Сибирский летописец
Е. В. Кузнецов





НАЧАЛО СИБИРСКИХ ГОРОДОВ. ИСТОРИЧЕСКИЙ НАБРОСОК







Городское дело старинной русской Сибири принадлежит к числу тех малоисследованных сторон, какие во многом представляет первоначальный быт здесь русских насельников. Как по той важности, какая придана была этому делу правительством вслед за окончанием походов Ермака, так и по тому значению, какое имело оно в дальнейших фазисах колонизации новопокоренной окраины, подробности возникновения между улусами полудиких инородцев первых русских городов должны были составить многосложный отдел истории Сибири. Однако ж последняя передает одну сухую и нередко разноречивую хронологию годов основания и имен основателей тех городов. По сибирской истории мы знакомее, пожалуй, с родословием татарских князей и ханов и вернее выясним, чему можно давать вероятие из похождений какого-нибудь Тайбуги или Мамета, чем расскажем, например, подробности основания главы сибирских городов – Тобольска. Всему виной пожары 1626 и 1643 годов, истребившие без остатка архивы Сибирского приказа, Казанского дворца и Тобольской приказной избы. В этих хранилищах находились те драгоценные материалы, какие могли проливать полный свет не только на своеобразную жизнь русских насельников «Кучумова юрта», но, быть может, и на самую легендарную жизнь «велеумного ритора» Ермака. Там же, несомненно, заключались и истреблены беспощадным огнем и материалы для истории первоначального устройства сибирских городов. Поэтому единственным источником для ознакомления с городским делом Сибири служат те отрывочные сведения, какие заключаются в «Описании Сибирского Царства» и «Ежемесячных сочинениях» Миллера и частью в трудах Фишера и Словцова. Несмотря на истечение почти полутора столетий со времени издания Миллером первого труда к сведениям его по городскому делу Сибири прибавлено очень немногое. Да и это немногое, заключавшееся в очерках сибирской старины Спасского, Абрамова, Кострова, Шашкова и друг., помещалось большею частью в тех недолговечных периодических изданиях, которые весьма скоро обращаются в трудно находимые библиографические редкости. Хотя после Миллера осталось и немало исторических материалов, не вошедших в упомянутые труды его, но материалы эти до сего времени не изданы, а объемистые портфели их, хранящиеся в одном из столичных архивов, для нас недоступны. Только в недавнее время сибирская история дополнена несколько двумя трудами, вышедшими, к слову сказать, на далеком юге России, в Харькове и частью Очакове и изданными в одном случае на лепту харьковского университета. Мы говорим о «Заселении Сибири» П.Н. Буцинского и «Истории Сибири» В.К. Андриевича. Но займемся тем, о чем начали.

Известно, что царь Иван IV, получив от атамана Кольцо[116 - Волжский атаман Иван Кольцо – ближайший помощник Ермака. Широко распространенная народная традиция, приписывающая ему роль главы казачьего посольства в Москве, является, очевидно, ошибочной. Весть о победах дружины Ермака до Ивана Грозного донесли казацкие атаманы Иван Александров по прозвищу Черкас и Савва Сазонов по прозвищу Волдыря. Иван Кольцо был вероломно убит бывшим визирем Кучума Карачой, пригласившим его с 40 казаками для переговоров о заключении союза против Кучума. _–_Прим._Издателя._] с товарищами в 1583 году первые известия о покорении Сибири, не вникнул достаточно в трудность положения оставшейся в Искере дружины Ермака и хотя послал на помощь ей воевод Семена Волховского и Ивана Глухова с незначительным числом ратных людей, но последние явились в Сибирь только осенью 1584 года, когда от недостатка продовольствия в стане завоевателей начиналась уже смертность. Ошибка Грозного, имевшая последствием попытку татарских князей к возвращению отнятых владений, была поправлена уже при Федоре Ивановиче: в первые два года нового царствования в Сибирь было отправлено несколько воевод с отрядами ратных людей, с прибытием которых ряд правительственных мер к укреплению здесь русского владычества принимается с основания городов.

Начало городскому делу в Сибири положено было первым же из воевод нового царя Иваном Мансуровым постройкой осенью 1585 г. при Оби, вблизи устьев Иртыша, _Обского_городка_[117 - Обский городок (он же Мансуровский по Г.Ф. Миллеру – старый городок, или Руш-Ваш – «Русский городок» по-хантыйски) находился на правом берегу Оби, напротив среднего устья Иртыша. Его остатки осмотрел Г.Ф. Миллер, отметивший, что они почти незаметны на поверхности. Мнения историков по поводу судьбы Обского городка расходятся. Традиционно, начиная с Г.Ф. Миллера, принято считать, что после первой зимовки Мансуров со всем своим отрядом покинул городок и вернулся на Русь северным собским путем. Однако охранная грамота, выданная царем Федором Ивановичем ляпинскому князю Лугую в августе 1586 года, согласно которой воеводам нового городка на Оби запрещалось «...дани на не и на его городках имати», свидетельствует о существовании этого городка после зимы 1585 –1586 гг. Вероятнее всего, Мансуров оставил в городке часть своего отряда, так как царский указ 1593 года предписывал перевести гарнизон Обского городка в строящийся новый город Сургут, а сам городок разобрать и сжечь, дабы он не достался враждебно настроенным аборигенам. Последнее было обязательным требованием в подобных ситуациях, строго соблюдавшимся в первые годы русской колонизации Сибири. Подобная участь постигла, например, Лозьвинский городок в 1598 году и, вероятно, укрепления Ермаковского острога после того, как остатки его отряда ушли на Русь (местонахождение укрепленного лагеря дружины точно неизвестно, но имеются основания считать, что он находился на Карачинском острове близ устья Тобола). _–_Прим._Издателя._]. Этот городок был как бы прообразом будущих сибирских городов. Он построен был при подошве высоких гор, называвшихся Белыми, состоял из нескольких хижин, обнесенных палисадником, и служил зимним пристанищем Мансурова, отложившего за недостатком сил поход свой на вновь захваченную татарами столицу свою Искер. За постройкой этого городка, который, как временную только стоянку воеводы, вернее считать острожком, со следующего года дело основания сибирских городов повелось с такою быстротою, что к концу царствования Бориса Годунова – менее чем в двадцать лет – на северо-западе Сибири были уже построены следующие города: в 1586 году _Тюмень_, в 1587 – _Тобольск,_ в 1589 – _Лозва_[118 - Лозьвинский город, или Лозва, основанный в 1589 году воеводой Иваном Григорьевичем Нагим в устье р. Ивдель при ее впадении в Лозьву, сыграл важную роль в колонизации Западной Сибири. Он имел огромное стратегическое значение, так как располагался в начале водного пути в Сибирь, у восточных склонов Урала (Лозьва–Тавда–Тобол–Иртыш–Обь). Через него проходили русские отряды для строительства новых городов, на Лозьвинской верфи строились суда. Площадь городка (с острогом?) достигала 10 гектаров. Вероятно, небольшой гарнизон располагался, собственно, в крепости, а сезонные караваны с грузами для первых русских городов в Сибири – в острожной части. В зимнее время здесь скапливалось большое количество людей и подвод, а по весне караваны продолжали свой путь уже на судах. В 1595 году городок должен был принять 2554 подводы и около трех тысяч людей. В 1598 году в связи с открытием новой, более короткой и удобной Бабиновской дороги по реке Туре, гарнизон во главе с воеводой Иваном Траханиотовым был переведен царским указом в строящийся город Верхотурье. «Городовое строение» (разнообразные бревенчатые укрепления, избы и амбары) было разобрано и сплавлено вниз по Лозьве и Тавде в Пелымский городок и использовалось для ремонта последнего. Остатки Лозьвинского городка были сожжены «за ненадобностью». _–_Прим._Издателя._]_,_ в 1592 – _Пелым_[119 - Русский город Пелым был основан в 1593 году воеводами Н. Траханиотовым и П. Горчаковым, возглавившими поход против Пелымского княжества. Вогульский князек Аблегирим со своим войском был разбит, а недалеко от его резиденции, на невысоком мысу при впадении р. Пелым, в Тавду был заложен городок. Вероятно, первоначально он был наспех обнесен острожной (тыновой) стеной, а позднее перестроен: появились рубленые стены – городни, башни, церковь и т.д. Возникший рядом с городком посад был также укреплен острожной стеной и башнями. Сохранился оригинальный план Пелыма, выполненный знаменитым тобольским историком, картографом и зодчим Семеном Ремезовым в конце XVII века. На нем город показан как бы с высоты птичьего полета, а сами строения даны в аксонометрии.Город являлся военно-административным центром Пелымского уезда, местом сбора ясака с местного населения и перевалочным пунктом на пути в Сибирь. Население городка было представлено, в основном, служилыми людьми: подъячими, целовальниками, стрельцами, ямщиками, приказчиками. Имелись частные и государственные торговые лавки. Занятия жителей – добыча пушнины, разведение домашнего скота, охота, рыболовство, выделка кож, торговля и земледелие.Начиная с 1598 года, в связи с переносом пути в Сибирь с Тавды на Туру, значение города упало. В 1780 году Пелымский уезд был упразднен, и город превратился в село. _–_Прим._Издателя._], в 1593 – _Березов_ и _Сургут_, в 1594 – _Тара,_ в 1596 – Н_арым_ и _Кетск,_ в 1598 – _Верхотурье,_ в 1600 – _Мангазея,_ в 1601 – _Туринск_ и в 1604 году _Томск._

Посвящая предлагаемые заметки делу начального устройства этих городов, за исключением тех из них, которым не суждено было иметь будущности, оговариваемся, что заметки эти при скудости материала многого не дадут, но представят лишь начальный набросок общих деталей этого дела.


***

Начало сибирских городов было почти одинаково с началом городов Древней Руси. То же возведение деревянных стен и земляных рвов и валов, какое было как бы моментом зарождения русских городов, составляло такой же момент и по отношению к городам Сибири. Как в русских городах, устройство укреплений, окаймлявших избранный для жительства центр и привлекавших к черте своей население, вызывалось исключительно потребностью безопасного убежища – следствием перехода народа из кочевого состояния в оседлое, – так и в Сибири оно являлось на первых порах такой же потребностью обеспечения незваных пришельцев от нападений туземных племен. Хотя давность, отделившая возникновение этих городов между собою на несколько веков, и не могла передать на города Сибири тех начальных условий, под которыми росли и развивались города Древней Руси, тем не менее сибирские города во многом целостно приняли один из типов русских городов.

В глубокой древности славянский город назывался «градом» и означал место, обведенное оградою, например частоколом, плетнем, и это слово было однозначительно со словом «огород». Построить город значило вначале обвести загороду и укрепить ее рвами, называвшимися «гроблями»[120 - _Костомаров._ Начало единодерж. в Древн. Руси: Истор. моногр. и исследования. Спб., 1872. Т. XII. С. 31-32.]. С течением времени такие города выработали два главных типа: городов-посадов и городов-укреплений. Первый тип городов представляли те из них, которые образовывались во время преобладания около укрепленных мест земледельческого элемента: посады и слободы, окружавшие укрепление, в черте которого, никем не населенной, в мирное время отправлялись лишь религиозные обряды, а во время нападения врага спасалось население, образовывали города-посады. Второй тип городов представляли те города, которые образовывались с развитием дружинного элемента или появлением князей и их бояр-дружинников: началом их были укрепления, воздвигавшиеся на совершенно не населенных местах, куда основатели-князья садили своих представителей-посадников, сменившихся после наместниками и волостелями, с частью дружины. Разница состояла в том, что в первых городах дружинный элемент появлялся впоследствии, и город возникал или после, или одновременно с посадом или слободой, так что зародышем такого города служила деревня; в последних же городах дружинный элемент появлялся вначале, и город образовывался исключительно из закладывавшегося укрепления, центр которого населялся одновременно «воями» дружинниками, а земледельческие посады и слободы появлялись за стенами его, окаймляясь новыми укреплениями, уже впоследствии[121 - _Дитятин._ Устройство и управление городов России. Спб., 1875. Т. 1. С. 111-114.].

Характер образования городов последнего типа, принадлежавший в большинстве случаев городам выселенцев – русских колонистов, с югои северо-запада на северо-восток Руси перешел в общих чертах и на основание первых городов Сибири. Явившийся на смену городских посадников, наместников и волостей новый служилый класс воевод и голов при посылке на службу в новопокоренный край, набирая лично или чрез других правительственных агентов войско из служилого класса и вольных охочих людей и отправлялись в Сибирь, прежде выполнения своей главной миссии, т.е. приведения инородцев известной местности под «высокую царскую руку», приступал к основанию и постройке города, при которых первою заботою было обведение избранного места укреплениями.

Укрепления городов были различны: или город обводился земляным валом, на котором воздвигалась деревянная стена или тын, или же последние стояли на плоской земле, а за ними уже делался вал; или же стена или тын присыпаны были хрящом, т.е. смесью каменьев, песку и земли. Стены делались бревенчатые и устраивались с окнами и «боями»: первые назначались для наблюдения за приближением неприятеля, а последние – для стрельбы в узкие отверстия из пушек и пищалей. По стенам устраивались башни и выступы разных очертаний, носившие названия «выводов», «кружал», «обломов»[122 - Вывод – крепостное сооружение, выступающее наружу, за линию основной стены. Кружало – опорная дуга из досок, по которой выкладывался каменный или кирпичный свод. Облом (облам) – нависающий выступ сруба в верхней части городской стены или башни, устраивавшийся для ведения т.н. «подошвенного боя», т.е. обстрела осаждающего неприятеля из щелей и бойниц вблизи крепости, у «подошвы». _–_Прим._Издателя._] и проч., представлявшие различные приспособления для обороны на случай осады города. Устройство башен и выступов было неодинаково: они делались или о четырех, или же о шести углах, которые составляли длину одного бревна и имели форму высокого амбара, покрытого тесовою остроконечною крышею; в вышину же имели от 5 до 10 и более сажен. В башнях и выступах делались иногда вверху чердаки, клетки или караульни, а внизу – ворота, отчего такие башни назывались «проезжими». Главная башня с большими въезжими воротами называлась «вестовою», потому что на ней висел вестовой колокол и был караул, наблюдавший за наступлением неприятеля; прочие же башни, на которых по временам, особенно во время опасности, находился также караул, назывались «сторожевыми», а те башни, которые устраивались на углах стен – «наугольными». По башням и выступам расставлялись пушки и пищали.

Общий вид городов имел различные формы: иногда город строился в виде треугольника, иногда же – четырехугольника, суживаясь или расширяясь в разных направлениях, смотря по удобствам местности. В большинстве случаев города старались расположить так, чтобы около них находилась и естественная защита, например, вода или ущелья, а потому часто одна сторона стены, а иногда и несколько сторон примыкали к озеру, пруду или болоту[123 - _Костомаров._ Очерки жиз. и нрав, великор. народа. 1887. Т. XIX. С. 8-12.].

Лучшим примером укрепления сибирских городов могли служить незадолго пред тем построенные городки ближайших соседей Строгановых Камгорт и Кергедан, основанные в 1558 и 1564 годах на местах древних чудских поселений. Насколько заботились тогда об укреплении городов, показывает следующий отрывок грамоты Иоанна IV от 2 января 1564 года о построении Кергедана, известного более под именем Орла-городка: «и яз царь и великий князь... велел есми... на Орле, на волоке, у росолу, другой городок собою ж поставити, стены сажень по тридцать, а с приступную сторону для низи и к варницам ближе в глины место камнем закласти, а пищальники и сторожи для береженья и на том другом городке собою ж дрьжати, а в обеих городкех велел есми ему собою ж наряд скорострелной, пушечки и пищали затинные и ручницы сделати незаписным мастером, которых собе Григорей приговорит из найму и у собя Григорью тот наряд дрьжати»[124 - Дополн. к акт. истор. Т. 1. С. 171.].

Со временем устройство городских укреплений изменялось. Города обносились иногда двумя бревенчатыми стенами, шедшими параллельно одна другой с незначительным промежутком; для большей же крепости в промежутке этом клались кресты из деревянных балок, которыми и связывались обе стены. Звенья, составлявшие внешнюю стену города и связывавшиеся между собою концами, назывались «городнями»[125 - Городня – элемент деревянных крепостей XV–XVII веков, звено внешней городской стены. Часто городки представляли собой линию из примыкающих друг к другу срубов. Иногда такие срубы использовались как жилые помещения, перекрытые сверху бревенчатым накатом с полом («заборалом»). _–_Прим._Издателя._], а звенья внутренней стены – «пригорками». «Городни» с «пригорками» связывались сверху перекладами наподобие матиц, по которым настилался пол – «заборало», на котором свободно можно было стоять, ходить и действовать оружием.

Вслед за возведением укреплений городов, предназначавшихся в первое время для жительства воевод, духовенства и прочего служилого класса, около городов воздвигались и так называемые «остроги»[126 - Острог – первоначальное значение слова – частокол из заостренных вверху бревен, которым окружалась усадьба (поселение). Позднее название было перенесено и на самое поселение, укрепленное таким образом. Первые русские крепости в Сибири, как правило, окружались сначала острожной стеной, которая впоследствии заменялась более солидной «рубленой» стеной из горизонтально лежащих бревен или из срубов. Наличие «рубленой» стены – один из важнейших признаков русских городов XV–XVIII веков. Другой признак – присутствие церкви. Появление церкви в остроге было первым шагом к получению им статуса города. Поселения с острожными стенами, укрепленными несколькими башнями, именовались сначала острогами, а иногда, несмотря на отсутствие собственно городовых (из городней) стен, городами (Туринск, Березов, Сургут).Острогами называли также посады, примыкавшие к городской (кремлевской) стене и укрепленные острожным тыном и рвом. Такие поселения в XV–XVII веках называли «город с острогом» (например, Тюмень). _–_Прим._Издателя._], отводимые для жительства прочих городских обывателей. Чрез известное расстояние от своих стен город снова окружался с двух или трех сторон в виде подковы новою стеною, на которой так же, как и на городских стенах, устраивались башни. Это было то же самое, что по отношению к городам-укреплениям Древней Руси представляли посады и слободы. Остроги или окружали весь город и назывались в этом случае «большими острогами», или же устраивались в некотором отдалении от города и назывались «малыми острожками».

Таков был внешний план постройки первых сибирских городов. Но что же именно представляли внутренности этих городов? Ниже, по возможности, мы это выясним, а теперь пока коснемся тех периодов, какие принято различать между предками сибирских городских поселений – городами Древней Руси. В истории этих городов различаются обыкновенно два периода: первый, начинающийся задолго до IX века, т.е. времени появления на Руси варяжских князей, и оканчивающийся началом XIII века, или временем завоевания Руси монголами, когда русские города играли в жизни страны важную активную политическую роль, напоминавшую роль средневековых муниципий Запада; второй же – от половины XIV в. до конца XVIII ст., когда город, потеряв значение самостоятельного политического организма, превратился в конгломерат ничем между собою не связанных тяглых общин[127 - Дитятин. I 108.]. Из этих двух разнородных эпох – возвышения и упадка русских городов – появление городов Сибири должно быть отнесено к эпохе последней. По свидетельствам писцовых книг, все города тогдашней Руси, за исключением разве Москвы, Новгорода и Пскова, не представляли собою чего-либо выдающегося ни по количеству населения, ни по благосостоянию его, а вместе с тем и ни по внешнему виду или благоустройству: в конце XV и начале XVI веков были города, на посадах которых число дворов, как, например, в Копорье, не шло дальше двенадцати, самое население которых ограничивалось двенадцатью же тяглыми душами; в огромном же большинстве городов число посадских, торгово-промышленных людей и земледельцев не шло дальше 100– 200 человек. Период смутного времени сильно повлиял на количество городского населения, и посады многих и многих городов обратились «из-за жива в пусто». Большинство этого немногочисленного населения не пользовалось даже и средней руки благосостоянием, рискуя не сегодня-завтра «в конец погибнуть». Вообще же города по внутреннему виду отличались от сел и деревень разве только количеством изб-хором да церквей, оставаясь в этом виде до конца указанного периода[128 - Дитятин. I 120, 130.].

Такие сведения о русских городах времени завоевания Сибири могут давать достаточное понятие и о том положении, в каком должны были находиться первые сибирские города в первые года по основании. Если окрепшая уже после татарских погромов Русь представляла в то время свои городские поселения жалкими деревушками, то что же, спрашивается, могли представлять собою города, воздвигаемые горстью неопытных строителей в лице сибирских ратников, благосостояние которых, состоявшее в небольших запасах хлеба, сопровождалось нередко продолжительными голодовками? Поэтому замечания некоторых исследователей сибирской старины, по которым первые города Сибири, строившиеся «без расколодки домов, без линий, без всякого понятия о градском зодчестве»[129 - _Словцов._ Истор. обоз. Сибири. Спб., 1838. I. С. 189.], составляли «лачужки, землянки и избы»[130 - _Небольсин._ Покорение Сибири. Спб., 1849. С. 111-112.], улицы которых «были затоплены грязью, завалены навозом и падалью»[131 - _Серафимович_(Шашков)._ Очерки нрав, старин. Сибири // Отеч. зап. 1867. X. С. 697.], едва ли не составят приблизительно верного понятия о начальном виде сибирских городов.

Начальная постройка городов производилась исключительно ратными людьми отрядов, присылавшихся из Москвы. Насколько эти отряды были малочисленны, видно из того, что у первых пособников Ермака – воевод Волховского и Глухова – было в распоряжении только 500 человек, у воеводы Мансурова, основавшего Обской городок, – 100 стрельцов, у строителей Тюмени Сукина и Мясного – 300 человек; уже ко времени основания Тобольска число ратных людей было увеличено дополнительными отрядами, так что основатель его, письменный голова Чулков, располагал ратью в 500 человек[132 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. Гл. Ш. §§ 35, 75; IV. §§ 2, 8.]. Из этих отрядов, составлявших 1400 человек, первые два отряда еще до основания Тюмени и Тобольска, значительно сократившиеся от недостатка продовольствия и неудач, после скорой смерти Волховского и неожиданной гибели самого Ермака вовсе оставили Сибирь, а потому для основания названных городов оставалось уже 800 человек, к которым могли присоединиться разве только ничтожные остатки дружины Ермака. Но и та рать не могла быть в полном составе обращена на дело городского строения: явившись в незнакомый край, столицу которого за гибелью победителя снова заняли прежние владетели, русские пришельцы, несомненно, должны были считать для себя важнее городской постройки дело защиты себя от постоянно грозивших им нападений татар, для чего требовались и рассылка разведочных партий, и установление сношений с племенами покоренных уже остяков и вогулов, и вообще меры к утверждению своего шаткого еще владычества. Все это приходилось в первое время выполнять тем же 800 человекам, выделяя из себя для строения городов уже самое ничтожное число. Поэтому, отвлекаясь разными необходимостями службы, эти строители-ратники или производили работы свои наскоро, второпях и как попало, или даже оставляли начатые города недостроенными. Это сказалось на постройке ими первого же города Тюмени. Не прошло и 10 лет со времени основания города, как тюменским воеводам наказывалось уже выдать жалованье тюменским жителям «за городовое строение». Упоминая о царской грамоте по этому предмету, данной в 1595 году, Миллер полагает, что это городовое строение состояло в возобновлении пришедшего в ветхость начального города, основанного Сукиным[133 - _Миллер._ Ежемесяч. соч. 1764. С. 5.], хотя по другим, более основательным сведениям, тут можно разуметь постройку стен острога[134 - _Буцинский._ Заселение Сибири... 1889. 86.]. Стало быть, или спешная работа ратников-строителей вскоре же потребовала переделки, или же город оставлен был недостроенным, так как при нем не было сделано острога, что, как замечено выше, всегда входило в условия правильного устройства тогдашних городов. По тем же причинам случалось иногда, что начатые города строились по нескольку лет. Так строился, например, Пелым, основанный в 1593 году воеводой Петром Горчаковым: не прошло и четырех лет со времени основания города, как один из преемников Горчакова в 1597 году уже доносил царю, что башни в остроге все развалились, ров от Пелымки-реки засыпался и ему достраивать город нечем, потому что служилые люди целое лето заняты другими службами, а черные люди пашут пашни; из донесения же другого воеводы, сделанного в 1617 году, видно, что крепостное строение почти совсем сгнило и отчасти обвалилось, но вскоре после этого, в 1621 году, Пелым выгорел, и новый город строили уже жильцы-вогулы и служилые люди из Тобольска[135 - _Миллер._ Ежем. сочин. С. 395; _Буцинский._ С. 163.]. Сознавая на первых порах ведение городского дела ратными людьми не достигавшим незамеченных целей, правительство обращалось и к опытам постройки городов на государеву казну, как показывает, например, основание Верхотурья. Грамотой царя Федора Ивановича, данной 15 декабря 1598 г. строителям города Василию Головину и Ивану Воейкову велено было заехать в Пермь и «взять у Сарыча Шестакова 300 р., а на эти деньги нанять посошных людей пеших, конных и плотников со всякою посошною снастью по договору, почем наймутся, и поруки на них взять крепкия с записями, чтоб им город и острог делать и, не доделав, от городового и острожного дела не сбежать». Но строить город наймом оказалось слишком дорого: по смете для постройки требовалось нанять 550 человек на три месяца, и постройка обходилась в 3120 р. Поэтому правительство разочло, что лучше строить новый город «по указу», чем «по договору», и приказало воеводам «доправить» на всей пермской земле посошных, конных людей и плотников, назначив этим рабочим самую минимальную плату[136 - _Миллер._ V. Грамота, пом. в выноске под § 20.].

Но приведенные примеры понесенных при постройке Тюмени и Верхотурья казною расходов были, кажется, единственными случаями, где правительство решилось заменить ратных людей людьми наемными. По крайней мере, при дальнейшей постройке городов строителями их оказываются те же ратники с той разницею, что силы их постоянно освежались и увеличивались новыми дополнительными отрядами, и к городскому делу привлекались уже местные ясачные татары и остяки, а из Перми набирались незначительные партии плотников. Так, например, при постройке в 1594 году воеводой князем Андреем Елецким г. Тары, главная миссия которого состояла в том, чтобы «Кучюмацаря истеснить», в войске Елецкого, состоявшем из 1741 человека конных и пеших ратных людей, было, между прочим, до 600 человек местных ясачных татар и 20 человек «пермич-плотников», назначенных для постройки нового города[137 - _Миллер._ IV. §§ 54-56.]. Но из всех этих строителей самыми выгодными для казны считались инородцы, что вызывало посылку их при отрядах ратников даже в места, от улусов их отдаленные: так, из росписи ратников того же Елецкого видно, что в числе их были, например, инородцы из Тюмени, Верхотурья, Табаров, Кошуков и других отдаленных местностей; при постройке Томска в числе ратных людей, данных строителям его, казачьему голове Гаврилу Писемскому и боярскому сыну Василию Тыркову, из Тобольска, Березова и Сургута, участвовали 100 человек обских остяков под командой князца Онжи[138 - Миллер. V. § 45. Речь идет о кодском князе Онже Юрьеве, племяннике «князя болшова» Кодского княжества Алача. В 1593 году Онжа и его двоюродный брат Игичей Алачев возглавили отряд кодских остяков и вместе с березовскими служилыми людьми воевали против обдорских князей. За заслуги перед Русским государством в 1594 году царь Федор Иоаннович «пожаловал» братьев «волостью Васпалукук да волостью Колпукулук со всеми угодьи и ясаком». После томского похода Онжа Юрьев начал борьбу с Игичеем за верховную власть в Кодеком княжестве. Он отправился в Москву с челобитной на имя царя, в которой добивался возвращения ему из березовской казны изъятого ранее идола «Палтыш-болвана» (вероятно, искаженное имя Калтась, верховной богини обских угров). В 1606 году он вернулся на родину с грамотой, в которой царь Василий Шуйский жаловал его «в Котцкой земле княженьем» и велел березовскому воеводе вернуть князю языческую святыню. В 1607 году Онжа принял участие в антирусском восстании сосьвинс-коляпинских и обдорских остяков, но затем решил предать своих соратников: помог березовским служилым людям захватить в плен руководителей восстания – князей Василия Обдорского и Шатрова Лугуева. Прощенный за новые заслуги перед Москвой, Онжа некоторое время правил Кодским княжеством, но в конце концов уступил верховную власть племяннику Михаилу Игичееву, удалившись в «родовое поместье», городок Нангакар. _–_Прим._Издателя._].

Вообще строители сибирских городов по тому разноплеменному сброду, из какого составлялись воеводские отряды при следовании в Сибирь, представляли самую разнохарактерную смесь разных наций: кроме преобладающего большинства русских, тут были и немцы австрийские и ливонские, и шведы, и поляки, и литовцы, и латыши, и мордва, и черемисы, и даже французы.

Нелишне заметить, что при всех почти первоначальных постройках сибирских городов участвовали и остатки рати Ермака, составившей потом в Тобольске особую «старую сотню» пеших казаков; так, из челобитной царю Михаилу Федоровичу тюменского конного казака Гаврилки Иванова о назначении его атаманом, приводимой в грамоте царя от 23 февраля 1623 г. тюменским воеводам Долгорукову и Редрикову, между прочим, видно: «Служил-де он... в Сибири сорок два года, а прежде того он служил нам на поле двадцать лет у Ермака в станице и с иными атаманы. И как с Ермаком Сибирь взяли и Кучума-царя с куреня сбили, а царство Сибирское нам взяли и мурз, и татар разорили, и он-де был посылан с Ондреем с Воейковым на нашу службу на того же Кучума-царя и Божией-де милостию и нашим счастием тово царя Кучума на Оби-реке погромили и его убили, и жены его, и дети взяли. Да его же-де посылали на Алея-царя боярин наш и воевода Матвей Михайлович Годунов с воеводою с Назырьем Изъединовым и того-де Алея-царя взяли и жен, и детей поимали. Да он же-де в Сибири ставил Томской городок при воеводе Гавриле Писемском; да он же-де ставил город Тюмень при воеводе Василье Сукине; да он же-де посылан был в Кузнецы для нашего ясаку и первый-де ясак взяли; да он же-де Тобольский городок ставил при воеводе Даниле Чулкове; да он же-де Тарской городок ставил при воеводе при князе Андрее Елецком; да он же-де ставил Пелымской город при воеводе при князе Петре Горчакове; да ево же-де посылал на нашу службу боярин наш и воевода Матвей Михайлович Годунов, головством на калмыцких людей, и они-де калмыцких людей погромили и жен, и детей в полон взяли»[139 - _Миллер._ IV. Выноска под § 94.].

Считая города свои первее всего пунктами обороны при набегах шаек бунтовавшего Кучума и вообще возмущениях сибирских инородцев, повторявшихся под воспоминаниями о прежней независимости почти во все продолжение XVII века, ратники-строители при основании городов руководились только простыми практическими соображениями о том, чтобы города те действительно представляли возможные удобства в стратегическом отношении; остальные же условия будущего благосостояния городских поселений считались второстепенными. Но и указываемые соображения не могли быть вполне осуществляемы, так как при малочисленности рабочих рук искусственное окаймление новых городов достаточными укреплениями было невозможно. Поэтому под города в большинстве случаев избирались обыкновенно места, укрепленные самой природой, на высоких крутоярах и буграх или мысах, окруженных оврагами или реками, чтобы первые представляли удобства для отражения нападений туземных племен, а последние – для рыбной ловли; не забывалось при этом и то, чтобы при новом поселении были и места для пашни и сенокоса.

По достижении пункта, предназначенного для города, первой заботой строителей, кроме заготовления леса, было ограждение этого пункта укреплениями. Кроме общих упоминаний актов того времени о стенах и рвах, какими окаймляемы были города, сами подробности возведения тех укреплений за первое время городов совершенно неизвестны.

Сведения об этих укреплениях относятся уже ко времени царствования Михаила Федоровича и по отношению к первым городам представляют следующее:

Тюмень, основанная, по летописи, 29 июня 1586 г.[140 - Крат. Сиб. лет. (Кунгур.). С. 121.] на правом, или южном берегу Туры, представлявшем возвышенный на 10 сажен от уровня воды луг, при впадении в эту реку с юга же р. Тюменки заложена была на восточном берегу последней, так что одной стороной прилегала к возвышенному берегу р. Туры, а другими двумя к р. Тюменке. Значит, только одна сторона была доступна и не имела естественного укрепления, а потому воеводы окопали ее рвом; по найденному же в одном из портфелей Миллера документу, город после возобновления его в 1622 году имел в окружности 260 саж. и был обнесен стенами, на которых возвышались две башни с проезжими воротами и шесть башен, называвшихся «глухими»; городские стены были вышиной от земли «до обламок» 1^1^/^2^ саж. и от обламок до кровли 1 саж., а ширина стен – I^1^ /^2^ саж. Острог был обнесен двумя стенами в 1,048 саж.: одною – от города подле р. Тюменки, а другой – от этой последней до р. Туры; по этим стенам также построено было несколько башен, из которых две проезжих, шесть глухих, одна четвероугольная на столбах с воротами к р. Туре и, наконец, одна башня о шести углах. «А крепость у города и острога, – говорит тот же документ, – с одной стороны река Тура, с двух сторон речка Тюменка, а с нижней стороны с приезду сибирские дороги от Туры до Тюменки от поля устроены надолбы тройные»[141 - Буцинский. IV. С. 84, 86-87.].

Об укреплениях Тобольска мы располагаем еще позднейшими сведениями, относящимися уже к 1646 г., когда здесь произошел переполох по случаю известий о намерении идти войною на город кочевавших по Тоболу и Ишиму калмыков. Из осадного листка, составленного в городе и представлявшего программу отражения неприятеля, видно, что для отражения неприятеля под командой 6 боярских детей и 4 казачьих атаманов назначена была рать из казаков, литовцев, разных служилых отставных и посадских людей до 1700 человек. Из этого же листка видно, что, кроме осыпи и стены, город обнесен был несколькими башнями и воротами, из которых упоминаются башни Быкасовская, Наугольная, Воскресенская и Казачья и ворота: двое Воскресенские, Казачьи, Пермские и Базарные. Башни имели боевые окна; такие же окна устроены были и в воротах, из которых Пермские ворота имели этих окон два ряда – верхний и нижний. Во всех башнях и воротах, имевших между собою расстояние от 125 до 200 и 250 саж., было по одной пушке с запасом ядер, пуль и пороха. Можно думать, что стены города были двойные, из которых первая окружала сам город, а вторая острог, потому что отдельно от общей городской стены в листке том упоминается еще другая стена – в 20 саж. от Базарных ворот, по всему вероятию, стена острожная, что подтверждается и тем еще, что по листку артиллерия города от артиллерии острожной показана особо[142 - Сибирский вест. 1821. Ч. 14. С. 289-294; Словцов. I. 118-119.].

Тара, по сведениям 1624 года, имела такие укрепления: место, занимаемое городом вокруг, 164 саж., в город вели двое ворот – Спасские и Водяные, в разных местах крепости поставлено 5 башен, а между башнями – не стены, как в других городах, а «городни», которых было 116; в крепости же раскат круглый о 8 углах, а на раскате медная полуторная пушка. Острог имел вокруг 500 саж., по острогу 6 башен, из них 4 с проезжими воротами и две глухие, а на башнях стояли 2 медные пушки, одна пищаль железная скорострельная и 4 пищали железных «волконеек»[143 - Буцинский. VI. С. 149-150.].

За возведением укреплений со внешних сторон приступаемо было к возвещению внутренних городских строений.

Первым делом считаемо было сооружение храмов. О начальной архитектуре и вообще первом виде сибирских храмов точных сведений весьма мало. По некоторым упоминаниям все церкви, по тогдашнему обыкновению, были «древяны клецки», некоторые имели «верх шатром», согласно с господствовавшим в тогдашней Руси архитектурным стилем[144 - Пермская старина: Сборник А. Дмитриева. 1889. Вып. 1. С. 130.]. Строясь наскоро, второпях, храмы часто не имели даже печей. Так, в 1607 г. верхотурский воевода жаловался царю Василию, что в Троицком соборе служба бывает только летом, а зимою совершается в съезжей избе, и просил о разрешении построить теплый храм; разрешение было дано, но теплый храм поставлен не отдельно, а в виде пристройки к соборной церкви[145 - Буцинский. II C. 20.]. В более многолюдных городах случалось, что церкви, кроме домов моления, служили иногда местами торговых сборищ. Так, в Тобольске, передовом городе тогдашней Сибири, поп Григорий Пятка во главе своего прихода в 1637 г. бил челом государю: «В 1613 г. в Тобольске воздвигнут храм во имя Всемилостивейшего Спаса с приделом твоего государева ангела преподобного Михаила Милетского, и подле паперти того храма на могилах разными людьми поставлены полки, где продают мясо и рыбу, и от тех, государь, полок твоему богомолью великое утеснение, и во время службы от людского кричанья не слышно и самого пенья, а от собак бывает великая скверна; мертвых от тесноты погребать негде, а у архиепископских ворот положены многие мертвые; да подле паперти, государь, стояли две полки, и Федька Казанец на месте тех полок в 1632 г. поставил две лавки вплоть подле папертной стены и теми лавками заставил многие могилы, а самая паперть от них сгнила[146 - Буцинский. VIII. С. 292.].

За храмами главными зданиями городов считались приказные избы, где сосредоточивалось управление города, посада и всего уезда; перед сенями этой избы ставилась пушка. Вблизи приказной избы строился воеводский двор, огораживаемый забором или заметом с разными постройками внутри, необходимыми по тогдашнему образу жизни, както: горницами, избами, погребом, ледником, мыльною, поварнею. Затем следовали дворы священников и церковнослужителей. Далее был казенный погреб, для хранения зелейной казны «пороху», пушечный амбар, где хранились свинец в свиньях[147 - «Свинья» – слиток свинца. _–_Прим._Издателя._], пули, ядра и оружия. Для этих хранилищ делались здания земляные, а иногда вместо особых построек они помещались в стенах и башнях или же во внутренних пристройках к стенам. Кроме этих зданий, в городе были государева житница, откуда раздавались служилым хлебные запасы или хлебное царское жалованье, и тюрьма, помещаемая иногда в деревянной избе, врытой в землю и огороженной тыном, иногда же в срубе, засыпанном совершенно землей; в городе же были и избы служилых стрельцов, пушкарей, затинщиков и других служилых и частных лиц, особенно дворян и детей боярских[148 - Костомаров. С. 19-20.].

Более всего, по крайней мере царскими грамотами, обращалось внимание на укрепление городов и устройство хлебных запасов. Так, между прочим, при построении Тары в 1594 г. воеводой Андреем Елецким требовалось: «а пришед на Тар-реку присмотреть под город место: где пригоже быти новому городу, туто и место очистить и город поставить; а делать город и лес возить всею ратью, всеми людьми и конными, и пешими; а сделать бы город во всех местах и в стенах, и в городищах сажен около в пол-третьяста и больши-то по месту смотря, да острог делати сажен в триста и в четыреста и, смотря по людям, и до пятисот сажен»[149 - Небольсин. IX. 117.]. Такая же грамота дана была и на основание Томска. «Под город место высмотрити, где пригоже, и на чертеж начертить и велети место очистить, и исспрося у Бога милости, город поставити в крепком месте, а делать город и лес велети возити, начав собою и с головами, и с сотники, и всеми ратными людьми, а велеть на городовое дело лес ронить легкой, чтобы вскоре город сделать, и житницы на государевы запасы велеть поставить, и государевы запасы в житницах велеть устроить, а велети наперед устроить казенные погребы и житницы; а поставя город и по городу наряд и пушечные запасы в казну устроя, и караулы на городе построй крепкие, поставити в городе храм во имя Живоначальныя Троицы, да предел с трастотерпец христовых Бориса и Глеба, а другой предел Федора Стратилата»[150 - Грамота эта, очевидно, представляющая уже не первый список с подлинника, хранящаяся у томского старожила П.А. Пушкарева, была напечатана в «Сибирской газете» (1884. № 8. С. 206-207).].

Благодаря отсутствию определенных планов на постройку городов и предоставлению этого дела всецело усмотрению воевод, людей некомпетентных, города строились до того тесно и скученно, что при скором наплыве в них населения представляли невозможность дальнейших построек от устройства ограждений их стенами. Так, в Туринске после основания его в 1600 году и даже после расширения в 1603 году было не более 360 саж., и образовалась такая теснота, что ямщики били челом государю, чтобы перенести их дворы на то место, где остяцкий князь Епанча[151 - Епанча, вероятнее всего, был татарским князем, так как источники XVII века упоминают туринских татар, но не остяков (ханты). В формировании этнической группы туринских татар, очевидно, приняли участие и аборигены края – южные манси, что подтверждается данными археологии и топонимики. _–_Прим._Издателя._] «с товарищи», почему инородцы переселились в Енбаев юрт за 5 верст от острога, а на месте юрт их в 1601 г. возникла русская Ямская слобода[152 - Буцинский. III. 63.]. Какое ничтожное пространство занимало, например, Верхотурье, видно из того, что даже после расширения острога в 1606 г. вдвое против прежнего, он имел в окружности только 630 саж.; при первом же построении, как видно из одной воеводской отписки 1603 г., «места под дворы давали навеликия – детям боярским вдоль и поперек по 8 саж., а стрельцам по 5 с.»[153 - Там же. II. 19.].

В устройстве городов, т.е. возведения всего необходимого для жилья, воеводы-строители установляли сношения с окрестными туземцами, вызывая их в новопостроенные города. Эти сношения были как бы необходимой обрядностью открытия новых городов и сопровождались по тогдашнему времени своего рода торжественностью; так, например, грамотой на имя строителей Томска, Писемского и Тыркова наказывалось по постройке и укреплении города пригласить с окрестных волостей князьков и мурз с людьми их, «по скольку человек пригоже; а как к ним тех волостей ясачные люди в новой Томской город приидут и им самим в съезной избе быти в цветном платье, и служивые всякие б люди в те поре при них были (в) цветном же платье»[154 - Сибир. Газ. 1884. № 8.]. По понятиям того века, платья ярких цветов внушали к носившим их уважение, и при торжественных случаях, особенно когда нужно было действовать на народ, цари приказывали начальствующим лицам одеваться в цветное платье; преимущественно же употреблялись цвета красные и более всего «червчатый» (красно-фиолетовый), употребление которого распространялось даже на рясы лиц духовного звания[155 - _Костомаров._ IX. С. 95-96. – Одежды воевод составляли: верхнюю, или накидную – опашень, охабень, однорядка, ферезея, епанча и шуба. Опашень была летняя одежда, однорядка – осенняя и весенняя. Они были широкие, длинною до пят, с длинными рукавами, застегивались пуговицами и делались большею частью из сукна. Епанчи и шубы покрывались сукном и шелковыми тканями: первые делались без рукавов и без прорех для рук, накидывались на плечи и расстегивались пуговицами или завязывались завязками, и подбивались мехами. При этих одеждах употреблялись высокие шапки, означавшие знатность породы и сана, из дорогих мехов, которые были кверху шире, а книзу уже пояса; привешивались и шпаги, причем все знатные и вообще служилые привешивали шпаги и выходили из домов не иначе, как с палкой или тростью, которая обделывалась точеным набалдашником. _(Там_же._ С. 93-94, 98, 100 и др.).].

По сборе окрестных инородцев в город воеводам предписывалось обращаться с ними с большею ласкою и обнадеживать, что с ними будут жить дружно, а потому и они должны жить спокойно по своим местам и приходить в город, как к себе домой, хотя в то же время воеводы предупреждались держать себя против них с большою сторожностью, как вообще против врагов[156 - _Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 568.], причем воеводам наказывалось, как свидетельствует упомянутая выше грамота о построении Томска, угощать их на казенный счет – «накормить и напоить гораздо как мочно».

Главной целью созыва в новопостроенные города инородческих князей и подданных их служило обложение созываемых ясаком, которому предшествовал привод их к присяге. Обычай присяги строго соблюдался как русскими, так и татарами, хотя последние при благоприятных обстоятельствах нередко и нарушали данную присягу.

С обычаем присяги, называвшимся по древним актам «шертью», «ротой крепкой»[157 - Шерть, «рота крепкая» – клятва, присяга на верность государю. _–_Прим._Издателя._], народы сибирские были знакомы задолго до эпохи Ермака: так как князь Иван Васильевич, посылая рать с воеводами Семеном Курским, Петром Ушатым и Васильем Бражником[158 - Воеводы КНЯЗЬЯ Семен Федорович Курбский (а не Курский), Петр Ушатый и Василий Иванович Гаврилов (он же Бражник Заболоцкий) – возглавляли зимний поход московской рати «в Югорскую землю, на Куду и на гогуличи (вогуличей)» в 1499 году. В походе принимали участие вычегжане, вымичи и сысоличи (жители рек Вычегды, Выми и Сысолы, коми-зыряне) во главе с вымскими князьями Петром и Федором Васильевичами. Плененные обско-угорские князья присягнули на верность московскому государю, после чего Василий III (а возможно, и его отец Иван III) присвоил себе титул князя Обдорского и Кондинского (точнее – Кодского). _–_Прим._Издателя._] на югорскую землю, напоминал им и о приведении югорского народа к присяге «по их вере»[159 - Небольсин. 19.]; послы Кучума Тамас и Аиса, бывшие в Москве с грамотой Кучума в 1571 году «за государя своего Кучума-царя и за всех его лучших людей, и за всю землю сибирскую крепко есмя шерть учинили...», хотя присяга эта была вскоре же нарушена[160 - Словцов. I. XX.].

Какими именно обрядностями сопровождалась присяга татарских и вообще инородческих племен Сибири – достоверно сказать по неимению положительных сведений трудно. Несомненно одно, что присяга та имела разные обрядности. В числе последних было «лизание кровавой сабли», которую или держали во время присяги над головой присягающего, или рубили его собак[161 - Соб. Госуд. грам. и договор. Т. II, IV. № № 145 и 197.]; кроме того, в знак скрепления даваемой клятвы «пили воду с золота»[162 - _Соловьев._ История Рос. V. С. 94-95.]. О первой обрядности с саблей одна из сибирских летописей, передавая об экспедиции пятидесятника Ермака Брязги для покорения инородческих волостей, лежащих вниз по Иртышу, между прочим, говорит: «И приехав в первую Аремзянскую волость и городок крепкий (Брязга), взял боем и многих лутчих моргеней повесил за ногу и расстрелял, и ясак собрал за саблею, и положил на стол кровавую, и велел верно целовати за государя-царя, чтоб им служить и ясак платить по вся годы, а не изменять»[163 - Сибир. летоп. (Кунгур.). С. 73.].

По тому значению, какое придавалось присяге при приведении в подданство инородческих племен Сибири, есть некоторые основания предполагать, что в числе обрядностей, сопровождавших присягу, русские воеводы могли применять и тот порядок, какой установлен был для присяги русских подданных на верность своему царю. Подкрестные записи того времени показывают, что на верность, например, царю Годунову, а по смерти последнего семейству его, верноподданный, между прочим, присягал: «На следу всяким ведовским мечтаньем не испортити и ведовством по ветру[164 - Карамзин Н. история государства Российского. XI Прим. 5; Костомаров. XIX. С. 277–278. – Насылка по ветру состояла в том, что лихой колдун, знавший искусство возбуждать ветры и направлять их куда угодно, своими заговорами производил ветер, потом бросал по ветру пыль и примолвлял, чтоб так понесло пыль на такого-то человека, чтоб его корчило, мяло, раздувало, сушило и пр.; выбранный же из-под ног след замазывали в печи, и оттого иссыхал тот, из-под чьей ноги взят был след. (Там же).] никакого лиха не посылати, и следу не вымати ни которыми делы». Очень может быть, что и в присягу сибирских татар при основании городов входило требование заклинания от насылки ветру и выемки следа. На это предположение наводит, между прочим, поведение татар во время осады Грозным в 1552 году Казани, описываемое князем Курбским[165 - Речь идет о ближайшем соратнике Ивана Грозного, князе Андрее Михайловиче Курбском, который в 1564 году, опасаясь царской опалы и казни, бежал к польскому королю Сигизмунду Августу. Сочинения А. Курбского, в том числе его знаменитые обличительные послания Ивану Грозному, дошли до нас в списках конца XVIII века и более поздних. _–_Прим._Издателя_]. По словам этого современника в указываемое время «татары на войско христианское чары творили и великую плювию наводили: яко скоро по облежании града, егда солнце начнет восходити, взыдут на град всем нам зрящим ово престаревшие их мужи, ово бабы и начнут вопияти сатанинские словеса, машуще одеждами своими на войско наше и вертящееся неблагочинне. Тогда абие восстанет ветр и сочинятся облаки, аще бы и день ясен зело начинался, и будет такой дождь и сухие места в блато обратятся, и мокроты исполнятся; и сие точно было над войском, а по сторонам несть, но точно по естеству аера случашеся»[166 - Сказн. Курбск. Т. 1. С. 133; _Сахаров._ Сказан, русск. нар. I. Кн. II. С. 7.]. Не избегли, подобно казанским татарам, не только подозрений, но и обвинений в способности волшебства и сибирские татары; так, например, вскоре по основании Томска два татарина – Ишкиня и Кутугай, проживавшие при впадении Томи в Обь, были заподозрены в чародействе, причем у них отобран был камень, от которого будто бы бывает мороз и вода[167 - Камень этот, отобранный у Ишкени основателем Томска Писемским, хранился сначала в Тобольске скрытым в казенный погреб, а затем по грамоте царя Шуйского от 17 августа 1610 г. воеводами Волынским и Новосильцевым отправлен был в Москву. Подробности в моей «Заметке о волшебном камне» (Сиб. вест. 1890. № 18).]; академик Фишер, путешествуя по Сибири, в письме ботанику Кошкарову писал: «...татары посредством некоторого корня могут производить дождь и ветер, когда им угодно; я желал бы, чтобы ты о сей вещи, хотя ложной и суеверия исполненной, расспросил обстоятельнее и самые растения и корни сберег»[168 - _Спасский._ Сибир. вести. 1819. Т. III. Ч. VI. С. 102.].

После угощения и привода городских гостей к присяге им нередко раздавались подарки, состоявшие обыкновенно из цветных сукон по большей части красных цветов, до чего сибирские инородцы были большие охотники. Эти подарки назывались государевым жалованьем и распространялись только на князьков и лучших людей инородческих землиц. Приохочиваясь этим, городские гости со временем и сами стали являться в города с подарками и поминками, состоявшими из дорогих мехов[169 - Забелин. Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 571.].

Главной целью созыва в новопостроенные города инородческих князей и подданных их, как уже и замечено выше, служило обложение созываемых ясаком. В первое время постройки городов ясак взимался с инородцев по усмотрению воевод, хотя это продолжалось недолго: в первые же годы царствования Федора Ивановича количество ясака, требовавшегося с новопокоренных инородческих землиц Сибири, было определено в 5000 сороков соболей, 10000 черных лисиц и полмиллиона белок[170 - _Миллер._ Сиб. Ист. С. 326-327.]. Московское правительство, назначив общую цифру ясака, предоставило вначале распределение частей его между инородцами усмотрению воевод; с подчинением же управления сибирскими делами сначала дьякам, а затем учрежденному Сибирскому приказу[171 - Из дел Сибирского приказа, сохранившихся в московском архиве министерства юстиции, видно, что в 1594 году, т.е. чрез семь лет по основании Тюмени и со времени основания Березова, сибирскими делами заведывали дьяки Щелкаловы, игравшие при Федоре Ивановиче большую роль, а с 1596 года, т.е. со времени основания Нарыма и других последующих городов, сибирские дела приказаны были дьяку Ивану Вахрамееву, имевшему под своим ведением особую четь, называвшуюся по его имени; в актах же, изданных археографическою комиссией, Сибирский приказ упоминается в августе 1614 г. в челобитной Беляницы Зюзина (А.А. Эксп. Т. III. № 42), хотя в то время сибирскими делами заведовал еще Приказ Казанского дворца, имевший особый Сибирский стол, как видно из неизданных документов, и только в 1637 г. приказ Сибирский является самостоятельным, в документах которого встречаются указания на существование при нем особого учреждения государевой «Купецкой Палаты», называвшейся еще «Казенной Соболиной Палатою», главными деятелями ее были купчины гостиной и суконной сотен. (Вопрос о приказе купецких дел // Ж. Мин. нар. прос. 1889 (февр.). С. 247–248; 1889 (март). С. 182.], заведование делом ясака поставлено было уже последним. В общем, распределение ясака шло весьма неравномерно: так, например, на нарымских остяков наложен был столь большой ясак, что с каждого взрослого мужчины приходилось 11 соболей, с туринских вогул – от 10 до 12 соболей, отчего инородцы, не имея возможности доставить требуемого, покупали недостающее число у купцов гораздо дороже существовавшей цены и сдавали в казну[172 - _Фишер._ Сиб. Ист. 1774. Кн. 1. от. 4, § 7 и II, §§ 12 и 13.].

Заботы правительства о достаточном сборе ясака, целостном доставлении его в Москву и неутайке сборщиками видны из царских грамот при первой закладке городов; так, например, грамота о построении Тары говорит: «А что с которого городка и с волостей, и с кого именем государева ясаку возьмут соболей и лисиц, и шуб собольих, и бельих, и бобров, и то все велети записывати в книги подлинно, порознь по статьям; а имати в ясак на государя соболи и бобры добрые, и лисицы черные, а худых соболей и лисиц, и бобров в ясак не имати»[173 - Небольсин. IX, 118.].

За ясаком следовала организация в новых городах населения. Воеводы, закончив строение городов и прием гостей, избирали по вольному голосу изо всей рати охотников, желавших остаться в городах навсегда в жильцах. Из таких вольных людей устраивалась городовая дружина. Это была партия человек в 50 конных и человек 100 пеших казаков и стрельцов. У казаков был главный атаман, а у стрельцов – сотник. Оба вместе они и управляли дружиной. Иногда всей дружиной управлял стрелецкий голова. В иных, более значительных городах воеводство поручалось сыну боярскому. Вообще в начальники избирались люди добрые, смышленые. В их руках сосредотачивалось все существо самого города: первое – суд и управа над подвластным населением, второе – защита населения от врагов, третье – сбор дани, отыскивание новых даней, новых волостей и землиц для приведения их под государеву высокую руку. Всем дружинникам, горожанам раздавались подгородные земли и угодья с наказом, чтобы вперед всякий был хлебопашец для того, чтоб город сам мог кормить себя, ибо привоз запасов из Руси был делом весьма затруднительным[174 - _Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 567 и 568.].

Организация населения была последним событием в общем деле зарождения и вступления в жизнь первых городов Сибири, которой мы и заканчиваем заметки свои.



notes


Сноски





116


Волжский атаман Иван Кольцо – ближайший помощник Ермака. Широко распространенная народная традиция, приписывающая ему роль главы казачьего посольства в Москве, является, очевидно, ошибочной. Весть о победах дружины Ермака до Ивана Грозного донесли казацкие атаманы Иван Александров по прозвищу Черкас и Савва Сазонов по прозвищу Волдыря. Иван Кольцо был вероломно убит бывшим визирем Кучума Карачой, пригласившим его с 40 казаками для переговоров о заключении союза против Кучума. _–_Прим._Издателя._




117


Обский городок (он же Мансуровский по Г.Ф. Миллеру – старый городок, или Руш-Ваш – «Русский городок» по-хантыйски) находился на правом берегу Оби, напротив среднего устья Иртыша. Его остатки осмотрел Г.Ф. Миллер, отметивший, что они почти незаметны на поверхности. Мнения историков по поводу судьбы Обского городка расходятся. Традиционно, начиная с Г.Ф. Миллера, принято считать, что после первой зимовки Мансуров со всем своим отрядом покинул городок и вернулся на Русь северным собским путем. Однако охранная грамота, выданная царем Федором Ивановичем ляпинскому князю Лугую в августе 1586 года, согласно которой воеводам нового городка на Оби запрещалось «...дани на не и на его городках имати», свидетельствует о существовании этого городка после зимы 1585 –1586 гг. Вероятнее всего, Мансуров оставил в городке часть своего отряда, так как царский указ 1593 года предписывал перевести гарнизон Обского городка в строящийся новый город Сургут, а сам городок разобрать и сжечь, дабы он не достался враждебно настроенным аборигенам. Последнее было обязательным требованием в подобных ситуациях, строго соблюдавшимся в первые годы русской колонизации Сибири. Подобная участь постигла, например, Лозьвинский городок в 1598 году и, вероятно, укрепления Ермаковского острога после того, как остатки его отряда ушли на Русь (местонахождение укрепленного лагеря дружины точно неизвестно, но имеются основания считать, что он находился на Карачинском острове близ устья Тобола). _–_Прим._Издателя._




118


Лозьвинский город, или Лозва, основанный в 1589 году воеводой Иваном Григорьевичем Нагим в устье р. Ивдель при ее впадении в Лозьву, сыграл важную роль в колонизации Западной Сибири. Он имел огромное стратегическое значение, так как располагался в начале водного пути в Сибирь, у восточных склонов Урала (Лозьва–Тавда–Тобол–Иртыш–Обь). Через него проходили русские отряды для строительства новых городов, на Лозьвинской верфи строились суда. Площадь городка (с острогом?) достигала 10 гектаров. Вероятно, небольшой гарнизон располагался, собственно, в крепости, а сезонные караваны с грузами для первых русских городов в Сибири – в острожной части. В зимнее время здесь скапливалось большое количество людей и подвод, а по весне караваны продолжали свой путь уже на судах. В 1595 году городок должен был принять 2554 подводы и около трех тысяч людей. В 1598 году в связи с открытием новой, более короткой и удобной Бабиновской дороги по реке Туре, гарнизон во главе с воеводой Иваном Траханиотовым был переведен царским указом в строящийся город Верхотурье. «Городовое строение» (разнообразные бревенчатые укрепления, избы и амбары) было разобрано и сплавлено вниз по Лозьве и Тавде в Пелымский городок и использовалось для ремонта последнего. Остатки Лозьвинского городка были сожжены «за ненадобностью». _–_Прим._Издателя._




119


Русский город Пелым был основан в 1593 году воеводами Н. Траханиотовым и П. Горчаковым, возглавившими поход против Пелымского княжества. Вогульский князек Аблегирим со своим войском был разбит, а недалеко от его резиденции, на невысоком мысу при впадении р. Пелым, в Тавду был заложен городок. Вероятно, первоначально он был наспех обнесен острожной (тыновой) стеной, а позднее перестроен: появились рубленые стены – городни, башни, церковь и т.д. Возникший рядом с городком посад был также укреплен острожной стеной и башнями. Сохранился оригинальный план Пелыма, выполненный знаменитым тобольским историком, картографом и зодчим Семеном Ремезовым в конце XVII века. На нем город показан как бы с высоты птичьего полета, а сами строения даны в аксонометрии.

Город являлся военно-административным центром Пелымского уезда, местом сбора ясака с местного населения и перевалочным пунктом на пути в Сибирь. Население городка было представлено, в основном, служилыми людьми: подъячими, целовальниками, стрельцами, ямщиками, приказчиками. Имелись частные и государственные торговые лавки. Занятия жителей – добыча пушнины, разведение домашнего скота, охота, рыболовство, выделка кож, торговля и земледелие.

Начиная с 1598 года, в связи с переносом пути в Сибирь с Тавды на Туру, значение города упало. В 1780 году Пелымский уезд был упразднен, и город превратился в село. _–_Прим._Издателя._




120


_Костомаров._ Начало единодерж. в Древн. Руси: Истор. моногр. и исследования. Спб., 1872. Т. XII. С. 31-32.




121


_Дитятин._ Устройство и управление городов России. Спб., 1875. Т. 1. С. 111-114.




122


Вывод – крепостное сооружение, выступающее наружу, за линию основной стены. Кружало – опорная дуга из досок, по которой выкладывался каменный или кирпичный свод. Облом (облам) – нависающий выступ сруба в верхней части городской стены или башни, устраивавшийся для ведения т.н. «подошвенного боя», т.е. обстрела осаждающего неприятеля из щелей и бойниц вблизи крепости, у «подошвы». _–_Прим._Издателя._




123


_Костомаров._ Очерки жиз. и нрав, великор. народа. 1887. Т. XIX. С. 8-12.




124


Дополн. к акт. истор. Т. 1. С. 171.




125


Городня – элемент деревянных крепостей XV–XVII веков, звено внешней городской стены. Часто городки представляли собой линию из примыкающих друг к другу срубов. Иногда такие срубы использовались как жилые помещения, перекрытые сверху бревенчатым накатом с полом («заборалом»). _–_Прим._Издателя._




126


Острог – первоначальное значение слова – частокол из заостренных вверху бревен, которым окружалась усадьба (поселение). Позднее название было перенесено и на самое поселение, укрепленное таким образом. Первые русские крепости в Сибири, как правило, окружались сначала острожной стеной, которая впоследствии заменялась более солидной «рубленой» стеной из горизонтально лежащих бревен или из срубов. Наличие «рубленой» стены – один из важнейших признаков русских городов XV–XVIII веков. Другой признак – присутствие церкви. Появление церкви в остроге было первым шагом к получению им статуса города. Поселения с острожными стенами, укрепленными несколькими башнями, именовались сначала острогами, а иногда, несмотря на отсутствие собственно городовых (из городней) стен, городами (Туринск, Березов, Сургут).

Острогами называли также посады, примыкавшие к городской (кремлевской) стене и укрепленные острожным тыном и рвом. Такие поселения в XV–XVII веках называли «город с острогом» (например, Тюмень). _–_Прим._Издателя._




127


Дитятин. I 108.




128


Дитятин. I 120, 130.




129


_Словцов._ Истор. обоз. Сибири. Спб., 1838. I. С. 189.




130


_Небольсин._ Покорение Сибири. Спб., 1849. С. 111-112.




131


_Серафимович_(Шашков)._ Очерки нрав, старин. Сибири // Отеч. зап. 1867. X. С. 697.




132


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. Гл. Ш. §§ 35, 75; IV. §§ 2, 8.




133


_Миллер._ Ежемесяч. соч. 1764. С. 5.




134


_Буцинский._ Заселение Сибири... 1889. 86.




135


_Миллер._ Ежем. сочин. С. 395; _Буцинский._ С. 163.




136


_Миллер._ V. Грамота, пом. в выноске под § 20.




137


_Миллер._ IV. §§ 54-56.




138


Миллер. V. § 45. Речь идет о кодском князе Онже Юрьеве, племяннике «князя болшова» Кодского княжества Алача. В 1593 году Онжа и его двоюродный брат Игичей Алачев возглавили отряд кодских остяков и вместе с березовскими служилыми людьми воевали против обдорских князей. За заслуги перед Русским государством в 1594 году царь Федор Иоаннович «пожаловал» братьев «волостью Васпалукук да волостью Колпукулук со всеми угодьи и ясаком». После томского похода Онжа Юрьев начал борьбу с Игичеем за верховную власть в Кодеком княжестве. Он отправился в Москву с челобитной на имя царя, в которой добивался возвращения ему из березовской казны изъятого ранее идола «Палтыш-болвана» (вероятно, искаженное имя Калтась, верховной богини обских угров). В 1606 году он вернулся на родину с грамотой, в которой царь Василий Шуйский жаловал его «в Котцкой земле княженьем» и велел березовскому воеводе вернуть князю языческую святыню. В 1607 году Онжа принял участие в антирусском восстании сосьвинс-коляпинских и обдорских остяков, но затем решил предать своих соратников: помог березовским служилым людям захватить в плен руководителей восстания – князей Василия Обдорского и Шатрова Лугуева. Прощенный за новые заслуги перед Москвой, Онжа некоторое время правил Кодским княжеством, но в конце концов уступил верховную власть племяннику Михаилу Игичееву, удалившись в «родовое поместье», городок Нангакар. _–_Прим._Издателя._




139


_Миллер._ IV. Выноска под § 94.




140


Крат. Сиб. лет. (Кунгур.). С. 121.




141


Буцинский. IV. С. 84, 86-87.




142


Сибирский вест. 1821. Ч. 14. С. 289-294; Словцов. I. 118-119.




143


Буцинский. VI. С. 149-150.




144


Пермская старина: Сборник А. Дмитриева. 1889. Вып. 1. С. 130.




145


Буцинский. II C. 20.




146


Буцинский. VIII. С. 292.




147


«Свинья» – слиток свинца. _–_Прим._Издателя._




148


Костомаров. С. 19-20.




149


Небольсин. IX. 117.




150


Грамота эта, очевидно, представляющая уже не первый список с подлинника, хранящаяся у томского старожила П.А. Пушкарева, была напечатана в «Сибирской газете» (1884. № 8. С. 206-207).




151


Епанча, вероятнее всего, был татарским князем, так как источники XVII века упоминают туринских татар, но не остяков (ханты). В формировании этнической группы туринских татар, очевидно, приняли участие и аборигены края – южные манси, что подтверждается данными археологии и топонимики. _–_Прим._Издателя._




152


Буцинский. III. 63.




153


Там же. II. 19.




154


Сибир. Газ. 1884. № 8.




155


_Костомаров._ IX. С. 95-96. – Одежды воевод составляли: верхнюю, или накидную – опашень, охабень, однорядка, ферезея, епанча и шуба. Опашень была летняя одежда, однорядка – осенняя и весенняя. Они были широкие, длинною до пят, с длинными рукавами, застегивались пуговицами и делались большею частью из сукна. Епанчи и шубы покрывались сукном и шелковыми тканями: первые делались без рукавов и без прорех для рук, накидывались на плечи и расстегивались пуговицами или завязывались завязками, и подбивались мехами. При этих одеждах употреблялись высокие шапки, означавшие знатность породы и сана, из дорогих мехов, которые были кверху шире, а книзу уже пояса; привешивались и шпаги, причем все знатные и вообще служилые привешивали шпаги и выходили из домов не иначе, как с палкой или тростью, которая обделывалась точеным набалдашником. _(Там_же._ С. 93-94, 98, 100 и др.).




156


_Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 568.




157


Шерть, «рота крепкая» – клятва, присяга на верность государю. _–_Прим._Издателя._




158


Воеводы КНЯЗЬЯ Семен Федорович Курбский (а не Курский), Петр Ушатый и Василий Иванович Гаврилов (он же Бражник Заболоцкий) – возглавляли зимний поход московской рати «в Югорскую землю, на Куду и на гогуличи (вогуличей)» в 1499 году. В походе принимали участие вычегжане, вымичи и сысоличи (жители рек Вычегды, Выми и Сысолы, коми-зыряне) во главе с вымскими князьями Петром и Федором Васильевичами. Плененные обско-угорские князья присягнули на верность московскому государю, после чего Василий III (а возможно, и его отец Иван III) присвоил себе титул князя Обдорского и Кондинского (точнее – Кодского). _–_Прим._Издателя._




159


Небольсин. 19.




160


Словцов. I. XX.




161


Соб. Госуд. грам. и договор. Т. II, IV. № № 145 и 197.




162


_Соловьев._ История Рос. V. С. 94-95.




163


Сибир. летоп. (Кунгур.). С. 73.




164


Карамзин Н. история государства Российского. XI Прим. 5; Костомаров. XIX. С. 277–278. – Насылка по ветру состояла в том, что лихой колдун, знавший искусство возбуждать ветры и направлять их куда угодно, своими заговорами производил ветер, потом бросал по ветру пыль и примолвлял, чтоб так понесло пыль на такого-то человека, чтоб его корчило, мяло, раздувало, сушило и пр.; выбранный же из-под ног след замазывали в печи, и оттого иссыхал тот, из-под чьей ноги взят был след. (Там же).




165


Речь идет о ближайшем соратнике Ивана Грозного, князе Андрее Михайловиче Курбском, который в 1564 году, опасаясь царской опалы и казни, бежал к польскому королю Сигизмунду Августу. Сочинения А. Курбского, в том числе его знаменитые обличительные послания Ивану Грозному, дошли до нас в списках конца XVIII века и более поздних. _–_Прим._Издателя_




166


Сказн. Курбск. Т. 1. С. 133; _Сахаров._ Сказан, русск. нар. I. Кн. II. С. 7.




167


Камень этот, отобранный у Ишкени основателем Томска Писемским, хранился сначала в Тобольске скрытым в казенный погреб, а затем по грамоте царя Шуйского от 17 августа 1610 г. воеводами Волынским и Новосильцевым отправлен был в Москву. Подробности в моей «Заметке о волшебном камне» (Сиб. вест. 1890. № 18).




168


_Спасский._ Сибир. вести. 1819. Т. III. Ч. VI. С. 102.




169


Забелин. Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 571.




170


_Миллер._ Сиб. Ист. С. 326-327.




171


Из дел Сибирского приказа, сохранившихся в московском архиве министерства юстиции, видно, что в 1594 году, т.е. чрез семь лет по основании Тюмени и со времени основания Березова, сибирскими делами заведывали дьяки Щелкаловы, игравшие при Федоре Ивановиче большую роль, а с 1596 года, т.е. со времени основания Нарыма и других последующих городов, сибирские дела приказаны были дьяку Ивану Вахрамееву, имевшему под своим ведением особую четь, называвшуюся по его имени; в актах же, изданных археографическою комиссией, Сибирский приказ упоминается в августе 1614 г. в челобитной Беляницы Зюзина (А.А. Эксп. Т. III. № 42), хотя в то время сибирскими делами заведовал еще Приказ Казанского дворца, имевший особый Сибирский стол, как видно из неизданных документов, и только в 1637 г. приказ Сибирский является самостоятельным, в документах которого встречаются указания на существование при нем особого учреждения государевой «Купецкой Палаты», называвшейся еще «Казенной Соболиной Палатою», главными деятелями ее были купчины гостиной и суконной сотен. (Вопрос о приказе купецких дел // Ж. Мин. нар. прос. 1889 (февр.). С. 247–248; 1889 (март). С. 182.




172


_Фишер._ Сиб. Ист. 1774. Кн. 1. от. 4, § 7 и II, §§ 12 и 13.




173


Небольсин. IX, 118.




174


_Забелин._ Русск. народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. 1880. Ч. I. С. 567 и 568.