не_для_других,_для_себя_понять._Как_это,_карабкаясь_на_вершину,_мы_очутились_на_дне?_Почему,_строя_Коммунизм,_слепили_Коммунофашизм?.._Не_щадя_живота,_воздвигали_Храм_Всеобщего_Благоденствия,_а_сотворили_Гнездилище_Нищеты_и_Печали?_И_главное,_как_и_почему_я_оказался_в_первых_рядах_этих_Строителей?_Господи,_услышь_молитву_мою._Благослови_замысел_сей._Наполни_мое_сердце –_Решимостью,_душу –_Всепрощением,_разум –_Мудростью._И_да_будет_воля_Твоя...»_[5 - Лагунов К.Я. Пред Богом и людьми. Тюмень, 1993. С. 3, 5.]. Специалистами по этнофилологии[6 - Ионин Г.Н. Этнофилологический подход к программному творчеству в школе и вузе// Реальность этноса. Национально-региональный компонент в образовании: содержание, структура, функции. СПб., 2001.Ионин Г.Н. Образовательное поле этнофилологии // Реальность этноса. Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии: наука и образование. СПб., 2001.] ситуация встречи в рамках самоидентификации России 1990-х годов моделируется как «языческая противопоставленность традиционных культур и, с другой стороны, торжество христианского суперэтнического космоса, творимого на основе их равноправного диалогового единства»[7 - Ионин Г.Н. Национальная литература и конфессиональность // Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб., 2002. С. 511.].
Вопрос о встрече сознаний не может быть корректно поставлен без наличия конкретного источника, документально фиксирующего непосредственность и неслучайность факта ценностного соприкосновения сторон, их деятельной ответственности в этот момент. В нашем случае таким документом является издание романа Е.Д. Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари» (М., 1990) с многочисленными пометами на полях К.Я. Лагунова, сделанными в процессе первичного чтения текста. Позднее эти пометы в определенной степени были использованы писателем при работе над книгой «Портреты без ретуши» о литераторах Западной Сибири (Тюмень, 1994).
Всего на полях сделано больше 80 помет в форме от одной до трех десятков лексем, расположены они по всей книге. Кроме того, имеются десятки отчеркиваний фраз и предложений, десятки авторских знаков из одной или двух букв, фиксирующие различную степень приятия читаемого текста. Все это может стать предметом специального анализа. Но в данном случае комментированию будет подвергнут только лексический слой помет.
Его характер позволяет вычленить в процессе чтения хантыйского романа русским писателем несколько стадий: а) ожидание соответствия текста определенному романному стандарту, существующему в сознании воспринимающего; б) фиксирование несоответствий этому стандарту и искреннее удивление; в) формулирование несоответствий как особенностей данного текста; г) постановка вопроса о специфике национального мышления и особом типе романа; д) негативная оценка прочитанного в отношении идейного однообразия, неразвернутости изобразительного ряда и отсутствия интриги в авторской установке на борьбу за внимание читателя.
Перечень ожиданий К.Я. Лагунова сводим к нескольким базовым позициям: 1) предпочтительность линейного развития романа; 2) изобразительность – основа жанровой конструкции; 3) четкая разграниченность речевых зон каждого из героев и автора, правдоподобность речи по лексическому и интеллектуальному критериям; 4) идейная многосоставность; 5) стремление не потерять внимание читателя за счет темпа, естественности изложения и оригинальности материала, его исторической «правдивости».
_Предпочтительность_линейного_развития_романа_фиксируется_рядом_помет:_«Спешит_быка_за_рога»_(11);_«Если_не_нагнеталось_предчувствие_беды_и_та_не_ожидалась,_случись_она,_эффект_получился_бы_втрое...»_(18);_«Все_в_стиле_ретро»_(40);«Тут_композиционный_огрехе_мыслями_деда»_(43);_«Эта_вставная_глава_утяжеляет_лишь_повествование»_(54 –_55);_«Очень_затянуто._От_воспоминания_к_воспоминанию._Никакого_движения_вперед»_(75);_«Уже_треть_романа,_а_дороге_нет_конца»_(94);_«ретро»_(98);_«рановато»_(99)._Сделаны_эти_замечания_именно_до_момента_фиксирования_несоответствия_текста_ожиданиям_в_качестве_его_особенностей._Требование_же_развернутой_изобразительности_сохраняется_на_протяжении_всего_чтения_романа:_«Эпическое_начало»_(в);_«Лучше_бы_картинку»_(20);_«Вот_бы_за_хвост_и_вытянуть_картины_хантов»_(33);_«Лучше_раз_увидеть,_чем_сто_раз_услышать,_а_пока_видеть_нечего –_нет_картинок»_(37);_«Все_это_художественно_сделанные_справки,_характеристики,_отчеты,_но_не_роман._Нет_показа»_(110);_«Оченьхорошо –_целомудренно_и_ярко»_(290);_«Это_справка,_но_не_роман»_(299);_«Газетно-журнальная_публицистика»_(302)._Неподтверждаемое_ожидание_четкой_разграниченности_речевой_зоны_каждого_из_персонажей_и_авторской_зоны_в_тексте,_а_также_предзаданность_того,_что_может_говорить_и_знать_тот_или_иной_герой,_а_чего_не_может_по_сути_и_по_форме,_последовательно_отражаются_в_пометах_читателя._Чаще_всего_это_формулируется_как_«чужое_слово»,_«чужое»_(35,38,_67,_86,_89,_134,_183)._Но_есть_и_более_развернутые,_эмоциональные_пометы:_«Не_его_слова»_(37);_«Шибко_грамотен_сын»_(33);_«Слишком_мудро_для_малыша»_(63);_«Подтянуто»_(66);_«Болью_бы»,_«Не_то»_(93);_«Длинный,_неправдоподобный_монолог»_(174);_«В_душу-то_кочевника-охотника_не_проник –_подделывается_под_него»_(186);_«Враздумьях_сплошная_стилизация»_(188);_«Все_время_путается_авторское_восприятие_с_восприятием_героев»,_«приходится_верить_на_слово»_(191);_«Какая_это_заумь._Следовало_выбросить_это»_(218);_«Явно_не_то_слово»_(243);_«Вот_как_заговорил_охотник»_(280);_«Небрежно!»_(282)._Очевидно,_что_для_К.Я._Лагунова_речевые_и_интеллектуальные_зоны_автора_и_центрального_персонажа_Демьяна_должны_быть_жестко_разведены,_а_речь_героя_и_ее_проблемно-тематическое_наполнение_должны_быть_мотивированы_конкретной_ситуацией._Речевой_строй,_по_данной_логике,_не_должен_выходить_за_предложенные_рамки,_за_счет_различий_в_каждом_конкретном_случае_порождается_заинтересованность_читателя,_герой_поворачивается_в_его_сознании_иными,_ранее_неизвестными_гранями._
_Предзаданные_информационные_и_конструктивные_объемы_и_стандарты_«правды»_заставляют_все_время_фиксировать_как_бы_нарушение_Айпиным_должных_пропорций._Принцип_иного_эстетического_правдоподобия_не_предполагается,_не_допускается._Русского_писателя_раздражает_малая,_с_его_точки_зрения,_и_как_бы_поверхностная_идейная_мотивированность_происходящего._Он_отмечает:_«Много_замахов_на_глобальные_философские_проблемы:_о_месте_человека_в_мире,_во_вселенной,_о_единстве_и_родстве_всех_землян_и_т._д.,_но_пока_из_многих_замахов_не_родилось_ни_одного_удара»_(51);«Жив_в_нем_принцип_творчества_ханты:_что_вижу,_то_пою»_(94);_«Мудрость_банальна,_общеизвестна_и_давно»_(111);_«Перерождение_Коски –_это_же_сложнейшая_проблема:_превращение_добра_во_зло._И_тут_информацией_не_отделаться»_(112-113);«_Такие_встречи –_новеллы_не_дают_представления_о_героях,_не_увязываются_в_единую_ткань_романную,_выглядят_случайными,_надуманными,_ненужными»_(163)._Подчеркивая_в_тексте_романа_принципиальные_айпинские_формулы,_на_которых_держится_все_повествование_(«связь_с_пространством»,_«он_чувствовал_себя_частью»),_русский_литератор_комментирует:_«Это_уже_надоело»_(153)._Переход_автора_в_определенную_тематическую_плоскость_ощущается_как_искусственный,_не_укорененный_в_ситуации_высказывания:_«Перебор._За_уши_притянуты_раздумья_о_войне,_о_фашистах._Было_бы_это_в_госпитале_у_умирающего...,_а_тут..._липа!»_(274)._Более_того,_выбранным_Айпиным_приемам_сначала_приписываются_определенные_функции,_затем_прием_характеризуется_как_не_отвечающий_этим_функциям_и_на_этом_основании_отвергается_текст_произведения:_«Чтобы_показать_обычаи_и_быт_ханты,_не_нужен_такой_надуманный,_архизатянутый_диалог»_(248)._
На последней странице книги Айпина дана развернутая итоговая характеристика прочитанному. В ней точно устанавливаются связи между системой персонажей романа, структурой его главного героя, концепцией мира и человека: _«Отношения_с_людьми –_чужеродные_эпизоды,_не_работающие_на_характер_героя._Он_показан_не_в_делах,_в_мыслях._И_раздумья_эти,_огромные_по_объему,_если_их_отжать,_уместятся_в_одном_абзаце:_все_в_мире_взаимосвязано,_зависимо_друг_от_друга,_и_человек –_лишь_частица_этого_мира._Идея_столкновения_индустриализации_с_природой_и_людьми_Севера_лишь_декларирована_на_множестве_страниц,_но_не_показана,_не_проявлена..._именно_ей_и_посвящен_роман_с_первых_абзацев,_настраивает_читателя_на_эту_проблему_(стр._1)._Читателя_он_не_найдет»_(334-335)._ Русский писатель мыслит себя в качестве образцового массового читателя, и свою оценку он фиксирует как абсолютную. Но ведь если только предположить, что в айпинском мире дело автора и героя – это и есть их способность мыслить о мире и о себе, мыслить обо всем и обо всех как о единстве взаимосвязанного и взаимозависимого, что вселенная не антропологична, а человек – не индивидуашный характер, зависимый от локальных и преходящих обстоятельств, что он свободен от выбора и столкновения с «индустриализацией», то перед нами будет не противоречивая, а гармоничная и своеобразная философия, «перешедшая» в поэтику художественного текста.
Если К.Я. Лагунов предполагает, что автор в первую очередь должен заботиться об удобстве и интересе читателя – не утомлять, не надумывать, не затягивать, не забегать, не перебирать, не повторять, не быть банальным, избегать общеизвестного, мотивировать и убеждать и т. п., то Е.Д. Айпин, возможно, и не видит этих задач в качестве краеугольных для языческого писателя. Причем по ходу чтения русский литератор отмечает для себя несоответствие айпинского текста предполагаемым стандартам как его неслучайные и специфические особенности, например: _«пока_это_роман-раздумье»_(61);_«Все_же,_видимо,_есть_национальный_характер,_в_который_входит_и_национальная_структура_мышления,_выраженная_иронично:«что_вижу,_то_и_пою»._Вот_он_и_поет_о_том,_мимо_чего_катит_нарта_Демьяна._Это_утомительно_для_читателя,_хотя_интересно –_интересующемуся,_познавательно –_любознательному,_но_просто_читателю –_не_нужно»_(121);_«Слишком_много_размышляет»;_«Роман-раздумье»_(185);_«Откуда_эта_фальшивая_патетика»_(192);_«Тонкая_нить_памяти –_так_бы_и_назвать_роман»_(222)._ Таким образом, с примерным интервалом в шестьдесят страниц чтения К.Я. Лагунов возвращается к мысли об особом типе романа, созданном хантыйским прозаиком, и увязывает это с национальной природой его способа мыслить. Однако здесь же он национальное самосознание Айпина рассматривает в качестве основы антиэстетического в тексте: «_Жажда_необычного,_неслыханного_толкает_все_время_писателя_к_придумкам._Фанатическая_вера_в_исключительность_своего_народа_швыряет_писателя_в_объятия_невероятного,_невозможного –_лжи»_(281)_. С одной стороны, он четко фиксирует повторяемую в айпинском тексте категорию «жажда-боль», выражающую нерв повествования, с другой – не принимает ее внерефлективную, монологически неоткомментированную сущность: _«Вот_уже_конец_романа,_а_что_за_жажда-боль_неведомо»_(308)._ С одной стороны, он допускает возможность существования особого «романа – раздумья», с другой – допускает операцию отжатия раздумий, а значит, ликвидации всей конструкции и косвенно выражает неготовность хантыйского прозаика работать в данной разновидности романа, раз при отжатии «_раздумья_эти..._уместятся_в_одном_абзаце»._
Таким образом, «встреча» автора и читателя, в качестве которого выступал этнически другой художник, не привела к «преодолению чуждости чужого» (М.М. Бахтин) и не явила примера глубины понимания в писательском сообществе одного региона. А ведь именно К.Я. Лагунов мыслился литераторами малочисленных коренных народов Севера Западной Сибири в качестве их проводника в «большую литературу». Не случайно ненка Анна Неркаги предпослала к своей повести «Белый ягель» (1996) формулу _«Посвящается_Константину_Яковлевичу_Лагунову –_долг_за_доброту_и_веру»_[8 - Неркаги А. П. Молчащий. Тюмень, 1996. С. 12.]. Не случайно и сам Еремей Айпин дарил К.Я. Лагунову свои первые книги с надписями, не вызывающими сомнений в искренности взаимоотношений. Например, на издании повестей «В ожидании первого снега»[9 - Айпин Е.Д. В ожидании первого снега. Свердловск, 1979.] им была сделана такая надпись: _«Дорогому_Константину_Яковлевичу_Лагунову –_с_благодарностью_за_добрые_пожелания_на_литературном_поприще._Автор._3_июля_1980_г._г._Тюмень»._ Заметим, открытость диалогу с известным русским литератором заявлена хантыйским прозаиком в период работы над романом «Ханты, или Звезда Утренней Зари». В рукописной рецензии на второй выпуск сборника «Космос Севера»[10 - Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург, 2000.] Еремей Айпин также подчеркивал свое особое отношение к оценкам К.Я. Лагунова: _«Заслуживает_особого_внимания_и_рубрика_«Портреты_без_ретуши»,_которую_ведет_известный_и_очень_авторитетный_на_Севере_писатель_Константин_Лагунов._В_свое_время_именно_он_приложил_немало_усилий_в_формировании_писателей_из_коренных_народов_ханты,_манси,_ненцев,_коми._Стало_быть,_неоспорима_его_роль_в_становлении_литератур_этих_народов._В_первом_выпуске_сборника,_в_этой_рубрике,_его_статьи,_посвященные_Ю._Швсталову_и_И._Истомину,_во_втором –_А._Неркаги._Слово_писателя_особенно_весомо_не_только_для_читателя,_но_и_для_самого_автора»_ (рецензия находится в архиве О.К. Лагуновой).
_Непреодолимость_«чуждости_чужого»_при_прочтении_романа_связана_именно_с_глубинной_разницей_мироотношенческих_моделей_автора_и_читателя._Интересно,_например,_что_рецензию_на_сборник_«Космос_Севера»_Е.Д._Айпин_начал_с_признания,_казалось_бы,_не_предусмотренного_жанром._В_основе_признания –_этническое_позиционирование_себя:_«Меня_с_раннего_детства_поразила_система_мироустройства_у_моего_народа_ханты._Точнее,_его_миротолкование,_миропонимание,_мироощущение._Существовала_единая_система,_которая_гармонично_связывала_человека_с_человеком,_человека_с_Небом,_с_Землей,_с_небесными,_земными_и_водяными_Богами_и_Богинями._До_сих_пор_я_не_знаю_более_совершенной_мировоззренческой_системы...»_
То, что «преодоление чуждости чужого» именно в этнической сфере особенно трудно, и то, что при восприятии айпинского романа русским писателем срабатывало «противочувствие» (С.С. Аверинцев) этнических культур, а не индивидуальные предпочтения одной из сторон, свидетельствует иной пример. Это внутренняя рецензия, написанная по просьбе издательства «Молодая гвардия» в 1985 г. на роман «Ханты, или Звезда Утренней Зари» одним из квалифицированных литераторов столицы И.И. Виноградовым[11 - Виноградов И.И. Эпическое сказание о хантах // Хантыйская литература. М. 2002. С. 53-55.]. Напомним, что он работал в журнале «Новый мир» у А. Твардовского, с 1986 г. заведовал отделом прозы в этом журнале, в 1990-е возглавлял журнал «Континент».
Большинство недоумений критика по поводу айпинского текста весьма сходны с замечаниями К.Я. Лагунова. С одной стороны, Виноградов считает, что «книга композиционно построена удачно», что «ретроспективные и вставные эпизоды хорошо вплетены в «главный сюжет» (последняя поездка Демьяна в поселок и обратно домой)». С другой стороны, он полагает, что именно «это переплетение слишком частыми, слишком маленькими, дробными фрагментами... несколько затрудняет чтение». Рецензент рекомендует по конкретным сюжетным линиям дробные и «далеко отставленные друг от друга фрагменты» «собрать... воедино, в один ретроспективный эпизод». Это предлагается для линии Демьяна – Марины, истории Седого. Виноградов советует «вообще... сделать главы повествования более крупными, всякий раз выстроенными вокруг некой единой и завершаемой в пределах главы темы или сюжетной истории». Он формулирует смысл данной «перекомпоновки»: большая собранность повествования, «читать будет легче», усилится «динамический момент», сократятся «немалые» длинноты. К.Я. Лагунов также предлагал, например, вместо рассуждений по ходу повествования _«где-то_посередине_романа_вставить_вроде_лекции_о_русском_лесе_Леонова»_(39)_, иными словами, укрупнить рассуждения и ввести их в жесткие тематические и композиционные границы. Удивительно, что допускается сама мысль о создании хантыйского романа по лекалам другого конкретного текста, выражающего особенности иной национальной культуры.
И.И. Виноградов, полагая возможность разрешения любых эстетических проблем преимущественно техническими средствами, предлагает «устранить» «неотчетливости сюжетного характера, возникающие из-за лирически обобщенной и метафорической манеры рассказа». Ему «малопонятен, в сущности, финал», раздражает и то, что «два раза – почти буквально, слово в слово – повторяется легенда об ушедшем Вверх Человеке», и поэтому ее «надо оставить где-то в одном месте». Заметим, речь идет о композиционной раме всего романа, которую, как оказывается, следует изменить в принципе. Историю любви одного из персонажей лучше также устранить, на взгляд критика, потому что «все это абсолютно условно, выглядит дешевой выдумкой, а главное – совершенно не нужно для последующего разворота событий». Рассказ Марины не принимается, ведь он тоже «совершенно условен, далек от живой речи». Оценивающий текст исходит из стандарта отчетливой линейности сюжета, его наивно реалистической правдоподобности, игнорирующей условность литературной культуры эпох, предшествующей «поэтике художественной модальности»[12 - Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2001.]. Оправдывается это знанием воли читателя.
Творение хантыйского прозаика не соответствует советской модели эпического романа, описанной Н.Л. Лейдерманом. В ней «эпический смысл» воплощается «в форме объективизированного саморазвития художественного мира, подчеркнуто независимого от восприятия субъекта речи», а «история, исторический процесс», «движение времени, хронология – это объективный стержень художественного действия». Кроме того, «установка на максимальное правдоподобие» определяет все, герой «вступает в борьбу с историческими обстоятельствами, чтоб очеловечить их», «не приемлет никаких компромиссов, которые бы ущемляли его потребность в свободном развитии»[13 - Лейдерман Н.Л. Указ. соч. С. 142-144, 169-170.]. Не соответствует айпинский роман и христианской модели беллетристического текста, ведь она должна быть всем ходом событий ориентирована на «видение времени, как мировой истории спасения, границами которой являются сотворение мира и день страшного суда»[14 - Богатырев А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Тверь, 2001. С. 86-87, 170.].
Специфика языческих текстов в филологии отрефлектирована слабее, однако вопрос о ней уже поставлен и сделаны наблюдения обобщающего характера, например, в монографии А.А. Богатырева. Согласно им, языческая модель опирается на «культ циклических перевоплощений», «тотальность» языческой идеи прослеживается «как вездесущность», поэтому и «рефлексия читателя, слушателя при опоре на серию сменяющих друг друга тематически контрастных предикаций властно обращается к одному-единственному топосу, одной и поименованной в пантеоне богов точке схода всех смыслов». «Человеческая жизнь» в языческой модели «трактуется как встроенный момент в циклической смене тактов бытия», а языческая идея выступает «как смысловое начало, превосходящее по содержанию понятие, которым можно в полной мере обладать, но меньшее, чем тайна, к раскрытию которой человеку следует напрягать в себе все духовное»[15 - Богатырев А.А. Указ. соч. С. 171.]. Эти характеристики вполне приложимы к тексту айпинского романа и вполне объясняют его архитектонику.
«Встреча» этнических сознаний К.Я. Лагунова и Е.Д. Айпина может быть охарактеризована как процесс многофазный, напряженность и драматизм в нем нарастали. Публикация хантыйским прозаиком в окружном альманахе «Эринтур» рассказа «Русский Лекарь» повлекла в адрес автора публичный жест русского писателя в областной газете. Это была статья с однозначно оценочным названием «Фальшивая нота», затем ее перепечатали в столичном сборнике «Хантыйская литература». Айпин публично никак не прореагировал на данный жест, хотя косвенным ответом его можно считать и новый роман «Божья Матерь в кровавых снегах».
Очевидно, что в полиэтнической России «встречи» сознаний мастеров слова различных народов – это феномены, выявляющие вектор геополитического самочувствия страны. Важно, чтобы проблемность в этой сфере ощущалась в качестве нормы научной рефлексии и стимулировала поиск подходов и методик. Но даже первичное описание новых фактических данных, целенаправленное накопление материала можно рассматривать сегодня как достаточную программу действий в столь деликатной области этнической антропологии, в которую еще только намеревается проникнуть филология.
Сноски
1
Султанов К.К. Национальное самосознание и ценностные ориентиры литературы. М. 2001. С. 35–38.
2
Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.
3
Пошатаева А.В. Юрий Рытхэу, Владимир Санги. Опыт реконструкции эстетики переходных эпох // История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая. Вып. 3. М. 1998. С. 140, 141.
4
Константин Яковлевич Лагунов. Рекомендательный указатель литературы. Тюмень, 2003.
5
Лагунов К.Я. Пред Богом и людьми. Тюмень, 1993. С. 3, 5.
6
Ионин Г.Н. Этнофилологический подход к программному творчеству в школе и вузе// Реальность этноса. Национально-региональный компонент в образовании: содержание, структура, функции. СПб., 2001.
Ионин Г.Н. Образовательное поле этнофилологии // Реальность этноса. Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии: наука и образование. СПб., 2001.
7
Ионин Г.Н. Национальная литература и конфессиональность // Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб., 2002. С. 511.
8
Неркаги А. П. Молчащий. Тюмень, 1996. С. 12.
9
Айпин Е.Д. В ожидании первого снега. Свердловск, 1979.
10
Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург, 2000.
11
Виноградов И.И. Эпическое сказание о хантах // Хантыйская литература. М. 2002. С. 53-55.
12
Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2001.
13
Лейдерман Н.Л. Указ. соч. С. 142-144, 169-170.
14
Богатырев А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Тверь, 2001. С. 86-87, 170.
15
Богатырев А.А. Указ. соч. С. 171.
О. К. Лагунова
О.К. ЛАГУНОВА. К.Я. ЛАГУНОВ И Е.Д. АЙПИН: ВСТРЕЧА ЭТНОСОЗНАНИЙ
Взаимообусловленность аксиологического, эстетического и исторического сегодня утверждается в качестве методологического ключа при осмыслении явлений литератур народов России[1 - Султанов К.К. Национальное самосознание и ценностные ориентиры литературы. М. 2001. С. 35–38.]. Особенно драматичны «встречи» ценностных систем в Западной Сибири, где по воле истории сходятся и взаимодействуют три религиозных общности – христианская, языческая и исламская. В условиях тоталитарного давления советской мифологии различие ценностных доминант мировых религий редуцировалось. В условиях ослабления государственной системы компенсаторная функция коммунистической религиозности была уже недостаточной, а официальная игра в поддержку мирочувствования малочисленных коренных народов (например, присуждение Государственной премии РСФСР Ювану Шесталову за «Языческую поэму» в 1970-е гг.) как бы идеологически разрешала освоение традиционных национальных ценностей и в письменном слове. Не случайно, видимо, что вскоре за волной пропагандистского тиражирования «Языческой поэмы» Еремей Айпин, например, начинает работу над первым в хантыйской литературе романом (1977–1987), а в 1982 году уже издается отдельной книгой первый роман в мансийской литературе «И лун медлительных поток» А.М. Коньковой и Г. К. Сазонова.
Так как роман конструктивно выражает именно взаимосвязи различных процессов действительности[2 - Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.], то закономерно, что в младописьменных литературах главным ценностным источником конструирования картины мира при изображении «больших ходов жизни» (П.Н. Медведев) могло стать и стало языческое мироощущение авторов.
Специалисты по литературам народов российского Севера последней трети XX века не случайно фиксируют обращенность писателей «к языческим верованиям, связанным с природопользованием, и к шаманизму», даже открытую противопоставленность языческого и христианского в текстах 1980-х годов, например, у Юрия Рытхэу[3 - Пошатаева А.В. Юрий Рытхэу, Владимир Санги. Опыт реконструкции эстетики переходных эпох // История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая. Вып. 3. М. 1998. С. 140, 141.]. Сознание русских писателей в регионе также претерпело ряд существенных изменений. Коммунистическая мифология стала открыто и сознательно вытесняться и замещаться христианским категориальным аппаратом. Причем очевиднее и интенсивнее этот процесс шел у литераторов с программной философско-идеологической ориентацией, потому что ясность публичной позиции определяла существо их способа мыслить и писать, а значит, и естественность самореализации. Так, автор десятка романов К.Я. Лагунов[4 - Константин Яковлевич Лагунов. Рекомендательный указатель литературы. Тюмень, 2003.] публикует в 1993 году книгу-эссе «Пред Богом и людьми», где уже в «Зачине» манифестируется выбор автора: _«Я_двоедушен._Во_мне_два_Я._Первое_Я –_Гражданин,_Писатель,_Коммунист._Второе_Я –_Пугливый,_Безмолвный_Холоп,_живущий_по_законам_Стада»;_«Должен_же_я_не_для_других,_для_себя_понять._Как_это,_карабкаясь_на_вершину,_мы_очутились_на_дне?_Почему,_строя_Коммунизм,_слепили_Коммунофашизм?.._Не_щадя_живота,_воздвигали_Храм_Всеобщего_Благоденствия,_а_сотворили_Гнездилище_Нищеты_и_Печали?_И_главное,_как_и_почему_я_оказался_в_первых_рядах_этих_Строителей?_Господи,_услышь_молитву_мою._Благослови_замысел_сей._Наполни_мое_сердце –_Решимостью,_душу –_Всепрощением,_разум –_Мудростью._И_да_будет_воля_Твоя...»_[5 - Лагунов К.Я. Пред Богом и людьми. Тюмень, 1993. С. 3, 5.]. Специалистами по этнофилологии[6 - Ионин Г.Н. Этнофилологический подход к программному творчеству в школе и вузе// Реальность этноса. Национально-региональный компонент в образовании: содержание, структура, функции. СПб., 2001.Ионин Г.Н. Образовательное поле этнофилологии // Реальность этноса. Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии: наука и образование. СПб., 2001.] ситуация встречи в рамках самоидентификации России 1990-х годов моделируется как «языческая противопоставленность традиционных культур и, с другой стороны, торжество христианского суперэтнического космоса, творимого на основе их равноправного диалогового единства»[7 - Ионин Г.Н. Национальная литература и конфессиональность // Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб., 2002. С. 511.].
Вопрос о встрече сознаний не может быть корректно поставлен без наличия конкретного источника, документально фиксирующего непосредственность и неслучайность факта ценностного соприкосновения сторон, их деятельной ответственности в этот момент. В нашем случае таким документом является издание романа Е.Д. Айпина «Ханты, или Звезда Утренней Зари» (М., 1990) с многочисленными пометами на полях К.Я. Лагунова, сделанными в процессе первичного чтения текста. Позднее эти пометы в определенной степени были использованы писателем при работе над книгой «Портреты без ретуши» о литераторах Западной Сибири (Тюмень, 1994).
Всего на полях сделано больше 80 помет в форме от одной до трех десятков лексем, расположены они по всей книге. Кроме того, имеются десятки отчеркиваний фраз и предложений, десятки авторских знаков из одной или двух букв, фиксирующие различную степень приятия читаемого текста. Все это может стать предметом специального анализа. Но в данном случае комментированию будет подвергнут только лексический слой помет.
Его характер позволяет вычленить в процессе чтения хантыйского романа русским писателем несколько стадий: а) ожидание соответствия текста определенному романному стандарту, существующему в сознании воспринимающего; б) фиксирование несоответствий этому стандарту и искреннее удивление; в) формулирование несоответствий как особенностей данного текста; г) постановка вопроса о специфике национального мышления и особом типе романа; д) негативная оценка прочитанного в отношении идейного однообразия, неразвернутости изобразительного ряда и отсутствия интриги в авторской установке на борьбу за внимание читателя.
Перечень ожиданий К.Я. Лагунова сводим к нескольким базовым позициям: 1) предпочтительность линейного развития романа; 2) изобразительность – основа жанровой конструкции; 3) четкая разграниченность речевых зон каждого из героев и автора, правдоподобность речи по лексическому и интеллектуальному критериям; 4) идейная многосоставность; 5) стремление не потерять внимание читателя за счет темпа, естественности изложения и оригинальности материала, его исторической «правдивости».
_Предпочтительность_линейного_развития_романа_фиксируется_рядом_помет:_«Спешит_быка_за_рога»_(11);_«Если_не_нагнеталось_предчувствие_беды_и_та_не_ожидалась,_случись_она,_эффект_получился_бы_втрое...»_(18);_«Все_в_стиле_ретро»_(40);«Тут_композиционный_огрехе_мыслями_деда»_(43);_«Эта_вставная_глава_утяжеляет_лишь_повествование»_(54 –_55);_«Очень_затянуто._От_воспоминания_к_воспоминанию._Никакого_движения_вперед»_(75);_«Уже_треть_романа,_а_дороге_нет_конца»_(94);_«ретро»_(98);_«рановато»_(99)._Сделаны_эти_замечания_именно_до_момента_фиксирования_несоответствия_текста_ожиданиям_в_качестве_его_особенностей._Требование_же_развернутой_изобразительности_сохраняется_на_протяжении_всего_чтения_романа:_«Эпическое_начало»_(в);_«Лучше_бы_картинку»_(20);_«Вот_бы_за_хвост_и_вытянуть_картины_хантов»_(33);_«Лучше_раз_увидеть,_чем_сто_раз_услышать,_а_пока_видеть_нечего –_нет_картинок»_(37);_«Все_это_художественно_сделанные_справки,_характеристики,_отчеты,_но_не_роман._Нет_показа»_(110);_«Оченьхорошо –_целомудренно_и_ярко»_(290);_«Это_справка,_но_не_роман»_(299);_«Газетно-журнальная_публицистика»_(302)._Неподтверждаемое_ожидание_четкой_разграниченности_речевой_зоны_каждого_из_персонажей_и_авторской_зоны_в_тексте,_а_также_предзаданность_того,_что_может_говорить_и_знать_тот_или_иной_герой,_а_чего_не_может_по_сути_и_по_форме,_последовательно_отражаются_в_пометах_читателя._Чаще_всего_это_формулируется_как_«чужое_слово»,_«чужое»_(35,38,_67,_86,_89,_134,_183)._Но_есть_и_более_развернутые,_эмоциональные_пометы:_«Не_его_слова»_(37);_«Шибко_грамотен_сын»_(33);_«Слишком_мудро_для_малыша»_(63);_«Подтянуто»_(66);_«Болью_бы»,_«Не_то»_(93);_«Длинный,_неправдоподобный_монолог»_(174);_«В_душу-то_кочевника-охотника_не_проник –_подделывается_под_него»_(186);_«Враздумьях_сплошная_стилизация»_(188);_«Все_время_путается_авторское_восприятие_с_восприятием_героев»,_«приходится_верить_на_слово»_(191);_«Какая_это_заумь._Следовало_выбросить_это»_(218);_«Явно_не_то_слово»_(243);_«Вот_как_заговорил_охотник»_(280);_«Небрежно!»_(282)._Очевидно,_что_для_К.Я._Лагунова_речевые_и_интеллектуальные_зоны_автора_и_центрального_персонажа_Демьяна_должны_быть_жестко_разведены,_а_речь_героя_и_ее_проблемно-тематическое_наполнение_должны_быть_мотивированы_конкретной_ситуацией._Речевой_строй,_по_данной_логике,_не_должен_выходить_за_предложенные_рамки,_за_счет_различий_в_каждом_конкретном_случае_порождается_заинтересованность_читателя,_герой_поворачивается_в_его_сознании_иными,_ранее_неизвестными_гранями._
_Предзаданные_информационные_и_конструктивные_объемы_и_стандарты_«правды»_заставляют_все_время_фиксировать_как_бы_нарушение_Айпиным_должных_пропорций._Принцип_иного_эстетического_правдоподобия_не_предполагается,_не_допускается._Русского_писателя_раздражает_малая,_с_его_точки_зрения,_и_как_бы_поверхностная_идейная_мотивированность_происходящего._Он_отмечает:_«Много_замахов_на_глобальные_философские_проблемы:_о_месте_человека_в_мире,_во_вселенной,_о_единстве_и_родстве_всех_землян_и_т._д.,_но_пока_из_многих_замахов_не_родилось_ни_одного_удара»_(51);«Жив_в_нем_принцип_творчества_ханты:_что_вижу,_то_пою»_(94);_«Мудрость_банальна,_общеизвестна_и_давно»_(111);_«Перерождение_Коски –_это_же_сложнейшая_проблема:_превращение_добра_во_зло._И_тут_информацией_не_отделаться»_(112-113);«_Такие_встречи –_новеллы_не_дают_представления_о_героях,_не_увязываются_в_единую_ткань_романную,_выглядят_случайными,_надуманными,_ненужными»_(163)._Подчеркивая_в_тексте_романа_принципиальные_айпинские_формулы,_на_которых_держится_все_повествование_(«связь_с_пространством»,_«он_чувствовал_себя_частью»),_русский_литератор_комментирует:_«Это_уже_надоело»_(153)._Переход_автора_в_определенную_тематическую_плоскость_ощущается_как_искусственный,_не_укорененный_в_ситуации_высказывания:_«Перебор._За_уши_притянуты_раздумья_о_войне,_о_фашистах._Было_бы_это_в_госпитале_у_умирающего...,_а_тут..._липа!»_(274)._Более_того,_выбранным_Айпиным_приемам_сначала_приписываются_определенные_функции,_затем_прием_характеризуется_как_не_отвечающий_этим_функциям_и_на_этом_основании_отвергается_текст_произведения:_«Чтобы_показать_обычаи_и_быт_ханты,_не_нужен_такой_надуманный,_архизатянутый_диалог»_(248)._
На последней странице книги Айпина дана развернутая итоговая характеристика прочитанному. В ней точно устанавливаются связи между системой персонажей романа, структурой его главного героя, концепцией мира и человека: _«Отношения_с_людьми –_чужеродные_эпизоды,_не_работающие_на_характер_героя._Он_показан_не_в_делах,_в_мыслях._И_раздумья_эти,_огромные_по_объему,_если_их_отжать,_уместятся_в_одном_абзаце:_все_в_мире_взаимосвязано,_зависимо_друг_от_друга,_и_человек –_лишь_частица_этого_мира._Идея_столкновения_индустриализации_с_природой_и_людьми_Севера_лишь_декларирована_на_множестве_страниц,_но_не_показана,_не_проявлена..._именно_ей_и_посвящен_роман_с_первых_абзацев,_настраивает_читателя_на_эту_проблему_(стр._1)._Читателя_он_не_найдет»_(334-335)._ Русский писатель мыслит себя в качестве образцового массового читателя, и свою оценку он фиксирует как абсолютную. Но ведь если только предположить, что в айпинском мире дело автора и героя – это и есть их способность мыслить о мире и о себе, мыслить обо всем и обо всех как о единстве взаимосвязанного и взаимозависимого, что вселенная не антропологична, а человек – не индивидуашный характер, зависимый от локальных и преходящих обстоятельств, что он свободен от выбора и столкновения с «индустриализацией», то перед нами будет не противоречивая, а гармоничная и своеобразная философия, «перешедшая» в поэтику художественного текста.
Если К.Я. Лагунов предполагает, что автор в первую очередь должен заботиться об удобстве и интересе читателя – не утомлять, не надумывать, не затягивать, не забегать, не перебирать, не повторять, не быть банальным, избегать общеизвестного, мотивировать и убеждать и т. п., то Е.Д. Айпин, возможно, и не видит этих задач в качестве краеугольных для языческого писателя. Причем по ходу чтения русский литератор отмечает для себя несоответствие айпинского текста предполагаемым стандартам как его неслучайные и специфические особенности, например: _«пока_это_роман-раздумье»_(61);_«Все_же,_видимо,_есть_национальный_характер,_в_который_входит_и_национальная_структура_мышления,_выраженная_иронично:«что_вижу,_то_и_пою»._Вот_он_и_поет_о_том,_мимо_чего_катит_нарта_Демьяна._Это_утомительно_для_читателя,_хотя_интересно –_интересующемуся,_познавательно –_любознательному,_но_просто_читателю –_не_нужно»_(121);_«Слишком_много_размышляет»;_«Роман-раздумье»_(185);_«Откуда_эта_фальшивая_патетика»_(192);_«Тонкая_нить_памяти –_так_бы_и_назвать_роман»_(222)._ Таким образом, с примерным интервалом в шестьдесят страниц чтения К.Я. Лагунов возвращается к мысли об особом типе романа, созданном хантыйским прозаиком, и увязывает это с национальной природой его способа мыслить. Однако здесь же он национальное самосознание Айпина рассматривает в качестве основы антиэстетического в тексте: «_Жажда_необычного,_неслыханного_толкает_все_время_писателя_к_придумкам._Фанатическая_вера_в_исключительность_своего_народа_швыряет_писателя_в_объятия_невероятного,_невозможного –_лжи»_(281)_. С одной стороны, он четко фиксирует повторяемую в айпинском тексте категорию «жажда-боль», выражающую нерв повествования, с другой – не принимает ее внерефлективную, монологически неоткомментированную сущность: _«Вот_уже_конец_романа,_а_что_за_жажда-боль_неведомо»_(308)._ С одной стороны, он допускает возможность существования особого «романа – раздумья», с другой – допускает операцию отжатия раздумий, а значит, ликвидации всей конструкции и косвенно выражает неготовность хантыйского прозаика работать в данной разновидности романа, раз при отжатии «_раздумья_эти..._уместятся_в_одном_абзаце»._
Таким образом, «встреча» автора и читателя, в качестве которого выступал этнически другой художник, не привела к «преодолению чуждости чужого» (М.М. Бахтин) и не явила примера глубины понимания в писательском сообществе одного региона. А ведь именно К.Я. Лагунов мыслился литераторами малочисленных коренных народов Севера Западной Сибири в качестве их проводника в «большую литературу». Не случайно ненка Анна Неркаги предпослала к своей повести «Белый ягель» (1996) формулу _«Посвящается_Константину_Яковлевичу_Лагунову –_долг_за_доброту_и_веру»_[8 - Неркаги А. П. Молчащий. Тюмень, 1996. С. 12.]. Не случайно и сам Еремей Айпин дарил К.Я. Лагунову свои первые книги с надписями, не вызывающими сомнений в искренности взаимоотношений. Например, на издании повестей «В ожидании первого снега»[9 - Айпин Е.Д. В ожидании первого снега. Свердловск, 1979.] им была сделана такая надпись: _«Дорогому_Константину_Яковлевичу_Лагунову –_с_благодарностью_за_добрые_пожелания_на_литературном_поприще._Автор._3_июля_1980_г._г._Тюмень»._ Заметим, открытость диалогу с известным русским литератором заявлена хантыйским прозаиком в период работы над романом «Ханты, или Звезда Утренней Зари». В рукописной рецензии на второй выпуск сборника «Космос Севера»[10 - Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург, 2000.] Еремей Айпин также подчеркивал свое особое отношение к оценкам К.Я. Лагунова: _«Заслуживает_особого_внимания_и_рубрика_«Портреты_без_ретуши»,_которую_ведет_известный_и_очень_авторитетный_на_Севере_писатель_Константин_Лагунов._В_свое_время_именно_он_приложил_немало_усилий_в_формировании_писателей_из_коренных_народов_ханты,_манси,_ненцев,_коми._Стало_быть,_неоспорима_его_роль_в_становлении_литератур_этих_народов._В_первом_выпуске_сборника,_в_этой_рубрике,_его_статьи,_посвященные_Ю._Швсталову_и_И._Истомину,_во_втором –_А._Неркаги._Слово_писателя_особенно_весомо_не_только_для_читателя,_но_и_для_самого_автора»_ (рецензия находится в архиве О.К. Лагуновой).
_Непреодолимость_«чуждости_чужого»_при_прочтении_романа_связана_именно_с_глубинной_разницей_мироотношенческих_моделей_автора_и_читателя._Интересно,_например,_что_рецензию_на_сборник_«Космос_Севера»_Е.Д._Айпин_начал_с_признания,_казалось_бы,_не_предусмотренного_жанром._В_основе_признания –_этническое_позиционирование_себя:_«Меня_с_раннего_детства_поразила_система_мироустройства_у_моего_народа_ханты._Точнее,_его_миротолкование,_миропонимание,_мироощущение._Существовала_единая_система,_которая_гармонично_связывала_человека_с_человеком,_человека_с_Небом,_с_Землей,_с_небесными,_земными_и_водяными_Богами_и_Богинями._До_сих_пор_я_не_знаю_более_совершенной_мировоззренческой_системы...»_
То, что «преодоление чуждости чужого» именно в этнической сфере особенно трудно, и то, что при восприятии айпинского романа русским писателем срабатывало «противочувствие» (С.С. Аверинцев) этнических культур, а не индивидуальные предпочтения одной из сторон, свидетельствует иной пример. Это внутренняя рецензия, написанная по просьбе издательства «Молодая гвардия» в 1985 г. на роман «Ханты, или Звезда Утренней Зари» одним из квалифицированных литераторов столицы И.И. Виноградовым[11 - Виноградов И.И. Эпическое сказание о хантах // Хантыйская литература. М. 2002. С. 53-55.]. Напомним, что он работал в журнале «Новый мир» у А. Твардовского, с 1986 г. заведовал отделом прозы в этом журнале, в 1990-е возглавлял журнал «Континент».
Большинство недоумений критика по поводу айпинского текста весьма сходны с замечаниями К.Я. Лагунова. С одной стороны, Виноградов считает, что «книга композиционно построена удачно», что «ретроспективные и вставные эпизоды хорошо вплетены в «главный сюжет» (последняя поездка Демьяна в поселок и обратно домой)». С другой стороны, он полагает, что именно «это переплетение слишком частыми, слишком маленькими, дробными фрагментами... несколько затрудняет чтение». Рецензент рекомендует по конкретным сюжетным линиям дробные и «далеко отставленные друг от друга фрагменты» «собрать... воедино, в один ретроспективный эпизод». Это предлагается для линии Демьяна – Марины, истории Седого. Виноградов советует «вообще... сделать главы повествования более крупными, всякий раз выстроенными вокруг некой единой и завершаемой в пределах главы темы или сюжетной истории». Он формулирует смысл данной «перекомпоновки»: большая собранность повествования, «читать будет легче», усилится «динамический момент», сократятся «немалые» длинноты. К.Я. Лагунов также предлагал, например, вместо рассуждений по ходу повествования _«где-то_посередине_романа_вставить_вроде_лекции_о_русском_лесе_Леонова»_(39)_, иными словами, укрупнить рассуждения и ввести их в жесткие тематические и композиционные границы. Удивительно, что допускается сама мысль о создании хантыйского романа по лекалам другого конкретного текста, выражающего особенности иной национальной культуры.
И.И. Виноградов, полагая возможность разрешения любых эстетических проблем преимущественно техническими средствами, предлагает «устранить» «неотчетливости сюжетного характера, возникающие из-за лирически обобщенной и метафорической манеры рассказа». Ему «малопонятен, в сущности, финал», раздражает и то, что «два раза – почти буквально, слово в слово – повторяется легенда об ушедшем Вверх Человеке», и поэтому ее «надо оставить где-то в одном месте». Заметим, речь идет о композиционной раме всего романа, которую, как оказывается, следует изменить в принципе. Историю любви одного из персонажей лучше также устранить, на взгляд критика, потому что «все это абсолютно условно, выглядит дешевой выдумкой, а главное – совершенно не нужно для последующего разворота событий». Рассказ Марины не принимается, ведь он тоже «совершенно условен, далек от живой речи». Оценивающий текст исходит из стандарта отчетливой линейности сюжета, его наивно реалистической правдоподобности, игнорирующей условность литературной культуры эпох, предшествующей «поэтике художественной модальности»[12 - Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2001.]. Оправдывается это знанием воли читателя.
Творение хантыйского прозаика не соответствует советской модели эпического романа, описанной Н.Л. Лейдерманом. В ней «эпический смысл» воплощается «в форме объективизированного саморазвития художественного мира, подчеркнуто независимого от восприятия субъекта речи», а «история, исторический процесс», «движение времени, хронология – это объективный стержень художественного действия». Кроме того, «установка на максимальное правдоподобие» определяет все, герой «вступает в борьбу с историческими обстоятельствами, чтоб очеловечить их», «не приемлет никаких компромиссов, которые бы ущемляли его потребность в свободном развитии»[13 - Лейдерман Н.Л. Указ. соч. С. 142-144, 169-170.]. Не соответствует айпинский роман и христианской модели беллетристического текста, ведь она должна быть всем ходом событий ориентирована на «видение времени, как мировой истории спасения, границами которой являются сотворение мира и день страшного суда»[14 - Богатырев А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Тверь, 2001. С. 86-87, 170.].
Специфика языческих текстов в филологии отрефлектирована слабее, однако вопрос о ней уже поставлен и сделаны наблюдения обобщающего характера, например, в монографии А.А. Богатырева. Согласно им, языческая модель опирается на «культ циклических перевоплощений», «тотальность» языческой идеи прослеживается «как вездесущность», поэтому и «рефлексия читателя, слушателя при опоре на серию сменяющих друг друга тематически контрастных предикаций властно обращается к одному-единственному топосу, одной и поименованной в пантеоне богов точке схода всех смыслов». «Человеческая жизнь» в языческой модели «трактуется как встроенный момент в циклической смене тактов бытия», а языческая идея выступает «как смысловое начало, превосходящее по содержанию понятие, которым можно в полной мере обладать, но меньшее, чем тайна, к раскрытию которой человеку следует напрягать в себе все духовное»[15 - Богатырев А.А. Указ. соч. С. 171.]. Эти характеристики вполне приложимы к тексту айпинского романа и вполне объясняют его архитектонику.
«Встреча» этнических сознаний К.Я. Лагунова и Е.Д. Айпина может быть охарактеризована как процесс многофазный, напряженность и драматизм в нем нарастали. Публикация хантыйским прозаиком в окружном альманахе «Эринтур» рассказа «Русский Лекарь» повлекла в адрес автора публичный жест русского писателя в областной газете. Это была статья с однозначно оценочным названием «Фальшивая нота», затем ее перепечатали в столичном сборнике «Хантыйская литература». Айпин публично никак не прореагировал на данный жест, хотя косвенным ответом его можно считать и новый роман «Божья Матерь в кровавых снегах».
Очевидно, что в полиэтнической России «встречи» сознаний мастеров слова различных народов – это феномены, выявляющие вектор геополитического самочувствия страны. Важно, чтобы проблемность в этой сфере ощущалась в качестве нормы научной рефлексии и стимулировала поиск подходов и методик. Но даже первичное описание новых фактических данных, целенаправленное накопление материала можно рассматривать сегодня как достаточную программу действий в столь деликатной области этнической антропологии, в которую еще только намеревается проникнуть филология.
Сноски
1
Султанов К.К. Национальное самосознание и ценностные ориентиры литературы. М. 2001. С. 35–38.
2
Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.
3
Пошатаева А.В. Юрий Рытхэу, Владимир Санги. Опыт реконструкции эстетики переходных эпох // История национальных литератур. Перечитывая и переосмысливая. Вып. 3. М. 1998. С. 140, 141.
4
Константин Яковлевич Лагунов. Рекомендательный указатель литературы. Тюмень, 2003.
5
Лагунов К.Я. Пред Богом и людьми. Тюмень, 1993. С. 3, 5.
6
Ионин Г.Н. Этнофилологический подход к программному творчеству в школе и вузе// Реальность этноса. Национально-региональный компонент в образовании: содержание, структура, функции. СПб., 2001.
Ионин Г.Н. Образовательное поле этнофилологии // Реальность этноса. Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии: наука и образование. СПб., 2001.
7
Ионин Г.Н. Национальная литература и конфессиональность // Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации. СПб., 2002. С. 511.
8
Неркаги А. П. Молчащий. Тюмень, 1996. С. 12.
9
Айпин Е.Д. В ожидании первого снега. Свердловск, 1979.
10
Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург, 2000.
11
Виноградов И.И. Эпическое сказание о хантах // Хантыйская литература. М. 2002. С. 53-55.
12
Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2001.
13
Лейдерман Н.Л. Указ. соч. С. 142-144, 169-170.
14
Богатырев А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста. Тверь, 2001. С. 86-87, 170.
15
Богатырев А.А. Указ. соч. С. 171.