Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
БЛЯО-ДУН ИВАНОВИЧ
– Ты знаешь, как будет Дон-Жуан по-китайски?
– Нет, а ты что, знаешь?
– Конечно! Бляо-Дун…
(Из анекдота)
Наслышан я о нем был давно. Несколько моих добрых давних приятелей рассказывали об этом сердцееде в разное время, но с одинаковой настойчивостью и поразительным удивлением. Все они, мужчины довольно видные, образованные, интеллигентные, сами, мягко говоря, не прочь завести романчик на стороне и довольно преуспевающие на амурном поприще, рассказывая об этом уникальном знакомом, которого, выражаясь русским языком, можно было, судя по их живописаниям, смело назвать ебарем-профессионалом, откровенно ему завидовали.
Чисто профессиональное любопытство, а может быть еще и ущемленное многочисленными рассказами мужское самолюбие, подогревающее профессиональный интерес, давно подмывали познакомиться с мужчиной, у которого не было отбоя от женщин. И это все при том, что был он, опять же по заявлениям моих приятелей, мягко говоря, не очень собою виден, и между тем успех у женщин имел огромный. Причем у женщин самого разного возраста. Перед ним, говорят, не могла устоять ни одна от восемнадцати до восьмидесяти. Впрочем, последними он, кажется, вообще не интересовался.
Когда-то я увлекался психологией. Потом как-то в тогда еще Ленинграде случай свел с ассистентом одного из самого известных в те времена сексопатолога Свядоща. Благодаря этому знакомству получил возможность изучать не просто психологию как таковую, а еще и вкупе ее с сексуальностью. Узнал из книг и медицинской практики довольно много о сексуальности, сексапильности, способности отдельных индивидуумов оказывать поразительное по степени воздействия влияние на избранный объект – мужчину или женщину, видел их и имел возможность общения. Желание же познакомиться с очередной живой легендой сексапильности для того, чтобы рассказать о нем читателям, где-то подспудно меня не оставляло уже давно.
И вот такой случай представился.
...Короткий рабочий день пятницы официально закончился, но из разных кабинетов здания, где размещалась и контора моего приятеля, с которым мы условились встретиться и поговорить, когда никто не мешает, доносились громкие голоса собравшихся отметить очередное событие. Где-то пили за именинницу, где-то за рождение внука, где-то желали отпускнику приятного отдыха. Выпивкой были заняты и коллеги моего интервьюируемого. Они собрались просто так, как говорят, снять стресс тяжелой рабочей недели, расслабиться перед выходными.
На столе стояла пара полупустых бутылок, несколько уже опорожненных валялись на полу, скромная мужская закуска из колбасы, пары помидоров и скрюченного безвкусного тепличного огурца была почти съедена. Компания, расстегнув на потных от принятого горячительного шеях воротники белых рубашек и распустив тугие узлы дорогих галстуков, обсуждала прогнозы выборов, состоявшийся провальный матч местной футбольной команды и нещадно дымила сигаретами.
Из всей компании выделялся лишь один: средних лет мужичок с корявым, как бы побитым оспой лицом. Он, не обращая внимания на коллег, вел с кем-то милый разговор, и приятная улыбка, буквально преображавшая заурядную внешность, то и дело обнажала его белые, но неровные зубы. Ему за этой увлекательной телефонной болтовней не было никакого дела до спорящих, кто станет губернатором далекой сибирской провинции и победит ли в очередной игре местный «Газовик». Похоже, он вообще был где-то далеко на другом конце провода.
С моим приходом разговор сам собой прервался. Почти все собравшиеся были мне в той или иной степени знакомы раньше, и после рукопожатий, похлопываний по плечу шумная компания снова стала усаживаться за скромно сервированный стол незаконченного мальчишника. Лишь говоривший не заметил ни увеличения компании, ни того, что все снова взялись за стаканы. Он продолжал улыбаться и мило с кем-то беседовать.
– Юрка, кончай ты на фиг свою болтовню! – позвали коллеги, но он только, недовольно поморщившись, отмахнулся.
– Да он уже и так почти кончил, – сострил кто-то, и все расхохотались.
– У-у, жеребцы, – беззлобно огрызнулся парень и продолжал вдохновенно ворковать.
– Ладно, нам его не переждать, он с девочкой может трепаться и до полуночи. Ну, еще раз за конец рабочей недели. Поехали!
– Еще раз за конец! – продолжал все тот же остряк, и снова все громогласно рассмеялись.
– Ага, за Юркин, неугомонный. – И снова хохот.
Пока выпили, тыкались в остатки закуски несколькими вилками, передавая их как эстафетную палочку друг другу, говоривший по телефону положил трубку и стал быстро собираться.
– Юра, да ты хоть выпей за удачу!
– Некогда, мужики. Побежал.
– Во, блин! Опять какую-то снял. Ну, Юрка, не помрешь ты своей смертью! Точно когда-нибудь твои бабы тебя жизни лишат, как только все вместе соберутся.
– Бог не выдаст...
– На Бога-то надейся, да сам не плошай!
– Так я и не плошаю. Ну, ладно, всего! – И он, подхватив здоровой рукой дипломат, прихрамывая направился к выходу, идя как-то по-особенному, боком, будто неся впереди безвольно висящую парализованную с детства левую руку. В такой позе было особенно хорошо заметно, что именно небольшой горб, а не сутулость, пригнул его плечи.
Как только дверь плотно закрылась, почти все заговорили разом.
– Ну, дает парень! Ты не гляди, что горбатый, что лицом не удался, что рука практически не действует. Чуть не каждый день новых баб снимает! И чем только берет!
– Э-э, тебе этого не понять! Ты посмотри, как он с ними разговаривает! Да так нежно голуби и то не воркуют! Он же соловьем заливается, как только юбку заприметит. Он и по телефону-то – сама ласка, комплименты раздаривает как по писаному. И ведь, что удивительно, слова всякий раз к каждой бабе особенные находит и никогда не повторяется. Корявой старухе говорит, что она мила своей зрелостью, невзрачной молодайке, что – красавица, а им это нравится. Вот и липнут к нему.
– Вот бы стал я еще перед каждой слюни распускать, сюсюкать, как малец сопливый, – встрял в разговор молчавший до этого гордый брюнет лет сорока со слегка вьющимися волосами и небольшой горбинкой на носу. В его облике, осанке, манере говорить, чувствовалось, что этот самовлюбленный гордец, барин, привыкший все только брать, а отдавать только команды, знает себе цену. – Да если захочу, и так любую в постель уложу.
– А ты захоти! – стали его подзуживать захмелевшие мужики. Чувствовалось, что они его недолюбливали и были готовы при каждом удобном случае подначить.
– А слабо, как Юрка!
– Тоже мне, нашли с кем сравнивать.
– А ты смотри, за Юркой табунами бабы бегают, дерутся из-за него. А тебе даже Наташка наша не дает, хоть всем другим на шею вешается.
Красавец-брюнет начал по пьяному заводиться, что в такой компании могло привести к серьезной ссоре, и я поспешил перевести разговор на другую тему. Но ее не поддержали, все как-то враз начали вставать и собираться по домам.
Потом, когда мужики разошлись, я все же не удержался и, поняв, что судьба наконец свела меня с тем, о ком был столько наслышан и с кем давно хотел познакомиться, начал расспрашивать своего приятеля совсем не о том, о чем мы договаривались для газетного интервью, а о его коллеге-сердцееде.
– Знаешь, как его у нас даже в глаза называют? Бляо-Дун или Кобелино Калькулетти. Представляешь, он не просто считает лучше и быстрее калькулятора, он документы, можно сказать, насквозь видит. Вот голова! Отсюда и Калькулетти. А то, что Кобелино... Не поверишь, прямо половой гигант какой-то. Уж и не пойму, чем берет. То ли правду говорят, что кривое дерево в сук растет, то ли – лаской, болтовней, обходительностью. Он же на каждую как на принцессу смотрит, ну, а те и тают. Я с ним уже замучился. Понимаешь, в командировку на филиалы с ревизией послать не могу, неприятностей не оберешься.
И он начал мне рассказывать про своего легендарного Кобелино.
В Тюмень Юрий приехал после своего второго развода, оставив жене и маленькому сыну квартиру и все нажитое имущество. А до этого, говорят, точно так же в одних штанах, с запасной рубашкой, зубной щеткой и бритвенным станком ушел от первой своей супруги. Приехал из Свердловска просто наобум, в надежде найти хоть какую-то работу, где бы дали место в общежитии. Случайно вышел на моего приятеля, которому позарез требовались финансисты, – как раз был период повального открытия банков, фирм, представительств, и такого рода специалисты принимались нарасхват, но инвалидность и внешность соискателя должности многих руководителей отпугивала. А мой приятель уже после пятнадцатиминутной беседы понял, что перед ним парень с головой, причем с головой светлой, думающей, и взял его к себе замом.
С тех пор они работают вместе. Юрий действительно оказался профессионалом с большой буквы. Но профессионалом как в сфере финансовой, так и по женской части. Вскоре женился в третий раз, но тут же завел роман с сотрудницей, причем отношения свои они хоть и не афишировали, но и не скрывали. Доброхоты не замедлили дать знать жене, но та, на удивление многих, отнеслась к этому спокойно, с достоинством, не устраивала скандалов, не жаловалась начальству. Более того, даже подружилась с мужниной любовницей. Так они втроем ходили в театр, на устраиваемые в фирме банкеты, в гости к сослуживцам. Постепенно сотрудники перестали обращать на это внимание, приняв странные в понятии большинства отношения как должное.
У Юры дома родилась дочь, его высокая даже по нынешним временам зарплата с разного рода премиями, социальными выплатами, надбавками и прочими доходами позволяла ему высылать первым двум женам немалые суммы, содержать в достатке новую семью и иметь деньги на карманные расходы. Он не был жадным, но и не сорил деньгами, зная им цену, проведя студенческие годы практически лишь на скромную стипендию. Но этих карманных денег хватало на то, чтобы покупать сотрудницам конфеты, цветы, разного рода сувениры. Он дарил все просто так, от чистого сердца, бескорыстно, а не из желания обратить на себя особое внимание. Но внимание это проявлялось само по себе. Юра стал для всех женщин коллектива душечкой, паинькой, завоевав это расположение даже не подарками, а тем, что каждую буквально боготворил, подчеркивал ее достоинства, делал комплименты даже по пустякам.
Другие мужчины, писаные красавцы, как петухи били крылом, обхаживая молодых красавиц, но самое большее, чего добивались, это поцелуя в щечку на праздник. Про Юру поговаривали, что он побывал в постелях чуть ли не всех сотрудниц. Может, и выдумали из зависти, но то, что большинство женщин были к этому внутренне готовы, никто не сомневался. А разговоры о его сексуальности ходили уже наравне с легендами.
И вот в коллектив, где работал этот секс-символ, пришла новенькая. И через несколько дней влюбилась и, еще не зная всех взаимоотношений, призналась в этом не кому другому, а Юриной подруге. Та попыталась увещевать, но это только подлило масла в огонь. Подруга к наличию жены у своего любовника относилась философски, как к должному, но потерпеть рядом супостатку не смогла, и на каком-то очередном банкете устроили соперницы потасовку. Новенькой пришлось срочно подыскивать другую работу.
Потом Юрий уехал на несколько дней в один из северных городов с проверкой работы филиала. Вернулся, доложил о результатах, дал рекомендации, как оживить работу, но через несколько дней опять оживилась не работа, а их контора. Прямо из аэропорта с сумкой и чемоданом заявилась одна сотрудница филиала и со слезами бросилась на шею оторопевшему Юрию. Через пять минут все знали, что она без памяти влюбилась, оставила мужа и ребенка и приехала жить к Юре. Женщины охали, ахали, осуждали и ее взбалмошность, и его распутство, а она тем временем заявила руководителю фирмы, что или он ее переводит в Тюмень, чтобы быть рядом с возлюбленным, или она бросится вниз из окна его кабинета на девятом этаже, потому что жить без Юры не может.
Тот рассвирепел, вызвал своего любвеобильного зама и при его новой подружке накричал, высказав все, что он думает по поводу его кобелирования и создавшейся ситуации. Юра отмолчался и тут же невозмутимо сумел убедить девушку вернуться домой, в семью. Очередной конфликт был исчерпан, но именно тогда и закрепилась за ним кличка Кобелино. Юра отнесся к ней спокойно и даже вроде бы с гордостью, как к званию заслуженному, отмечающему его особые доблести на любовном поприще. А шеф после этого стал пугаться даже мысли о том, чтобы отправить своего зама в очередную командировку.
Юрий после таких пикантных ситуаций продолжает работать как ни в чем не бывало. На лето забирает с собой в отпуск семью, детей от своих первых двух жен и везет всех отдыхать на море. Влюбленная сотрудница недавно вышла в декретный отпуск и ждет от Юрия сына, как сказали ей после обследования на УЗИ. А у него на работе – новый роман, и снова об этом все знают, но ему самому, а также жене и отправленной в декрет любовнице, похоже, на досужие разговоры наплевать. Юрий то и дело помимо всего этого заводит новые мимолетные романчики, которые называет невинными приключениями. Коллеги продолжают над ним беззлобно по этому поводу подшучивать. То ли из зависти, то ли от восхищения.
Ну, а что с него возьмешь, если сами женщины липнут? Действительно, Бляо-Дун! Да на русский манер еще и Иванович.
Л. К. Иванов
БЛЯО-ДУН ИВАНОВИЧ
– Ты знаешь, как будет Дон-Жуан по-китайски?
– Нет, а ты что, знаешь?
– Конечно! Бляо-Дун…
(Из анекдота)
Наслышан я о нем был давно. Несколько моих добрых давних приятелей рассказывали об этом сердцееде в разное время, но с одинаковой настойчивостью и поразительным удивлением. Все они, мужчины довольно видные, образованные, интеллигентные, сами, мягко говоря, не прочь завести романчик на стороне и довольно преуспевающие на амурном поприще, рассказывая об этом уникальном знакомом, которого, выражаясь русским языком, можно было, судя по их живописаниям, смело назвать ебарем-профессионалом, откровенно ему завидовали.
Чисто профессиональное любопытство, а может быть еще и ущемленное многочисленными рассказами мужское самолюбие, подогревающее профессиональный интерес, давно подмывали познакомиться с мужчиной, у которого не было отбоя от женщин. И это все при том, что был он, опять же по заявлениям моих приятелей, мягко говоря, не очень собою виден, и между тем успех у женщин имел огромный. Причем у женщин самого разного возраста. Перед ним, говорят, не могла устоять ни одна от восемнадцати до восьмидесяти. Впрочем, последними он, кажется, вообще не интересовался.
Когда-то я увлекался психологией. Потом как-то в тогда еще Ленинграде случай свел с ассистентом одного из самого известных в те времена сексопатолога Свядоща. Благодаря этому знакомству получил возможность изучать не просто психологию как таковую, а еще и вкупе ее с сексуальностью. Узнал из книг и медицинской практики довольно много о сексуальности, сексапильности, способности отдельных индивидуумов оказывать поразительное по степени воздействия влияние на избранный объект – мужчину или женщину, видел их и имел возможность общения. Желание же познакомиться с очередной живой легендой сексапильности для того, чтобы рассказать о нем читателям, где-то подспудно меня не оставляло уже давно.
И вот такой случай представился.
...Короткий рабочий день пятницы официально закончился, но из разных кабинетов здания, где размещалась и контора моего приятеля, с которым мы условились встретиться и поговорить, когда никто не мешает, доносились громкие голоса собравшихся отметить очередное событие. Где-то пили за именинницу, где-то за рождение внука, где-то желали отпускнику приятного отдыха. Выпивкой были заняты и коллеги моего интервьюируемого. Они собрались просто так, как говорят, снять стресс тяжелой рабочей недели, расслабиться перед выходными.
На столе стояла пара полупустых бутылок, несколько уже опорожненных валялись на полу, скромная мужская закуска из колбасы, пары помидоров и скрюченного безвкусного тепличного огурца была почти съедена. Компания, расстегнув на потных от принятого горячительного шеях воротники белых рубашек и распустив тугие узлы дорогих галстуков, обсуждала прогнозы выборов, состоявшийся провальный матч местной футбольной команды и нещадно дымила сигаретами.
Из всей компании выделялся лишь один: средних лет мужичок с корявым, как бы побитым оспой лицом. Он, не обращая внимания на коллег, вел с кем-то милый разговор, и приятная улыбка, буквально преображавшая заурядную внешность, то и дело обнажала его белые, но неровные зубы. Ему за этой увлекательной телефонной болтовней не было никакого дела до спорящих, кто станет губернатором далекой сибирской провинции и победит ли в очередной игре местный «Газовик». Похоже, он вообще был где-то далеко на другом конце провода.
С моим приходом разговор сам собой прервался. Почти все собравшиеся были мне в той или иной степени знакомы раньше, и после рукопожатий, похлопываний по плечу шумная компания снова стала усаживаться за скромно сервированный стол незаконченного мальчишника. Лишь говоривший не заметил ни увеличения компании, ни того, что все снова взялись за стаканы. Он продолжал улыбаться и мило с кем-то беседовать.
– Юрка, кончай ты на фиг свою болтовню! – позвали коллеги, но он только, недовольно поморщившись, отмахнулся.
– Да он уже и так почти кончил, – сострил кто-то, и все расхохотались.
– У-у, жеребцы, – беззлобно огрызнулся парень и продолжал вдохновенно ворковать.
– Ладно, нам его не переждать, он с девочкой может трепаться и до полуночи. Ну, еще раз за конец рабочей недели. Поехали!
– Еще раз за конец! – продолжал все тот же остряк, и снова все громогласно рассмеялись.
– Ага, за Юркин, неугомонный. – И снова хохот.
Пока выпили, тыкались в остатки закуски несколькими вилками, передавая их как эстафетную палочку друг другу, говоривший по телефону положил трубку и стал быстро собираться.
– Юра, да ты хоть выпей за удачу!
– Некогда, мужики. Побежал.
– Во, блин! Опять какую-то снял. Ну, Юрка, не помрешь ты своей смертью! Точно когда-нибудь твои бабы тебя жизни лишат, как только все вместе соберутся.
– Бог не выдаст...
– На Бога-то надейся, да сам не плошай!
– Так я и не плошаю. Ну, ладно, всего! – И он, подхватив здоровой рукой дипломат, прихрамывая направился к выходу, идя как-то по-особенному, боком, будто неся впереди безвольно висящую парализованную с детства левую руку. В такой позе было особенно хорошо заметно, что именно небольшой горб, а не сутулость, пригнул его плечи.
Как только дверь плотно закрылась, почти все заговорили разом.
– Ну, дает парень! Ты не гляди, что горбатый, что лицом не удался, что рука практически не действует. Чуть не каждый день новых баб снимает! И чем только берет!
– Э-э, тебе этого не понять! Ты посмотри, как он с ними разговаривает! Да так нежно голуби и то не воркуют! Он же соловьем заливается, как только юбку заприметит. Он и по телефону-то – сама ласка, комплименты раздаривает как по писаному. И ведь, что удивительно, слова всякий раз к каждой бабе особенные находит и никогда не повторяется. Корявой старухе говорит, что она мила своей зрелостью, невзрачной молодайке, что – красавица, а им это нравится. Вот и липнут к нему.
– Вот бы стал я еще перед каждой слюни распускать, сюсюкать, как малец сопливый, – встрял в разговор молчавший до этого гордый брюнет лет сорока со слегка вьющимися волосами и небольшой горбинкой на носу. В его облике, осанке, манере говорить, чувствовалось, что этот самовлюбленный гордец, барин, привыкший все только брать, а отдавать только команды, знает себе цену. – Да если захочу, и так любую в постель уложу.
– А ты захоти! – стали его подзуживать захмелевшие мужики. Чувствовалось, что они его недолюбливали и были готовы при каждом удобном случае подначить.
– А слабо, как Юрка!
– Тоже мне, нашли с кем сравнивать.
– А ты смотри, за Юркой табунами бабы бегают, дерутся из-за него. А тебе даже Наташка наша не дает, хоть всем другим на шею вешается.
Красавец-брюнет начал по пьяному заводиться, что в такой компании могло привести к серьезной ссоре, и я поспешил перевести разговор на другую тему. Но ее не поддержали, все как-то враз начали вставать и собираться по домам.
Потом, когда мужики разошлись, я все же не удержался и, поняв, что судьба наконец свела меня с тем, о ком был столько наслышан и с кем давно хотел познакомиться, начал расспрашивать своего приятеля совсем не о том, о чем мы договаривались для газетного интервью, а о его коллеге-сердцееде.
– Знаешь, как его у нас даже в глаза называют? Бляо-Дун или Кобелино Калькулетти. Представляешь, он не просто считает лучше и быстрее калькулятора, он документы, можно сказать, насквозь видит. Вот голова! Отсюда и Калькулетти. А то, что Кобелино... Не поверишь, прямо половой гигант какой-то. Уж и не пойму, чем берет. То ли правду говорят, что кривое дерево в сук растет, то ли – лаской, болтовней, обходительностью. Он же на каждую как на принцессу смотрит, ну, а те и тают. Я с ним уже замучился. Понимаешь, в командировку на филиалы с ревизией послать не могу, неприятностей не оберешься.
И он начал мне рассказывать про своего легендарного Кобелино.
В Тюмень Юрий приехал после своего второго развода, оставив жене и маленькому сыну квартиру и все нажитое имущество. А до этого, говорят, точно так же в одних штанах, с запасной рубашкой, зубной щеткой и бритвенным станком ушел от первой своей супруги. Приехал из Свердловска просто наобум, в надежде найти хоть какую-то работу, где бы дали место в общежитии. Случайно вышел на моего приятеля, которому позарез требовались финансисты, – как раз был период повального открытия банков, фирм, представительств, и такого рода специалисты принимались нарасхват, но инвалидность и внешность соискателя должности многих руководителей отпугивала. А мой приятель уже после пятнадцатиминутной беседы понял, что перед ним парень с головой, причем с головой светлой, думающей, и взял его к себе замом.
С тех пор они работают вместе. Юрий действительно оказался профессионалом с большой буквы. Но профессионалом как в сфере финансовой, так и по женской части. Вскоре женился в третий раз, но тут же завел роман с сотрудницей, причем отношения свои они хоть и не афишировали, но и не скрывали. Доброхоты не замедлили дать знать жене, но та, на удивление многих, отнеслась к этому спокойно, с достоинством, не устраивала скандалов, не жаловалась начальству. Более того, даже подружилась с мужниной любовницей. Так они втроем ходили в театр, на устраиваемые в фирме банкеты, в гости к сослуживцам. Постепенно сотрудники перестали обращать на это внимание, приняв странные в понятии большинства отношения как должное.
У Юры дома родилась дочь, его высокая даже по нынешним временам зарплата с разного рода премиями, социальными выплатами, надбавками и прочими доходами позволяла ему высылать первым двум женам немалые суммы, содержать в достатке новую семью и иметь деньги на карманные расходы. Он не был жадным, но и не сорил деньгами, зная им цену, проведя студенческие годы практически лишь на скромную стипендию. Но этих карманных денег хватало на то, чтобы покупать сотрудницам конфеты, цветы, разного рода сувениры. Он дарил все просто так, от чистого сердца, бескорыстно, а не из желания обратить на себя особое внимание. Но внимание это проявлялось само по себе. Юра стал для всех женщин коллектива душечкой, паинькой, завоевав это расположение даже не подарками, а тем, что каждую буквально боготворил, подчеркивал ее достоинства, делал комплименты даже по пустякам.
Другие мужчины, писаные красавцы, как петухи били крылом, обхаживая молодых красавиц, но самое большее, чего добивались, это поцелуя в щечку на праздник. Про Юру поговаривали, что он побывал в постелях чуть ли не всех сотрудниц. Может, и выдумали из зависти, но то, что большинство женщин были к этому внутренне готовы, никто не сомневался. А разговоры о его сексуальности ходили уже наравне с легендами.
И вот в коллектив, где работал этот секс-символ, пришла новенькая. И через несколько дней влюбилась и, еще не зная всех взаимоотношений, призналась в этом не кому другому, а Юриной подруге. Та попыталась увещевать, но это только подлило масла в огонь. Подруга к наличию жены у своего любовника относилась философски, как к должному, но потерпеть рядом супостатку не смогла, и на каком-то очередном банкете устроили соперницы потасовку. Новенькой пришлось срочно подыскивать другую работу.
Потом Юрий уехал на несколько дней в один из северных городов с проверкой работы филиала. Вернулся, доложил о результатах, дал рекомендации, как оживить работу, но через несколько дней опять оживилась не работа, а их контора. Прямо из аэропорта с сумкой и чемоданом заявилась одна сотрудница филиала и со слезами бросилась на шею оторопевшему Юрию. Через пять минут все знали, что она без памяти влюбилась, оставила мужа и ребенка и приехала жить к Юре. Женщины охали, ахали, осуждали и ее взбалмошность, и его распутство, а она тем временем заявила руководителю фирмы, что или он ее переводит в Тюмень, чтобы быть рядом с возлюбленным, или она бросится вниз из окна его кабинета на девятом этаже, потому что жить без Юры не может.
Тот рассвирепел, вызвал своего любвеобильного зама и при его новой подружке накричал, высказав все, что он думает по поводу его кобелирования и создавшейся ситуации. Юра отмолчался и тут же невозмутимо сумел убедить девушку вернуться домой, в семью. Очередной конфликт был исчерпан, но именно тогда и закрепилась за ним кличка Кобелино. Юра отнесся к ней спокойно и даже вроде бы с гордостью, как к званию заслуженному, отмечающему его особые доблести на любовном поприще. А шеф после этого стал пугаться даже мысли о том, чтобы отправить своего зама в очередную командировку.
Юрий после таких пикантных ситуаций продолжает работать как ни в чем не бывало. На лето забирает с собой в отпуск семью, детей от своих первых двух жен и везет всех отдыхать на море. Влюбленная сотрудница недавно вышла в декретный отпуск и ждет от Юрия сына, как сказали ей после обследования на УЗИ. А у него на работе – новый роман, и снова об этом все знают, но ему самому, а также жене и отправленной в декрет любовнице, похоже, на досужие разговоры наплевать. Юрий то и дело помимо всего этого заводит новые мимолетные романчики, которые называет невинными приключениями. Коллеги продолжают над ним беззлобно по этому поводу подшучивать. То ли из зависти, то ли от восхищения.
Ну, а что с него возьмешь, если сами женщины липнут? Действительно, Бляо-Дун! Да на русский манер еще и Иванович.