Константин Лагунов. Книга памяти
О. К. Лагунова
АЛЕКСАНДР МЕДВЕДЕВ. «КОНСТАНТИН ЯКОВЛЕВИЧ»
С К.Я. судьба меня лично свела (за что я ей безмерно благодарен) в конце 1997 года, когда по его приглашению я устраивался на кафедру журналистики ТюмГУ, где К.Я. был в то время заведующим. Без его заинтересованной помощи, забот и хлопот вряд ли произошло мое «трудоустройство». Помню первую встречу с ним, «поход» к декану Л.А. Летаевой, а затем к ректору, после приема которого — слова К.Я.: «Горяч очень…»
Кафедра журналистики в то время — 1997–1999 годы — только начинала свое становление, и вся прелесть ее заключалась в небольшом и молодом составе преподавателей, которым так незаметно, мудро, без давления свыше руководил писатель — патриарх. Не «руководил», а создавал ту теплую, дружелюбную, душевную атмосферу — воздух простоты, доверия, уважения и свободы, которую лучше чем домашней не назовешь.
К.Я. неизменно вспоминается в сопровождении стайки студентов-птенцов, которых он внимательно окормлял, пестовал, выслушивал, читал, издавал. И сегодня кажется невероятным то, что ему удавалось издавать альманахи и книги студентов, что также являлось делом его жизни.
Незабываемы наши скромные, камерные посиделки (в праздники и в дни рождения) на кафедре, настроением и душой которых был, конечно, К.Я., и не в последнюю очередь благодаря принесенной им домашней настойке — «клюковке».
Его дар рассказчика был чуден. Как передать удивительную мелодику голоса К.Я., его неподражаемые, самобытные интонации с небольшим оканьем. Рассказывал он иногда с юмором, но без грана пошлости. Обычно этот «сказ» начинался как ответ на реплику собеседника словами: «Ну что Вы…» И — его речь лилась — захватывающе, зримо, сочно, образно, во плоти. Тяжесть возраста, груз прожитой жизни и серьезность опыта — все вдруг исчезало. Перед нами был ребенок, дитя — чистый, добрый, доверчивый, непосредственный, лучащийся, искрящийся радостью жизни… Такую молодость души редко у кого встретишь. У К.Я. она была. А потому помыслить о ее смерти — невозможно…
Помню один из рассказов К.Я. — о параде Победы 1945 года в Москве, в котором он принимал участие. Говорил свидетель времени — звучала сама Эпоха. Накануне XXI века — вот здесь и сейчас — пульсировала и дышала живая связь времен. Такое не забудется никогда.
Помню слова К.Я. о Боге и Церкви. К последней он относился отрицательно, и в этом чувствовался человек своей, советской эпохи с его марксистским «опиум для народа», существование же первого он признавал: «Все-таки есть что-то, но о нем мы ничего не знаем…»
Известно, что в имени человека заключена тайна его личности. Для меня удивительно светлая душа К.Я. слилась в этом родном, обычном, привычном обращении «Константин Яковлевич», сочетающем в имени «постоянство», твердое внутреннее «ядро», «стержень» его личности, неприступную внутреннюю принципиальность (неприятие несмотря ни на что зла и бесовства 90-х гг.) с такой добротой, мягкостью и интеллигентностью — в отчестве…
О. К. Лагунова
АЛЕКСАНДР МЕДВЕДЕВ. «КОНСТАНТИН ЯКОВЛЕВИЧ»
С К.Я. судьба меня лично свела (за что я ей безмерно благодарен) в конце 1997 года, когда по его приглашению я устраивался на кафедру журналистики ТюмГУ, где К.Я. был в то время заведующим. Без его заинтересованной помощи, забот и хлопот вряд ли произошло мое «трудоустройство». Помню первую встречу с ним, «поход» к декану Л.А. Летаевой, а затем к ректору, после приема которого — слова К.Я.: «Горяч очень…»
Кафедра журналистики в то время — 1997–1999 годы — только начинала свое становление, и вся прелесть ее заключалась в небольшом и молодом составе преподавателей, которым так незаметно, мудро, без давления свыше руководил писатель — патриарх. Не «руководил», а создавал ту теплую, дружелюбную, душевную атмосферу — воздух простоты, доверия, уважения и свободы, которую лучше чем домашней не назовешь.
К.Я. неизменно вспоминается в сопровождении стайки студентов-птенцов, которых он внимательно окормлял, пестовал, выслушивал, читал, издавал. И сегодня кажется невероятным то, что ему удавалось издавать альманахи и книги студентов, что также являлось делом его жизни.
Незабываемы наши скромные, камерные посиделки (в праздники и в дни рождения) на кафедре, настроением и душой которых был, конечно, К.Я., и не в последнюю очередь благодаря принесенной им домашней настойке — «клюковке».
Его дар рассказчика был чуден. Как передать удивительную мелодику голоса К.Я., его неподражаемые, самобытные интонации с небольшим оканьем. Рассказывал он иногда с юмором, но без грана пошлости. Обычно этот «сказ» начинался как ответ на реплику собеседника словами: «Ну что Вы…» И — его речь лилась — захватывающе, зримо, сочно, образно, во плоти. Тяжесть возраста, груз прожитой жизни и серьезность опыта — все вдруг исчезало. Перед нами был ребенок, дитя — чистый, добрый, доверчивый, непосредственный, лучащийся, искрящийся радостью жизни… Такую молодость души редко у кого встретишь. У К.Я. она была. А потому помыслить о ее смерти — невозможно…
Помню один из рассказов К.Я. — о параде Победы 1945 года в Москве, в котором он принимал участие. Говорил свидетель времени — звучала сама Эпоха. Накануне XXI века — вот здесь и сейчас — пульсировала и дышала живая связь времен. Такое не забудется никогда.
Помню слова К.Я. о Боге и Церкви. К последней он относился отрицательно, и в этом чувствовался человек своей, советской эпохи с его марксистским «опиум для народа», существование же первого он признавал: «Все-таки есть что-то, но о нем мы ничего не знаем…»
Известно, что в имени человека заключена тайна его личности. Для меня удивительно светлая душа К.Я. слилась в этом родном, обычном, привычном обращении «Константин Яковлевич», сочетающем в имени «постоянство», твердое внутреннее «ядро», «стержень» его личности, неприступную внутреннюю принципиальность (неприятие несмотря ни на что зла и бесовства 90-х гг.) с такой добротой, мягкостью и интеллигентностью — в отчестве…