ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН


ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА


ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА


НА КОСАЧЕЙ
Из прилеска, уркнув, вылетел зеленый, дребезжащий снегоход. Боря Ржавый — тонкий, конопатый, неунывающий лесник, «забуранивал» к нам в гости.
Позади него сидел ухоженный, холеный мальчик. Маринка хмыкнула:
— Из знатного семейства. Развлекать везут. На косачей, — уловила очень метко сходство: — Писаный петух.
Хлопчик был Маринин однолеток. А как одет! Такого убора я никогда не нашивал, и дочке не носить. Не какой-то примелькавшийся фабричный ширпотреб. Все из заморской замши скроено. Куртка и пимы вышиты цветистыми узорами. И впрямь, как оперенье лесного петуха.
Снегоход, резиновыми гусеницами перемалывая снег, быстро к загородке подбежал. Наехал на метлу. Заглох. Холеный мальчик ткнулся в худую спину Ржавого. Тот, затейник, весельчак, уже смеялся звонко:
— Разогнаться не успел — кончился бензин! — плутовство на шкодной рожице написано. Но тут же стерлось. — Мы охотиться. — К глазам Бориса сбежались конопушки — Ржавый улыбался: — В чужом обходе и дичи больше, и мягче снег. Смотрите, ждут касатики!
Черными комками была облеплена сучкастая сушина. На ней так много сидело отдыхающих тетеревов.
Боря Ржавый нам свойски подмигнул.
— Чем косачей подманивают?
Маринка усмехнулась:
— Что за вопрос? Чучельями.
— Тарасик, покажи! — воскликнул хитро Ржавый.
Холеный паренек из рюкзака охотно тетерева вынул. Поставил на сиденье снегохода.
У нас с Маринкою гляделки округлились. Муляж, а как живой!
Лесник не унимался, весельице чинил:
— Тарасик, удиви!
Хлопец не без гордости извлек винтовку из чехла. Неописуема! На нее нам, егерям, копить лет пять, а то и боле. Да и оружие такое при наших связях не достать. Легка, удобна. Прикладиста, мальчишке по руке.
— Откуда прислана винтовка? — спросила изумленно Маринка.
— Спецзаказ. Секрет. Отцу преподнесли, — розовощекий хлопчик торжествовал. Еще бы! Роскошной невидалью сразил лесных чалдонов, закоренелых беднецов.
Ржавый дробненько смеялся:
— Не снаряжением, а умением славится охотник.
— Рыжий клок волос выпал из-под шапки, тряско подпрыгивал на лбу. Отсмеявшись, забавник повелел:
— Маринка, обуток принеси!
Дочурка колебалась: втягиваться ли в веселую затею? Или идти на речку, где мы наметили поставить на лису второй капкан: хищница давила куропаток.
Я за куртку дочку дернул: не задиралась бы девчонка, поостыла. Но она с приезжим мальчиком вступила в молчаливый спор. Мы тоже тут не лыком шиты, кое-что умеем, кое-что «могем»! Беспечно хмыкнула:
— Охотиться? Давайте.
В сарайчик сбегала. Валенок — не валенок, лапоть — не лапоть, от валенка обрезок к снегоходу принесла. Из этого обутка выколотила о сидение слежавшийся снежок.
— У меня своя приманка для тетеревов.
Теперь у хлопца округлились зенки. Драный обрезок за чучело девчонка выдает. Он отпугивать сторожких будет птиц, не привлекать! И мальчик усомнился: не насмешничают ли над ним, достойным? Он напыжился, затоптался, заворковал, как на току косач:
— А из чего же ты стреляешь?
Маринка весело, с небрежною ухмылкой из кармана вынула рогатку. Обыкновенную, мальчишечью: из деревянной вилки, двух резинок и круглой кожанки, похожей на заплатку.
Сконфузился наш гость. Сдобные щеки зарумянились: зачем над ним глумиться, принимать за новичка? Из этаких рогаток давно по воробьям стреляют, а она, отшельница, с игрушкою на косачей. Повернулся к конопатому опекуну. Басовито, голосом для выступления поставленным, надменно так спросил:
— Что это значит? За кого меня здесь принимают?
Неловкость наступила: у мальчика-то папины замашки! Слышалось, как в мелколесье на бородавчатой березе клюв чистил тетерев: скреб им о сук, царапал.
В тишине вмешался Боря Ржавый. Смышлен был рыжий балагур! Умел словечко к месту вставить. Тарасику сказал:
— Смотри, нас подивят! — Палец направил на картонную табличку «Охота разрешена»: — Маринка, подпись порази!
Моя дочурка затейного соседа вовек не подводила. Сама была горазда его посмешину в любое время поддержать.
— Целюсь в маленькую букву «о», — Маринка добродушно объявила. Как тетиву у лука, резинку у рогатки натянула. Картечиной точнехонько картонку просадила.
Боря Ржавый маленькой охотнице в ладошки уважительно похлопал:
— Браво! А кто-то, как девица, жеманничал. Мол, за кого их принимают. — К хлопчику приподнято, задорно обратился: — Ты, рыцарь, с этаким вот снаряжением, неужели девочке уступишь?
«Рыцарь» так ярко покраснел, будто румянами измазали его, Но все-таки стеснение превозмог. Взяв муляж под мышку, заморскую винтовку закинул за плечо. Одернув вышитую куртку, надменно Боре Ржавому сказал:
— Пошли на косачей. Где мой скрадок? Веди, — в голосе мальца звучали рокот, воля.
Когда гурьбою шли к скрадкам, хлопчик косился на обуток: неужто к такой дрянной приманке подлетят лесные петухи?
Маринка на руке пропеллером крутила легкую рогатку. Картечины подбрасывала по одной, ловила ловко их в ладошку. У мальчика пренебрежение, гримаса: «Скоморохи!» — не сходила с пышного лица.
Но вот охотники повесили чучелья на деревья и спрятались в скрадках. Мы с моим соседом Борей Ржавым на расстояние удалились. Рефери, не рефери, секундантами, не секундантами, скорей всего болельщиками стали.
Обуток на шесте, как петушок на шпиле, над низкою березой возвышался. Внизу был балаган. Я в бинокль видел, как моя Маринка, поджидая косачей, непринужденно семечки щелкала. Поглядывала на ухоженного ружьеносца: как во всеоружии он чувствует себя?
Парнишка егозился: то припадал к одной цели, то к другой кидался. Нетерпеливо ждал прилета косачей.
Они к его березе не спешили. Муляж, хотя и был красивый, расписной, но птицам он неправдашним казался. Пара молодых тетеревов к нему по глупости, случайно подлетела. Охотник взволновался, второпях по ним пальнул. Оба раза промахнулся. Черныши снялись. К маринкиной березе полетели.
Издали над ней обуток выглядел правдоподобным, бравым косачом. Вспугнутая пара молодых тетеревов, приняв его за своего дружка, на нижний сук к нему уселась. Туда со всех сторон другие птицы полетели. На голых сучьях размещались.
Маринка дождалась, когда тетерева березу густо облепили. Из рогатки снизу по одному без промаха сшибала их на суп: била каждого картечиной в висок.
Дерево хлопчика костляво возвышалось: на нем не сидело ни нарядных косачей, ни каких иных пичуг. Нам с Борей Ржавым было видно в бинокль, как злился паренек, ворочался, вздыхал. На чучело недобро зыркал. Вдруг взорвался и давай в него разгневанно, обидчиво палить. Чучело вздрагивало, кривилось на суку, из него вываливалась требуха.
Мы встревожились: не свихнулся ли наш гость? К балагану подбежали. Гильз, как семечек, нащелкано. Изрешечен муляж тетеревиный. Он теперь смотрелся, как ощипанный петух. Заморская винтовочка была в царапинах. Замшевая куртка порвана о сук. Мех изнанкою высовывался из широких дыр.
Паренек на своего наставника, на Борю Ржавого, и топал, и в истерике кричал:
— Вези домой! Вези к отцу!