Заселение Сибири и быт первых ее насельников
П. Н. Буцинский
ЗАСЕЛЕНИЕ СИБИРИ И БЫТ ПЕРВЫХ ЕЕ НАСЕЛЬНИКОВ
После старых местных летописей, начало которых почти совпадает с завоеванием Сибири, сибирская историография, сообразная с научными требованиями, возникает собственно с той поры, когда Герард-Фридрих Миллер в знаменитом путешествии (1733 – 1743) собрал громадную массу исторического материала, неисчерпанную и доныне. Его собственный исторический труд, продолженный Фишером, остался недовершенным. Долго спустя к источникам сибирской истории обратился Г.И. Спасский, между прочим, напечатавший, не зная того, любопытное сочинение о Сибири Крижанича. Еще позднее, с конца тридцатых годов, предпринял «Историческое обозрение Сибири» П.А. Словцов (1838 – 44, 2-е изд. 1886), слишком поспешно названный Карамзиным сибирской истории. После книги Словцова долго не было никакой попытки изобразить историю Сибири в ее целом, ни опыта систематического собирания памятников, ни их исследования. Рассказ о завоевании Сибири входил в общую русскую историю, как героический эпизод, параллельно с тем, как в литературе поэтической Ермак стал легендарным героем; но затем история громадной страны – со всеми совершавшимися в ней процессами колонизации, широкого развития промыслов и торговли, обрусения инородцев, видоизменения самой русской народности – оставалась в тени или, в лучшем случае, вызывала только отдельные эпизодические работы (как, например, труды П.И. Небольсина, Н.А. Абрамова и др.). Оживление литературы о Сибири, и в том числе изысканий исторических, относится к прошлому царствованию, совпадая с общим расширением исторической литературы. Рядом с трудами многочисленных, особливо естественно-научных, экспедиций, которые, кроме изображения физической природы, касались и быта населения, стали все более размножаться плодотворные изучения жизни края самими местными уроженцами, в особенности при содействии основанных в Сибири Отделов Географического Общества. От изучений настоящего научный интерес стал сильнее направляться и к прошедшему, и за последнее время мы встречаем ряд исторических предприятий, которые могут обещать, наконец, правильную и широкую постановку сибирской историографии. Таковы новейшие издания памятников сибирской истории, актов и летописей и даже попытки систематического изложения, как, например, в «Хронологическом перечне» Ивана Щеглова (1883) и в многотомном «Историческом очерке» В.К. Андриевича (1886 – 89). Обзор Щеглова, исполненный при весьма неполных научных пособиях, а также с не вполне правильным приемом изучения, свидетельствовал, однако, о развившейся местной исторической любознательности и мог принести пользу для распространения исторических познаний в более широком круге читателей. Труд г. Андриевича представлял почти одно механическое сопоставление данных, преимущественно или почти исключительно заимствованных из «Полного Собрания Законов», хотя и в этом виде при недостатке цельных работ по сибирской истории мог оказать свою пользу.
На очереди стоял, однако, вопрос об исследованиях иного рода – исследованиях, которые обратились бы к тем первоисточникам, которые хранятся в старых архивах и до последнего времени оставались почти нетронутыми. «Полное Собрание Законов» здесь, как и в других областях русской истории последних веков, драгоценный материал, далеко не исчерпывает (как и новейшие издания сибирских памятников) того богатства материалов, какие предстоят историку Сибири в сохранившихся до нашего времени документах старого сибирского быта. Этот богатый материал с прошлого царствования стал впервые доступен нашим историкам в особенности в двух московских архивах – давнем московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел и в новоучрежденном Архиве Министерства Юстиции. В том и другом стеклись большие массы разнообразного документального материала, из которого черпали уже новейшие издатели сибирских памятников, но который еще ожидает исследователей.
Стремление разрабатывать первоисточники выразилось в последние годы несколькими трудами, между прочим, о первом историческом периоде русской Сибири. Таково, например, любопытнейшее исследование Д.Н. Анучина относительно древних новгородских сказаний о Сибири задолго до ее завоевания; таковы отдельные изыскания гг. Тыжнова и Оксенова об эпохе Ермака и о старых описаниях Сибири; таковы издания Кунгурской летописи (Археографической Комиссии), путешествия Спафария (Ю.В. Арсеньева), сочинения Новицкого об остяцком народе (Л.Н. Майкова), старые описания Сибири и карты стольника Годунова (А.А. Титова и Г.В. Юдина), опись бумаг Московского Главного Архива, относящихся к Сибири (г. Пуцыковича), труды г. Оглоблина и т.д.
В ряду собственно исторических изысканий, основанных на первоисточниках, и именно на документах двух упомянутых московских архивов, за последние годы наиболее значительное место занимает сочинение г. Буцинского.
Он говорит о плане своего сочинения:
«Настоящая книга есть только начало обширного груда, задуманного нами. Мы намерены по частям исследовать заселение Сибири, по частям исследовать материал, касающийся быта насельников этого края и взаимного отношения между ними и туземцами, чтобы потом написать общую историю Сибири от начала ее завоевания и до половины Х\ III века. Первая часть нашего исследования касается заселения Передней Сибири – уездов Верхотурского, Туринского, Тюменского, Тобольского, Тарского, Пелымского и Березовского в период от начала завоевания этого края до конца царствования Михаила Федоровича. Мы не можем сказать, что существующие сочинения о Сибири и печатные акты оказали нам достаточную помощь при исследовании данного вопроса. Эта первая часть нашего труда преимущественно составлена на основании рукописного материала, хранящегося в Архиве Министерства Иностранных Дел и Архиве Министерства Юстиции».
Замечательно, что много важного материала для своей работы г. Буцинский нашел в портфелях академика прошлого века Миллера, хранящихся в первом из этих архивов; но особенно богатый материал автор нашел в делах Сибирского приказа, хранящихся в Архиве Министерства Юстиции. Автор пересмотрел множество разного рода документов, заключающих дела приказные, ясачные книги, «дозорныя книги», списки служилых людей, посадских, крестьян, ружников и оброчников, населявших сибирские города, «списки пашенных и оброчных крестьян», живших в уездах, «сметныя книги хлебных запасов и хлебных расходов», «ужинныя книги», «сметныя книги государевых доходов и расходов», «окладныя книги», «таможенныя книги», приходо-расходные книги Казанского дворца и Сибирского приказа и «присяжныя книги» городов Верхотурья и Пелыма; наконец, автор пересмотрел столбцы, переплетенные и разбитые, которые заключают множество царских грамот, воеводских отписок, челобитных инородцев и русских людей и обыскных по ним дел, и т.д. Материал, однако, остается не полон, а именно из того периода, которому посвящено исследование, множество материала за целые десятки лет погибло от пожаров. Еще в первой половине XVIII века сгорели дела Сибирского приказа в Москве; в половине того же века сгорел архив в Тобольске, потом горели архивы других городов в Сибири, что должен был отметить еще Миллер. Это состояние материала побудило г. Буцинского ограничить его настоящее исследование 1645 годом: здесь он все-таки имел возможность восполнить иной раз недостаток прямых источников, но для последующего времени материал очень скуден, и новые переписи относятся уже ко времени Петра Великого.
Труд г. Буцинского распадается на девять глав. Первая посвящена изображению расселения инородцев в нынешней Западной Сибири, когда этот край переживал первые десятилетия русского владычества. Затем главы II – VII заключают описание городов Передней Сибири с их уездами: Верхотурье, Туринск, Тюмень, Тобольск, Тара, Пелым и Березов. Автор указывает историю основания городов, постепенное заселение города и уезда русскими, число дворов и жителей, распространение хлебопашества, колонизационную деятельность монастырей, торговое значение городов, государевы доходы и расходы и вообще экономическое состояние населения. Глава XVIII посвящена специально вопросу о том, каким образом заселялась Сибирь и как установлялся ее административный и бытовой порядок. Способ колонизации был двоякий: административный и народный – перевод жителей в Сибирь по распоряжениям правительства и добровольная колонизация. Управление было введено обычное, воеводское и приказное, с тем различием от собственной России, что чрезвычайная отдаленность края от московского центра и медленность сообщений с самого начала создали в Сибири особый склад административного быта, главною чертою которого был почти безграничный и большею частью почти безнаказанный произвол. Особую черту сибирской колонизации составила ссылка, начало которой восходит уже к первым десятилетиям русского владычества в Сибири. Результаты всех этих условий автор изображает в общих замечаниях о нравственном состоянии сибирского общества за описываемое время, т.е. до конца царствования Михаила Федоровича. Глава IX, и последняя, изображает борьбу инородцев за независимость, замирение края, положение инородцев под русскою властью и влияние на них со стороны русских.
Таково содержание исследования г. Буцинского, которое наряду с упомянутыми изданиями документальных памятников сибирской старины и возникающими критическими изысканиями представляется началом давно желанного, когда будут сполна приведены в известность архивные материалы сибирской старины и подвергнуты точной исторической критике, что впервые даст возможность правильно реставрировать судьбы внутреннего быта Сибири. Первый несколько обширный опыт подобного исследования именно сделан г. Буцинским и приносит в высокой степени важные и любопытные результаты. Насколько допускают источники, перед нами проходит наглядная картина первых десятилетий сибирской истории: строение городов, размножение деревень, установление власти гражданской и церковной, первое земледельческое и промышленное хозяйство, отношения с инородцами и т.д. Это – картина, с одной стороны, старого московского быта, отразившегося в колонии, с другой – зарождающихся особенностей сибирской жизни, которым впоследствии предстояло развиваться еще сильнее. Многие подробности, рассказанные автором на основании его источников, совершенно новы; другие получают у него документальную определенность; иные вопросы, затронутые автором, вероятно, еще потребуют проверки новыми изысканиями, но по крайней мере поставлены для критики. Так, весьма любопытны его сообщения об отношениях туземного населения в Передней Сибири, облегчавших самое завоевание; о строении сибирских городов; о способах колонизации; о передвижениях в Сибирь служилых людей; о воеводском и архиерейском управлении; весьма важны замечания о старом характере ссылки, которая, по указаниям автора, в огромном большинстве случаев из уголовной кары становилась новым средством колонизации и, между прочим, умножения служилого класса; важны документальные указания о нравственном состоянии общества, о взаимных отношениях туземного населения с пришлым русским, и т.д.
В некоторых случаях заключения автора могут казаться несколько поспешными. Таковы, например, статистические соображения о численности инородческого населения на основании официального счета ясачных людей, а также, вероятно, и населения русского. Весьма естественно предположить, что при громадности страны, на которой рассеяно было население, точный счет едва ли был возможен[^1^ Встречаются мелкие неточности, как, напр., стр. XVII в передаче своими словами, но в кавычках, акта 1599 года; известный исследователь Сибири постоянно называется «Яндринцев», и т.п.].
В общем выводе книга г. Буцинского, построенная почти исключительно на изучении архивного материала, по новости сведений и достоинствам критического исследования составляет весьма важный вклад в сибирскую историографию, в особенности как первый обширный и систематический труд по первоисточникам.
^1^ Встречаются мелкие неточности, как, напр., стр. XVII в передаче своими словами, но в кавычках, акта 1599 года; известный исследователь Сибири постоянно называется «Яндринцев», и т.п.
П. Н. Буцинский
ЗАСЕЛЕНИЕ СИБИРИ И БЫТ ПЕРВЫХ ЕЕ НАСЕЛЬНИКОВ
После старых местных летописей, начало которых почти совпадает с завоеванием Сибири, сибирская историография, сообразная с научными требованиями, возникает собственно с той поры, когда Герард-Фридрих Миллер в знаменитом путешествии (1733 – 1743) собрал громадную массу исторического материала, неисчерпанную и доныне. Его собственный исторический труд, продолженный Фишером, остался недовершенным. Долго спустя к источникам сибирской истории обратился Г.И. Спасский, между прочим, напечатавший, не зная того, любопытное сочинение о Сибири Крижанича. Еще позднее, с конца тридцатых годов, предпринял «Историческое обозрение Сибири» П.А. Словцов (1838 – 44, 2-е изд. 1886), слишком поспешно названный Карамзиным сибирской истории. После книги Словцова долго не было никакой попытки изобразить историю Сибири в ее целом, ни опыта систематического собирания памятников, ни их исследования. Рассказ о завоевании Сибири входил в общую русскую историю, как героический эпизод, параллельно с тем, как в литературе поэтической Ермак стал легендарным героем; но затем история громадной страны – со всеми совершавшимися в ней процессами колонизации, широкого развития промыслов и торговли, обрусения инородцев, видоизменения самой русской народности – оставалась в тени или, в лучшем случае, вызывала только отдельные эпизодические работы (как, например, труды П.И. Небольсина, Н.А. Абрамова и др.). Оживление литературы о Сибири, и в том числе изысканий исторических, относится к прошлому царствованию, совпадая с общим расширением исторической литературы. Рядом с трудами многочисленных, особливо естественно-научных, экспедиций, которые, кроме изображения физической природы, касались и быта населения, стали все более размножаться плодотворные изучения жизни края самими местными уроженцами, в особенности при содействии основанных в Сибири Отделов Географического Общества. От изучений настоящего научный интерес стал сильнее направляться и к прошедшему, и за последнее время мы встречаем ряд исторических предприятий, которые могут обещать, наконец, правильную и широкую постановку сибирской историографии. Таковы новейшие издания памятников сибирской истории, актов и летописей и даже попытки систематического изложения, как, например, в «Хронологическом перечне» Ивана Щеглова (1883) и в многотомном «Историческом очерке» В.К. Андриевича (1886 – 89). Обзор Щеглова, исполненный при весьма неполных научных пособиях, а также с не вполне правильным приемом изучения, свидетельствовал, однако, о развившейся местной исторической любознательности и мог принести пользу для распространения исторических познаний в более широком круге читателей. Труд г. Андриевича представлял почти одно механическое сопоставление данных, преимущественно или почти исключительно заимствованных из «Полного Собрания Законов», хотя и в этом виде при недостатке цельных работ по сибирской истории мог оказать свою пользу.
На очереди стоял, однако, вопрос об исследованиях иного рода – исследованиях, которые обратились бы к тем первоисточникам, которые хранятся в старых архивах и до последнего времени оставались почти нетронутыми. «Полное Собрание Законов» здесь, как и в других областях русской истории последних веков, драгоценный материал, далеко не исчерпывает (как и новейшие издания сибирских памятников) того богатства материалов, какие предстоят историку Сибири в сохранившихся до нашего времени документах старого сибирского быта. Этот богатый материал с прошлого царствования стал впервые доступен нашим историкам в особенности в двух московских архивах – давнем московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел и в новоучрежденном Архиве Министерства Юстиции. В том и другом стеклись большие массы разнообразного документального материала, из которого черпали уже новейшие издатели сибирских памятников, но который еще ожидает исследователей.
Стремление разрабатывать первоисточники выразилось в последние годы несколькими трудами, между прочим, о первом историческом периоде русской Сибири. Таково, например, любопытнейшее исследование Д.Н. Анучина относительно древних новгородских сказаний о Сибири задолго до ее завоевания; таковы отдельные изыскания гг. Тыжнова и Оксенова об эпохе Ермака и о старых описаниях Сибири; таковы издания Кунгурской летописи (Археографической Комиссии), путешествия Спафария (Ю.В. Арсеньева), сочинения Новицкого об остяцком народе (Л.Н. Майкова), старые описания Сибири и карты стольника Годунова (А.А. Титова и Г.В. Юдина), опись бумаг Московского Главного Архива, относящихся к Сибири (г. Пуцыковича), труды г. Оглоблина и т.д.
В ряду собственно исторических изысканий, основанных на первоисточниках, и именно на документах двух упомянутых московских архивов, за последние годы наиболее значительное место занимает сочинение г. Буцинского.
Он говорит о плане своего сочинения:
«Настоящая книга есть только начало обширного груда, задуманного нами. Мы намерены по частям исследовать заселение Сибири, по частям исследовать материал, касающийся быта насельников этого края и взаимного отношения между ними и туземцами, чтобы потом написать общую историю Сибири от начала ее завоевания и до половины Х\ III века. Первая часть нашего исследования касается заселения Передней Сибири – уездов Верхотурского, Туринского, Тюменского, Тобольского, Тарского, Пелымского и Березовского в период от начала завоевания этого края до конца царствования Михаила Федоровича. Мы не можем сказать, что существующие сочинения о Сибири и печатные акты оказали нам достаточную помощь при исследовании данного вопроса. Эта первая часть нашего труда преимущественно составлена на основании рукописного материала, хранящегося в Архиве Министерства Иностранных Дел и Архиве Министерства Юстиции».
Замечательно, что много важного материала для своей работы г. Буцинский нашел в портфелях академика прошлого века Миллера, хранящихся в первом из этих архивов; но особенно богатый материал автор нашел в делах Сибирского приказа, хранящихся в Архиве Министерства Юстиции. Автор пересмотрел множество разного рода документов, заключающих дела приказные, ясачные книги, «дозорныя книги», списки служилых людей, посадских, крестьян, ружников и оброчников, населявших сибирские города, «списки пашенных и оброчных крестьян», живших в уездах, «сметныя книги хлебных запасов и хлебных расходов», «ужинныя книги», «сметныя книги государевых доходов и расходов», «окладныя книги», «таможенныя книги», приходо-расходные книги Казанского дворца и Сибирского приказа и «присяжныя книги» городов Верхотурья и Пелыма; наконец, автор пересмотрел столбцы, переплетенные и разбитые, которые заключают множество царских грамот, воеводских отписок, челобитных инородцев и русских людей и обыскных по ним дел, и т.д. Материал, однако, остается не полон, а именно из того периода, которому посвящено исследование, множество материала за целые десятки лет погибло от пожаров. Еще в первой половине XVIII века сгорели дела Сибирского приказа в Москве; в половине того же века сгорел архив в Тобольске, потом горели архивы других городов в Сибири, что должен был отметить еще Миллер. Это состояние материала побудило г. Буцинского ограничить его настоящее исследование 1645 годом: здесь он все-таки имел возможность восполнить иной раз недостаток прямых источников, но для последующего времени материал очень скуден, и новые переписи относятся уже ко времени Петра Великого.
Труд г. Буцинского распадается на девять глав. Первая посвящена изображению расселения инородцев в нынешней Западной Сибири, когда этот край переживал первые десятилетия русского владычества. Затем главы II – VII заключают описание городов Передней Сибири с их уездами: Верхотурье, Туринск, Тюмень, Тобольск, Тара, Пелым и Березов. Автор указывает историю основания городов, постепенное заселение города и уезда русскими, число дворов и жителей, распространение хлебопашества, колонизационную деятельность монастырей, торговое значение городов, государевы доходы и расходы и вообще экономическое состояние населения. Глава XVIII посвящена специально вопросу о том, каким образом заселялась Сибирь и как установлялся ее административный и бытовой порядок. Способ колонизации был двоякий: административный и народный – перевод жителей в Сибирь по распоряжениям правительства и добровольная колонизация. Управление было введено обычное, воеводское и приказное, с тем различием от собственной России, что чрезвычайная отдаленность края от московского центра и медленность сообщений с самого начала создали в Сибири особый склад административного быта, главною чертою которого был почти безграничный и большею частью почти безнаказанный произвол. Особую черту сибирской колонизации составила ссылка, начало которой восходит уже к первым десятилетиям русского владычества в Сибири. Результаты всех этих условий автор изображает в общих замечаниях о нравственном состоянии сибирского общества за описываемое время, т.е. до конца царствования Михаила Федоровича. Глава IX, и последняя, изображает борьбу инородцев за независимость, замирение края, положение инородцев под русскою властью и влияние на них со стороны русских.
Таково содержание исследования г. Буцинского, которое наряду с упомянутыми изданиями документальных памятников сибирской старины и возникающими критическими изысканиями представляется началом давно желанного, когда будут сполна приведены в известность архивные материалы сибирской старины и подвергнуты точной исторической критике, что впервые даст возможность правильно реставрировать судьбы внутреннего быта Сибири. Первый несколько обширный опыт подобного исследования именно сделан г. Буцинским и приносит в высокой степени важные и любопытные результаты. Насколько допускают источники, перед нами проходит наглядная картина первых десятилетий сибирской истории: строение городов, размножение деревень, установление власти гражданской и церковной, первое земледельческое и промышленное хозяйство, отношения с инородцами и т.д. Это – картина, с одной стороны, старого московского быта, отразившегося в колонии, с другой – зарождающихся особенностей сибирской жизни, которым впоследствии предстояло развиваться еще сильнее. Многие подробности, рассказанные автором на основании его источников, совершенно новы; другие получают у него документальную определенность; иные вопросы, затронутые автором, вероятно, еще потребуют проверки новыми изысканиями, но по крайней мере поставлены для критики. Так, весьма любопытны его сообщения об отношениях туземного населения в Передней Сибири, облегчавших самое завоевание; о строении сибирских городов; о способах колонизации; о передвижениях в Сибирь служилых людей; о воеводском и архиерейском управлении; весьма важны замечания о старом характере ссылки, которая, по указаниям автора, в огромном большинстве случаев из уголовной кары становилась новым средством колонизации и, между прочим, умножения служилого класса; важны документальные указания о нравственном состоянии общества, о взаимных отношениях туземного населения с пришлым русским, и т.д.
В некоторых случаях заключения автора могут казаться несколько поспешными. Таковы, например, статистические соображения о численности инородческого населения на основании официального счета ясачных людей, а также, вероятно, и населения русского. Весьма естественно предположить, что при громадности страны, на которой рассеяно было население, точный счет едва ли был возможен[^1^ Встречаются мелкие неточности, как, напр., стр. XVII в передаче своими словами, но в кавычках, акта 1599 года; известный исследователь Сибири постоянно называется «Яндринцев», и т.п.].
В общем выводе книга г. Буцинского, построенная почти исключительно на изучении архивного материала, по новости сведений и достоинствам критического исследования составляет весьма важный вклад в сибирскую историографию, в особенности как первый обширный и систематический труд по первоисточникам.
^1^ Встречаются мелкие неточности, как, напр., стр. XVII в передаче своими словами, но в кавычках, акта 1599 года; известный исследователь Сибири постоянно называется «Яндринцев», и т.п.