ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН


ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА


СКАЗКИ МАГАТСКОГО ЕГЕРЯ


В КОРОНЕ, БЕЗ КОРОНЫ
На кедровой ветке сидел впотьмах глухарь. Горбинкой клюв. Жидкая бородка. Большой холеный зоб. Перья блестящие, счерна.
Жил он оседло. Никуда не вылетал. Любил поесть, попеть, потанцевать — перед копалухами порисоваться.
Стояла ранняя весна. Ручьи будили землю. Малиновки летели в вышине, сверяя путь по звездам. Дрозды скликали у болота запоздалую родню: «Чай пить, чай пить».
Глухарь горел желанием запеть. Но сдерживал себя. В такую темень затокуешь, еще сочтут за дурачину.
Маясь бессонницей, таежник поднял глаза к полночным небесам. Внимательно разглядывал Полярную звезду. В мелком сееве она светилась ярче остальных. Скорей всего, была их госпожа.
Только так подумал, звезда ему лукаво подмигнула:
— Хочешь стать царь-птицей?
Полуночник онемел. Промямлил боязливо:
— Башковитым надо быть. Я всего лишь лесной бард.
Полярница, сияя, задорно рассмеялась:
— Ерунда. Без царя в голове, да властвуют годами. Держи. У кого корона, тот и государь.
С острия светящегося тонкого луча сорвалась, как капля, золотинка. Диковинно сверкая, полетела кубарем к земле. Остановилась перед петухом. Настоящая корона, на манер венца! Украшенная жемчугом и драгоценными камнями.
Не успел мошник ее подробно разглядеть, как она накрыла его голову сама. Он почувствовал себя значимее, умнее. Теперь он царь-глухарь. Над птицами властитель. Жаль, трона нет. Но это не беда. Его заменит пень. Распоряжаться есть откуда. Самодержец будет строг и непреклонен. Станет сурово запрещать и «не пущать». Наведет порядок средь тетерь!
Дождался полного рассвета. Когда на токовище собралось все птичье племя, он, недоступный, важный, прилетел туда.
Увидев царскую корону, пугливые тетери расступились перед венценосцем.
— Царь-глухарь! Новый самодержец!
С почтением указали место на высоком, кряжистом суку. Но коронованный таежник взгромоздился на широкий пень. Объявил притихшим птицам первый свой закон:
— Живую воду пить вам запрещено!
Недовольство, ропот начался:
— И деды, и отцы ее все время пили!
— Ты сам употреблял!
Живой водицей уж причастились с утра пораньше петушки. Дурачились и распевали громче старших.
Коронованному барду не поглянулись их повадки. Глухари всегда от прочих отличались импозантностью, степенством. А эти… Бесшабашны, скоморошничают, тусуются, позорят важный род!
Монарх разгневался ужасно. Как коршун налетел на молодых. Кого ударил клювом, кого стукнул крылом. Тут же объявились прислужники короны. Ретиво подоспели на помощь самодержцу. Давай долбить неугомонных петухов. Чуть не затюкали бедняг. Птицы вырвались из драки, взлетели над примолкшим током и памятно собрату прокричали:
— Сегодня ты в короне, а завтра — без нее!
Но царь-глухарь предупреждению не поверил. Возомнил: никто не разлучит его с венцом. Новый указ наутро огласил:
— За границу леса все кочевки отменяю!
Копалухи возмутились:
— Чем питаться?
— На ягоды неурожай!
Спокон веков велось: коль голод донимал, то стаей всей летели за бугор. Птицы прожорливые. Попробуй, прокормись. От голода спасались в чужих, дальних краях. Странствовали по ягодникам. Кочевали по полянам. И вдруг — «кочевки отменяю!»
— Так, где и чем кормиться? — навалились на венценосца упрямые глухарки.
Он угрожающе запел, затоковал, что все раскормлены чрезмерно. Пора поститься. Сбрасывать излишний вес. И посоветовал родне:
— Клюйте хвою! Поспеют одуванчики, на них побольше налегайте!
Старая больная копалуха осмелилась вельможе возразить: — Зачем кочевки отменять? Ведь отчий край — весь птичий лес.
— Нет! Только хвойный угол! С токовищем посредине! — прицыкнул самочинный царь.
И закружился возмущенно. Налетел на скромную недужную глухариху. За вольнодумство тюкнул ее в темя. Набежали рьяные прислужники короны. Давай клевать несчастных и запуганных сестер. Они едва отбились от разъяренной услужливой родни. Взмыв над лужайкой, с угрозой прокричали злому повелителю:
— Сегодня ты в короне, завтра — без нее!
И улетели кучей за топкие болота, где много зелени и ягод, и… нет дурных царей.
А чувство осторожности и меры притуплялось. Он вообразил себя бессменным властелином. Не успевая, вводил немыслимые новшества. Одни не прижились, а он внедрял другие. Да нелепые и вздорные.
Пытался писаных красавцев глухарей сделать подкаблучниками невзрачных блудных кур. «Для укрепления семьи теперь она выбирает его, а не он ждет ее!» — гласил очередной декрет.
Птицы противились нововведению:
— Это противоречит вековым обычаям.
— Мы выбираем жен, а не наоборот!
— Глухари полигамны!
— С кем хотим, с тем и живем!
Прислужники короны возопили:
— Царь мудр!
— Он — наше красное солнце!
— Все делает для блага птиц!
— Для укрепления семьи!
Вельможа даже не соизволил спрыгнуть с трона. Лишь разгневанно тряхнул короткой бородкой. Угодники на правдолюбцев наскочили. Отколышматив, выгнали со срамом из угодий.
Взлетев над солнечной поляной, изгнанники печально прокричали:
— Сегодня ты с короной, завтра — без нее!
И подались за темные кедровые леса.
А царь не унимался. Усердствуя, с подъемом, страстно наводил порядок. Опять издал указ:
— Запрещаю на деревьях токовать!
Лесного барда убеждали:
— Мы глухари, а не тетери!
— Токуем больше на деревьях и меньше на земле!
— Так от роду ведется!
Надеялись упреками пронять зарвавшегося барда. Открыто говорили:
— Надо править умно!
Властолюбивый венценосец спесиво отвечал:
— Кто выше, тот умнее… Мой трон — вот этот пень. Повелеваю на полянке токовать! Передо мной! Вот так! Вот так!
Азартно соскочив на землю, хвост веером расправил. Выделывал замысловато поклоны, повороты, чуфыркал, бормотал.
К нему под песню из-за кочек подкрался черный лис. Накинулся на птицу. Крепко, знатно отмутузил. Таежный бард, забыв вельможные манеры, с кудахтаньем, будто простой петух, еле-еле вырвался из цепких лисьих лап. Взлетел на сук кедровый. А лис, добыв в отважном поединке чудотворную корону, ушел, самодовольный, править своими тихими собратьями.
Глухарь, приходя в себя от шока, два дня безмолвно просидел на старом кедре. Третьим утром появился средь своих на токовище. Забыв, что без короны, по привычке взгромоздился на широкий пень. Объявил очередной декрет:
— Запрещаю вам токование!
Глухари расстроились и приуныли. Дожили! Не позволяют исполнять их свадебные ритуалы! Звучным криком черныши обычно подзывают к себе охотливых глухарок. При этом входят в раж. Порой не слышат приближения врага. Как не услышал его царь. Но перед тем, как токовать, осмотрись по сторонам: нет ли поблизости противника, и заливайся до упаду. Нельзя из-за одной раззявы лишать всю стаю вековых обычаев!
— Чтоб жизни сохранить, я запрещаю вам токование! — доказывал фуфыристый вельможа.
— Ты нам не указ! — крикнул с дерева молоденький петух.
Дерзость неслыханная. Все переполошились. Что станет с бедокуром? А он, перелетев на тронный пень, тюкнул властелина прямо в лоб:
— На ком корона, тот и царь! На нем короны нет!
Все вспомнили: ведь черный лис отнял у самозванца дорогой венец. Мошник теперь никто!
Стая всполошилась: сколько терпели от болвана унижений! Припомнили ему враждебные дурацкие указы. Назвали изгнанных правдолюбивых земляков. Во гневе птицы налетели с шумом на низвергнутого властелина. И ну его бранить:
— Антихрист!
— Олух!
— Змей!
Особенно жестокими оказались прислужники короны. Они куражились над бывшим господином с таким же пылом, с каким недавно лебезили перед ним. Клевали беспощадно, как и он клевал собратьев: в темя, шею, грудь. Царапали когтями. Кто дергал за крыло, кто выщипывал цветистый пышный хвост.
Таежный бард с потугами, но все же вырвался из цепких лап своих придворных. И полетел за топкие болота.
Однако там ему припомнили грехи. Задали крепкую, безжалостную трепку. Отверженный монарх направился за темные леса. Оттуда тоже выперли с бесчестьем. Он умолял пустить его за горы. Но изгнанные им же земляки, прижившиеся там, сердито отказали глухарю-изгою:
— Знай, как над братьями и сестрами глумиться!
Так и летает бывший птичий царь туда-сюда-обратно. И нет нигде ему приюта.