Константин Лагунов. Книга памяти
О. К. Лагунова
ВИКТОРИЯ УШАКОВА. С НАМИ ОСТАЕТСЯ...
Есть удивительная способность талантливых людей, о которых в артистической среде принято говорить: «Богом поцелованный», – цельность и естественность в общении с разными людьми в разных обстоятельствах. Таким в моей памяти остается Константин Яковлевич Лагунов.
Наше знакомство состоялось в далеком 1968 году, когда (сейчас не помню зачем) я пришла к Оле Лагуновой, дружба с которой, как-то мгновенно вспыхнув, не только не погасла в течение студенческой жизни, но и при редких теперешних встречах греет, радует, служит одной из тех опор, что делают человека сильным.
И первое впечатление, когда не умом, а всем существом воспринимаешь атмосферу искренней заботы друг о друге и любви, окрепло; стало легко и по-хорошему раскрепощенно.
Так уж получалось, и ничего удивительного в том нет (Константин Яковлевич не отступал от четкого графика работы и выходил из кабинета только к обеду), что первой нас встречала Нина Даниловна, высокая, статная, с яркими карими глазами и копной густых волос, предупреждавшая: «Девчонки, тихо, отец работает». Могло показаться, что центр, глава семьи – Константин Яковлевич. Но это было не так. Главой, регламентирующей жизнь всех в доме, душой, чутко заботящейся обо всех, светом, от которого становилось всем тепло, была, несомненно, Нина Даниловна. И первым, кто нуждался в ее внимании, опеке, любви, был Константин Яковлевич. Ему посвящалась ее жизнь.
Даже сейчас, спустя много лет, отрадно вспоминать обеды в доме Лагуновых. И не обилием еды, хотя все приготовленное Ниной Даниловной было вкусно, и не наличием крупно нарезанного лука на столе, который очень любил Константин Яковлевич и от которого пахло летом, помнятся эти обеды, а тем подлинным интересом, который умел пробуждать в людях Константин Яковлевич. Он заражал жаждой общения. И о чем бы ни заходил разговор, от анекдота до политических событий, Константин Яковлевич так подходил к вопросу, что открывалась доселе не видимая проблема. Но, разумеется, главная тема – литература. Не секрет, что в богемной среде писатели, как и другие творческие личности, не любят говорить об успехах собратьев по перу. Константин Яковлевич преклонялся перед талантом и величием мысли корифеев русской, советской литературы, искренне радовался удачам тюменских поэтов и писателей, с каким-то юношеским восторгом говорил о молодых. И для меня многие имена были открыты им, возглавлявшим долгие годы Тюменское отделение Союза писателей СССР.
В Константине Яковлевиче поражало умение видеть в человеке главное. Я не знаю, природа ли наградила его даром проникновения в суть человеческую или он развил свою душевную зоркость трудом, но с ним нельзя было лукавить. Поэтому-то так правдивы и жизненны герои всех его произведений. Эту особенность творчества писателя отметил и Георгий Марков – глубину психологизма даже в публицистическом жанре, органичное слияние документального и художественного в изображении.
На его доброту и правдивость легко откликались дети. Общение Константина Яковлевича с учащимися всех возрастов – это особая статья. Не изгладится в памяти, с каким увлечением с той и другой стороны шел разговор о Ромке-Ромазане, и, казалось, с детьми вел встречу не увенчанный опытом жизни, не согнувшийся под его гнетом человек, а молодой, юный, полный задора и веры, неиссякаемого оптимизма и доброты волшебник.
Помню, как волновалась перед встречей Константина Яковлевича с моими десятиклассниками перед конференцией по книгам «Больно берег крут» и «Жажда бури». Юношеству свойствен максимализм, боялась некоторой доли скептицизма, присущей двум моим ученикам. И помню мою окрыленность после конференции: и проблемы, выдвинутые на обсуждение, заинтересовали всех, и ребята не подвели, и тексты глубоко перепахали, и выступали весомо. Но главная причина была в нем, Константине Яковлевиче. Не было возрастного барьера, была жизненная мудрость много знающего, желающего предупредить от ложных, манящих поверхностным блеском, норой ослепляющим, делающим духовно незрячими, ценностей. И это желание было таким сильным и убедительным, шедшим из глубины сердца писателя, что единомышленниками стали все участники конференции, как будто и про нас написал: «...старшие по – особому верят в бесконечность и победоносность своего дела, а молодых окрыляет слитность судеб с теми, кто открывал Магнитку, штурмовал Берлин, поднимал целину». Жаль, что не дано современным идеологам понять необходимость сопричастности и гордости за своих отцов сегодняшнему поколению.
Всесильное время многое стирает из памяти. С нами остается лишь то, что, пройдя через разум и душу, поразило, обогатило, сделало чище. Таким событием стала в моей судьбе встреча с Константином Яковлевичем Лагуновым. Со мной мягкий прищур добрых глаз из-за сильных стекол очков, негромкий тембр его голоса, его книги, которыми он говорит с нами.
О. К. Лагунова
ВИКТОРИЯ УШАКОВА. С НАМИ ОСТАЕТСЯ...
Есть удивительная способность талантливых людей, о которых в артистической среде принято говорить: «Богом поцелованный», – цельность и естественность в общении с разными людьми в разных обстоятельствах. Таким в моей памяти остается Константин Яковлевич Лагунов.
Наше знакомство состоялось в далеком 1968 году, когда (сейчас не помню зачем) я пришла к Оле Лагуновой, дружба с которой, как-то мгновенно вспыхнув, не только не погасла в течение студенческой жизни, но и при редких теперешних встречах греет, радует, служит одной из тех опор, что делают человека сильным.
И первое впечатление, когда не умом, а всем существом воспринимаешь атмосферу искренней заботы друг о друге и любви, окрепло; стало легко и по-хорошему раскрепощенно.
Так уж получалось, и ничего удивительного в том нет (Константин Яковлевич не отступал от четкого графика работы и выходил из кабинета только к обеду), что первой нас встречала Нина Даниловна, высокая, статная, с яркими карими глазами и копной густых волос, предупреждавшая: «Девчонки, тихо, отец работает». Могло показаться, что центр, глава семьи – Константин Яковлевич. Но это было не так. Главой, регламентирующей жизнь всех в доме, душой, чутко заботящейся обо всех, светом, от которого становилось всем тепло, была, несомненно, Нина Даниловна. И первым, кто нуждался в ее внимании, опеке, любви, был Константин Яковлевич. Ему посвящалась ее жизнь.
Даже сейчас, спустя много лет, отрадно вспоминать обеды в доме Лагуновых. И не обилием еды, хотя все приготовленное Ниной Даниловной было вкусно, и не наличием крупно нарезанного лука на столе, который очень любил Константин Яковлевич и от которого пахло летом, помнятся эти обеды, а тем подлинным интересом, который умел пробуждать в людях Константин Яковлевич. Он заражал жаждой общения. И о чем бы ни заходил разговор, от анекдота до политических событий, Константин Яковлевич так подходил к вопросу, что открывалась доселе не видимая проблема. Но, разумеется, главная тема – литература. Не секрет, что в богемной среде писатели, как и другие творческие личности, не любят говорить об успехах собратьев по перу. Константин Яковлевич преклонялся перед талантом и величием мысли корифеев русской, советской литературы, искренне радовался удачам тюменских поэтов и писателей, с каким-то юношеским восторгом говорил о молодых. И для меня многие имена были открыты им, возглавлявшим долгие годы Тюменское отделение Союза писателей СССР.
В Константине Яковлевиче поражало умение видеть в человеке главное. Я не знаю, природа ли наградила его даром проникновения в суть человеческую или он развил свою душевную зоркость трудом, но с ним нельзя было лукавить. Поэтому-то так правдивы и жизненны герои всех его произведений. Эту особенность творчества писателя отметил и Георгий Марков – глубину психологизма даже в публицистическом жанре, органичное слияние документального и художественного в изображении.
На его доброту и правдивость легко откликались дети. Общение Константина Яковлевича с учащимися всех возрастов – это особая статья. Не изгладится в памяти, с каким увлечением с той и другой стороны шел разговор о Ромке-Ромазане, и, казалось, с детьми вел встречу не увенчанный опытом жизни, не согнувшийся под его гнетом человек, а молодой, юный, полный задора и веры, неиссякаемого оптимизма и доброты волшебник.
Помню, как волновалась перед встречей Константина Яковлевича с моими десятиклассниками перед конференцией по книгам «Больно берег крут» и «Жажда бури». Юношеству свойствен максимализм, боялась некоторой доли скептицизма, присущей двум моим ученикам. И помню мою окрыленность после конференции: и проблемы, выдвинутые на обсуждение, заинтересовали всех, и ребята не подвели, и тексты глубоко перепахали, и выступали весомо. Но главная причина была в нем, Константине Яковлевиче. Не было возрастного барьера, была жизненная мудрость много знающего, желающего предупредить от ложных, манящих поверхностным блеском, норой ослепляющим, делающим духовно незрячими, ценностей. И это желание было таким сильным и убедительным, шедшим из глубины сердца писателя, что единомышленниками стали все участники конференции, как будто и про нас написал: «...старшие по – особому верят в бесконечность и победоносность своего дела, а молодых окрыляет слитность судеб с теми, кто открывал Магнитку, штурмовал Берлин, поднимал целину». Жаль, что не дано современным идеологам понять необходимость сопричастности и гордости за своих отцов сегодняшнему поколению.
Всесильное время многое стирает из памяти. С нами остается лишь то, что, пройдя через разум и душу, поразило, обогатило, сделало чище. Таким событием стала в моей судьбе встреча с Константином Яковлевичем Лагуновым. Со мной мягкий прищур добрых глаз из-за сильных стекол очков, негромкий тембр его голоса, его книги, которыми он говорит с нами.