ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН


ЛЕСНАЯ ДЕВОЧКА


ЕГЕРЬ


БЕГЛЕЦ
Хватился — нет коня. Был около кладовки. Ржал, требовал овса. Я торопливо чистил сети, готовился к рыбалке в ранний час. Хотел насыпать корм Буяну чуть позднее — подождет. Но коняга рассердился и опять ушел в соседнюю деревню. А это шесть верст киселя хлебать да все лесом, да по избитой, ямистой дороге.
Взяв узду и сахар, я, сердитый, раздраженный, отправился в деревню. Она заброшена. Хозяин переехал в город. Но Буян, когда обижался, то непременно уходил к нему. Показывал, что бывший егерь добрее меня и он его любит больше.
Круглые, с тарелку, вмятины некованых копыт тянулись по дороге к разрушенной деревне. Она была как после варварской бомбежки: разорена, пуста. Везде торчали трубы, печи, бревна Конь прятался под крышей ветхого сарая. Дожидаясь моего прихода, беглец нетерпеливо выглядывал из-за подгнившего угла. Увидев меня, повеселел: «Ишь ты, беспокоится. Идет. Стало быть, нужен ему!» Встряхнул капризно гривой. Замахал хвостом.
Подойдя близко к коню, я погладил его по рыжей щеке. Почесал белую звездочку под челкой. Кусочком сахара охотно угостил.
— Глупый ты, Буян. Убегаешь, будто беспризорник. Ходи за тобой. Ноги болят… У тебя ли не жизнь? Когда захотел, тогда встал. Где захотел, там попил. Никто не притесняет, — подал ему на ладошке еще пару кусочков рафинада. — У тебя же есть дом.
Конь мои упреки слушал с пониманием: «И правда, чего я привередничаю? Какой у нас овес! Какая сочная трава! Просторная конюшня!» Будто чмокая, тыкался отвисшими губами мне в плечо. Дескать, брат, прости, больше не буду.
Я его похлопал по упругой шее.
Направился в тенистый лес. Буян плелся сзади. Подталкивал меня под локоть носом: «Ну, сладким угости». Я на подачки не скупился.
Конь недели две жил спокойно на заимке. Но ему попала шлея под хвост опять, и повторилось все сначала.
Продолжалось это до тех пор, пока бульдозеры не сровняли деревню с землей. А на ее месте лесники высадили саженцы сосны.
После этого Буян туда ни разу не сбегал.