499 Шамсутдинов Избранное Т. 3
Николай Меркамалович Шамсутдинов
Николай Шамсутдинов
ИЗБРАННОЕ
Том 3
Параллельный мир
ПОЭМА
Рождество
Снег инфернальный…
Глубоки —
Льдом отливает скол недели —
Осатаневшие белки
Изнемогающей метели.
В слезливом лепете старух,
Она, затверженная ими,
Дома пускает в пляску,
слух
Слепя перстами ледяными…
Обруганная меж людьми,
Она стенает в срубах, в трубах,
Выветривая, черт возьми!
Сны — в гулких крупноблочных бубнах.
Вселенная — в снегу до пят…
Обледенелы,
средь недели,
Спеленуты ознобом, спят
Больницы, тюрьмы, богадельни…
Со отчуждением в глазах,
Слепых и навьих,
как стаканы,
На непроглядных площадях —
Осмеянные истуканы.
За родом род,
за рядом ряд,
Неистребимы и нетленны —
Вздымающие взгляд на взгляд,
Радары, блюминги, мартены…
В черствеющем бреду квартир,
Перемежаемом сопеньем, —
Отверстый,
обморочный мир
Спеленутых оцепененьем.
Незыблемый, как диамат
(Ликуй, примат!
Увы, Конфуций…),
Он — в подсознании, подмят
Стальною логикой конструкций.
Неистребимая —
невмочь! —
Усталая, как в Вифлееме,
Метелью взнузданная, ночь
Гремит,
выкашивая время.
Гремит — в бреду трамвайных дуг,
В их распрях… Обледеневает
Отслаивающийся дух
Смурных и сирых…
Прозревает
Жизнь,
как мучительным бельмом,
Заросшая свинцовым бытом?
Злей, ночь! — в колючий мрак лицом,
Сон хрустнул под твоим копытом,
Как лед, зашелся в вое…
Но,
Не осененное покоем,
Пылает, вперяясь в ночь, окно,
Нагое, знойное, за коим
Мария, мать… Искусан рот —
Вся растворяясь в слепых потугах,
Вся — распинаема,
орет,
Захлебываясь в крестных муках.
На обескровленной земле,
Полупомешанна, первые —
На окровавленном столе,
Во одиночестве,
Мария,
Ты вся страданьем налита,
Вся — маета…
Не видят, что ли,
Не полнолунье живота,
Но — полнолунье лютой боли?!
Но — озаряет ветхий дом,
Набитый воем — не смиреньем,
Тем сокровенным,
что зовем
Не появлением — ЯВЛЕНЬЕМ.
Как око, лоно зрит… Меж ног
Он сыро прорастает,
сущий —
Еще незряч и слаб… — росток,
Плацентой чуткою отпущен.
Какая бездна позвала?…
Он прорастает —
не согретый
Губами теплого вола —
В нагой, распадный мир, отпетый —
Вздох инфернальных катастроф! —
Пальбой кровавой общей драки,
Свинцом,
надсадным воем вдов,
Детей, швыряемых под траки.
Он прорастает…
и в глаза —
Не золотые образа,
А — злы, остервенелы, кратки —
Слепя, саперные лопатки.
Купель отчаянья и бед…
И, сызмала паливший веки,
Сворачиваясь,
чахнет свет
В неискупимом человеке.
Задавленное бередя,
Как злоба выстудила лица,
И — брат на брата!
О, Дитя!
Прости, что выпало родиться
Здесь, на земле, где, в лютый снег
Над истощенными полями,
Всё не восстанет
человек
Над преисподними страстями…
Где власть и лжи, и крови — всласть,
Где прозябаешь (страсти — люты),
Чтоб, как родник — в пучину, впасть
В заложники гражданской смуты.
Нимб в сотню ватт — над головой
Не подсыхает боль…
Впервые
Не стон, а — клекот горловой,
Горит гортань.
Кричи, Мария,
Неутолимая!.. Жива,
Кричи —
с тревогою о сыне,
Не под Звездою Рождества —
Под гибельной Звездой Полыни!
Кричи, родимая! —
с тобой,
Сопутствуя, Мария, спазму, —
Боль облегчения… Но боль —
Не поддается пересказу.
Кто б, сострадающий, помог!
Творимо муками твоими,
Есть у истошной боли
имя? —
«Сы-ы-ын…».
Да, Мария, а — не Бог…
Неисследимый вдалеке,
Он ожидаемый,
меж нами,
С казенной биркой на руке,
Не опекаемый волхвами,
Он оставляет знойный зрак,
Мария, лона…
Он — неведом,
Но, обреченный тверди, мрак
Он переслаивает светом.
Когда б не мир обставший,
груб, —
Нетерпеливо
(боль — не бремя…)
Он выпил б влажный трепет губ
И задохнулся б им. Но время
Замоет наши имена,
Когда, чревата катастрофой,
Ввергая в сумерки,
страна —
Нам станет общею Голгофой.
И ад, и муки — впереди?…
Не обещая ВОСКРЕСЕНЬЯ,
Не — нарекаемый,
приди —
Тщетой взыскуем — в искупленье…
Николай Меркамалович Шамсутдинов
Николай Шамсутдинов
ИЗБРАННОЕ
Том 3
Параллельный мир
ПОЭМА
Рождество
Снег инфернальный…
Глубоки —
Льдом отливает скол недели —
Осатаневшие белки
Изнемогающей метели.
В слезливом лепете старух,
Она, затверженная ими,
Дома пускает в пляску,
слух
Слепя перстами ледяными…
Обруганная меж людьми,
Она стенает в срубах, в трубах,
Выветривая, черт возьми!
Сны — в гулких крупноблочных бубнах.
Вселенная — в снегу до пят…
Обледенелы,
средь недели,
Спеленуты ознобом, спят
Больницы, тюрьмы, богадельни…
Со отчуждением в глазах,
Слепых и навьих,
как стаканы,
На непроглядных площадях —
Осмеянные истуканы.
За родом род,
за рядом ряд,
Неистребимы и нетленны —
Вздымающие взгляд на взгляд,
Радары, блюминги, мартены…
В черствеющем бреду квартир,
Перемежаемом сопеньем, —
Отверстый,
обморочный мир
Спеленутых оцепененьем.
Незыблемый, как диамат
(Ликуй, примат!
Увы, Конфуций…),
Он — в подсознании, подмят
Стальною логикой конструкций.
Неистребимая —
невмочь! —
Усталая, как в Вифлееме,
Метелью взнузданная, ночь
Гремит,
выкашивая время.
Гремит — в бреду трамвайных дуг,
В их распрях… Обледеневает
Отслаивающийся дух
Смурных и сирых…
Прозревает
Жизнь,
как мучительным бельмом,
Заросшая свинцовым бытом?
Злей, ночь! — в колючий мрак лицом,
Сон хрустнул под твоим копытом,
Как лед, зашелся в вое…
Но,
Не осененное покоем,
Пылает, вперяясь в ночь, окно,
Нагое, знойное, за коим
Мария, мать… Искусан рот —
Вся растворяясь в слепых потугах,
Вся — распинаема,
орет,
Захлебываясь в крестных муках.
На обескровленной земле,
Полупомешанна, первые —
На окровавленном столе,
Во одиночестве,
Мария,
Ты вся страданьем налита,
Вся — маета…
Не видят, что ли,
Не полнолунье живота,
Но — полнолунье лютой боли?!
Но — озаряет ветхий дом,
Набитый воем — не смиреньем,
Тем сокровенным,
что зовем
Не появлением — ЯВЛЕНЬЕМ.
Как око, лоно зрит… Меж ног
Он сыро прорастает,
сущий —
Еще незряч и слаб… — росток,
Плацентой чуткою отпущен.
Какая бездна позвала?…
Он прорастает —
не согретый
Губами теплого вола —
В нагой, распадный мир, отпетый —
Вздох инфернальных катастроф! —
Пальбой кровавой общей драки,
Свинцом,
надсадным воем вдов,
Детей, швыряемых под траки.
Он прорастает…
и в глаза —
Не золотые образа,
А — злы, остервенелы, кратки —
Слепя, саперные лопатки.
Купель отчаянья и бед…
И, сызмала паливший веки,
Сворачиваясь,
чахнет свет
В неискупимом человеке.
Задавленное бередя,
Как злоба выстудила лица,
И — брат на брата!
О, Дитя!
Прости, что выпало родиться
Здесь, на земле, где, в лютый снег
Над истощенными полями,
Всё не восстанет
человек
Над преисподними страстями…
Где власть и лжи, и крови — всласть,
Где прозябаешь (страсти — люты),
Чтоб, как родник — в пучину, впасть
В заложники гражданской смуты.
Нимб в сотню ватт — над головой
Не подсыхает боль…
Впервые
Не стон, а — клекот горловой,
Горит гортань.
Кричи, Мария,
Неутолимая!.. Жива,
Кричи —
с тревогою о сыне,
Не под Звездою Рождества —
Под гибельной Звездой Полыни!
Кричи, родимая! —
с тобой,
Сопутствуя, Мария, спазму, —
Боль облегчения… Но боль —
Не поддается пересказу.
Кто б, сострадающий, помог!
Творимо муками твоими,
Есть у истошной боли
имя? —
«Сы-ы-ын…».
Да, Мария, а — не Бог…
Неисследимый вдалеке,
Он ожидаемый,
меж нами,
С казенной биркой на руке,
Не опекаемый волхвами,
Он оставляет знойный зрак,
Мария, лона…
Он — неведом,
Но, обреченный тверди, мрак
Он переслаивает светом.
Когда б не мир обставший,
груб, —
Нетерпеливо
(боль — не бремя…)
Он выпил б влажный трепет губ
И задохнулся б им. Но время
Замоет наши имена,
Когда, чревата катастрофой,
Ввергая в сумерки,
страна —
Нам станет общею Голгофой.
И ад, и муки — впереди?…
Не обещая ВОСКРЕСЕНЬЯ,
Не — нарекаемый,
приди —
Тщетой взыскуем — в искупленье…