ЮРИЙ ЗИМИН
У НАС НА СЕЛЕ
ЗЕМЛЯ МОИХ ЛЮДЕЙ
НАД ЗОЛОТОЙ РЯБЬЮ ПШЕНИЧНЫХ ПОЛЕЙ ЗЕЛЕНЫМ КОСТРОМ ВСКИНУЛИСЬ ввысь тополя. ПОД ЭТИМ ЗЕЛЕНЫМ ПЛАМЕНЕМ ГРЕЮТСЯ КРЫШИ ДОБРОТНЫХ ДОМОВ, ДВУХЭТАЖНЫХ ЗДАНИЙ. ЗДЕСЬ В ПОСЕЛКЕ РАСПОЛОЖЕНА ЦЕНТРАЛЬНАЯ УСАДЬБА СОВХОЗА «КОММУНАР» ИСЕТСКОГО РАЙОНА. ТАК ИМЕНУЮТ И ПОСЕЛОК. КАК ДАЛИ СОРОК ЛЕТ НАЗАД — В ОКТЯБРЕ СОВХОЗ ЮБИЛЕЙ СПРАВЛЯЕТ — ЭТО ИМЯ ПЕРВЫМ ДОМИКАМ, ТАК И ОСТАЛОСЬ. ХОТЯ С ТОЙ ПОРЫ СИЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ПРОИЗОШЛИ. И В ХОЗЯЙСТВЕ, И В ЖИЗНИ ЕГО РАБОЧИХ. МАЛО КТО ПОМНИТ, КАК БЫЛО РАНЬШЕ, МАЛО КТО СРАВНИТ. А СРАВНИВАТЬ ЕСТЬ ЧЕГО.
ПОЧТИ СОРОК ЛЕТ ХОДИТ ПО УЛИЦАМ СЕЛА СТАРЫЙ УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ ВАЛЕРИАН ФЕДОРОВИЧ ДУВАКИН. ОН СТАРШЕ СОВХОЗА, ДА И СЕЛА, НА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ. ЗНАЧИТ, ЗНАЕТ, КАК БЫЛО, ВИДИТ, КАК СТАЛО. ТОЛЬКО НА ПЯТЬ ВОЕННЫХ ЛЕТ ПОКИДАЛ УЧИТЕЛЬ СВОЮ ШКОЛУ, СВОЙ ПОСЕЛОК. ВЕРНУЛСЯ, КАК И УШЕЛ, РЯДОВЫМ, С РАНЕНИЯМИ И МЕДАЛЬЮ «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ». ПОТОМ ЗА ЛЮБОВЬ К СВОЕЙ ПРОФЕССИИ, К СВОЕМУ СЕЛУ НАГРАЖДЕН ОРДЕНОМ «ЗНАК ПОЧЕТА», МЕДАЛЯМИ «ЗА ТРУДОВУЮ ДОБЛЕСТЬ», «ЗА ТРУДОВОЕ ОТЛИЧИЕ», ЗНАЧКОМ «ОТЛИЧНИК НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ».
ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ ДУВАКИНУ, А ВСЕ ЛЮБОПЫТНО ЕМУ, КАК НА ГЛАЗАХ МЕНЯЕТСЯ СОВХОЗ. И ХОЧЕТСЯ РАССКАЗАТЬ ТЕМ, КТО СЕГОДНЯ ТОЛЬКО АЗБУКУ УЧИТ, ИСТОРИЮ СВОЕГО СОВХОЗА, ЧТОБЫ ПОЛЮБИЛИ ОНИ ЭТУ ЗЕМЛЮ ЩЕДРЫХ НА ТРУД, НА РАДОСТЬ И ДРУЖБУ ЛЮДЕЙ.
1.
— Около сорока лет хожу я по коротким улочкам своего поселка, каждому встречному говоря это простое и нужное, всеобъемлющее и объединяющее «здравствуйте» — здоровейте, живите долго-долго. И все желают тебе того же. И чувствуешь себя в большой дружной семье, где каждый желает друг другу только хорошего. Здравствуйте — здоровейте, живите долго-долго на этой прекрасной, твоей собственной земле, которой только ты хозяин и которая ждет, чтобы ты сделал ее еще прекрасней. Она расцветает от твоей любви, как расцветает невеста от ласки любимого…
В. Ф. Дувакин, учитель
Я люблю этот поселок, я прикипел к нему сердцем. Здесь почти каждого я знаю с босоногой поры, знаю, кто на какой парте сидел. Те, кто ежедневно при встрече говорят мне «здравствуйте». Я люблю свой поселок всегда. И в пору, когда подтаявшим сахаром осядет снег и воздух звенит от грачиной хлопотни, закидывающей черные шапки гнезд на прозрачные еще тополиные ветви. И в пору, когда, отогревшись под солнцем, млеет вокруг земля и, как над костром, дрожит над ней марево. И, надышавшись весны, чихнет оглушительно впервые трактор, потом затараторит часто и радостно и побежит в поле, чтобы рассыпать по жирным бороздам зачатки колосковой жизни. И в пору, когда на раннезорье малахитом отливают поля, и кружится над улицами пушистый тополиный снег. И в меднозвонкую пору падающих под стрекот комбайна колосьев. И в снежнохрустящую полудремотную зимнюю стынь…
Каждый день я иду одной и той же дорогой и каждый день говорю: «Здравствуй, земля моих людей. Цвети долго-долго…» Я приветствую людей и вижу за их делами судьбу поселка, судьбу совхоза. Я расскажу о людях. Тех, кто был, и тех, кто есть. И вы увидите мой поселок и поймете, что его нельзя не любить…
Я пройду коридором времени, как в классы, заглядывая в отдельные года, чтобы ярче высветился сегодняшний день совхоза…
2.
Сколько их прошло передо мной за эти десятки лет: наивных, лукавых, озорных, не по-детски серьезных, любознательных. С каждым годом в чем-то менявшихся. От детских шалостей, подергиваний за косички, коротких, но горячих ребячьих драк до взрослой задумчивости, осмысливания жизни, поисков своего места в ней. Мне нравится смотреть на эти лица, когда они внимательно слушают рассказ о дальних странах, и в глазах — мечта о путешествиях.
Но больше мне нравится рассказывать о родном крае, о своем совхозе. Мне хочется, чтобы они полюбили его и… не уезжали, не разлетались, как птенцы из гнезда. Ибо с любви к березке под окном отчего дома, с любви к звонкоколосьему шуму полей, с любви к сказке синего бора за околицей начинается та большая любовь, которая заставляет до последнего вздоха защищать эту русскую красоту.
Часто в солнцелучистую пору нам становится классом раздольная ширь полей. И тихий звон колосьев помогает вести урок, будит в памяти далекие были. Были «большевистских весен», энтузиазма сельскохозяйственного строительства, радостных успехов и горьких потерь.
3.
Это был тридцатый год. Время больших перемен в промышленности и сельском хозяйстве. Уралмаш… Днепрогэс… Коллективизация… Слияние мелких коммун в крупные колхозы и совхозы. В октябре 1930 года по решению правительства на территориях Шатровского и Исетского районов был создан наш совхоз «Коммунар», по тому времени самое крупное хозяйство в Уральской области. Его задачи — освоение целинных и залежных земель в юго-западной части Сибири. И главное — показать крестьянству преимущества ведения крупного хозяйства с применением тракторов, сельскохозяйственной техники, минеральных удобрений, севооборотов. Показать образец организации труда и, наконец, дать стране как можно больше хлеба.
Было решение правительства, была земля, было несколько домиков и сараев, приспособленных под мастерские. И… было недоверие крестьянства к машине, к коллективному труду, и злобное шипение кулаков, присмиревших, но не смирившихся после подавления памятного зверино-жестокого кулацко-эсеровского мятежа. И появлялись в газетах такие сообщения:
«Ишимскому окружному комитету КСМ, копия: редакции газеты «Серп и молот» и «На смену!»
СООБЩЕНИЕ
В ночь на 2 июля в Растягаевской коммуне «Новый путь» на комсомольца Дьякова Петра, работавшего на тракторе в поле, налетела шайка бандитов и произвела покушение с целью убийства. Дьякова раздели, облили керосином и подожгли. Бандиты скрылись. Через полтора часа Дьяков очнулся и перешел двести саженей к ребятам той же коммуны. Они сообщили о случившемся в район. Через некоторое время преступники были задержаны. Ламенская районная организация требует применить высшую меру наказания к покушавшимся на комсомольца Дьякова, связанного с работой по социалистическому строительству в деревне.
Бюро РК КОМ… 8/VII 1929 г.»
Громкие процессы, суды, высшие меры наказания. То тут, то там слышно: «Подожгли, убили».
Просторы совхоза «Коммунар» когда-то тоже поливались батрацким потом. Сейчас земля стала общей. Но затаили злобу те, кто когда-то хозяйничал на ней. Спокойные днем, волками уходили в ночь со спичками да обрезами кулацкие недобитки, и вспыхивали стога сена, горели скотные дворы. Последней злобой исходили кулаки, последней…
4.
Первый директор совхоза Владимир Иванович Клиновский ходил постоянно с зорькой на уставших веках — спать приходилось всего несколько часов в сутки, а то и в двое. Сухой, поджарый, в сдвинутой на затылок кепке, он успевал бывать и тут, и там. Пришли первые станки. Как их ставить, куда, как на них работать? Расставили, подключили к электростанции. Пожалуй, каждый проводок перещупал директор своими руками — первые-то рабочие больше за плуг да за топор привыкли держаться.
Сгрудились вокруг директора вчерашние крестьяне, сегодня — рабочие совхоза Степан Мелентьев, Сергей Некрасов, Матрена Сергеева, Иван Бастриков, Клим Мамонтов, Наум Вешкурцев, Константин Налобин, Федор Зыбин, Петр Сивков, Иван Ярославцев, Петр Вешкурцев, Михаил Четверкин, Василий Тоболкин, Кирилл Худяков, Афонасий Ханжин и другие, чьи имена должны знать молодые рабочие, имена тех, кто на своих плечах поднимал совхоз.
Засучил рукава директор, торжественно посмотрел на всех, улыбнулся.
— А у нас на Путиловском это делается так…
И зажужжал шмелем станок, в кудри пошла виться синяя стружка. Вытер тыльной стороной ладони пот со лба, кивнул Константину Налобину, стоявшему рядом.
— Давай попробуй…
Неумелыми руками вставил Константин болванку.
— Ты вот так, вот так, — помогает директор. Гудит станок.
Установили пилораму.
— А по-нашему, по-путиловски, это так делается, — улыбается Клиновский, показывая Василию Тоболкину, как резать доски.
— Эх, раньше бы в хозяйстве такую машину, миллионером бы стал, — шутит Тоболкин. — Доска-то каждому двору позарез.
— Один навряд ли, а вместе — будем миллионерами, — серьезно отвечает директор.
Приходили мужики из соседнего села Шорохово, зажав бороды в кулаки, смотрели, как налаживает путиловский рабочий новое хозяйство. Качали головами, кто недоверчиво, кто злобно. Дали же имя селу — Шорохово. Жили там мужики негромко, но крепко, с большой хозяйской ухваткой. Понемногу прижимали батраков к ногтю, богатели. Но с Советской властью жили в мире, не кричали, а все-таки… шорох был.
Сколько было радости, когда первый трактор пришел! Колесный, не виданная до этого времени в селе машина.
— Это сколько же он лошадей заменит? — любопытствовали.
— Да уж пятнадцать-двадцать заменит, — отвечает директор.
— Гы-ы, — недоверчиво.
Сидит за рулем Иван Ярославцев. Так важно, наверно, и царь на троне не сидел. Флаги вынесли. В то время событие столь же торжественное, как, допустим, нынче пуск Братской ГЭС.
— Ну, трогай! — Клиновский махнул.
И застрекотал кузнечиком трактор, и побежал по дороге, а за ним, бегом, бегом, мужики, бабы, ребятишки.
— Даешь советских железных коней!
И сзади сумрачное:
— Чему радуетесь, вахлаки. Земля керосином провоняет, родить не будет. Им, керосином-то, клопов морить только. С голоду опухнете…
— Не пугай, батя, — открывает белозубую улыбку агроном Сергей Новиков, — тринадцать лет уже Советской власти, пора поумнеть.
— А нам пужать нечего, — собеседник в бороду роняет. — Землю-кормилицу у мужика отняли да теперь рожаемости хотите лишить… Не простит землица… Крестьянство вам это не простит… Слыхал, поди, как с теми, кто на антихристовых машинах землю уродует, поступили землицыны защитники… Смотри, Сергей, сын Васильев, как бы и у вас такого не случилось…
У Сергея только желваки по каленым скулам катнутся, тряхнет кудрями.
— Ушла землица из-под рук, вот и злобствуют, гады. Ничего, в двадцатом не испугались, в тридцатом и подавно…
Был агроном молодой, пружинистый. И все носился по полям на таратайке, все планировал, где что посеять, как и где больше урожай собрать. Допоздна в конторе огонек светился, агроном с директором над картой головы склонили, прикидывают, как лучше рабочие руки по полям распределить.
К первой посевной готовились как к большому празднику. Трактора подготовили, плуги. Кузнецы Федор Зыбин и Петр Сивков целыми днями из кузни не выходили. То бороны правили, то на телеги обручи обували, то еще чего.
Май подходил, на тополях уже грачи захлопали, небо прозрачно-синим стало. С утра Первого мая в клуб народ собрался. Начальник политического отдела совхоза собирался делать доклад. Любили слушать его рабочие совхоза. Богатой жизни человек, член партии с 1917 года. Был он комиссаром полка 29-й дивизии, что Сибирь от «верховного правителя» — Колчака освобождала.
В годы становления Советской власти работал заместителем Ялуторовского уездного ревкома. Потом — председателем Курганского уездного исполкома. Избирался на Пятый Всероссийский и Первый Всесоюзный съезды Советов.
И на Пятом Всероссийском вблизи видел Владимира Ильича Ленина, слушал его доклад и заключительное слово. И с настойчивостью коммуниста нес это слово народу. Вот и сегодня, Первого мая, собрались коммунарцы на торжественный доклад.
Но распахнулась неожиданно дверь.
— Беда! Электростанцию разбили!
Пока собирались рабочие торжественно отметить свой праздник, вломились пьяные подкулачники в помещение электростанции— сердце всех ремонтных мастерских, без которых перестают работать станки, понуро встанут сломавшиеся трактора. Поломано все, что можно сломать: электроприборы, мотор, разорваны провода.
Но доклад все-таки состоялся. Правда, короткий.
— Товарищи, гидра контрреволюции еще жива, — сказал, подняв сжатый кулак, Фарафонов. — Кулацкие элементы пытаются остановить неотвратимый процесс развития советского сельского хозяйства. Это никому не удастся. Бандиты будут пойманы и наказаны. А наш долг ответить на эту провокационную вылазку сплоченным трудом.
И все взялись за ремонт электростанции. Пять дней совхоз был без электроэнергии.
На шестой снова загудели станки.
Клубилось над землею знойное марево. Отдохнув под снежным одеялом, вдоволь напившись талой хрустальной воды, ждала она плуга, ждала зерна, чтобы отдать свои силы зеленым росткам.
Гудят в поле трактора. Посевная. То ли от щедрого солнца, то ли от забот черны и впалы лица агронома, директора, начальника политотдела. Так же и у тех, кто работает в поле. Посевная — торжественная, радостная крестьянская пора. Тогда, кажется, сливаешься с землей, чувствуешь ее каждый вздох.
5.
Огрубели па тополях листья. Под теплыми дождями малахитовым ковром укрылась земля. А потом уже по пояс поднялись хлеба, переходили от изумрудного цвета на янтарь. До горизонта глаз кинь — хлеба, хлеба, крестьянская радость и забота.
Мы часто приходили с учениками сюда в летние походы по своему краю. И останавливаемся здесь, вот у этой впадинки, и под звон колосьев кажется, что подъедет сейчас таратайка, спрыгнет пружинисто и весело улыбнется агроном Сергей Васильевич Новиков, первый агроном совхоза. Вздохнет, широко распахнет руки, прижмет к груди спелые колосья и с замиранием прошепчет: «Хороши хлеба».
Его нашли здесь, вот у этой ложбинки третьего отделения, лежавшего в крови, с зажатыми в руке колосками.
Веселый да кудрявый был Сергей, плясун да певун — заноза сердцу девичьему. И не одна алым маком вспыхивала при его белозубой улыбке, не одна мечтала с ним под березкины тихие песни зорю встретить. Только была у агронома одна забота — крупнейшее в области хозяйство на ноги поставить, урожай отменный собрать. Не выделял пока он никого из коммунаровских тугих девчат. Все по полям мотался. Только и вернется, когда на купол неба темно-синее покрывало ночи гвоздями звезд прибито. Коль в клубе еще свет горит, зайдет, мигнет гармонисту: «Жарь-ка шибче!» Да пойдет соколом по кругу, вызывая на плясовое единоборство красавиц.
И уж одна устанет, другая, а он все летает, с дробью да переплясом. А уж когда и гармонист онемевшие пальцы опустит, остановится, скажет: «Ну, вот и отдохнул. А то умаялся целый день в таратайке сидеть».
А чаще его голос то на складе, то у амбаров слышался.
— Ну что тебе, дня не хватило отдохнуть? Опять спишь. Не дядино, свое охраняешь… Народное…
Это по-доброму.
Но звучали в его голосе и злые нотки.
— Сам пьянствуешь и других на то подбиваешь? Знаешь, как это называется? Саботаж. А с саботажниками у нас разговор короткий. Не хочешь здесь поле пахать, хлеб собирать, Сибирь большая, место найдется…
— А ты не пужай… Власть у нас народная. А мы кто есть? Трудовой народ. Сами власть. У нас нынче душа отдыха требует. И ты нас не замай, начальник…
— Замаю, — постальиев взглядом, обещал Новиков. — Саботировать не позволю… Не исправишься, судить будем. Народным судом.
И уходил, чувствуя На спине злобно-колючие взгляды.
Милиционер Зеленин нашел его здесь, вот у этой ложбинки, лежавшего в крови, с зажатыми в руке колосками. Иван Алексеевич Фарафонов, наш начальник политотдела, осторожно разжал руку у Новикова, взял колоски и только мог протолкнуть сквозь горький комок в горле: «Вот оно, значит, как получается. Лучших людей, гады…» И, видевший много смертей, вытер слезу закаленный боец, коммунист. Бережно собрал зерна с колосков, что перед смертью зажал Сергей в руке. Хранил их и по следующей весне разбросал по полю, чтобы шумели новые колосья в память о молодом агрономе. Может, и сегодня потомки тех колосков кустятся на совхозных полях. В честь Сергея назван поселок в отделении— Новиковский. Память остается в делах. Их продолжают другие, подняв выпавшее из рук знамя…
6.
Прошло восемь лет. Восемь лет борьбы за становление хозяйства. Получили свое саботажники и подкулачники. Совхоз стал работать более ритмично. Уже как-то вырисовалось лицо поселка. Кадровые рабочие и специалисты получили квартиры.
Уехал на работу в Омский обком КПСС начальник политотдела Иван Алексеевич Фарафонов. Но остались организованные им во всех отделениях политические и технические кружки. Рабочие настойчиво обогащались знаниями марксизма-ленинизма и повышали свою квалификацию. Ушли в прошлое серпы и косы с грабельками, которые широко применялись на первых порах рядом с тракторами и комбайнами: неопытность механизаторских кадров часто приводила к авариям и простоям машин.
Трудные годы войны сказались на темпах развития совхоза. Было трудно стране, было трудно и коммунарцам. Ушли на фронт отцы и старшие братья. За рычаги тракторов, за штурвалы комбайнов сели женщины и подростки.
Стоит посреди села обелиск в память односельчан, не вернувшихся с фронта. Постоянно лежат у его подножия цветы.
Память остается в делах. Их продолжают другие. К своему сорокалетию совхоз подошел как сложившееся многоотраслевое хозяйство. Наравне с земледелием бурно развиваются животноводство, птицеводство, садоводство, огородничество и пчеловодство. Значительно пополнился машинный парк совхоза современной сельскохозяйственной и транспортной техникой.
Ощутимо возросла механизация в трудоемких процессах совхозного производства. В растениеводстве полностью вытеснен ручной труд. Вся работа возложена на плечи машин.
По сравнению с довоенным, сороковым годом, количество электромоторов, используемых в хозяйстве, возросло в двадцать пять раз.
Люди заставляют работать станки и машины на повышенных скоростях, добиваясь при этом высоких качественных показателей. Люди учатся жить и работать по-коммунистически. Сегодня в «Коммунаре» около ста пятидесяти ударников коммунистического труда.
«…Наше сельское хозяйство в целом и его важнейшие отрасли не топтались на месте. Сельскохозяйственное производство, а вместе с ним уровень жизни тружеников села в эти годы неуклонно росли…» — сказал в своем докладе на июльском Пленуме Леонид Ильич Брежнев.
И нам ли, старым коммунарцам, не видно этого!
Дорогой памяти я прошел улочками старого поселка, видел тех, кто первыми начал делать эту землю красивой и богатой. Сегодня я иду до школы поселком городского типа. Зрением памяти я вижу бараки, избушки, сараи.
Глазами я вижу большой клуб в центре поселка, рядом — двухэтажное каменное здание детского комбината, двухэтажное административное здание. Вверху — контора совхоза. В нижнем этаже — столовая. Недалеко— аптека, школа. Двухэтажный шестнадцатиквартирный дом, в котором живут учителя, специалисты и рабочие совхоза — агроном первого отделения В. Зобнин, зоотехник Л. Леонова, ветврач Д. Мейстер, шофер Ф. Вешкурцев, электрик П. Вешкурцев, инженер В. Томилов. А рядом — еще такой же дом и крупный магазин.
Я иду улицами нового поселка и встречаю тех, кто, приняв эстафету первых коммунарцев, сделал совхоз таким, какой он есть.
7.
Сначала поля ежились желтой стерней, а потом, после того как поползали по тому колючему ковру трактора, зачернели, туско отблескивая после мелкого осеннего дождя. Уборка кончилась. Подняли зябь. А потом подвели итоги. Я помню тот день, когда Петру Шишову, как лучшему комбайнеру совхоза и района, директор Анатолий Максимович Телегин вручил именные золотые часы. Зал грохотал аплодисментами, а ему, наверно, снова чудился рокот мотора и виделись не лампочки, а медный отблеск колосьев. Тогда за осень он убрал девятьсот гектаров зерновых. Видать, каждому земля свою любовь прививает. Один не может жить без сада, другой — без поля. Без его колоскового шума. Без той гордости, что ты — представитель наиглавнейшей на земле профессии, хлебороб. Ведь не зря же эмблемой могущества нашего стал серп и молот.
Может, эта гордость и дает силы Петру, когда приходится политый потом хлеб убирать в непогодь, днем при солнце и ночью — помогая светом фар. Чтобы ни один колосок, ни одна зернинка не остались в поле.
Всякому земля свою любовь прививает. Петр после демобилизации из армии долго не раздумывал, куда податься. Одному — романтика строек, другому — романтика полей.
А наши нивы, как поется в песне, глазом не окинешь. Выбирай на вкус любое хозяйство. Петр приехал в «Коммунар». Еще и потому, что у нас есть училище механизации, а у него мечта — стать механизатором.
— Профессия? — коротко спросил директор солдата, когда тот зашел поговорить насчет работы.
— Профессии нет, желание иметь ее — есть, — ответил Петр.
— Пойдешь разнорабочим? — спросил директор.
— Пойду.
Разнорабочий в совхозе то там, то здесь работает. А Петру машина нужна была. Чтобы чувствовать, как от своей силы дрожит она под тобой и кланяются тебе колосья.
В наше время мечта легко сбывается. Было бы желание. А научить — любому делу научат. Хотел Петр стать комбайнером. Что ж, училище рядом. Наше, коммунаровское. Он и окончил его с отличием, получив удостоверение тракториста-комбайнера.
В первый свой комбайнеровский сезон убрал пятьсот гектаров пшеницы. Во второй — шестьсот. Это была его победа, радость и гордость.
Но…сельское хозяйство наше на одном месте не топчется. Пришли новые комбайны, с гидравлической системой. Уж как Петр вокруг ходил, дотошно во все детали вникал, а все-таки решил: без солидной переподготовки на эту машину лучше не садиться — опозоришься. А это кому хочется перед односельчанами неумелым казаться?
Синими вечерами, кто проходил возле дома Петра Шишова, видел: сидит комбайнер над книгой, листает страницу за страницей. А когда зеленые звезды идут на убыль, усталость берет свое. И бывало, на минуту сомкнув глаза, прильнет щекой к страницам и… поднимает голову, когда уже зорька облака в розовое окрасит.
А добился-таки своего — получил аттестацию механизатора-комбайнера первого класса. И сейчас сам учит других дорогому сердцу делу. За уборку — на девятистах гектарах хлеб убирает. Полновесна его доля в общенародном калаче. И все, кто приезжает к нам, могут видеть портрет Петра Шишова на Доске почета. А тому, кто поближе познакомится, он может и юбилейную Ленинскую медаль показать и медаль «За трудовую доблесть».
Заслуженные медали. За доблесть в работе без сна и отдыха, когда требуется до последней зернинки подаренный землей урожай собрать. Как без рубля нет миллиона, так без той граммовой зернинки нет тонны — не полны закрома.
Горд Петр Васильевич наградой, горд почетом народным. Но скромен, знает — все это за вчерашний день. А что ты сделаешь завтра? Какой вклад внесешь в общенародное дело? Чем ответишь на призыв июльского Пленума: «Больше государству продукции сельского хозяйства!» Дома сегодня Петра не застанешь. Он в поле, где густой стеной стоят хлеба. С последней рассветной звездочкой до яркой вечерней. Отвечает на все вопросы ломкой усталостью в теле после рабочего дня, тоннами полновесного зерна…
8.
Всякому земля свою любовь прививает. В большой благодарности поля и трактористу Кукушкинского отделения Петру Швецову. Он к славе лучшего тракториста совхоза нелегким путем шел. Еще до войны, подростком, в поле за плугом ходил, бороноволочил — заготовлял сено. Работа была — пот глаза выедает. Домой придет, по костям как стадо прошлось, наспех кинет что на зубок и — спать. II во сне не речка да березки, как по подростковому времени надо бы, не бабки да лапта, а все перед глазами земля из-под плуга выворачивается. С тем просыпался да снова в поле. В семье чуть не за главного кормильца был. Это весной, летом и осенью.
П. Швецов, механизатор
А потом и во все последующие зимы пришлось. Война… Тут кто хоть немного в силе — становись заместо отца или брата. К машинам Петра пока не допускали — мал. На лошадях управлялся. Только в конце войны стал работать помощником комбайнера. Вот тут-то пробудилась в Петре Швецове механизаторская жилка. Да и понял: нужна твердая профессия, комиссией заверенная. Окончил механизаторские курсы.
Опыт потом пришел. А в первое время частенько приходилось с трактором в борозде ночевать. Но уж до всего доходил сам. Что не знает, в учебник заглянет. В кружок технической учебы записался. Со временем, как говорится, с закрытыми глазами мог поломку найти и устранить.
Ежегодно его выработка в пересчете на мягкую пахоту составляет 1100 гектаров.
Только это Петру не предел. Он думает, что к этому еще гектаров триста-четыреста прибросить можно.
Июльский Пленум нас куда нацеливает? На постоянное увеличение продуктов животноводства. А здесь что важно? Корма.
Петр Швецов кукурузное поле обрабатывает. И ежегодно добивается, что урожай зеленой массы с гектара не менее трехсот центнеров получается. Конечно, тут и уход за всходами, прополка и прочее. Но земля-то не за это его высоким урожаем одаривает. Хотя, конечно, всходы лелеять — дело тоже первостепенной важности. А тут вот еще что. Механизаторская жилка заставляет Швецова не только до последней детальки машины знать, но задумываться, а нельзя ли что новое сделать. Все трудности при внесении химических удобрений и подкормке растений он на себе постиг — сам за кукурузным участком ухаживает. А нельзя ли тут механизацию применить?
Поздними вечерами, когда разрабатывал чертежи узлов будущей машины, жена просила:
— Ложись спать, уже и петухи пропели. Утром на работе глаз не раскроешь.
Молчал. Грозила.
— Ложись, а то свет выключу…
— Да не мешай ты, — взмаливался. — Дай человеку душу радостью наполнить, доброе дело сделать.
Днем выбирал свободную минутку, урывал от обеда, бежал в ремонтную мастерскую, изготавливал детальку по своим чертежам.
Друзья подшучивали незлобиво.
— Не иначе, Петр, как ракетный двигатель на трактор хочешь приспособить. Чтобы за пять минут поле вспахать, за десять — засеять. Только на Луну не взлети— там, говорят, почва неплодородная. Пыль, а дождей нет.
— Газеты надо читать, неуч, — другой, подтрунивая, вмешивается. — Фотографии Луны не видел? Есть там море Дождей.
— Ну, если есть, то ладно, — первый шутя соглашается. — Значит наш колосок и на Луне будет. А первым лунным трактористом опять же наш сосед — Петр Швецов. — Интересуется: — Ты как, Петя, один полетишь или жену прихватишь, чтобы не скучно на Землю глядеть было?
— Не мешали бы, — Петр говорит. — Для вас же стараюсь.
— Нет, ты уж уволь. Нам пока и на Земле дело есть, — смеялись, отходя.
Собрал ведь умелец машину, какую и на заводах не выпускают. Опробовать стали — аж вспотел от волнения, рубаха к лопаткам прилипла.
Но все получилось здорово. Машина так аккуратно разбрасывала удобрения, так бережно и ровно, что все ахнули.
— Вот тебе и ракетный двигатель. И впрямь для нас большое дело сделал. Спасибо, Петр Фролович.
А он только улыбался радостно. Сейчас машина Петра Швецова используется на полях совхоза при внесении минеральных удобрений. За то ему земля на урожай щедра, а люди — на уважение. По достоинству его труд оценен. Есть у него и именные часы, есть и правительственные награды: медали «За освоение целинных земель» и «За доблестный труд», два значка «Отличник социалистического соревнования». А сколько Почетных грамот. За Петром и его товарищи тянутся.
К примеру, Виктор Дроздев за год выполняет два плана, тракторист Александр Зыков — даже три. Вот в каких надежных руках земля, эстафета первых коммунарцев.
9.
Поле, русское поле… Ты — жизнь крестьянина. И о какой бы профессии на селе ни говорил, все касается тебя, поле… Ты с урожаем — значит, вырастут новые дома, клубы, мастерские, коровники. Ты работаешь на всех, и все — на тебя. Если рассказал о трактористах и комбайнерах, как обойти тех, кто следит за «здоровьем» этих машин, о рабочих механических мастерских? Расскажешь о них, нельзя забывать о шоферах. А зачем оставлять в обиде животноводов, птичниц?
Ведь и к ним партия решениями июльского Пленума обращается: «Все силы — на увеличение производства продуктов сельского хозяйства». Они и отдают свои силы. И заслужили доброго слова.
Если вы зайдете в наши механические мастерские, то вам сразу придет сравнение с заводским цехом. Так оно и есть. Новые станки стоят в ряд. Не в сравнение с теми, на которых первый директор «Коммунара», путиловский рабочий Владимир Иванович Клиновский, крестьян стружку пускать обучал.
Мастерские — хозяйство механика первого отделения Валентина Борисовича Плоскова. Он нашенский, коммунаровский.
Помню, как он в первый класс пришел, как седьмой заканчивал. Вместе с ребятами ходил в походы и, конечно, на те поля, где нашли после той горькой ночи всеми любимого агронома Сергея Новикова, зажавшего в кулаке последний дар земли — колоски золотые. Может, с той поры полюбил чисто по-крестьянски трудовой и светлой любовью землю Валентин Плосков. После семилетки учился в нашем профессионально-техническом училище, из которого вышел с профессией тракториста. И четыре года сеял, пахал, убирал урожай.
Г. Плоское, лучший тракторист совхоза
Потом — армия. И снова, вернувшись, сел за штурвал трактора. Был кукурузоводом. Кто его знает, может, слово волшебное у Валентина есть, что дарила его земля самым щедрым урожаем кукурузы. Только, пожалуй, не в слове дело. Коммунисту волшебством заниматься не к лицу. А если без шуток, то, видно, дело в той большой любви к земле, когда каждую ее просьбу знаешь и стараешься удовлетворить. На такую заботу и земля отзывчива. Большим урожаем платит. Потому-то несколько лет держал Валентин первенство в совхозе по выращиванию высоких урожаев зеленой массы.
Стеной стояла на его участке кукуруза. В два человеческих роста. Зайдешь подальше в поле, ненароком и заблудиться можно — джунгли.
Валентину полученных в училище знаний маловато было. Хотел он до тонкости секреты земледельца знать. А по нынешнему времени — это и знание машин. Заочно Ишимский сельскохозяйственный техникум закончил, и сейчас, как дипломированому специалисту, ему руководство отделением доверили. Растут люди, идут годы.
Только по своим бывшим ученикам и замечаю, как время летит. Да по путешествию в прошлое. Только вот что. Времени не замечаешь, когда от завтрашнего дня постоянно нового, радостного ждешь. И не жалеешь, а подгоняешь его, время.
Подгоняешь трудом, чтобы завтрашний день скорее наступил. Таких нетерпеливых у нас много. Взять Павла Осиповича Вешкурцева. Его в совхозе зовут «наш Левша». И не зря — он и в самом деле, если бы потребовалось, блоху подковать смог. Короче, на все руки мастер. Это умение у него еще с детства. Парень был любопытный, глазастый да смышленый. Бывало, идет по селу заезжий мастер: «А вот кому чугунки-котелки латать-клеить, ведра клепать-лудить, блеск наводить!»
Павел следом идет. Как проезжий мастер свои инструменты разложит, за работу примется, он уж тут сопит-глазеет.
— Учись, учись, паренек, — мастер приговаривает. — При таком деле завсегда с деньгой будешь. Только дома — при таком образе жизни зажидаются, да наше дело такое — лудить-паять — брюху радость добывать. Так-то, ершистый.
Уйдет мастер в другое село, а Павлик над какой-нибудь железкой корпит, пытается полезную вещь сделать.
А нет мастеров по железу, опять же наблюдает-схватывает, как сосед топором играет, сарай строит. Словом, ему работа — как, допустим, другому пареньку кино. Смотрит, смекает, к себе примеряет. Так что когда на самостоятельную дорогу вышел, уже многое умел и по железу, и по строительству.
Токарный станок быстро освоил. Обращался с ним, как, допустим, столяр с рубанком. Легко и просто. А сейчас такого станка нет, на котором бы Павел Осипович деталь не получил. Причем самого высокого качества.
Есть такие характеры: если все изо дня в день по-старому идет — и жизнь не в радость. Мозг сохнет. Таким все время что-то новое надо делать, свою работу совершенствовать. Павел Осипович к таким относится. Раньше он тракторные кольца обрабатывал на токарном станке. Так и эдак прикидывал — все долго. Как бы время укоротить? И нашел-таки выход. Пристроил на фрезерный станок быстросменную оправку — и запосверкивала горка колец у станка. Быстрее дело пошло, а главное — совхозу много дешевле.
В мастерской ведь как? Без народу почти и не бывает. Машинный парк в совхозе большой: то там, то здесь что-нибудь ремонта требует.
Заходит тракторист в мастерские, чертыхается.
— Загорай теперь до морковкина заговенья…
— Чего это тебя так разбирает? — Павел Осипович любопытствует.
— Коленчатый вал сносился. А его в совхозе где найдешь? Тот жалуется. Пошутит тоскливо: — С другого трактора снять, так по хребту получишь. А что делать?
— А ты сними, только со своего, — Павел Осипович советует. — Посмотрим, что сделать можно.
И поможет ведь. По его инициативе сейчас в мастерских реставрируются детали к задней подвеске автомобилей, коленчатые валы, каретки и кольца к тракторам ДТ-54.
Сейчас в этих запчастях совхозу нужды нет. А это большое дело, когда техника на ходу. В посевную да уборочную страду каждая минута простоя золотым зерном убыток несет.
Отработает день Павел Осипович, а та стремлинка — все больше о своем деле знать — за технические журналы его браться заставляет. А так как он заведует еще и красным уголком, то и сочетает приятное с полезным. И читателей поджидает, и сам знаний набирается. А потом опять прикидывает, нельзя ли что у себя применить. В мастерских, пожалуй, много таких есть. Кто своим: трудом завтрашний день ближе делает, на Павла Осиповича равняясь? Это Александр Сивков, Тимофей Иванов, Агап Вешкурцев, Сергей Синявский, Петр Тупицын, Николай Алексеевский, Александр Коптяев. Это их заслуга, что свое сорокалетие 'совхоз встретил полным сбором земного подарка — хлеба. Техника была к сроку готова. И трактора, и автомобили.
10
.
На уроке я часто раздумываю, глядя на учеников: а кем вы будете, сегодняшние востроглазые мальчишки, застенчивые девчонки? Каждый, наверно, мечтает о космосе, о морях, о сцене. А мне хочется, чтобы вы смотрели ближе. Конечно, каждому учителю приятно, что его ученик полетел к звездам или покорил океан. И, читая газеты, подумать: «А ведь где-то у него частичка и моих знаний».
Но как мать не хочет отпускать своего ребенка из дому, мне хочется, чтобы мои ученики остались здесь, на вскормившей их земле. Как механик Валентин Плосков. Как многие другие. Что может быть интереснее и нужнее, чем делать отчий край богаче, красивей, делать землю нарядней, щедрее. Потому-то я каждый год вожу вас в походы по нашей коммунарской земле, на которой и сегодня колосятся потомки политых кровью колосков Сергея Новикова.
Хороших и нужных профессий много. Надо только любить дело, любить свое село. Как шофер Дмитрий Ефимович Нестеренко. Его тоже тянуло в дальние страны. Поигрывал Дмитрий топориком по плотницкому делу. Но все ему казалось невкусной работа, все поглядывал за горизонт. А туда на своих двоих — далеконько. Зато в век моторов — запросто.
После работы заходил в автогараж, приглядывался к автомобилям. Потом пошел на областные курсы шоферов и… повидал дальние страны. Повидал землю… израненную, обугленную, горькой обидой обиженную. За что ты так меня, человек? Ведь я твоя кормилица! Шла война…
«Эх, дорожка фронтовая! Не страшна нам бомбежка любая!» Это в песне. А на самом деле бомбежка страшна. В землю закапываешься. Но в атаку встаешь. Потому что надо!
д. Е. Нестеренко, шофер
И подвозить снаряды на передовую страшно. Но надо! Таких, чтобы не боялись за свою жизнь, наверно, нет. Но есть люди, подчиняющие свою волю необходимости. Делающие всё, отдающие жизнь, если это надо, необходимо для жизни твоих дорогих, для расцвета отчего края. Вот что такое надо!
И автомашина Дмитрия Нестеренко петляла между воронками, убегала от бомб и снарядов, но всегда вовремя подвозила боеприпасы бойцам. И так почти по всей Восточной Европе проехал солдат, прикрепляя к вылинявшей, просоленной гимнастерке медали «За боевые заслуги», «За взятие Вены», «За победу над Германией».
И столько руин повидал шофер, столько морщин на лице земли, что осталось одно чувство — постоянно видеть ее мирной и щедрой, красивой и доброй на урожай, и нет большего счастья. Чувствовать себя нужным земле, отчему дому — что может быть необходимее в жизни?
Машина Дмитрия Нестеренко и сегодня спешит. Ведь сейчас сельское хозяйство для страны — та же передовая. Тот же фронт, только фронт мирный, радостный, но требующий столько же напряжения, столько же пота, как и война.
И сегодня спешит машина Нестеренко: с зерном, мясом, удобрениями, лесом, строительными материалами, запасными частями, дровами, углем.
Машина не знает простоя. Потому что с фронта принес привычку Дмитрий, как солдат оружие, держать ее всегда в исправности, ухаживать, как за самым близким существом.
И за геройство на этом, мирном, фронте добавилось наград на груди шофера: медаль «За освоение целинных земель» и орден «Знак Почета».
Спешит машина Нестеренко. Его годовая выработка— около 183 000 тонно-километров. За последние три года — семь годовых норм. Он — почетный рабочий совхоза. Что может быть выше, чем почет народа?
А кем вы будете, сегодняшние востроглазые мальчишки, застенчивые девчонки?
11.
Я хочу, чтобы вы походили на своих матерей.
Таких, как наша доярка Лидия Тимофеевна Кряжева. На уроках труда девчата идут на ферму. Одни сразу берутся за электродоильные аппараты, помогают их мыть, готовить к дойке и сами стараются приладить к соскам. Другие стоят в стороне. Им неинтересно. Я расскажу о Лидии Кряжевой.
Своя слава-звездочка не у каждого есть. Потому что всходит она над теми, кто свое единственное дело нашел. Единственное и нужное для себя, для людей.
Л. Т. Кряжева, доярка
И тут никакие трудности не помеха. Двадцать два года ходит одной тропкой Лидия на ферму. Сначала голенастой девчонкой, потом стройной девушкой, сейчас — мать Шестерых детей. Двадцать два года — одной из труднейших работ в хозяйстве. Это ли не подвиг? Подвиг не минутной вспышки, а долгого ровного горения. Вот от него-то и сияет слава-звездочка.
Ведь было такое. Не современные бетонные коровники стояли, а из бревнышек, построенных еще первыми коммунарцами, и дойка вручную, когда к концу работы кулаков не чувствуешь, и корма раздавать— сама, за коровами убирать — сама, телят принимать — сама. Еще и звезды во все небо полыхают, и луна на полдороге, бежит Лидия на ферму.
Корма раздала — доить надо. Подоила — за вилы да лопату берись. Убралась — воду по поилкам разноси. А там, глядишь, снова время к дойке. До того уморится девчонка, прикорнет где-нибудь в уголке и заснет.
— Да брось ты эту ферму проклятую, — говорили ей, бывало, кто пожалостливей. — Это уж наше дело такое, к дому да сопливым ребятишкам привязаны. А ты девка ядреная. Город вон рядом. На завод иди.
— Вы бы лучше советом помогли, как больше от коров молока выманить. А что касаемо города, то если дома ничего из человека не вышло, так и на стороне толку мало будет, — Лидия в ответ.
— А и то правда, краше дома края нет, — те соглашаются. — А что должна запомнить: у коровы молочко на языке. С тем и работай. А за соски дергать наука нехитрая. Уже научилась.
«Научилась-то научилась, — думала Лидия. — Только надои все равно ниже, чем у других. Может, они секрет не хотят выдавать?»
— Сейчас-то вижу, — говорит Лидия Тимофеевна, — не было у баб секрета. Просто у меня самой сноровки не хватало.
А в то время озлилась. Ах, так? Докажу же? Гордость в девчонке сыграла. Да и слова, что в запальчивости сказала, крепко в памяти держала: «Если дома из человека ничего не вышло, то и на стороне толку мало будет».
За книжки взялась. Что вычитает, сразу же норовит на деле применить. С каждым месяцем в подойнике молока прибавлялось. Уже и старые доярки приглядываться начали: а что там Лидия удумала? А она по-простому. Сухую солому какой скотине жевать понравится? А она ее заизвесткует (из книжки вычитала). То сенцо запарит, отрубями разведет (тоже оттуда).
— Ты чего там колдуешь, Лидка? — доярки спрашивают.
— Сами же говорили, что у коровы молочко на языке, — Лидия отвечает. — Вот я и стараюсь, чтобы коровьему языку слаще было.
Так годы и шли. С синего рассвета до лунного вечера на ферме. Уже семья появилась, дети. А тропка все одна — дом да ферма.
— Не надоело? — кое-кто спрашивает, узнав, куда годы Лидия упрятала.
— А если люблю? — та отвечает. — Если другого дела мне не надо?
А ведь не сразу пришла любовь. Трудная была. Может, и думала: а не махнуть ли на самом деле в Тюмень? Что я, порченая, что ли? Да только билось в памяти: «Если дома из тебя ничего не вышло, то и на стороне толку мало будет».
А любовь потом пришла. От интереса к делу. Сегодня у меня лучше получилось, а если завтра вот так попробовать?
Любовь к работе приходит с утверждением себя в деле. Если человек скажет: «Могу и еще лучше. И сделаю», он уже с работой в одно целое слился. А если уж и пробовать не хочет дома, то пусть на стороне по душе поищет. Только правильно говорят: «Слаще домашнего хлеба куска не найдешь».
Совхоз по надоям постоянно плановые задания перевыполняет. В 1969 году на каждую корову по 2526 килограммов пришлось. А в группе Лидии Кряжевой — по 3500. Разрыв немалый. Потому что опыт, большой… она постоянно заставляет доярку искать все новое в своем деле. И грудятся около нее молодые.
— Тетя Лида, а вот это как делается?..
— Лидия Тимофеевна, а вот тут как?..
Что ж, расскажет и покажет. Не тратить же девчатам, как ей, двадцать лет на науку. Лишь бы только так же работу свою полюбили. Не побрезговали грязью… Хотя, какая сейчас грязь. Помещения добротные, без сырости. Уборка механизирована.
— Лидия Тимофеевна, а вот тут как?..
И расскажет, как заправский профессор в сельхозинституте.
— Значит, первое — по утрам подушку долго не дави. Известно дело, зоревые сны самые сладкие, да в нашей работе они недопустимы. Я к тому, чтобы коровы побольше ели, молока накапливали.
Подоила — вымечко помассируй, чтобы молочные железы в нормальное состояние пришли. А еще до этого, как аппарат отсоединила, не ленись руками поработать, последние капли молочка выцедить. Последнее молочко— самое жирное. До десяти процентов жирности доходит.
По зимнему времени корову обязательно на двор погулять выпускай, пусть по свежему воздуху походит, а ты последние крохи грязи подбери. Потому как от грязи да спертого воздуха у буренки обмен веществ понижается, она и на молоко не щедрится.
Ну, чем не лекция?
В том, что первое отделение среди других по надоям главенство держит, — немалая заслуга Лидии Тимофеевны.
И за труд благородный — почет ей, что полнит реки самого необходимого продукта, который сопровождает человека с первого дня до последнего.
Я хочу, чтобы вы были похожи на своих матерей. Каждому учителю приятно, если его воспитанник взлетел в космос. Но мне радостно, что Агриппина Нохрина, еще учась в школе, подолгу оставалась на ферме, где работали ее родители.
Придет в школу, соберет подруг и только разговоров:
— А механическая дойка — это вот что…
— Нет, вы как хотите, а я после школы никуда, здесь остаюсь…
— А что, девчата, если нам всем классом на ферму пойти, а?..
А. А. Нохрина, доярка
Кое-кто соглашался, а другие губы поджимали: фи, доярка с образованием. Предки еще понятно — четыре класса да пятый коридор. А нам, как говорится, молодым везде дорога…
Сникала Агриппина.
— Ну, как хотите. Только вы напрасно так. А дорога каждого там, где он всего нужнее. А мы здесь нужны.
— А жизнь как? Всю жизнь коровам хвосты крутить?
— Да ведь сами же писали сочинение по книге «Как закалялась сталь». Ведь помните же: «…жизнь… дается… один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…», — залпом выпаливала Агриппина запомнившиеся слова.
— Ну-у, то сочинение…
Все-таки после окончания некоторые на ферму пошли.
Любое дело душу любит. Агриппинин голосок то в том, то в этом конце фермы слышался.
И то и другое успевала делать. Она и по школьным посещениям многое на ферме схватила, работу доярки усвоила. А как группу приняла, будто еще в вечернюю школу поступила. Зарылась в книги по животноводству.
За год-другой машинной дойкой в совершенстве овладела. От каждой своей буренки за год 3000 килограммов молока получает. А в 1969 году к этой цифре еще полтысячи прибавила.
И благодарности ей, и Почетные грамоты, и денежные награды. А все это меньше, чем радость, которую она от работы, от профессии своей получает. С этой радостью только последняя награда равна — орден Трудового Красного Знамени. Вот так всходит слава-звездочка.
А где те подруги, недавние соученицы Агриппины, что при упоминании профессии доярки губы поджимали?
Я хочу, чтобы вы были похожи на своих матерей и сестер. И тех, кто знает, что первую цену себе человек должен дома проверить. «Не вышло дома ничего, и на стороне толку не будет».
12
.
За плечами тридцать пять лет работы с детьми. Тридцать пять лет наблюдений. Раздумий. Почему одни, как Агриппина Нохрина, зажигают свою звезду, и светит их слава-звездочка всем. Другие в тени прячутся. А ведь им тоже бы хотелось иметь свою сиянную, но где-то силы не туда ушли. Где-то свернула жизненная тропка на обочину. Нет ни умения, ни желания… Мне кажется, мы часто, хлебнув выпавшей на наше поколение тяжелой доли, чрезмерно щадим своих детей. «Нам тяжело пришлось, пусть они за нас отдохнут». И отдыхают. Ведь нельзя же считать учебу за тяжкий физический труд. И остаются холеными руки и равнодушной к труду душа. И теряется человек, оказавшись вдруг перед лицом самостоятельных решений, необходимостью не только зарабатывать на жизнь, но и доказать, что ты можешь еще и хорошо работать. Может, это и непедагогично, но я сторонник того, чтобы дети раньше познали вкус труда, вкус пота, цену хлеба. Такой человек, беря от людей, отдает втройне. И труд его большой наградой самому обращается.
М. И. Нохрина, телятница
Отец Ивана Дмитриевича Горяева был чабаном. Четырнадцать лет он пас отары в совхозе. С ним был и Иван. Работа сначала была парнишке в охотку, а потом— по большому нраву. Из подражания отцу превратилась в потребность. Именно тот труд, который узнал с детства. Он полюбил животноводство.
Но война — как она вмешалась в судьбы многих! На долгие годы отвлекла Ивана от приглянувшегося дела, с которым уже связывал свою жизнь. Пуля миновала его. И он снова в «Коммунаре». Помня его старательность по старым временам, сразу предложили ответственную должность бригадира дойного гурта. И тут внутренняя потребность к труду, которую Иван Дмитриевич приобрел с детства, заставляла его быть строгим с другими и беспощадным к себе. Не потому ли его бригада многие годы удерживала первенство по надоям.
А восемь лет назад встал вопрос: необходимо подтянуть птицеводство.
…Партийное собрание было долгим. Директор доложил о делах на птицефабрике. А дела были далеко не блестящи.
— Товарищи, дирекция просит коммунистов оказать помощь птицеводству укреплением кадров. Фабрике нужен хозяин. Как вы думаете, кто подойдет на эту должность, кто согласится?
Молчали, задумавшись. Каждый прикидывал возможности свои и соседа.
— Горяев, — сказал кто-то. — Горяев сможет. Дела у него в гурте идут хорошо, пусть попробует себя в новой должности…
— Товарищи, я же с детства к животноводству тянусь… Я на своем месте…
Они были товарищами, но они были коммунистами. И каждый, еще раз мысленно взвесив все «за» и «против», решил — подойдет.
…Нет, он не был растерянным. Он сразу «мобилизовал» себя на новый фронт. Главное — труд, а умение да знание придут. Ибо во всяком деле первое — внутренняя готовность трудиться, не жалея, как говорится, на ладонях мозоли наращивать. А остальное приложится. Есть книги, есть опыт обращения с людьми. Новый бригадир под петушиные песни ходил по птичнику. Следом — птичницы. Слегка испуганные. Знали Ивана Дмитриевича как хозяина строгого. Топтались позади, как хохлатки около сердитого петуха. Иван Дмитриевич палочку в клетку сунул, под протестующее куриное кудахтанье по полу поскреб, обернулся, брови в узелок.
— Слышали?
— А что? — птичницы не поняли.
— Куры смеются?
— Так они каждый час смеются, — птичницы заулыбались. — Нам в привычку.
— А я к такому веселью не привык, — отрезал. — Моментом навести чистоту, чтобы куриного смеха над вами не было.
А потом директору в кабинете:
— Витаминов надо, растительности…
Завтра:
— Тоже мне, до уровня передовых. А где механизация? Яички-то в ладони горяченькие ловить?
Послезавтра:
— Это не дело — с рук зерно рассыпать да воды в кормушки плескать…
Еще через день:
— Курица, она сумерек не любит. Сразу на шесток — и голову под крыло. А в такую рань спать укладываться, некогда и яйца нести…
— Ты, Иван Дмитриевич, прямо профессор по куриному делу стал, — друзья шутят.
— Станешь тут, елки-моталки. Аж счет часам потерял. Только засну, как в ушах звенит «ку-ка-ре-ку!» Вскакиваю, как заполошный: неужели утро? Вот до чего они мне мозги обзвонили. Ну, и чтобы от этих скачков избавиться, изучаю литературу, — серьезно отвечает. — Так что по части куриного профессора вы не ошиблись…
И добился-таки механизации фабрики, чтобы и поение, и кормление, и сбор яиц — все механизировано. Так что на каждую птичницу кур ой как увеличилось. По 5940 несушек да по 590* петухов. Как раз в комплекте. Если верить петушиной прыти.
Ламп понавесили, как в солнечный день на пляже светло. Курица что? Своими куриными мозгами смекает— лето пришло. Значит, пора и яички готовить на запарку. С ноября и начинает. Так что в скорости каждая до полутора сот в год нести начала.
А Иван Дмитриевич ходит ласковый.
— Человек, он что? — рассуждает. — Он от работы в устаток впадает, в отпуск идет и на самый берег Крыма ложится — ультрафиолетовые лучи поглощать. Птица, она существо тоже живое, в солнце нуждается. А у нас как? Клеточное содержание. Значит, что? Ультрафиолетовые лампы выписывать надо. Поняли? — к птичницам строгое лицо поворачивает.
— А как же, — те кивают. — Крым устроить несушкам надо.
Сейчас два раза в сутки облучают кур.
— Если бы не перья, — птичницы смеются, — дочерна загорели бы хохлатки, посводили петухов с ума. Те бы от удивления и кукарекать забыли, с какой стороны к курице подходить не вспомнили.
Шутки шутками, а если десять лет назад сдавали государству 900 000 яиц, то сейчас — за три миллиона.
И инкубатор рядом пристроили — и сотен девяносто цыплят клювиками скорлупу яичную пробивают, на белый свет выкарабкиваясь. Потому как яйца постоянно свежие. Для цыплят «детсад» хороший построили. Не жалко — ферма большую прибыль дает. Сам Иван Дмитриевич уже не новичок в этих делах, а и у него впору поучиться. Четырежды был участником Выставки достижений народного хозяйства. Столько и медалей от выставочного комитета имеет. От Министерства сельского хозяйства — значок «Отличник социалистического соревнования». А от партии и правительства высшую награду — орден Ленина.
И. Д. Горяев, пенсионер, кавалер ордена Ленина
На пенсию вышел Иван Дмитриевич. Только его дома не ищи. На животноводческой ферме да на птицефабрике. И его прихода работницы не меньше, чем директорова, ожидают. Сразу — вокруг и сыплют вопросами, у кого что накопилось. А он и рад советом и делом помочь. Такой уж характер. Внутренняя потребность к труду.
Вот я и задумываюсь: «А правильно ли мы делаем, «заставляя» детей отдыхать?»
13.
…Поле, русское поле. Чем бы ни занимался человек в селе, он живет для тебя, а ты для него. Ждущее от человека ласки и награждающее его самым ценным на земле — хлебом. Ты сила человеческая, ты его могущество! Поле…
Ярко-желтые и синие левитановские краски упали на поля, на речку, на березы. Холодной синью обтянуло небо. Звонкое, как стеклянный колокол. Легкий ветерок относит косяки журавлей. Ежится поле стерней, как будто холодно ему без снятого комбайнами колоскового одеяния. Стоит у края поля бывший агроном, ныне директор совхоза Аким Федорович Швецов. Сощурены привыкшие смотреть на горизонт глаза.
Отдыхай, поле, до следующей весны. Ты в сердце остаешься таким же колосковым, шумящим под ветерком, рассыпающим бронзовый звон колосьев. Тех, что опоясали наш державный герб как символ могущества и богатства. Ты остаешься в сердце. Как вчера, как всю жизнь…
Его всегда тянуло в поле, на луга. Удивляло вечное обновление земли. Заставляло задумываться, как же распределяются силы природы: в одних и тех же условиях растения ведут — себя по-разному. Увлекался гербариями.
Поступил в сельхозтехнику и через четыре года приехал в колхоз «Путь к коммунизму» дипломированным агрономом. Вскоре колхоз влился в состав «Коммунара», стал вторым отделением. Агроном до усталости мотался по полям. Заставил механизаторов и полеводов работать по-новому, выполнять все агротехнические мероприятия.
Некоторые ворчали:
— До Акима были агрономы ничего… Работали. По старинке — оно вернее. Деды тоже не дураки были. И этот… ничего… похорохорится да и остынет…
Не таков оказался молодой агроном. С характером и хваткой первого коммунаровекого — Сергея Новикова. В конце концов заставил слушаться себя.
В этот год урожайность на полях Кукушинского отделения была выше, чем на других. А потом — должность старшего агронома. Втройне забот, а сутки одни. И знания требуется больше. Поступил в сельскохозяйственный институт. Днем поля, вечером — учеба. Не заметил, как шесть лет пролетели. Всего его и не замечаешь, время, если с нетерпением ждешь завтрашний день и подгоняешь: «Время, вперед!»
Нынче совхоз получил более пятисот тысяч рублей чистой прибыли. В том числе от зерновых — около трехсот пятидесяти тысяч. Урожай немалый — собрано более восемнадцати центнеров с гектара. Значит, снова можно строить и строить. Жилые двухэтажные дома, чтобы стал поселок по-настоящему городским. Когда это будет? Время, вперед!
* * *
ПРОТОКОЛ № 7
Заседания парткома совхоза «Коммунар» 26 января 1970 года
Слушали:
Прием в члены КПСС Кузьмина Ивана Викторовича, тракториста 2-го отделения совхоза.
Постановили:
Решение партийного собрания о приеме утвердить.
Иван Кузьмич — один из лучших производственников совхоза. Партийная организация совхоза воспитывает честных, не жалеющих сил для общего дела людей и пополняет ими свои ряды…
* * *
СПРАВКА РАБОЧКОМА
Направить в высшие и средние учебные заведения и считать совхозными стипендиатами:
Токмакову Галину Степановну — в Тюменский сельскохозяйственный институт.
Назарова Александра Сергеевича — в Омский сельскохозяйственный институт.
Паутова Юрия Сергеевича — в Ялуторовский совхоз-техникум.
…Первый директор приехал в «Коммунар» из Петрограда. Из других городов — специалисты сельского хозяйства. Сегодня почти все руководящие кадры выросли из местных.
Я люблю ходить улицами своего поселка, в котором знаю каждого и каждый знает меня. Я знаю совхоз от первых домиков, безграмотных крестьян, перешедших в рабочие и отдавших «Коммунару» силы и жизнь, чтобы скорее наступило сегодня. Сегодня — это сотни благоустроенных домов, пять школ, девять магазинов, семь клубов, шесть библиотек, пять киноустановок, профессионально-техническое училище, участковая больница с родильным, хирургическим отделениями и четырьмя фельдшерско-акушерскими пунктами.
И сто двадцать три специалиста с высшим и средним образованием. И сотни чудесных людей, чьим трудом богат совхоз. И богаты сами люди. Сотни мотоциклов, телевизоров. Таков сегодняшний день «Коммунара».
Но мы уже ждем завтрашний, и он близко.
ЮРИЙ ЗИМИН
У НАС НА СЕЛЕ
ЗЕМЛЯ МОИХ ЛЮДЕЙ
НАД ЗОЛОТОЙ РЯБЬЮ ПШЕНИЧНЫХ ПОЛЕЙ ЗЕЛЕНЫМ КОСТРОМ ВСКИНУЛИСЬ ввысь тополя. ПОД ЭТИМ ЗЕЛЕНЫМ ПЛАМЕНЕМ ГРЕЮТСЯ КРЫШИ ДОБРОТНЫХ ДОМОВ, ДВУХЭТАЖНЫХ ЗДАНИЙ. ЗДЕСЬ В ПОСЕЛКЕ РАСПОЛОЖЕНА ЦЕНТРАЛЬНАЯ УСАДЬБА СОВХОЗА «КОММУНАР» ИСЕТСКОГО РАЙОНА. ТАК ИМЕНУЮТ И ПОСЕЛОК. КАК ДАЛИ СОРОК ЛЕТ НАЗАД — В ОКТЯБРЕ СОВХОЗ ЮБИЛЕЙ СПРАВЛЯЕТ — ЭТО ИМЯ ПЕРВЫМ ДОМИКАМ, ТАК И ОСТАЛОСЬ. ХОТЯ С ТОЙ ПОРЫ СИЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ ПРОИЗОШЛИ. И В ХОЗЯЙСТВЕ, И В ЖИЗНИ ЕГО РАБОЧИХ. МАЛО КТО ПОМНИТ, КАК БЫЛО РАНЬШЕ, МАЛО КТО СРАВНИТ. А СРАВНИВАТЬ ЕСТЬ ЧЕГО.
ПОЧТИ СОРОК ЛЕТ ХОДИТ ПО УЛИЦАМ СЕЛА СТАРЫЙ УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ ВАЛЕРИАН ФЕДОРОВИЧ ДУВАКИН. ОН СТАРШЕ СОВХОЗА, ДА И СЕЛА, НА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ. ЗНАЧИТ, ЗНАЕТ, КАК БЫЛО, ВИДИТ, КАК СТАЛО. ТОЛЬКО НА ПЯТЬ ВОЕННЫХ ЛЕТ ПОКИДАЛ УЧИТЕЛЬ СВОЮ ШКОЛУ, СВОЙ ПОСЕЛОК. ВЕРНУЛСЯ, КАК И УШЕЛ, РЯДОВЫМ, С РАНЕНИЯМИ И МЕДАЛЬЮ «ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ». ПОТОМ ЗА ЛЮБОВЬ К СВОЕЙ ПРОФЕССИИ, К СВОЕМУ СЕЛУ НАГРАЖДЕН ОРДЕНОМ «ЗНАК ПОЧЕТА», МЕДАЛЯМИ «ЗА ТРУДОВУЮ ДОБЛЕСТЬ», «ЗА ТРУДОВОЕ ОТЛИЧИЕ», ЗНАЧКОМ «ОТЛИЧНИК НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ».
ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ ДУВАКИНУ, А ВСЕ ЛЮБОПЫТНО ЕМУ, КАК НА ГЛАЗАХ МЕНЯЕТСЯ СОВХОЗ. И ХОЧЕТСЯ РАССКАЗАТЬ ТЕМ, КТО СЕГОДНЯ ТОЛЬКО АЗБУКУ УЧИТ, ИСТОРИЮ СВОЕГО СОВХОЗА, ЧТОБЫ ПОЛЮБИЛИ ОНИ ЭТУ ЗЕМЛЮ ЩЕДРЫХ НА ТРУД, НА РАДОСТЬ И ДРУЖБУ ЛЮДЕЙ.
1.
— Около сорока лет хожу я по коротким улочкам своего поселка, каждому встречному говоря это простое и нужное, всеобъемлющее и объединяющее «здравствуйте» — здоровейте, живите долго-долго. И все желают тебе того же. И чувствуешь себя в большой дружной семье, где каждый желает друг другу только хорошего. Здравствуйте — здоровейте, живите долго-долго на этой прекрасной, твоей собственной земле, которой только ты хозяин и которая ждет, чтобы ты сделал ее еще прекрасней. Она расцветает от твоей любви, как расцветает невеста от ласки любимого…
В. Ф. Дувакин, учитель
Я люблю этот поселок, я прикипел к нему сердцем. Здесь почти каждого я знаю с босоногой поры, знаю, кто на какой парте сидел. Те, кто ежедневно при встрече говорят мне «здравствуйте». Я люблю свой поселок всегда. И в пору, когда подтаявшим сахаром осядет снег и воздух звенит от грачиной хлопотни, закидывающей черные шапки гнезд на прозрачные еще тополиные ветви. И в пору, когда, отогревшись под солнцем, млеет вокруг земля и, как над костром, дрожит над ней марево. И, надышавшись весны, чихнет оглушительно впервые трактор, потом затараторит часто и радостно и побежит в поле, чтобы рассыпать по жирным бороздам зачатки колосковой жизни. И в пору, когда на раннезорье малахитом отливают поля, и кружится над улицами пушистый тополиный снег. И в меднозвонкую пору падающих под стрекот комбайна колосьев. И в снежнохрустящую полудремотную зимнюю стынь…
Каждый день я иду одной и той же дорогой и каждый день говорю: «Здравствуй, земля моих людей. Цвети долго-долго…» Я приветствую людей и вижу за их делами судьбу поселка, судьбу совхоза. Я расскажу о людях. Тех, кто был, и тех, кто есть. И вы увидите мой поселок и поймете, что его нельзя не любить…
Я пройду коридором времени, как в классы, заглядывая в отдельные года, чтобы ярче высветился сегодняшний день совхоза…
2.
Сколько их прошло передо мной за эти десятки лет: наивных, лукавых, озорных, не по-детски серьезных, любознательных. С каждым годом в чем-то менявшихся. От детских шалостей, подергиваний за косички, коротких, но горячих ребячьих драк до взрослой задумчивости, осмысливания жизни, поисков своего места в ней. Мне нравится смотреть на эти лица, когда они внимательно слушают рассказ о дальних странах, и в глазах — мечта о путешествиях.
Но больше мне нравится рассказывать о родном крае, о своем совхозе. Мне хочется, чтобы они полюбили его и… не уезжали, не разлетались, как птенцы из гнезда. Ибо с любви к березке под окном отчего дома, с любви к звонкоколосьему шуму полей, с любви к сказке синего бора за околицей начинается та большая любовь, которая заставляет до последнего вздоха защищать эту русскую красоту.
Часто в солнцелучистую пору нам становится классом раздольная ширь полей. И тихий звон колосьев помогает вести урок, будит в памяти далекие были. Были «большевистских весен», энтузиазма сельскохозяйственного строительства, радостных успехов и горьких потерь.
3.
Это был тридцатый год. Время больших перемен в промышленности и сельском хозяйстве. Уралмаш… Днепрогэс… Коллективизация… Слияние мелких коммун в крупные колхозы и совхозы. В октябре 1930 года по решению правительства на территориях Шатровского и Исетского районов был создан наш совхоз «Коммунар», по тому времени самое крупное хозяйство в Уральской области. Его задачи — освоение целинных и залежных земель в юго-западной части Сибири. И главное — показать крестьянству преимущества ведения крупного хозяйства с применением тракторов, сельскохозяйственной техники, минеральных удобрений, севооборотов. Показать образец организации труда и, наконец, дать стране как можно больше хлеба.
Было решение правительства, была земля, было несколько домиков и сараев, приспособленных под мастерские. И… было недоверие крестьянства к машине, к коллективному труду, и злобное шипение кулаков, присмиревших, но не смирившихся после подавления памятного зверино-жестокого кулацко-эсеровского мятежа. И появлялись в газетах такие сообщения:
«Ишимскому окружному комитету КСМ, копия: редакции газеты «Серп и молот» и «На смену!»
СООБЩЕНИЕ
В ночь на 2 июля в Растягаевской коммуне «Новый путь» на комсомольца Дьякова Петра, работавшего на тракторе в поле, налетела шайка бандитов и произвела покушение с целью убийства. Дьякова раздели, облили керосином и подожгли. Бандиты скрылись. Через полтора часа Дьяков очнулся и перешел двести саженей к ребятам той же коммуны. Они сообщили о случившемся в район. Через некоторое время преступники были задержаны. Ламенская районная организация требует применить высшую меру наказания к покушавшимся на комсомольца Дьякова, связанного с работой по социалистическому строительству в деревне.
Бюро РК КОМ… 8/VII 1929 г.»
Громкие процессы, суды, высшие меры наказания. То тут, то там слышно: «Подожгли, убили».
Просторы совхоза «Коммунар» когда-то тоже поливались батрацким потом. Сейчас земля стала общей. Но затаили злобу те, кто когда-то хозяйничал на ней. Спокойные днем, волками уходили в ночь со спичками да обрезами кулацкие недобитки, и вспыхивали стога сена, горели скотные дворы. Последней злобой исходили кулаки, последней…
4.
Первый директор совхоза Владимир Иванович Клиновский ходил постоянно с зорькой на уставших веках — спать приходилось всего несколько часов в сутки, а то и в двое. Сухой, поджарый, в сдвинутой на затылок кепке, он успевал бывать и тут, и там. Пришли первые станки. Как их ставить, куда, как на них работать? Расставили, подключили к электростанции. Пожалуй, каждый проводок перещупал директор своими руками — первые-то рабочие больше за плуг да за топор привыкли держаться.
Сгрудились вокруг директора вчерашние крестьяне, сегодня — рабочие совхоза Степан Мелентьев, Сергей Некрасов, Матрена Сергеева, Иван Бастриков, Клим Мамонтов, Наум Вешкурцев, Константин Налобин, Федор Зыбин, Петр Сивков, Иван Ярославцев, Петр Вешкурцев, Михаил Четверкин, Василий Тоболкин, Кирилл Худяков, Афонасий Ханжин и другие, чьи имена должны знать молодые рабочие, имена тех, кто на своих плечах поднимал совхоз.
Засучил рукава директор, торжественно посмотрел на всех, улыбнулся.
— А у нас на Путиловском это делается так…
И зажужжал шмелем станок, в кудри пошла виться синяя стружка. Вытер тыльной стороной ладони пот со лба, кивнул Константину Налобину, стоявшему рядом.
— Давай попробуй…
Неумелыми руками вставил Константин болванку.
— Ты вот так, вот так, — помогает директор. Гудит станок.
Установили пилораму.
— А по-нашему, по-путиловски, это так делается, — улыбается Клиновский, показывая Василию Тоболкину, как резать доски.
— Эх, раньше бы в хозяйстве такую машину, миллионером бы стал, — шутит Тоболкин. — Доска-то каждому двору позарез.
— Один навряд ли, а вместе — будем миллионерами, — серьезно отвечает директор.
Приходили мужики из соседнего села Шорохово, зажав бороды в кулаки, смотрели, как налаживает путиловский рабочий новое хозяйство. Качали головами, кто недоверчиво, кто злобно. Дали же имя селу — Шорохово. Жили там мужики негромко, но крепко, с большой хозяйской ухваткой. Понемногу прижимали батраков к ногтю, богатели. Но с Советской властью жили в мире, не кричали, а все-таки… шорох был.
Сколько было радости, когда первый трактор пришел! Колесный, не виданная до этого времени в селе машина.
— Это сколько же он лошадей заменит? — любопытствовали.
— Да уж пятнадцать-двадцать заменит, — отвечает директор.
— Гы-ы, — недоверчиво.
Сидит за рулем Иван Ярославцев. Так важно, наверно, и царь на троне не сидел. Флаги вынесли. В то время событие столь же торжественное, как, допустим, нынче пуск Братской ГЭС.
— Ну, трогай! — Клиновский махнул.
И застрекотал кузнечиком трактор, и побежал по дороге, а за ним, бегом, бегом, мужики, бабы, ребятишки.
— Даешь советских железных коней!
И сзади сумрачное:
— Чему радуетесь, вахлаки. Земля керосином провоняет, родить не будет. Им, керосином-то, клопов морить только. С голоду опухнете…
— Не пугай, батя, — открывает белозубую улыбку агроном Сергей Новиков, — тринадцать лет уже Советской власти, пора поумнеть.
— А нам пужать нечего, — собеседник в бороду роняет. — Землю-кормилицу у мужика отняли да теперь рожаемости хотите лишить… Не простит землица… Крестьянство вам это не простит… Слыхал, поди, как с теми, кто на антихристовых машинах землю уродует, поступили землицыны защитники… Смотри, Сергей, сын Васильев, как бы и у вас такого не случилось…
У Сергея только желваки по каленым скулам катнутся, тряхнет кудрями.
— Ушла землица из-под рук, вот и злобствуют, гады. Ничего, в двадцатом не испугались, в тридцатом и подавно…
Был агроном молодой, пружинистый. И все носился по полям на таратайке, все планировал, где что посеять, как и где больше урожай собрать. Допоздна в конторе огонек светился, агроном с директором над картой головы склонили, прикидывают, как лучше рабочие руки по полям распределить.
К первой посевной готовились как к большому празднику. Трактора подготовили, плуги. Кузнецы Федор Зыбин и Петр Сивков целыми днями из кузни не выходили. То бороны правили, то на телеги обручи обували, то еще чего.
Май подходил, на тополях уже грачи захлопали, небо прозрачно-синим стало. С утра Первого мая в клуб народ собрался. Начальник политического отдела совхоза собирался делать доклад. Любили слушать его рабочие совхоза. Богатой жизни человек, член партии с 1917 года. Был он комиссаром полка 29-й дивизии, что Сибирь от «верховного правителя» — Колчака освобождала.
В годы становления Советской власти работал заместителем Ялуторовского уездного ревкома. Потом — председателем Курганского уездного исполкома. Избирался на Пятый Всероссийский и Первый Всесоюзный съезды Советов.
И на Пятом Всероссийском вблизи видел Владимира Ильича Ленина, слушал его доклад и заключительное слово. И с настойчивостью коммуниста нес это слово народу. Вот и сегодня, Первого мая, собрались коммунарцы на торжественный доклад.
Но распахнулась неожиданно дверь.
— Беда! Электростанцию разбили!
Пока собирались рабочие торжественно отметить свой праздник, вломились пьяные подкулачники в помещение электростанции— сердце всех ремонтных мастерских, без которых перестают работать станки, понуро встанут сломавшиеся трактора. Поломано все, что можно сломать: электроприборы, мотор, разорваны провода.
Но доклад все-таки состоялся. Правда, короткий.
— Товарищи, гидра контрреволюции еще жива, — сказал, подняв сжатый кулак, Фарафонов. — Кулацкие элементы пытаются остановить неотвратимый процесс развития советского сельского хозяйства. Это никому не удастся. Бандиты будут пойманы и наказаны. А наш долг ответить на эту провокационную вылазку сплоченным трудом.
И все взялись за ремонт электростанции. Пять дней совхоз был без электроэнергии.
На шестой снова загудели станки.
Клубилось над землею знойное марево. Отдохнув под снежным одеялом, вдоволь напившись талой хрустальной воды, ждала она плуга, ждала зерна, чтобы отдать свои силы зеленым росткам.
Гудят в поле трактора. Посевная. То ли от щедрого солнца, то ли от забот черны и впалы лица агронома, директора, начальника политотдела. Так же и у тех, кто работает в поле. Посевная — торжественная, радостная крестьянская пора. Тогда, кажется, сливаешься с землей, чувствуешь ее каждый вздох.
5.
Огрубели па тополях листья. Под теплыми дождями малахитовым ковром укрылась земля. А потом уже по пояс поднялись хлеба, переходили от изумрудного цвета на янтарь. До горизонта глаз кинь — хлеба, хлеба, крестьянская радость и забота.
Мы часто приходили с учениками сюда в летние походы по своему краю. И останавливаемся здесь, вот у этой впадинки, и под звон колосьев кажется, что подъедет сейчас таратайка, спрыгнет пружинисто и весело улыбнется агроном Сергей Васильевич Новиков, первый агроном совхоза. Вздохнет, широко распахнет руки, прижмет к груди спелые колосья и с замиранием прошепчет: «Хороши хлеба».
Его нашли здесь, вот у этой ложбинки третьего отделения, лежавшего в крови, с зажатыми в руке колосками.
Веселый да кудрявый был Сергей, плясун да певун — заноза сердцу девичьему. И не одна алым маком вспыхивала при его белозубой улыбке, не одна мечтала с ним под березкины тихие песни зорю встретить. Только была у агронома одна забота — крупнейшее в области хозяйство на ноги поставить, урожай отменный собрать. Не выделял пока он никого из коммунаровских тугих девчат. Все по полям мотался. Только и вернется, когда на купол неба темно-синее покрывало ночи гвоздями звезд прибито. Коль в клубе еще свет горит, зайдет, мигнет гармонисту: «Жарь-ка шибче!» Да пойдет соколом по кругу, вызывая на плясовое единоборство красавиц.
И уж одна устанет, другая, а он все летает, с дробью да переплясом. А уж когда и гармонист онемевшие пальцы опустит, остановится, скажет: «Ну, вот и отдохнул. А то умаялся целый день в таратайке сидеть».
А чаще его голос то на складе, то у амбаров слышался.
— Ну что тебе, дня не хватило отдохнуть? Опять спишь. Не дядино, свое охраняешь… Народное…
Это по-доброму.
Но звучали в его голосе и злые нотки.
— Сам пьянствуешь и других на то подбиваешь? Знаешь, как это называется? Саботаж. А с саботажниками у нас разговор короткий. Не хочешь здесь поле пахать, хлеб собирать, Сибирь большая, место найдется…
— А ты не пужай… Власть у нас народная. А мы кто есть? Трудовой народ. Сами власть. У нас нынче душа отдыха требует. И ты нас не замай, начальник…
— Замаю, — постальиев взглядом, обещал Новиков. — Саботировать не позволю… Не исправишься, судить будем. Народным судом.
И уходил, чувствуя На спине злобно-колючие взгляды.
Милиционер Зеленин нашел его здесь, вот у этой ложбинки, лежавшего в крови, с зажатыми в руке колосками. Иван Алексеевич Фарафонов, наш начальник политотдела, осторожно разжал руку у Новикова, взял колоски и только мог протолкнуть сквозь горький комок в горле: «Вот оно, значит, как получается. Лучших людей, гады…» И, видевший много смертей, вытер слезу закаленный боец, коммунист. Бережно собрал зерна с колосков, что перед смертью зажал Сергей в руке. Хранил их и по следующей весне разбросал по полю, чтобы шумели новые колосья в память о молодом агрономе. Может, и сегодня потомки тех колосков кустятся на совхозных полях. В честь Сергея назван поселок в отделении— Новиковский. Память остается в делах. Их продолжают другие, подняв выпавшее из рук знамя…
6.
Прошло восемь лет. Восемь лет борьбы за становление хозяйства. Получили свое саботажники и подкулачники. Совхоз стал работать более ритмично. Уже как-то вырисовалось лицо поселка. Кадровые рабочие и специалисты получили квартиры.
Уехал на работу в Омский обком КПСС начальник политотдела Иван Алексеевич Фарафонов. Но остались организованные им во всех отделениях политические и технические кружки. Рабочие настойчиво обогащались знаниями марксизма-ленинизма и повышали свою квалификацию. Ушли в прошлое серпы и косы с грабельками, которые широко применялись на первых порах рядом с тракторами и комбайнами: неопытность механизаторских кадров часто приводила к авариям и простоям машин.
Трудные годы войны сказались на темпах развития совхоза. Было трудно стране, было трудно и коммунарцам. Ушли на фронт отцы и старшие братья. За рычаги тракторов, за штурвалы комбайнов сели женщины и подростки.
Стоит посреди села обелиск в память односельчан, не вернувшихся с фронта. Постоянно лежат у его подножия цветы.
Память остается в делах. Их продолжают другие. К своему сорокалетию совхоз подошел как сложившееся многоотраслевое хозяйство. Наравне с земледелием бурно развиваются животноводство, птицеводство, садоводство, огородничество и пчеловодство. Значительно пополнился машинный парк совхоза современной сельскохозяйственной и транспортной техникой.
Ощутимо возросла механизация в трудоемких процессах совхозного производства. В растениеводстве полностью вытеснен ручной труд. Вся работа возложена на плечи машин.
По сравнению с довоенным, сороковым годом, количество электромоторов, используемых в хозяйстве, возросло в двадцать пять раз.
Люди заставляют работать станки и машины на повышенных скоростях, добиваясь при этом высоких качественных показателей. Люди учатся жить и работать по-коммунистически. Сегодня в «Коммунаре» около ста пятидесяти ударников коммунистического труда.
«…Наше сельское хозяйство в целом и его важнейшие отрасли не топтались на месте. Сельскохозяйственное производство, а вместе с ним уровень жизни тружеников села в эти годы неуклонно росли…» — сказал в своем докладе на июльском Пленуме Леонид Ильич Брежнев.
И нам ли, старым коммунарцам, не видно этого!
Дорогой памяти я прошел улочками старого поселка, видел тех, кто первыми начал делать эту землю красивой и богатой. Сегодня я иду до школы поселком городского типа. Зрением памяти я вижу бараки, избушки, сараи.
Глазами я вижу большой клуб в центре поселка, рядом — двухэтажное каменное здание детского комбината, двухэтажное административное здание. Вверху — контора совхоза. В нижнем этаже — столовая. Недалеко— аптека, школа. Двухэтажный шестнадцатиквартирный дом, в котором живут учителя, специалисты и рабочие совхоза — агроном первого отделения В. Зобнин, зоотехник Л. Леонова, ветврач Д. Мейстер, шофер Ф. Вешкурцев, электрик П. Вешкурцев, инженер В. Томилов. А рядом — еще такой же дом и крупный магазин.
Я иду улицами нового поселка и встречаю тех, кто, приняв эстафету первых коммунарцев, сделал совхоз таким, какой он есть.
7.
Сначала поля ежились желтой стерней, а потом, после того как поползали по тому колючему ковру трактора, зачернели, туско отблескивая после мелкого осеннего дождя. Уборка кончилась. Подняли зябь. А потом подвели итоги. Я помню тот день, когда Петру Шишову, как лучшему комбайнеру совхоза и района, директор Анатолий Максимович Телегин вручил именные золотые часы. Зал грохотал аплодисментами, а ему, наверно, снова чудился рокот мотора и виделись не лампочки, а медный отблеск колосьев. Тогда за осень он убрал девятьсот гектаров зерновых. Видать, каждому земля свою любовь прививает. Один не может жить без сада, другой — без поля. Без его колоскового шума. Без той гордости, что ты — представитель наиглавнейшей на земле профессии, хлебороб. Ведь не зря же эмблемой могущества нашего стал серп и молот.
Может, эта гордость и дает силы Петру, когда приходится политый потом хлеб убирать в непогодь, днем при солнце и ночью — помогая светом фар. Чтобы ни один колосок, ни одна зернинка не остались в поле.
Всякому земля свою любовь прививает. Петр после демобилизации из армии долго не раздумывал, куда податься. Одному — романтика строек, другому — романтика полей.
А наши нивы, как поется в песне, глазом не окинешь. Выбирай на вкус любое хозяйство. Петр приехал в «Коммунар». Еще и потому, что у нас есть училище механизации, а у него мечта — стать механизатором.
— Профессия? — коротко спросил директор солдата, когда тот зашел поговорить насчет работы.
— Профессии нет, желание иметь ее — есть, — ответил Петр.
— Пойдешь разнорабочим? — спросил директор.
— Пойду.
Разнорабочий в совхозе то там, то здесь работает. А Петру машина нужна была. Чтобы чувствовать, как от своей силы дрожит она под тобой и кланяются тебе колосья.
В наше время мечта легко сбывается. Было бы желание. А научить — любому делу научат. Хотел Петр стать комбайнером. Что ж, училище рядом. Наше, коммунаровское. Он и окончил его с отличием, получив удостоверение тракториста-комбайнера.
В первый свой комбайнеровский сезон убрал пятьсот гектаров пшеницы. Во второй — шестьсот. Это была его победа, радость и гордость.
Но…сельское хозяйство наше на одном месте не топчется. Пришли новые комбайны, с гидравлической системой. Уж как Петр вокруг ходил, дотошно во все детали вникал, а все-таки решил: без солидной переподготовки на эту машину лучше не садиться — опозоришься. А это кому хочется перед односельчанами неумелым казаться?
Синими вечерами, кто проходил возле дома Петра Шишова, видел: сидит комбайнер над книгой, листает страницу за страницей. А когда зеленые звезды идут на убыль, усталость берет свое. И бывало, на минуту сомкнув глаза, прильнет щекой к страницам и… поднимает голову, когда уже зорька облака в розовое окрасит.
А добился-таки своего — получил аттестацию механизатора-комбайнера первого класса. И сейчас сам учит других дорогому сердцу делу. За уборку — на девятистах гектарах хлеб убирает. Полновесна его доля в общенародном калаче. И все, кто приезжает к нам, могут видеть портрет Петра Шишова на Доске почета. А тому, кто поближе познакомится, он может и юбилейную Ленинскую медаль показать и медаль «За трудовую доблесть».
Заслуженные медали. За доблесть в работе без сна и отдыха, когда требуется до последней зернинки подаренный землей урожай собрать. Как без рубля нет миллиона, так без той граммовой зернинки нет тонны — не полны закрома.
Горд Петр Васильевич наградой, горд почетом народным. Но скромен, знает — все это за вчерашний день. А что ты сделаешь завтра? Какой вклад внесешь в общенародное дело? Чем ответишь на призыв июльского Пленума: «Больше государству продукции сельского хозяйства!» Дома сегодня Петра не застанешь. Он в поле, где густой стеной стоят хлеба. С последней рассветной звездочкой до яркой вечерней. Отвечает на все вопросы ломкой усталостью в теле после рабочего дня, тоннами полновесного зерна…
8.
Всякому земля свою любовь прививает. В большой благодарности поля и трактористу Кукушкинского отделения Петру Швецову. Он к славе лучшего тракториста совхоза нелегким путем шел. Еще до войны, подростком, в поле за плугом ходил, бороноволочил — заготовлял сено. Работа была — пот глаза выедает. Домой придет, по костям как стадо прошлось, наспех кинет что на зубок и — спать. II во сне не речка да березки, как по подростковому времени надо бы, не бабки да лапта, а все перед глазами земля из-под плуга выворачивается. С тем просыпался да снова в поле. В семье чуть не за главного кормильца был. Это весной, летом и осенью.
П. Швецов, механизатор
А потом и во все последующие зимы пришлось. Война… Тут кто хоть немного в силе — становись заместо отца или брата. К машинам Петра пока не допускали — мал. На лошадях управлялся. Только в конце войны стал работать помощником комбайнера. Вот тут-то пробудилась в Петре Швецове механизаторская жилка. Да и понял: нужна твердая профессия, комиссией заверенная. Окончил механизаторские курсы.
Опыт потом пришел. А в первое время частенько приходилось с трактором в борозде ночевать. Но уж до всего доходил сам. Что не знает, в учебник заглянет. В кружок технической учебы записался. Со временем, как говорится, с закрытыми глазами мог поломку найти и устранить.
Ежегодно его выработка в пересчете на мягкую пахоту составляет 1100 гектаров.
Только это Петру не предел. Он думает, что к этому еще гектаров триста-четыреста прибросить можно.
Июльский Пленум нас куда нацеливает? На постоянное увеличение продуктов животноводства. А здесь что важно? Корма.
Петр Швецов кукурузное поле обрабатывает. И ежегодно добивается, что урожай зеленой массы с гектара не менее трехсот центнеров получается. Конечно, тут и уход за всходами, прополка и прочее. Но земля-то не за это его высоким урожаем одаривает. Хотя, конечно, всходы лелеять — дело тоже первостепенной важности. А тут вот еще что. Механизаторская жилка заставляет Швецова не только до последней детальки машины знать, но задумываться, а нельзя ли что новое сделать. Все трудности при внесении химических удобрений и подкормке растений он на себе постиг — сам за кукурузным участком ухаживает. А нельзя ли тут механизацию применить?
Поздними вечерами, когда разрабатывал чертежи узлов будущей машины, жена просила:
— Ложись спать, уже и петухи пропели. Утром на работе глаз не раскроешь.
Молчал. Грозила.
— Ложись, а то свет выключу…
— Да не мешай ты, — взмаливался. — Дай человеку душу радостью наполнить, доброе дело сделать.
Днем выбирал свободную минутку, урывал от обеда, бежал в ремонтную мастерскую, изготавливал детальку по своим чертежам.
Друзья подшучивали незлобиво.
— Не иначе, Петр, как ракетный двигатель на трактор хочешь приспособить. Чтобы за пять минут поле вспахать, за десять — засеять. Только на Луну не взлети— там, говорят, почва неплодородная. Пыль, а дождей нет.
— Газеты надо читать, неуч, — другой, подтрунивая, вмешивается. — Фотографии Луны не видел? Есть там море Дождей.
— Ну, если есть, то ладно, — первый шутя соглашается. — Значит наш колосок и на Луне будет. А первым лунным трактористом опять же наш сосед — Петр Швецов. — Интересуется: — Ты как, Петя, один полетишь или жену прихватишь, чтобы не скучно на Землю глядеть было?
— Не мешали бы, — Петр говорит. — Для вас же стараюсь.
— Нет, ты уж уволь. Нам пока и на Земле дело есть, — смеялись, отходя.
Собрал ведь умелец машину, какую и на заводах не выпускают. Опробовать стали — аж вспотел от волнения, рубаха к лопаткам прилипла.
Но все получилось здорово. Машина так аккуратно разбрасывала удобрения, так бережно и ровно, что все ахнули.
— Вот тебе и ракетный двигатель. И впрямь для нас большое дело сделал. Спасибо, Петр Фролович.
А он только улыбался радостно. Сейчас машина Петра Швецова используется на полях совхоза при внесении минеральных удобрений. За то ему земля на урожай щедра, а люди — на уважение. По достоинству его труд оценен. Есть у него и именные часы, есть и правительственные награды: медали «За освоение целинных земель» и «За доблестный труд», два значка «Отличник социалистического соревнования». А сколько Почетных грамот. За Петром и его товарищи тянутся.
К примеру, Виктор Дроздев за год выполняет два плана, тракторист Александр Зыков — даже три. Вот в каких надежных руках земля, эстафета первых коммунарцев.
9.
Поле, русское поле… Ты — жизнь крестьянина. И о какой бы профессии на селе ни говорил, все касается тебя, поле… Ты с урожаем — значит, вырастут новые дома, клубы, мастерские, коровники. Ты работаешь на всех, и все — на тебя. Если рассказал о трактористах и комбайнерах, как обойти тех, кто следит за «здоровьем» этих машин, о рабочих механических мастерских? Расскажешь о них, нельзя забывать о шоферах. А зачем оставлять в обиде животноводов, птичниц?
Ведь и к ним партия решениями июльского Пленума обращается: «Все силы — на увеличение производства продуктов сельского хозяйства». Они и отдают свои силы. И заслужили доброго слова.
Если вы зайдете в наши механические мастерские, то вам сразу придет сравнение с заводским цехом. Так оно и есть. Новые станки стоят в ряд. Не в сравнение с теми, на которых первый директор «Коммунара», путиловский рабочий Владимир Иванович Клиновский, крестьян стружку пускать обучал.
Мастерские — хозяйство механика первого отделения Валентина Борисовича Плоскова. Он нашенский, коммунаровский.
Помню, как он в первый класс пришел, как седьмой заканчивал. Вместе с ребятами ходил в походы и, конечно, на те поля, где нашли после той горькой ночи всеми любимого агронома Сергея Новикова, зажавшего в кулаке последний дар земли — колоски золотые. Может, с той поры полюбил чисто по-крестьянски трудовой и светлой любовью землю Валентин Плосков. После семилетки учился в нашем профессионально-техническом училище, из которого вышел с профессией тракториста. И четыре года сеял, пахал, убирал урожай.
Г. Плоское, лучший тракторист совхоза
Потом — армия. И снова, вернувшись, сел за штурвал трактора. Был кукурузоводом. Кто его знает, может, слово волшебное у Валентина есть, что дарила его земля самым щедрым урожаем кукурузы. Только, пожалуй, не в слове дело. Коммунисту волшебством заниматься не к лицу. А если без шуток, то, видно, дело в той большой любви к земле, когда каждую ее просьбу знаешь и стараешься удовлетворить. На такую заботу и земля отзывчива. Большим урожаем платит. Потому-то несколько лет держал Валентин первенство в совхозе по выращиванию высоких урожаев зеленой массы.
Стеной стояла на его участке кукуруза. В два человеческих роста. Зайдешь подальше в поле, ненароком и заблудиться можно — джунгли.
Валентину полученных в училище знаний маловато было. Хотел он до тонкости секреты земледельца знать. А по нынешнему времени — это и знание машин. Заочно Ишимский сельскохозяйственный техникум закончил, и сейчас, как дипломированому специалисту, ему руководство отделением доверили. Растут люди, идут годы.
Только по своим бывшим ученикам и замечаю, как время летит. Да по путешествию в прошлое. Только вот что. Времени не замечаешь, когда от завтрашнего дня постоянно нового, радостного ждешь. И не жалеешь, а подгоняешь его, время.
Подгоняешь трудом, чтобы завтрашний день скорее наступил. Таких нетерпеливых у нас много. Взять Павла Осиповича Вешкурцева. Его в совхозе зовут «наш Левша». И не зря — он и в самом деле, если бы потребовалось, блоху подковать смог. Короче, на все руки мастер. Это умение у него еще с детства. Парень был любопытный, глазастый да смышленый. Бывало, идет по селу заезжий мастер: «А вот кому чугунки-котелки латать-клеить, ведра клепать-лудить, блеск наводить!»
Павел следом идет. Как проезжий мастер свои инструменты разложит, за работу примется, он уж тут сопит-глазеет.
— Учись, учись, паренек, — мастер приговаривает. — При таком деле завсегда с деньгой будешь. Только дома — при таком образе жизни зажидаются, да наше дело такое — лудить-паять — брюху радость добывать. Так-то, ершистый.
Уйдет мастер в другое село, а Павлик над какой-нибудь железкой корпит, пытается полезную вещь сделать.
А нет мастеров по железу, опять же наблюдает-схватывает, как сосед топором играет, сарай строит. Словом, ему работа — как, допустим, другому пареньку кино. Смотрит, смекает, к себе примеряет. Так что когда на самостоятельную дорогу вышел, уже многое умел и по железу, и по строительству.
Токарный станок быстро освоил. Обращался с ним, как, допустим, столяр с рубанком. Легко и просто. А сейчас такого станка нет, на котором бы Павел Осипович деталь не получил. Причем самого высокого качества.
Есть такие характеры: если все изо дня в день по-старому идет — и жизнь не в радость. Мозг сохнет. Таким все время что-то новое надо делать, свою работу совершенствовать. Павел Осипович к таким относится. Раньше он тракторные кольца обрабатывал на токарном станке. Так и эдак прикидывал — все долго. Как бы время укоротить? И нашел-таки выход. Пристроил на фрезерный станок быстросменную оправку — и запосверкивала горка колец у станка. Быстрее дело пошло, а главное — совхозу много дешевле.
В мастерской ведь как? Без народу почти и не бывает. Машинный парк в совхозе большой: то там, то здесь что-нибудь ремонта требует.
Заходит тракторист в мастерские, чертыхается.
— Загорай теперь до морковкина заговенья…
— Чего это тебя так разбирает? — Павел Осипович любопытствует.
— Коленчатый вал сносился. А его в совхозе где найдешь? Тот жалуется. Пошутит тоскливо: — С другого трактора снять, так по хребту получишь. А что делать?
— А ты сними, только со своего, — Павел Осипович советует. — Посмотрим, что сделать можно.
И поможет ведь. По его инициативе сейчас в мастерских реставрируются детали к задней подвеске автомобилей, коленчатые валы, каретки и кольца к тракторам ДТ-54.
Сейчас в этих запчастях совхозу нужды нет. А это большое дело, когда техника на ходу. В посевную да уборочную страду каждая минута простоя золотым зерном убыток несет.
Отработает день Павел Осипович, а та стремлинка — все больше о своем деле знать — за технические журналы его браться заставляет. А так как он заведует еще и красным уголком, то и сочетает приятное с полезным. И читателей поджидает, и сам знаний набирается. А потом опять прикидывает, нельзя ли что у себя применить. В мастерских, пожалуй, много таких есть. Кто своим: трудом завтрашний день ближе делает, на Павла Осиповича равняясь? Это Александр Сивков, Тимофей Иванов, Агап Вешкурцев, Сергей Синявский, Петр Тупицын, Николай Алексеевский, Александр Коптяев. Это их заслуга, что свое сорокалетие 'совхоз встретил полным сбором земного подарка — хлеба. Техника была к сроку готова. И трактора, и автомобили.
10
.
На уроке я часто раздумываю, глядя на учеников: а кем вы будете, сегодняшние востроглазые мальчишки, застенчивые девчонки? Каждый, наверно, мечтает о космосе, о морях, о сцене. А мне хочется, чтобы вы смотрели ближе. Конечно, каждому учителю приятно, что его ученик полетел к звездам или покорил океан. И, читая газеты, подумать: «А ведь где-то у него частичка и моих знаний».
Но как мать не хочет отпускать своего ребенка из дому, мне хочется, чтобы мои ученики остались здесь, на вскормившей их земле. Как механик Валентин Плосков. Как многие другие. Что может быть интереснее и нужнее, чем делать отчий край богаче, красивей, делать землю нарядней, щедрее. Потому-то я каждый год вожу вас в походы по нашей коммунарской земле, на которой и сегодня колосятся потомки политых кровью колосков Сергея Новикова.
Хороших и нужных профессий много. Надо только любить дело, любить свое село. Как шофер Дмитрий Ефимович Нестеренко. Его тоже тянуло в дальние страны. Поигрывал Дмитрий топориком по плотницкому делу. Но все ему казалось невкусной работа, все поглядывал за горизонт. А туда на своих двоих — далеконько. Зато в век моторов — запросто.
После работы заходил в автогараж, приглядывался к автомобилям. Потом пошел на областные курсы шоферов и… повидал дальние страны. Повидал землю… израненную, обугленную, горькой обидой обиженную. За что ты так меня, человек? Ведь я твоя кормилица! Шла война…
«Эх, дорожка фронтовая! Не страшна нам бомбежка любая!» Это в песне. А на самом деле бомбежка страшна. В землю закапываешься. Но в атаку встаешь. Потому что надо!
д. Е. Нестеренко, шофер
И подвозить снаряды на передовую страшно. Но надо! Таких, чтобы не боялись за свою жизнь, наверно, нет. Но есть люди, подчиняющие свою волю необходимости. Делающие всё, отдающие жизнь, если это надо, необходимо для жизни твоих дорогих, для расцвета отчего края. Вот что такое надо!
И автомашина Дмитрия Нестеренко петляла между воронками, убегала от бомб и снарядов, но всегда вовремя подвозила боеприпасы бойцам. И так почти по всей Восточной Европе проехал солдат, прикрепляя к вылинявшей, просоленной гимнастерке медали «За боевые заслуги», «За взятие Вены», «За победу над Германией».
И столько руин повидал шофер, столько морщин на лице земли, что осталось одно чувство — постоянно видеть ее мирной и щедрой, красивой и доброй на урожай, и нет большего счастья. Чувствовать себя нужным земле, отчему дому — что может быть необходимее в жизни?
Машина Дмитрия Нестеренко и сегодня спешит. Ведь сейчас сельское хозяйство для страны — та же передовая. Тот же фронт, только фронт мирный, радостный, но требующий столько же напряжения, столько же пота, как и война.
И сегодня спешит машина Нестеренко: с зерном, мясом, удобрениями, лесом, строительными материалами, запасными частями, дровами, углем.
Машина не знает простоя. Потому что с фронта принес привычку Дмитрий, как солдат оружие, держать ее всегда в исправности, ухаживать, как за самым близким существом.
И за геройство на этом, мирном, фронте добавилось наград на груди шофера: медаль «За освоение целинных земель» и орден «Знак Почета».
Спешит машина Нестеренко. Его годовая выработка— около 183 000 тонно-километров. За последние три года — семь годовых норм. Он — почетный рабочий совхоза. Что может быть выше, чем почет народа?
А кем вы будете, сегодняшние востроглазые мальчишки, застенчивые девчонки?
11.
Я хочу, чтобы вы походили на своих матерей.
Таких, как наша доярка Лидия Тимофеевна Кряжева. На уроках труда девчата идут на ферму. Одни сразу берутся за электродоильные аппараты, помогают их мыть, готовить к дойке и сами стараются приладить к соскам. Другие стоят в стороне. Им неинтересно. Я расскажу о Лидии Кряжевой.
Своя слава-звездочка не у каждого есть. Потому что всходит она над теми, кто свое единственное дело нашел. Единственное и нужное для себя, для людей.
Л. Т. Кряжева, доярка
И тут никакие трудности не помеха. Двадцать два года ходит одной тропкой Лидия на ферму. Сначала голенастой девчонкой, потом стройной девушкой, сейчас — мать Шестерых детей. Двадцать два года — одной из труднейших работ в хозяйстве. Это ли не подвиг? Подвиг не минутной вспышки, а долгого ровного горения. Вот от него-то и сияет слава-звездочка.
Ведь было такое. Не современные бетонные коровники стояли, а из бревнышек, построенных еще первыми коммунарцами, и дойка вручную, когда к концу работы кулаков не чувствуешь, и корма раздавать— сама, за коровами убирать — сама, телят принимать — сама. Еще и звезды во все небо полыхают, и луна на полдороге, бежит Лидия на ферму.
Корма раздала — доить надо. Подоила — за вилы да лопату берись. Убралась — воду по поилкам разноси. А там, глядишь, снова время к дойке. До того уморится девчонка, прикорнет где-нибудь в уголке и заснет.
— Да брось ты эту ферму проклятую, — говорили ей, бывало, кто пожалостливей. — Это уж наше дело такое, к дому да сопливым ребятишкам привязаны. А ты девка ядреная. Город вон рядом. На завод иди.
— Вы бы лучше советом помогли, как больше от коров молока выманить. А что касаемо города, то если дома ничего из человека не вышло, так и на стороне толку мало будет, — Лидия в ответ.
— А и то правда, краше дома края нет, — те соглашаются. — А что должна запомнить: у коровы молочко на языке. С тем и работай. А за соски дергать наука нехитрая. Уже научилась.
«Научилась-то научилась, — думала Лидия. — Только надои все равно ниже, чем у других. Может, они секрет не хотят выдавать?»
— Сейчас-то вижу, — говорит Лидия Тимофеевна, — не было у баб секрета. Просто у меня самой сноровки не хватало.
А в то время озлилась. Ах, так? Докажу же? Гордость в девчонке сыграла. Да и слова, что в запальчивости сказала, крепко в памяти держала: «Если дома из человека ничего не вышло, то и на стороне толку мало будет».
За книжки взялась. Что вычитает, сразу же норовит на деле применить. С каждым месяцем в подойнике молока прибавлялось. Уже и старые доярки приглядываться начали: а что там Лидия удумала? А она по-простому. Сухую солому какой скотине жевать понравится? А она ее заизвесткует (из книжки вычитала). То сенцо запарит, отрубями разведет (тоже оттуда).
— Ты чего там колдуешь, Лидка? — доярки спрашивают.
— Сами же говорили, что у коровы молочко на языке, — Лидия отвечает. — Вот я и стараюсь, чтобы коровьему языку слаще было.
Так годы и шли. С синего рассвета до лунного вечера на ферме. Уже семья появилась, дети. А тропка все одна — дом да ферма.
— Не надоело? — кое-кто спрашивает, узнав, куда годы Лидия упрятала.
— А если люблю? — та отвечает. — Если другого дела мне не надо?
А ведь не сразу пришла любовь. Трудная была. Может, и думала: а не махнуть ли на самом деле в Тюмень? Что я, порченая, что ли? Да только билось в памяти: «Если дома из тебя ничего не вышло, то и на стороне толку мало будет».
А любовь потом пришла. От интереса к делу. Сегодня у меня лучше получилось, а если завтра вот так попробовать?
Любовь к работе приходит с утверждением себя в деле. Если человек скажет: «Могу и еще лучше. И сделаю», он уже с работой в одно целое слился. А если уж и пробовать не хочет дома, то пусть на стороне по душе поищет. Только правильно говорят: «Слаще домашнего хлеба куска не найдешь».
Совхоз по надоям постоянно плановые задания перевыполняет. В 1969 году на каждую корову по 2526 килограммов пришлось. А в группе Лидии Кряжевой — по 3500. Разрыв немалый. Потому что опыт, большой… она постоянно заставляет доярку искать все новое в своем деле. И грудятся около нее молодые.
— Тетя Лида, а вот это как делается?..
— Лидия Тимофеевна, а вот тут как?..
Что ж, расскажет и покажет. Не тратить же девчатам, как ей, двадцать лет на науку. Лишь бы только так же работу свою полюбили. Не побрезговали грязью… Хотя, какая сейчас грязь. Помещения добротные, без сырости. Уборка механизирована.
— Лидия Тимофеевна, а вот тут как?..
И расскажет, как заправский профессор в сельхозинституте.
— Значит, первое — по утрам подушку долго не дави. Известно дело, зоревые сны самые сладкие, да в нашей работе они недопустимы. Я к тому, чтобы коровы побольше ели, молока накапливали.
Подоила — вымечко помассируй, чтобы молочные железы в нормальное состояние пришли. А еще до этого, как аппарат отсоединила, не ленись руками поработать, последние капли молочка выцедить. Последнее молочко— самое жирное. До десяти процентов жирности доходит.
По зимнему времени корову обязательно на двор погулять выпускай, пусть по свежему воздуху походит, а ты последние крохи грязи подбери. Потому как от грязи да спертого воздуха у буренки обмен веществ понижается, она и на молоко не щедрится.
Ну, чем не лекция?
В том, что первое отделение среди других по надоям главенство держит, — немалая заслуга Лидии Тимофеевны.
И за труд благородный — почет ей, что полнит реки самого необходимого продукта, который сопровождает человека с первого дня до последнего.
Я хочу, чтобы вы были похожи на своих матерей. Каждому учителю приятно, если его воспитанник взлетел в космос. Но мне радостно, что Агриппина Нохрина, еще учась в школе, подолгу оставалась на ферме, где работали ее родители.
Придет в школу, соберет подруг и только разговоров:
— А механическая дойка — это вот что…
— Нет, вы как хотите, а я после школы никуда, здесь остаюсь…
— А что, девчата, если нам всем классом на ферму пойти, а?..
А. А. Нохрина, доярка
Кое-кто соглашался, а другие губы поджимали: фи, доярка с образованием. Предки еще понятно — четыре класса да пятый коридор. А нам, как говорится, молодым везде дорога…
Сникала Агриппина.
— Ну, как хотите. Только вы напрасно так. А дорога каждого там, где он всего нужнее. А мы здесь нужны.
— А жизнь как? Всю жизнь коровам хвосты крутить?
— Да ведь сами же писали сочинение по книге «Как закалялась сталь». Ведь помните же: «…жизнь… дается… один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…», — залпом выпаливала Агриппина запомнившиеся слова.
— Ну-у, то сочинение…
Все-таки после окончания некоторые на ферму пошли.
Любое дело душу любит. Агриппинин голосок то в том, то в этом конце фермы слышался.
И то и другое успевала делать. Она и по школьным посещениям многое на ферме схватила, работу доярки усвоила. А как группу приняла, будто еще в вечернюю школу поступила. Зарылась в книги по животноводству.
За год-другой машинной дойкой в совершенстве овладела. От каждой своей буренки за год 3000 килограммов молока получает. А в 1969 году к этой цифре еще полтысячи прибавила.
И благодарности ей, и Почетные грамоты, и денежные награды. А все это меньше, чем радость, которую она от работы, от профессии своей получает. С этой радостью только последняя награда равна — орден Трудового Красного Знамени. Вот так всходит слава-звездочка.
А где те подруги, недавние соученицы Агриппины, что при упоминании профессии доярки губы поджимали?
Я хочу, чтобы вы были похожи на своих матерей и сестер. И тех, кто знает, что первую цену себе человек должен дома проверить. «Не вышло дома ничего, и на стороне толку не будет».
12
.
За плечами тридцать пять лет работы с детьми. Тридцать пять лет наблюдений. Раздумий. Почему одни, как Агриппина Нохрина, зажигают свою звезду, и светит их слава-звездочка всем. Другие в тени прячутся. А ведь им тоже бы хотелось иметь свою сиянную, но где-то силы не туда ушли. Где-то свернула жизненная тропка на обочину. Нет ни умения, ни желания… Мне кажется, мы часто, хлебнув выпавшей на наше поколение тяжелой доли, чрезмерно щадим своих детей. «Нам тяжело пришлось, пусть они за нас отдохнут». И отдыхают. Ведь нельзя же считать учебу за тяжкий физический труд. И остаются холеными руки и равнодушной к труду душа. И теряется человек, оказавшись вдруг перед лицом самостоятельных решений, необходимостью не только зарабатывать на жизнь, но и доказать, что ты можешь еще и хорошо работать. Может, это и непедагогично, но я сторонник того, чтобы дети раньше познали вкус труда, вкус пота, цену хлеба. Такой человек, беря от людей, отдает втройне. И труд его большой наградой самому обращается.
М. И. Нохрина, телятница
Отец Ивана Дмитриевича Горяева был чабаном. Четырнадцать лет он пас отары в совхозе. С ним был и Иван. Работа сначала была парнишке в охотку, а потом— по большому нраву. Из подражания отцу превратилась в потребность. Именно тот труд, который узнал с детства. Он полюбил животноводство.
Но война — как она вмешалась в судьбы многих! На долгие годы отвлекла Ивана от приглянувшегося дела, с которым уже связывал свою жизнь. Пуля миновала его. И он снова в «Коммунаре». Помня его старательность по старым временам, сразу предложили ответственную должность бригадира дойного гурта. И тут внутренняя потребность к труду, которую Иван Дмитриевич приобрел с детства, заставляла его быть строгим с другими и беспощадным к себе. Не потому ли его бригада многие годы удерживала первенство по надоям.
А восемь лет назад встал вопрос: необходимо подтянуть птицеводство.
…Партийное собрание было долгим. Директор доложил о делах на птицефабрике. А дела были далеко не блестящи.
— Товарищи, дирекция просит коммунистов оказать помощь птицеводству укреплением кадров. Фабрике нужен хозяин. Как вы думаете, кто подойдет на эту должность, кто согласится?
Молчали, задумавшись. Каждый прикидывал возможности свои и соседа.
— Горяев, — сказал кто-то. — Горяев сможет. Дела у него в гурте идут хорошо, пусть попробует себя в новой должности…
— Товарищи, я же с детства к животноводству тянусь… Я на своем месте…
Они были товарищами, но они были коммунистами. И каждый, еще раз мысленно взвесив все «за» и «против», решил — подойдет.
…Нет, он не был растерянным. Он сразу «мобилизовал» себя на новый фронт. Главное — труд, а умение да знание придут. Ибо во всяком деле первое — внутренняя готовность трудиться, не жалея, как говорится, на ладонях мозоли наращивать. А остальное приложится. Есть книги, есть опыт обращения с людьми. Новый бригадир под петушиные песни ходил по птичнику. Следом — птичницы. Слегка испуганные. Знали Ивана Дмитриевича как хозяина строгого. Топтались позади, как хохлатки около сердитого петуха. Иван Дмитриевич палочку в клетку сунул, под протестующее куриное кудахтанье по полу поскреб, обернулся, брови в узелок.
— Слышали?
— А что? — птичницы не поняли.
— Куры смеются?
— Так они каждый час смеются, — птичницы заулыбались. — Нам в привычку.
— А я к такому веселью не привык, — отрезал. — Моментом навести чистоту, чтобы куриного смеха над вами не было.
А потом директору в кабинете:
— Витаминов надо, растительности…
Завтра:
— Тоже мне, до уровня передовых. А где механизация? Яички-то в ладони горяченькие ловить?
Послезавтра:
— Это не дело — с рук зерно рассыпать да воды в кормушки плескать…
Еще через день:
— Курица, она сумерек не любит. Сразу на шесток — и голову под крыло. А в такую рань спать укладываться, некогда и яйца нести…
— Ты, Иван Дмитриевич, прямо профессор по куриному делу стал, — друзья шутят.
— Станешь тут, елки-моталки. Аж счет часам потерял. Только засну, как в ушах звенит «ку-ка-ре-ку!» Вскакиваю, как заполошный: неужели утро? Вот до чего они мне мозги обзвонили. Ну, и чтобы от этих скачков избавиться, изучаю литературу, — серьезно отвечает. — Так что по части куриного профессора вы не ошиблись…
И добился-таки механизации фабрики, чтобы и поение, и кормление, и сбор яиц — все механизировано. Так что на каждую птичницу кур ой как увеличилось. По 5940 несушек да по 590* петухов. Как раз в комплекте. Если верить петушиной прыти.
Ламп понавесили, как в солнечный день на пляже светло. Курица что? Своими куриными мозгами смекает— лето пришло. Значит, пора и яички готовить на запарку. С ноября и начинает. Так что в скорости каждая до полутора сот в год нести начала.
А Иван Дмитриевич ходит ласковый.
— Человек, он что? — рассуждает. — Он от работы в устаток впадает, в отпуск идет и на самый берег Крыма ложится — ультрафиолетовые лучи поглощать. Птица, она существо тоже живое, в солнце нуждается. А у нас как? Клеточное содержание. Значит, что? Ультрафиолетовые лампы выписывать надо. Поняли? — к птичницам строгое лицо поворачивает.
— А как же, — те кивают. — Крым устроить несушкам надо.
Сейчас два раза в сутки облучают кур.
— Если бы не перья, — птичницы смеются, — дочерна загорели бы хохлатки, посводили петухов с ума. Те бы от удивления и кукарекать забыли, с какой стороны к курице подходить не вспомнили.
Шутки шутками, а если десять лет назад сдавали государству 900 000 яиц, то сейчас — за три миллиона.
И инкубатор рядом пристроили — и сотен девяносто цыплят клювиками скорлупу яичную пробивают, на белый свет выкарабкиваясь. Потому как яйца постоянно свежие. Для цыплят «детсад» хороший построили. Не жалко — ферма большую прибыль дает. Сам Иван Дмитриевич уже не новичок в этих делах, а и у него впору поучиться. Четырежды был участником Выставки достижений народного хозяйства. Столько и медалей от выставочного комитета имеет. От Министерства сельского хозяйства — значок «Отличник социалистического соревнования». А от партии и правительства высшую награду — орден Ленина.
И. Д. Горяев, пенсионер, кавалер ордена Ленина
На пенсию вышел Иван Дмитриевич. Только его дома не ищи. На животноводческой ферме да на птицефабрике. И его прихода работницы не меньше, чем директорова, ожидают. Сразу — вокруг и сыплют вопросами, у кого что накопилось. А он и рад советом и делом помочь. Такой уж характер. Внутренняя потребность к труду.
Вот я и задумываюсь: «А правильно ли мы делаем, «заставляя» детей отдыхать?»
13.
…Поле, русское поле. Чем бы ни занимался человек в селе, он живет для тебя, а ты для него. Ждущее от человека ласки и награждающее его самым ценным на земле — хлебом. Ты сила человеческая, ты его могущество! Поле…
Ярко-желтые и синие левитановские краски упали на поля, на речку, на березы. Холодной синью обтянуло небо. Звонкое, как стеклянный колокол. Легкий ветерок относит косяки журавлей. Ежится поле стерней, как будто холодно ему без снятого комбайнами колоскового одеяния. Стоит у края поля бывший агроном, ныне директор совхоза Аким Федорович Швецов. Сощурены привыкшие смотреть на горизонт глаза.
Отдыхай, поле, до следующей весны. Ты в сердце остаешься таким же колосковым, шумящим под ветерком, рассыпающим бронзовый звон колосьев. Тех, что опоясали наш державный герб как символ могущества и богатства. Ты остаешься в сердце. Как вчера, как всю жизнь…
Его всегда тянуло в поле, на луга. Удивляло вечное обновление земли. Заставляло задумываться, как же распределяются силы природы: в одних и тех же условиях растения ведут — себя по-разному. Увлекался гербариями.
Поступил в сельхозтехнику и через четыре года приехал в колхоз «Путь к коммунизму» дипломированным агрономом. Вскоре колхоз влился в состав «Коммунара», стал вторым отделением. Агроном до усталости мотался по полям. Заставил механизаторов и полеводов работать по-новому, выполнять все агротехнические мероприятия.
Некоторые ворчали:
— До Акима были агрономы ничего… Работали. По старинке — оно вернее. Деды тоже не дураки были. И этот… ничего… похорохорится да и остынет…
Не таков оказался молодой агроном. С характером и хваткой первого коммунаровекого — Сергея Новикова. В конце концов заставил слушаться себя.
В этот год урожайность на полях Кукушинского отделения была выше, чем на других. А потом — должность старшего агронома. Втройне забот, а сутки одни. И знания требуется больше. Поступил в сельскохозяйственный институт. Днем поля, вечером — учеба. Не заметил, как шесть лет пролетели. Всего его и не замечаешь, время, если с нетерпением ждешь завтрашний день и подгоняешь: «Время, вперед!»
Нынче совхоз получил более пятисот тысяч рублей чистой прибыли. В том числе от зерновых — около трехсот пятидесяти тысяч. Урожай немалый — собрано более восемнадцати центнеров с гектара. Значит, снова можно строить и строить. Жилые двухэтажные дома, чтобы стал поселок по-настоящему городским. Когда это будет? Время, вперед!
* * *
ПРОТОКОЛ № 7
Заседания парткома совхоза «Коммунар» 26 января 1970 года
Слушали:
Прием в члены КПСС Кузьмина Ивана Викторовича, тракториста 2-го отделения совхоза.
Постановили:
Решение партийного собрания о приеме утвердить.
Иван Кузьмич — один из лучших производственников совхоза. Партийная организация совхоза воспитывает честных, не жалеющих сил для общего дела людей и пополняет ими свои ряды…
* * *
СПРАВКА РАБОЧКОМА
Направить в высшие и средние учебные заведения и считать совхозными стипендиатами:
Токмакову Галину Степановну — в Тюменский сельскохозяйственный институт.
Назарова Александра Сергеевича — в Омский сельскохозяйственный институт.
Паутова Юрия Сергеевича — в Ялуторовский совхоз-техникум.
…Первый директор приехал в «Коммунар» из Петрограда. Из других городов — специалисты сельского хозяйства. Сегодня почти все руководящие кадры выросли из местных.
Я люблю ходить улицами своего поселка, в котором знаю каждого и каждый знает меня. Я знаю совхоз от первых домиков, безграмотных крестьян, перешедших в рабочие и отдавших «Коммунару» силы и жизнь, чтобы скорее наступило сегодня. Сегодня — это сотни благоустроенных домов, пять школ, девять магазинов, семь клубов, шесть библиотек, пять киноустановок, профессионально-техническое училище, участковая больница с родильным, хирургическим отделениями и четырьмя фельдшерско-акушерскими пунктами.
И сто двадцать три специалиста с высшим и средним образованием. И сотни чудесных людей, чьим трудом богат совхоз. И богаты сами люди. Сотни мотоциклов, телевизоров. Таков сегодняшний день «Коммунара».
Но мы уже ждем завтрашний, и он близко.