498 Шамсутдинов Избранное Т
Николай Меркамалович Шамсутдинов


Во втором томе собрания сочинений известного российского писателя Николая Шамсутдинова помещены его лирические стихотворения, посвященные современницам автора. В этих стихах он выступает доверенным лицом своих героинь, поверяющим ему свои радости и печали, надежды и разочарования.









НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ







ИЗБРАННОЕ



СТИХОТВОРЕНИЯ




ТОМ 2




СОИМЕННИК СЕРДЦА


_Я_над_этой_колыбелью_

_Наклонилась_черной_елью._

_Бай!_Бай!_Бай!_Бай!_

_Ай,_ай,_ай,_ай…_

Анна Ахматова

26 августа 1949 года (днем),

Ленинград, Фонтанный Дом


Коренной северянин, известный российский поэт Николай Шамсутдинов родился утром 26 августа 1949 года, на Ямале, в семье торговых работников…

Вся биография будущего писателя тесным образом связана с Тюменской областью. Волею судьбы он неизменно оказывался там, где происходили судьбоносные для нашего края и страны события. Так, еще ребенком, в Березово, в 1953 году, он стал очевидцем рождения знаменитого газового фонтана, с которого началась великая нефтяная эпопея Тюменщины. Далее — три года жизни в небольшом селеньице Нумто, близ одноименного, священного для ханты и манси, озера, на берегу которого спрятана, по преданиям, легендарная Золотая баба… Не она ли дала мощный творческий заряд его ярким, вдохновенным произведениям о Тюменском севере?

В 1957 г. семья нашего земляка переезжает в Ханты-Мансийск, откуда, в 1965 г., в Нефтеюганск, в котором, после окончания школы, молодой литератор трудится в одном из подразделений НПУ «Юганскнефть», на знаменитом Усть-Балыкском нефтяном месторождении.

После службы в ВВС он возвращается в родной город, а осенью 1972 года переезжает в Сургут, где трудится на строительстве широко известной Сургутской ГРЭС, одновременно занимаясь творчеством, через некоторое время, к тому же, возглавив городское литературное объединение «Северный огонек», самое крупное о ту пору в Ханты-Мансийском национальном округе.

Окончив в 1980 году Литературный институт им. Горького в Москве, он, по рекомендации 7-го Всесоюзного совещания молодых писателей, становится в 1982 году членом Союза писателей СССР, первым не только в Сургуте, но и на в с ё м нефтяном Приобье.

Дебютировал наш земляк в литературе большим поэтическим циклом в «Литературной России» (Москва, 1976 г.), сразу выдвинувшим его в ряд значительных мастеров поэтического слова. С тех пор Николай Меркамалович широко печатается в «толстых» журналах, альманахах в столице, в стране, за рубежом, общее число публикаций в которых приближается к двумстам пятидесяти.

Назовем некоторые из этих изданий: «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Молодая гвардия», «Нева», «Звезда», «Аврора», «Смена», «Подвиг», «Кругозор», «Крокодил», «Юность», «Литературная газета», «Магазин Жванецкого», «Пионер», «Костер», «Уральский следопыт», «Сибирские огни», «Лепта», «Крещатик» (Германия), «Paris-Париж» (Франция), «Поэзия» (Польша), «Дотика» (Словакия), «Альманах поэзии» (США), «Смена лет» (США), «Побережье» (США), «Новые берега» (Дания), «Венский литератор» (Австрия) и десятки других изданий.

Его самобытное поэтическое видение мира и выдающийся талант высоко оценены такими мастерами нашей словесности, как В. Астафьев, Евг. Евтушенко, Б. Окуджава, К. Кулиев, Д. Кугультинов, знаменитым французским славистом, профессором Сорбонны Ренэ Герра. Секретарь Союза писателей России, известный советский и российский критик Ст. Золотцев назвал его в статье «Студеная звезда…» одним из лидеров поэтического поколения 70-х…

Выпустивший в свет более двадцати книг, основные из которых — «Выучиться ждать» (Свердловск), «Прощание с юностью» (Москва, изд. «Молодая гвардия»), «Лунная важенка» (Москва, изд. «Советский писатель»), «Скуластые музы Ямала» (Москва, изд. «Современник»), «Женщина читает сердцем» (Свердловск), «Избранное» в двух томах (Тюмень), «Любовь без утоления» (Тюмень), «Жутье-бытье», книга юмора и сатиры, (Екатеринбург), «Пенорожденная», книга избранной лирики (Екатеринбург), «Заветная беззаветность», (Екатеринбург), Николай Шамсутдинов обладает могучей поэтической мускулатурой, создав широкие, поистине эпические картины северного бытия. Особенно показательна в этом отношении его поэма «Покорители», которую представляющий ее выдающийся писатель Виктор Астафьев назвал «поэмой-криком, поэмой-воззванием к человеческому разуму…».

Читатели, наблюдающие в развитии мощное дарование нашего земляка, отмечают, как постепенно от северных, локальных, проблем он перешел к освоению обширного материка, просторы которого исследовали Гомер и Катулл, Гораций и Сапфо, Петрарка и Микеланджело, Державин и Вольтер, ну, и, наконец, великий Пушкин… как, впрочем, сотни и тысячи поэтов разного калибра, избравших своей музой богиню любви…

Поэт-мужчина в любовной лирике восхищается Прекрасной Дамой, преклоняется перед ней, готов, наконец, за нее жизнь отдать… Но куда реже он способен на долгое, терпеливое сострадание, снисхождение к маленьким — и не очень — слабостям возлюбленной. Любовь как жалость — вот доминанта его творчества.

_Я_часто_падал_—_жизнь_меня_швыряла,_
_Но,_словно_прикрывая_и_храня,_
_Ты_обнимала_—_точно_отнимала_
_У_злости_и_отчаянья_меня._

_Ты_впитывала_боли_и_усталость…_
_Да_знать_бы_мне_в_ознобный_час_ночной,_
_Какой_ценой_все_это_доставалось_
_Неропщущей_тебе,_какой_ценой!_

О любви — Николай Шамсутдинов пишет с любовью. Парадоксально, но подобное некогда вменялось в вину А. Ахматовой ревнителями ханжеской морали… А вот Н. Шамсутдинов сумел подняться на качественно новую ступень в любовной лирике: он в своих стихах — то доверенное лицо, которому женщина поверяет свои радости и печали, невзгоды и радости, мысли и слезы. Он, в данном случае, — наперсник ранимой, мятущейся, рефлектирующей женской души. И — не просто наперсник, сочувственник, но и художник, плотными живописными мазками пишущий мир любви, в котором и он — один из участников бесконечной любовной драмы:

_Мы_разрушили_все,_что,_пеняя_друг_другу,_смогли,_
_И_покуда_нас,_радость,_репризы_твои_не_сожгли,_
_Перелетная,_перед_разлукой_дай_честное_слово,_
_Что_забудешь,_когда_бы_меня_ни_смахнуло_с_земли…_
_…Ничего_нет_дороже,_да_и_беззащитнее_нет,_
_В_череде_обещаний,_перевоплощений,_обличий,_
_Этой_тоненькой_тени,_на_жизнь_проливающей_свет._

Есть ли более убедительная иллюстрация этой любовной жертвенности, которой дышат строки Н. Шамсутдинова? Это глубоко выстраданное чувство одухотворяет многие строки книги «Заветная беззаветность».

В одном из своих программных стихотворений поэт нашел очень точный и содержательно емкий образ — «Женщина читает сердцем», который и служит для читателя своеобразным ключом к постижению творчества Николая Меркамаловича.

Стихи его откровенно эротичны и целомудренны одновременно. Восточный генезис поэта ощутим в прихотливых, пряных образах его стихов, в изменчивой, изощренной пластике строки. Особенно впечатляющи те его произведения, в которых он адресуется к возлюбленной, наделяя обращение неуловимым налетом иронии, а чаще — самоиронии:

_В_стужу,_на_даче,_в_придачу_к_тебе,_с_подачи_
_Кислой_простуды,_куксишься,_в_раздраженье_
_Цыкнув_на_музу,_ —_и,_всхлипнув,_та_озадачен_ —
_но_умолкает,_чтобы_выйти_спустя_мгновенье_
_И_—_не_вернуться…_

Уходя от лакирующей реальность силлабо-тонической гладкописи XX века, писатель опирается на ритмические конструкции, чтимые поэтами XVIII столетия:

_Греясь_в_гекзаметре,_славу_спустя,_незрячесть_
_Греческой_маски_—_рельефней_в_софитах_сцены,_
_Где_ты_провел,_неуступчив,_полжизни,_прячась_
_От_обязательств,_под_юбками_Мельпомены…_

Восторженным пером пишет он портрет любимой:

_…всю_тебя,_рядом,_от_губ_в_чепухе_прелестной,_
_Неисцелимо_пропахших_степною_любкой…_
_Клевером…_чем_там_еще… —_до_блаженно_тесной,_
_Нежной_ложбинки_под_облетевшей_юбкой…_

Сознательно усложняя лексику стиха, естественным образом вводя в стихотворную ткань редкие в повседневном обиходе слова — панацея, сардонический, ионический, гемофилия, мелос, бельканто, доминанта, амальгама, Николай Шамсутдинов бросает вызов всеобщему опрощению, победительному маршу масс-культуры, каждым своим стихотворением утверждая, что подлинное искусство — элитарно. Да, утверждает, а не декларирует, ведь, виртуозный стилист, он пишет о «_метафорическом_несваренье…_», которое зачастую ждет непосвященных.

Отточенную языковую изощренность художника иллюстрируют такие его образы:

_…в_памяти,_переминаясь,_стенает_море,_
_Ибо,_нахохлясь,_ненастье_ведет_ноздрями_
_К_северу…_



_Жизнь,_отбиваясь_от_рук,_все_с_лица_невеста,_
_Ибо_у_ветра_уроки_берет,_у_воли…_



_…подо_льдами_речное_устье_
_Спит,_и_капель,_ковыряясь_в_душе,_все_чаще_
_Взглядом_обводит_слепимое_захолустье…_



_…за_наливную,_молочную_лень_блондинок_
_И_золотой,_как_токайское,_ток_брюнеток…_



_…Вместилище_воплощений,_
_Ты_широко,_от_души,_меня_зачерпнула,_
_Чтобы_пролить_в_забвенье…_



_…Данте,_как_тень,_переходит_под_сень_сентября._



_В_осени,_оступившейся_в_постные_сны,_карандаш_
_Обирает,_почище_Борея,_цинготный_пейзаж…_



_Плоть_без_присмотра_души,_горькой_тенью,_ —_вот_я_
_Кто_без_тебя…_



_…пересмешник_вечности,_песок_
_Светло_шуршит_в_пространствах_розных_сфер._



_…Сентябрь_орудует_мастихином_
_По_изумленным_лесам,_что_грозят_пожаром,_
_Ибо_стихи_—_подмалевок_к_иным_стихиям,_
_Не_уловимым_сознаньем…_

И примеры подобной звукописи можно множить и множить…

Замечательно и то обстоятельство, что творчество его наглядно демонстрирует несомненное отрицание социополитического начала в подлинном искусстве, изживание прямолинейного нравственного пафоса, морализаторства, ведь _«…ветер_лупит_/_в_душу,_и_та_ему,_горькая,_рада,_ибо_/_дом,_не_любимый_тобою, —_тебя_не_любит…»_

К нему с полным основанием могут быть отнесены слова Владимира Набокова: «Все, что я имею, — это стиль…», ведь в результате упорного труда наш земляк выработал свой стиль, легко узнаваемый по обилию сложнотворимых метафор, которыми живописует поэт любящих и ревнующих, нежных и негодующих, ласкающих и порицающих _«соименниц_сердца…»._

Несколько лет назад, в результате варварских манипуляций врача-стоматолога, Николай Меркамалович стал инвалидом, потеряв способность членораздельной речи. Таким образом, сорвались его планы по преподаванию русского языка в университете Ниццы, куда поэта приглашали. И вот тут-то писатель как бы прозрел, осознав, что его «представления о человечности и любви словно «высосаны» из книг, из классики… На самом деле мир жесток в отчуждении от человека, «ушибленного» судьбой». Ну, как тут не появиться сарказму? И не случайно из-под пера его вышли вещи, составляющие цикл «Прозрение идиотов», так как сегодняшний тезис поэта — _«В_позднем_признании_—_прозрение_идиотов»._

Показательно, что с творчеством его знаком большой круг ценителей поэтического слова, так как стихи Николая Шамсутдинова переводились на языки народов СССР, а также на словацкий, английский, польский, шведский, датский, французский языки. Да и он не остается в стороне от переводческой деятельности, переложив на русский язык четыре книги иноязычных поэтов, закончив недавно работу над большим лирическим циклом хантыйской поэтессы М. Вагатовой.

Многочисленные встречи нашего земляка со студенческими и молодежными аудиториями Королевских университетов Копенгагена и Оденсе (Дания), Лионского университета и Парижского института восточных языков и цивилизаций (Франция), Ягеллонского и Варшавского университетов (Польша), публикации в журналах Словакии, Польши, Дании, Германии, Франции, Австрии, США создают у зарубежной читательской аудитории верное представление и о тюменской области, и о творческом потенциале известного российского поэта.

Сегодня во Франции готовится книга стихов Николая Шамсутдинова, предисловие к которой пишет профессор Ренэ Герра… К слову сказать, в сентябре 2007 года у Николая Шамсутдинова состоялась презентация его книги «Заветная беззаветность» в Париже, ибо в последней книге этому городу посвящены целые его лирические циклы.

Увы, жесткие рамки материала…

Свои размышления, в заключение, мне хочется подкрепить размышлениями безвременно умершего критика В. Рогачева: «…пиршество для гурманов — поэзия Николая Шамсутдинова, в которой вечная тема любви перекликается с душевными опытами европейской культуры. Здесь… уважительный диалог с Данте, Овидием — классиком римской античности, оживают древнегреческие ионические, иолийские лады и переданы те возвышенные страдания души, за которыми видна даль культурных штудий поэта…».

Его же, независимо от контекста, поддерживает процитированный мной известный критик Станислав Золотцев: «Книгу твою прочитал (имеется в виду «Пенорожденная»)… Я всегда знал, что ты безумно талантлив, но, даже с учетом твоих недавних «толстых» томиков, не ждал, что ты выдашь такую — совершенно иную по чувственно-эмоциональной насыщенности вещь. Это действительно современный Гимн Любви во всех ее проявлениях. Песнь Песней нынешнего… поэта. Это — главное, что меня радостно потрясло, главное, что могу сказать о «Пенорожденной»…».

Николая Шамсутдинова, переживающего пору своей творческой зрелости, с полным основанием можно отнести к числу больших, интенсивно и плодотворно работающих в литературе, мастеров поэтического слова. Ему, по его же словам, предстоит сказать еще много, настолько большим запасом жизненных впечатлений он обладает, исчисляя свой творческий стаж более чем сорока годами напряженного труда, и книга «Заветная беззаветность» заслуженно подытоживает его сложный, зачастую нелегкий, но — одухотворяющий жизнь, путь труженика и подвижника поэзии, следующего в своем творчестве постулату М. Горького «Эстетика — этика будущего»…

Читая его стихи, есть о чем подумать и что сказать…

Прочтем же их!

_Ирина_Матвеева_






АКУСТИКА АССОЦИАЦИЙ







* * *


Не мигая, в упор смотрит время — ему я мешал
Обернуться забвеньем…
Как, ментор, мой долг ни брюзжал,
Не одну, прижитую в любви и согласии с музой,
Книгу я, возвращая сторицею, миру отдал…

Но, еще в исповедниках у бытия,
Лишь для горстки помешанных я, ископаемый, я —
Свет в окошке, покуда растерянно топчется слава,
По наитию интерпретаторов нервно кроя —

щая прошлое… Тем же, кто нравственность мною стращал,
Нет цены, как и тем, кто от мира меня отвращал,
И насмешливей ужас, что круг их становится уже, —
Я во благо, упрямый, обиду и боль обращал.

Завсегдатаю вечности — мерки тесны.
Я не ждал
Им, под осень… похвал,
Я вовремя цену узнал
Им, без отклика… пленникам косного слуха, —
Да услышат они то, что я,_невменяем,_слыхал…



_2002_






* * *


Море не просится на перо, все реже
В старом палаццо огни зажигают.
Робость Ассоциаций с венецианкой… А где же
Подлинник? Где ж, легкокрылая, первообраз?

Сколько ни шел я навстречу себе, когда-то —
«Ёрник и ветреник…», все ж разминулись… Видно,
С набережной, на которую нет возврата,
Дальше, чем из перспективы потемок, видно.

Долго ль вести перестрелку звонками? — дочке
Скоро к венцу… Ты, пролетная, в дальних странах,
Что ж мои редкие письма как не примочки
Для самолюбия в горькой гордыне, в ранах?



_2003_






_*_ * *


В прошлом — читается будущее? За нами,
Не из числа обязательных в обиходе,
Наша, истица к грехам и ошибкам, память
Неискушенней с годами: в ее природе

Больше доверия не к прямоте, но — к фальши
В голосе стервы… С раздумием кропотливым,
Опыт диктует держаться как можно дальше
Не от отребья — от тех, с кем ты был счастливым

Либо держать их в разных карманах… Спекаясь
В шлак, заскорузла и скаредна жизнь, в которой
Прошлое ловят на колкостях, не считаясь
С будущим — опережающим нас, с опорой
На пустоту…



_2003_






* * *


Время, как всё здесь, — безадресно смотрит в спину,
Осень суфлирует каждому… Что ни пишешь
Будущему, твою с облегченьем сдвинув
Легкую тяжесть с души, по привычке дышишь

Трудно и глухо… Но море слепит — изнанкой
Жизни, рядящейся ребусом… в перспективе —
Старости, убранной в вату, подбитой нанкой,
Не подвигающей на откровенья. В активе

У ипохондрии, осень, чуть свет, запойней,
О предстоящем пробалтываясь прибою.
Не разминувшись, к разносу извне, с собой, — не
Встретиться, по достижении дна, с тобою…



_2002_






* * *


В облаке дерзких духов, переняв у бриза
Непостоянство и ветреность, нет, не пряча
Ни раздраженья, ни пыла, твои капризы
Чаще всего не дотягивают до ланча —

Дышат в висок примиренно…
Бьет йодом… Еле
Тлеет рассвет… Лишь от пут «золотой заботы»,
Не отстраняйся, лукавя, — нельзя в постели
Черство сводить, к воскрешенью ненастья, счеты.

…Стукнет, споткнувшись о сумерки, каблучок? — Нет,
Сердце бесплотно качнуло твое дыханье,
Ибо у памяти, к грусти, есть чердачок, где,
Близкие сердцу, хранятся воспоминанья.



_2002_






* * *


Снег в мозговых извилинах… Январь
Не принимает форм кариатид,
Смеясь в глаза… Простуженный янтарь
Горит в слезницах, скромница на вид…

Как ни прилипчив, к отвращенью, стыд
И сдержаннее доводы обид,
Честней в прогнозах индивид, о быт
Обидчивою бедностью оббит.

С лирическою паранойей, в срок
Уходит снег, и, вереницей зим,
Бодрей, подобно вирусу, нырок
В эротику, внимающую им…



_2004_






* * *


У молодой свечи, берущий всем,
Что вне трюизмов, слабости поправ,
Триумф бессодержательности — чем
Не содержанье накипевших глав?

Тем чаще, не единожды на дню,
Испытанным подспорьем тесноты,
Средь истово читающих меню
И чеки — слаще искус пустоты.

Подсобное сознанье, в свой черед,
Подсказывает, с мукой наперед,
Что прав, не оступаясь в пренья, тот,
Кто ни во что не верит и не ждет…



_2004_






* * *


Как всегда, отстранясь от себя, холодок по спине,
Ты, в излишке амбиций, лишь зеркало ищешь во мне —
Лицемеря, служить твоему отраженью… затяжкой
Выпив бледные щеки до алых воронок, вполне

В духе раннего… Впрочем, отстойник судеб и времен,
Век запальчив и сбивчив, я тоже не отягощен
Доб-ро-де-те-ля-ми, тем, сбиваясь в колтун, одержимей
В книгах нонконформиста роение лиц и имен

Сотрапезниц и… Небытию не с руки,
Ухищренья твои, их лукавая вязь — так тонки,
Рвутся сами собою. Беря осаждающих с бою,
Не ищите в смирении близости, а, вопреки

Заверениям в верности, — противоборства… В висок
Дышит полночь, покуда, истерзанный, сжавшись в комок
Нежно воспламененного — только тобой — осязанья,
Тонко бдишь, и пупок обнаженной глядит в потолок.



_2004_






_*_*_*_


От карнавала — распутная рябь канала…
Комплекс Пьеро… скрип уключины… Через зиму
Ты, независима в выборе, продышала
Горькую нежность к минувшему, что, незриму,

Ловишь на сходстве с забвением в чистом виде,
С рябью канала… Подвержен головокруженью,
Кто ни войдет в лицо, тот потом не выйдет, —
Всех принимает, близкое к отторженью

Мира, которому, прям, я не спутник… В смешенье
Полупомешанных красок, ночные вины
И приключенья — пленительней в изложенье
Милых подробностей оттепели… ангины…
Чая с малиной…



_2004_






_*_*_*_


В чешуекрылое лето… с полураздетой,
В громком кармине, с распутною — кровь играет…
Ты, обираем страстями, в постели с_этой_
Женщиной, а не с_другою,_что порицает

За постоянство… И охлос, радея, пошлым
Образом рвется цитировать, между делом,
Комнату — как говорят о женщине — с «прошлым»,
В четверть свечи освещенную ее телом.

О, с нарастанием самозабвенья, стоит
Жизнь заблуждения, ибо не научила
Ска-ред-нос-ти… Что в крови содрогнулось — то и,
Млечную спазму спустя, проросло в чернила…



_2002_






* * *


Тянется ночь, как зажатый зевок, но, вправе
На толкованья, сопутствуя от рожденья,
Сны, беглецы от химер, не догонят яви,
И в этом — необязательность пробужденья

И возвращения в ад… Загорела, с обманом
Зимних пространств, наставляющих уединенью,
Нежным отсутствием — с кем там? — за океаном
Ты возвращаешь ровность сердцебиенью,

Словно бы встарь… И, выравниваясь, дыханье
Просит иных, в безмятежности, впечатлений
В мире, принявшем спокойные очертанья
Ясной души — без сновидений…



_2003_






* * *


Открытый обзору отары, в виду Судака, —
Дефект перспективы, окатывая облака, —
Ландшафт в человеке, свинцово смежающем веки,
Дан в дикой гармонии камня и флоры, пока

Лениво следишь на припеке за да-альним пловцом
Все там же, за молом, и день с монотонным лицом
Сегодня, задерган, на литературных задворках,
Молчит, как и сеть, на ветру потянувшись, о том,

Что время улову… Едва от полуденных кущ
Платона, сюжет оплетает, как плющ,
Террасу, где пьют, подливая из пылкой бутыли,
Хоть мир, по нему же, скорей здравомыслящ, чем пьющ.

Внизу ж, допекая каменья, рокочет прибой
Не о мелководье страстей — о приливе: с тобой
Судьба погасила, мотовка, свои недоимки,
Чтоб вновь наверстать, ножевая в пристрастьях, с другой.

Метафорой перелопачено время, вечор
Давнуло прохладою от переимчивых гор,
Подсвеченных мерным дыханием варварской лютни,
Нет… не затеняющей, но — увлажняющей взор

В доверчивом прошлом… И, с ссадиной от голыша
На голой коленке, забудь, как, ознобом дыша,
За морем, метнувшим из-за поворота последний
Взгляд раненой выси, к ней тянется, в грусти, душа…



_2004_






* * *


В словесности, язвим, укоренясь,
Вкус парвеню, бес мимикрии… — у
Судьбы, увы, милующей не вас,
А, уточним, посредственность. К стыду

Невозвращенца, пасынки у лир,
Бряцающих, скорее, невпопад, —
Соблазны, обирающие мир,
Проекция ландшафта, норовят

В наперсники. Не утешает бром,
Тревожим не единожды на дню,
И жизнь, что не иссякнет под пером, —
Сердечная уступка парвеню…



_2002_






* * *


Как, хоронясь в прохожих, ни хранить
Привязанность к себе, пора бы внять,
Что ветренность в любви не приструнить
Цитатой из Евангелия. Вспять

Раздумиям о бренности, сквозь смех
Наяд — журчит беспечная вода…
В живущем виски и тоской о всех
Прошедших мимо — ныне ни следа

От вояжера. Выпукло светясь,
Так ветренница, здесь, настороже,
Что дверь, ее сообщница, дичась,
Не вскрикнет, запоздалая уже…



_2003_






* * *


Яростней — соло на женщине… Но, чем ближе
К «осени…», в мороси и городах меж нами,
С веком насмарку, коллекционер интрижек
Лучше поймет — допекаемую страстями,

Ибо, среди пустых инвектив, от века
Каждая женщина — зеркало для героя,
Чаще — кривое, ведь, к боли, у человека
Нет врага большего, чем он сам. И порою,

В сумерках сердца от церебральной прозы,
Мыслью аскета окидываешь не сушу…
Море… а — повод заплакать, как встарь, но слезы
Редко стучатся в зеркальную, эту, душу…



_2001_






* * *


Загостившийся в жизни, страницы горбом,
Черствый сгусток подложной реальности, если б не ком
В нищем горле, взращенный за десятилетья,
Прибывает альбом, с родословной — в былом.

Без доверия к Паркам, с изнанки осеннего дня
Осыпаются воспоминания, ибо, дразня
Улизнувших от прялки их, словно Улисса,
Обязательства месту и времени гонят меня

По слепым фотографиям… Запечатленный наив
Поз… оборок… и рюшей… и, в шелесте их, объектив,
Испокон — бельмо вечности, не лицемерит надежде
Удержаться в грядущем, но — к прошлому взор обратив.

Вспять пустившись от яви, юнец, навести праотца
В буколических сумерках, чтоб, долистав до конца
И вздыхая, столкнуться с подтеком забвенья
На последней странице, студеная, вместо лица.



_2005_






* * *


Штормит… У моря в пушечной пальбе
Так наводнен флиртующими пляж,
Что время замыкается в себе,
В безвремение прячась от себя ж.

Так что за инфернальный режиссер
У Еврипида отнимает хлеб?
Тем шире стратегический простор
Испытанным гранильщицам судеб.

Потом они стервозней — на манер
Ксантиппы, закипающей жены,
Но море к ним терпимее, пример
Для времени, на взгляд со стороны…



_2004_






* * *


Жизнь вкраплена во время? Не спеши
С протестом, в аналогиях топя,
Покуда, в вечных поисках души,
Все время набредают на себя…

И, прежде чем в противоречья впасть,
Неоспоримо, при стеченье скверн, —
«…Лишь времени безвременная власть
Нетленна…», тривиален Суинберн.

Брани ль жену, скучай за бланманже,
Но прямо в сердце, вдоль аорты, вдоль,
Укол секундной стрелки, и уже
В другом — надсадно взвизгивает боль.



_2004_






* * *


Солнце… Солон… полусонная, по колена,
Пена прибоя… влачащиеся ракушки… —
Все это влажно ветвится в твоем зрачке, но
Не достигает отверстой души — в ловушке

Зоркости к тайнам склоненного сердца. Сиро
В предназначении, к метаморфозам зноя,
Море, плашмя, — виртуальная маска мира,
Тесная мне… Так, неласковая со мною,

К скрипу биографов, к их бесконечным преньям,
_Кто_ж я, скажи, с одиночеством и тоскою,
Кроме того, что, однажды назрев, я — зреньем
Неутолимо служу этой жизни, с коей
Кротко смеркаюсь…



_2006_






* * *


Некогда, в прошлом, — на службе у обязательств,
Жизнь, отдаляясь от сутолки, отдается
Мыслям, свободным, как вечность, от препирательств
С сиюминутным… Но каждому — остается

Патина памяти на прожитом. Недужно —
му биографией иль неименьем — чаще,
Каждому, не отсылая к Гальдони,_нужно_,
Чтоб в нем_нуждались_… Так не потому ль, в щемящей

Грусти о прошлом, и упоенье тобою,
И холода, и по осени сгусток зноя —
Все это ты, переполнена, как судьбою, —
Сердцем своим, склонившимся надо мною.



_2004_






* * *


Сладкоречива, средь алчущих передела
Ниш, обживаемых нищими, так бывает,
Слава меня, прочих пестуя, проглядела
И до сих пор, как внял я, не наверстает,

Тем лицемерней с годами ее «не кисни!..».
Впрочем, наглядно в примерах благих, бессмертье
Выбросит свежий побег из надсадной жизни,
Чтоб утвердить в колоссах… Потом, при свете,

Не перечтешь, искупая себя, прощанье
(Что ни тверди нам «бренчание клавиш Пресли…»)
С тем, что взрастило, минуя иных, молчанье
Славных теней по ту сторону Стикса, если
Только прислушаться…



_2002_






* * *


Покидаючи осень, с пернатой опорой на Понт,
Посылая вам весточку в виде горошин на зонт,
Птицы держат на юг, как порой ни дурачит
Их приморский ландшафт, убегающий за горизонт

От себя… И, к развязке, усталость копя,
Потому ль память мечется так — от тебя
К помрачневшему морю и тотчас обратно, что ветер
Принимает, свежак, очертанья тебя, теребя

Лавры на побережье? С моллюском под голой стопой,
Миф меняет свое местожительство, дышит тобой,
Ведь свиданье впотьмах, опрометчивой ночью,
Сведено к многоточью… что горше простой запятой

Меж помешанными на любви. На манер праотца,
Не казнись, ведь вопросам не видно конца,
А спускайся к прибою, и там сердобольной водою
Море, мерно в движениях, смоет смятенье с лица.



_2002_






_*_*_*_


Крупнозернистою, с флейтой в крови, зимою,
В позднем письме — твой, летящий, не без кокетства
Почерк лукавит, помимо меня, со мною,
Что намекает сметливому на соседство

Мавра… вот тут… Но, сполоснут ревнивым бденьем,
Вид этих буквиц, летящих отточий, точек
Преисполняет скептика умиленьем,
Не умаляя уменья читать меж строчек…

Много ли нужно, с заведомым приближеньем
Близости — непознаваемой для незрячих,
Чтобы услышать ямбическое биенье
В них — торопливых, опавших с лица, горячих?..



_2005_






* * *


Необратимая, но — непрестанно сея
По миру споры,
С горсткой земли, беднее
Жизнь — отслоившейся памяти Одиссея,
В каменном зное Итаки… уже бледнея —

Не от акустики ассоциаций, на то и
Сфероподобно вместилище мира, ибо
Вся его слава, подтек на стекле, не стоит,
Чтоб человек протянул к ней мизинец либо

же отвернулся… Выравнивая дыханье,
Море полощет восьмерку причальной чалки,
Из пустоты подзывая воспоминанья
В виде сирены из медленной пены… чайки…



_2006_






* * *


Бьет алым, пригревая, из-за штор,
Но, от июльской пластики устав,
Рассевшись в вас, ленивый резонер
Не преминет вакхический ландшафт

Подать, терзая зренье, как наплыв
Дерев и камня, служащих среде,
Где женщина, случайна, как порыв
Стихии, пролетевшей по воде, —

Уходит в неизвестность по песку…
Не следуйте — охваченной судьбой,
Стаканом виски осадив тоску
О молодой… исчезнувшей… чужой…



_2004_






* * *


Жизнь отдана взимающим свое —
Размолвкам и грешкам, уютной лжи,
Составившим компанию ее
Природному кокетству, лишь смежи

Ресницы, и — тирады о любви,
Где человек — забвения залог…
Но жажда жить — засасывает, и
В потемках обрывают монолог,

Задушен поцелуем. Тем острей,
Не притязая мучить и корить,
Приемы совращения у ней,
Зело любвеобильной, чтоб любить…



_2006_






_*_*_*_


В приватной полумгле, с фиалом на столе,
Не обогнуть себя, по размышленье утлом,
Что образ, ввечеру намерзший на стекле,
В сознании, слезясь, оттаивает утром…

На веру ветром взят, отнюдь не худший из
Мелькнувших меж камен, зато, по крайней мере,
Потомственный Улисс, находчив, словно лис,
В потемках геникей, затравленный потеря —

ми — примеряет мир к себе. Промозглый снег,
В компании с дождем, его движенье глушит.
Но, уязвим в семье и музах, человек,
Узилище надежд, несбывшемуся служит,

Выманивая смысл из исступленных лет…
Жизнь убывает, не борясь с собой, в бутылке,
Покуда, клокоча, выносит нас на свет
Кастальский ключ — колюч, токующий в затылке…



_2005_






_*_*_*_


В долгах, (размашист мартовский покрой
Сухой души…), ниспровергатель схем,
Буколике не свойственен герой,
Схлестнувшийся с действительностью, чем

Обескуражен автор… Чаще — ниц,
Жизнь обретает нишу, занята
Поточным производством потных лиц —
В чертах закаменевшая тщета.

Разъятый мраком, в пальцах бьется ад,
Бездумно нарекаемый судьбой,
И если частность воздымает взгляд,
То пусть стихия не отводит свой…



_2004_






* * *


И, о чем ни спроси меня, я ничего не прошу
У превратностей… Не потому ль, что простудно дышу
Неизвестностью, я не веду переписку с твоими
Неизменными клятвами, словно мистралю пишу,

Проезжая Марсель. Впрочем, у закусившей рукав —
Запустенье в персидских глазах… я, давно переняв
У забвенья умение не уповать на взаимность,
Поднимусь на фелюгу, во мненье «радетелей» прав

Иль не прав, все одно… ведь презрение к миру, равно
Как и леность пространства, не стоит и взгляда в окно…
Несомненно одно, что,_одно_в чистом виде, с годами
Мы, любимая, не молодеем, прокисло вино…

Вне себя от себя, адресату не должно пенять
На безадресность случая… И, с безнадежным «опять!..»,
Распускается память, чтоб выпустить в море тебя и
Вновь сомкнуться, как раковина, и уже не впускать.



_2001_






_*_*_*_


В море, не жертвуя пасмурным видам — вистом…
Свистом в слепой потолок, невеселый признак,
Утром, на палубе, бледный предмет эпистол
На променаде — оспаривает у бриза

Лист в черствых строчках, чернильных помарках… Досада,
Так, торопя развязку, не рвут бумагу
Гневным пером, сразу вымарав адресата
Из бытия, и стихия, сопутствуя лагу,

Тянет свою, в голошении чаек, сагу,
Тут разжимают пальцы, и лист, подхвачен…
Нет! воспарив, увлекает к архипелагу
Взгляд пилигрима, твердящего: «Нет, не плачем!
Нет…»



_2002_






* * *


Годы проходят. Я поздно, язвим терпеньем,
Внял очевидности, при тяготенье к ямбам,
Что тебя нет, как нет — созданной дуновеньем
Воображенья, чья склонность к химерам явным

Образом не осуждает иных за давность
Характеристик. Вблизи океанской пены
Грустно шуршит оползающая реальность
Двух полушарий, выдавленных в песке, но

Пальцы незрячи, как будто касались кожи,
Губ, отрешенных волос, не ревнуя к полдню
Ту, кого я, впитан зноем, не знал и все же
Помню, счастливым забвением пальцев — помню…



_2003_






* * *


Отбирая все то, что даешь ты, — надсаднее дождь
В проливных палестинах… Игрушка богов, ты живешь
В сносках и комментариях к мистификациям зноя
В твоем облике, но, ясновидица, явственней ложь

В постаревшей аскезе… Заложник страстей, а не чувств, —
Ведь, при склонности (втайне…) к эпитету, я волочусь
За метафорой, чаще — рискуя, я у поражений
Ничему, как бы мне ни пеняли, уже не учусь,

Своя логика у алогичности… В книгах, едва ль
Оспоримо, что «…будучи малой, печаль
говорит, а большая безмолвна…» (бесспорно, Сенека,
Наставляющий шепоту…) Но, непреклонная, жаль,

Что с годами… с годами уклончивей кровь
Шелестит о несбывшемся, что, отстраненная, вновь
Ты всего лишь соседствуешь… И, отпирая былому,
Загляни в свое сердце, и ты ужаснешься, любовь.



_2004_






* * *


Скуднее — жизнь, лишенная пелён,
Как тайны… И, дидактику в ответ,
Сколько к судьбе ни подбирай имен —
Елена… Ольга… До… Марина… — нет

Исхода им… Глаза Юноны, рот,
Скорее, Весты. Полемично, что
Любимая — противоядье от…
От мира в его мерзостях… Ничто

Не абсолютно, как и этот год,
И жизнь першит в гортани, молода
Сладимою оскоминою от
Зеленого запретного плода.



_2004_






* * *


Непостоянна в славе и любви
Героя, непредвиденность всегда
Неискусима в треволненьях и
Чаще некстати… Отвечая «да…»

Соблазну независимости от
Соблазнов, не пеняйте в этот раз,
Что здесь, в виду безветренных широт,
И спутница мила, помимо вас,

Минувшему… Протяжная, в глаза
Глядит она, и в этом есть резон,
С гримаской непредвиденности — за
Улыбкой, уводящею к Manon…



_2004_






_*_*_*_


В полдень, зимою, обледенившей имя
Города (жизнь сопрягаемого с «клоака»…),
Скученней лица, и каждое — со своими,
К слову сказать, претензиями, однако

Редко уловишь в ином — ожиданье почты
Либо любимой… Весною, где непролазней, —
Емче трава, выпрастывая из почвы
Полуоттаявший взгляд, уловимый разве

ж мыслью лингвиста.
Куда как прицельна точность
Времени, вольного в тонких чертах.
Но к ночи
Стоит дать памяти волю, вздохнув, — как тотчас
же заболтает, задергает, заморочит…



_2001_






* * *


Пришлый,
Не полемизирующий с природой,
То подсылающей ливень, то вёдро, тыча
Палкою в мусор прибоя, самой погодой
Отдан унынью, на мокром ветру — добыча

Бледной, продрогшей судороги, в роенье
Розных сезонов, сведущ в тоске — не Тоске,
В скуке, с какой смотрит черствое отраженье
На человека, с осенью в отголоске

Беглого дня, порицаемого за ересь
Неправомерных надежд, надоев прибою
Позой Овидия,_некто,_прознавший прелесть,
Прелесть плеврита, — так вот я перед тобою.



_1999_






ЗИМНИЙ САД


Что ж зимний сад без нас? Баклуши бьет? Едва ли…
Отбрасывая шум, в приватных снегирях,
Он снегом обуян, с подсказкою детали,
Будь то беседка, шпиль иль иней на ветвях…

По сколу голых скул игра теней и света.
С объятьями извне, рябиною кропя,
Он, испаряясь в сон и в нем паря,
до лета,
Пространством отбелен, украден у себя.

Перо грешит порой поверхностным промером
Коллизий и страстей, и в горьком горле ком,
Когда, в зенит лицом, снег в обмороке сером,
Нерасторопный снег в предместье городском.

Но, стужи убежав, по обновленном зренье,
Не счастье ли, скажи, трюизму вопреки,
Захлёбываясь, пить твое прикосновенье
И греться, присмирев, от ледяной щеки?

Рябиновую кисть, ретив, снегирь терзает…
В скворешнях нежилых, с листвой под снегом — ниц,
Сад, инеем в глаза, так пылко намерзает,
Что не сморгнуть его с заснеженных ресниц.

Необратима жизнь, намытая по крохам,
И, проходя в виду куртин ее к реке,
Чего ж мы ждем с тобой? —
задушенного вздоха?..
Готовности припасть, повиснув на руке?..



_2003_






* * *


Ночь… дожив до седин… на саднящем сколе
Ночи в сочельник, пока не дочитан Кеннет,
Боль не берут в собеседники, ведь у боли
Ни утешенья, ни правды на языке нет,

Лишь умолчанья… Всё чаще — невыносимей
Бег в человеческом потном курсиве, чаще —
Бесчеловечный,
невыносимей зимний
Ветер, сморгнувший вас, вопреки язвящей

Пытке надеждой, когда, на саднящем сколе
Ночи, вас ловит порок, и когда, с другими,
Вас предают, — предают, наконец, и боль, и
Боль ловит вздох, отзываясь на ваше имя.



_2000_






_*_*_*_


В плодоносящей смерти, трать, ни трать
Слова о жизни, — над покоем плит,
Как «смертью жить и жизнью умирать…»,
Нас, просвещенных, учит Гераклит,

Пока, слепого случая улов,
В осеннем мраке, словно рыбы, вплавь,
Сквозя, вольноотпущенники снов
Растерянно ощупывают явь

Горящими губами. Облитой
Ознобом — тесно в каверзах своих,
В капризах… И — ни слова о другой,
Чья нежность заблудилась средь других.



_2004_






* * *


По ландшафту души, нарастая, несет фонари
Вам в лицо…
Нужно встать, пилигрим, до зари,
Чтобы встретить в пути, голубы до озноба,
Эти залежи снежного сна, привстающие при

Приближении поезда. В мерном биенье, тесна,
Жизнь, как тамбур — во мглу, табор! отворена
Прямо в бледную бедность, покуда на «лицах вкрутую»
Заскорузлых сограждан свежи отложения сна.

Истонченная толками, вчуже, густа толчея
Задубевшего охлоса… Внемлющих снегу, не чтя
Обстоятельств, куда их, растерзанных, гонит пружина
Бытия, кем не принят, в стенаниях тормоза, я?

С недержаньем трюизмов, подтекст обживает восход,
Когда входишь в подъезд, сухость в черствой гортани,
И вот —
Лязг замка, но — ни ахнувшей, ни побледневшей, и только
Скрип двери, выговаривающей за ранний приход…



_2001_






* * *


Нет у привоя к юности твоей — права
На примиренье? Горячая в поцелуе,
Кровь на губах — ах, какая, поверь, приправа
К бденьям с сиренами! Верности не взыскуя,

Мир — принимая в объятия с ними, в праздных
Обликах, жил от свидания до свиданья,
Заполночь, да, настигая в лукавоглазых —
Хлою ль… Психею… не требуя обещанья

Чтить постоянство… Лукавили они или
Все же, настройщицы шумной судьбы, любили —
Те, что, в шлепках и объятьях, меня лепили
И, как и ты, обрекая себе, забыли?..



_2000_






* * *


Река, что не рекла о многом, ропщет
На грузное весло… Со взглядом долу,
На что суров трагический паромщик,
Он рад, Харон, и бедному оболу.

Захватанная сутолокой, эта,
Как подобает ей, без выраженья
В яйцеподобном абрисе, монета —
Как бронзовая версия забвенья,

В окалине терпения… Не в бремя
Паромщику, с усталостью металла,
Ее, должно быть, так когтило время,
Что ссадинами кромку обметало…

Все преходяще в этой круговерти.
Ну, чем больна, лишась былого звона,
Монетка, утешительница в смерти,
Изложенной в молчании Харона?..



_2000_






_*_*_*_


Внешне бесстрастны, но — увязая в фальши
Мелких услуг и уступок, не сняв личину,
Вещи, в забвении прошлого, еще раньше
Женщины, флегму храня, предают мужчину,

Грустный итог… И, пока не сыграешь в ящик,
Бдителен будь, ибо, по наблюденьям вещим,
Темным звериным чутьем на раздоры вящих
Антагонистов, нас, обладают вещи.

Бдителен будь, ведь подвески на люстре — вески
В ясной угрозе… громоздкий, — не мни дорожку,
Ведь, с катапультою в подсознанье, венский
Стул так и рвется, в ревности, дать подножку.



_2000_






* * *


По-давнему застолиям верна,
При внешнем изобилии чухны,
Ночь, обморок ассоциаций, на
Их холоде настаивает сны.

Чужая жизнь, стуча и топоча,
Отражена мигающим огнем
И обращает Фрейда в толмача
Неврозов, не нуждающихся в нем,

Меж тем, как пораженье света для,
В запущенных темнотах языка,
За новобранцами небытия —
Единственная ниша тупика.



_2004_






* * *


Ночь, в снегу, на излете… мороз
Достигает упорства металла…
В уплотненности метаморфоз —
Вырождение оригинала

В завсегдатая сносок. Груба
И капризна в основе, от века —
Соглядатай и ментор, судьба
Дрябло спрашивает с человека

За открытость… Зане, архетип
ли (?) зимы, осыпающей иней, —
Забывающий про_прототип_
Припадает, устав, к_героине_

Скудным сердцем. В готовности взвыть,
Ни укором, ни зовом в пространстве,
Ни цезурой — не остановить
Постоянную в непостоянстве…

Так поверь же природе, любовь
Нарекая, как в давнем, судьбою,
Чтоб, в бесплодных фантазиях, вновь
Оказаться, привстав, под собою!

В городской арматуре из-под
Снега, явь, напирая, лютует,
Но, наперсник Борея, Эрот
Волонтеров по скверам вербует,

Как и встарь… В ледяном резюме,
Не минуя, нас минус сминает,
Ведь зима, занимаясь в уме,
Аргументов своих не снимает,

Калька с непостижимого. Но,
Анемично послушное прозе,
Утро, в дрязгах, переплетено
В пар от губ, в скрип шагов на морозе…



_2004_






* * *


Львиным, в ленивой и пьяной истоме, полднем,
Сам виноградарь, Вакх, вожделея, выжал
Осень Тавриды в алчущий рот, исполнен
Жажды гиганта, он, неторопливый, выждал,

Выцедив алую паузу, ибо, гостья
Осени, обремененной больным лиризмом,
Ёмче душа — в грозно дышащих, душных гроздьях,
Одушевленных младенческим демонизмом

Терпкого мифа. И, к эллину обратимо,
Обуреваемо Вакхом, в тепле лежанки,
В потустороннее — звонко приотворимо
Заиндевелое, в лозах, лицо вакханки.



_2000_






* * *


Как толмачи перспективы, аллеи метки
В выборе вектора… Но по ночам, усталы,
Реже, в плеврите, на мостовой — пометки,
Словно поминки,
иссякшего карнавала —

Маски… листва… мишура… И, пока уводишь
От размышлений о бренном, — еще в природе
Румбы (ли?), ты, пританцовывая, уходишь,
Чаще — в обход его, здравого смысла, вроде

бы обеспамятев… Тем холодней реченье
Редких афишек, и тик докучает веку,
Ночью, с письмом, расплакавшимся при чтенье
Под фонарем, внимающим человеку…



_1999_






* * *


Полночью, млечно подсвечиваемой тлею —
щими сосками, как только, упав в объятье,
Выгнется женщина (стон…), становясь твоею,
Тут же ты перестаешь, пылкий, принадлежать ей,

Как не единожды, в прошлом… Пока, воочью,
Чем ни чревато копанье в душе, не надо
«…рвать (по Шекспиру) страсть в клочья…»,
Простудной ночью
Бронхи пеняют любителям променада

За легкомыслие, чайки взлетают косо
С моря… Холодные простыни сбив в изножье,
Не задавай, в голошении их, вопросов,
И, отвернувшись, тебе не ответят ложью…



_2000_






* * *


Что ни судьба, то груб помол, и что
Ни женщина, то жернова судьбы…
Не одного перемололо до
Щепотки пыли… Нежные, грубы

Прикосновенья правды. Лишена
Приветливости, реже — от лица
Достоинства и чести, жизнь сильна
Неведеньем о фатуме конца,

И что скрывать… Что ни надежда, то
Плод слабости… преображенья ждут,
Не понимая в заблужденье, что
Подложным упованием живут.



_2004_






* * *


Нет жизни сладу с воодушевлением
Весны, с ее брожением, вторжением
В чужие мысли, замыслы, дела.
Мораль с подобным умозаключением
Зеленые резоны отвела.

Нашествие листвы и птиц! И, следствие,
Затворником трактуемых как бедствие,
Я, отпирая осени, не звал
Ни птичьих стай, ни зелени в предместие,
Поскольку в инвективах прозябал.

Пусть проливная девочка, как водится,
_Вся_в безотчетной радости заходится,
Соблазнам открываясь вновь и вновь:
С весною всё в беспечной жизни сходится —
Ошибки, юность, мытарства, любовь…

Весна же, mon ami, не унимается
И в сердце, оплетая мир, втирается,
И, обмирая, впору повторить
За ней: судьба, радея, расстарается,
Всё сбудется… когда бы… может быть…



_2004_






* * *


В сердечной ссылке, с мойрами на «ты»,
Бессонница, с репьями из-под век,
Мучительней, чем зрячие персты;
Влагаемые в рану… Человек,

Под корень обстающее рубя,
Как правило, с признаньем не спешит —
Он, пылко отстающий от себя,
Преследуем надеждами, бежит.

В лице его, захватанном судьбой,
Репьи… репьи… Пусть скажет индивид,
_Как,_обещаньям жертвуя собой,
Душою оббиваются о быт.



_2004_






_*_*_*_


Размеренны и сдержанны в быту,
Но — с неизменным бесом за плечом,
Примеривая к зренью высоту,
Рискуют репутацией, о чем

Напоминает жизнь… Неуязвим,
Как поутру, для свального греха,
В игривом ницшеанстве, аноним
В пустом парадном вырезает «X»…

Чтоб интеллектуал воскликнул: «Икс!»,
Неутолимый, словно василиск,
А это, высекая хохот, — иск…
Иск к вечности, а не натужный писк…



_2004_






* * *


Я здесь кутил и слонялся у моря, разве
ж только не стал автохтоном… Но в полночь, точен,
Ливень, прицельно оборван на полуфразе
Хлопнувшей рамой, бормочет меж строк, что, впрочем,

Не отвлекает от диалога с Мнемо —
зиной, прилежной в пожатии, но — с поджатой
Зимней усмешкою, ведь, изначально мнима,
Жизнь прозябает в язвящей… Меж тем, глашатай

Осени, снящейся теплой, на вате, ткани, —
Скрипом пера докучает Борей, покамест,
Под истекающий в сумерки сон, в стакане
С виски, как льдинка, позвякивает анапест…



_2002_






* * *


Мне, преломляющему этот мир, как призма,
Скучно — торчать на молу, заслонясь от ветра,
Либо тачать, адресуясь к забвенью, письма, —
Память не держится ни на клею конверта,

Ни на пристрастье к фетишам, чье изобилье
Не восполняет вакуум в жизни… Если
Все ж, поглощая, вдоль мерного моря, мили,
Не погружаешься, не разглашаем, в мысли

О неизменном, вбирая собачий холод
Черствыми фибрами,
Не торопись с прочтеньем
Галиматьи, нацарапанной вчерне, — повод (?)
К этому миру, заболтанному забвеньем…



_2001_






* * *


Не лицедействуй, что ты меня позабыла,
Ведь, в одночасье, не уставая школить,
Рок спохватился, послав мне тебя, чтоб было
Что, будь то боль либо воспоминанье, холить…

Что тебе, поздней, в молитвах моих? Но помни,
Что в холода одержимому пораженьем —
Этих застуженных черт ни привить пером, ни
Вызвать из мрамора мускульным напряженьем

Рук, искусимых взыскательным камнем. Лето…
И не подхватишь, с подачи твоей, в объятьях,
То, что несчастлив, как вечно, в любви, но это,
Что ни тверди мне, несчастье — дороже счастья.



_2002_






* * *


…К примеру, опрометчиво лепя
Предметный мир из камерных пустот,
Приходишь к едкой мысли: «Кто себя
Не окружает призраками, тот

Живет один…». Про статус праотца
Умалчивает, реже… седина…
Затянутый воронкою лица
Обламывает — выбиваясь на

Поверхность — ногти… Всуе не скорбя,
Мир встал в нас на постой, тоской дыша.
Выталкиваемая из себя,
Тем веселей фантомная душа.



_2004_






_*_*_*_


С невменяемым «я», обрекаема, впрочем, беречь
Ясность взгляда на вещи и все ж претворяема в речь
Помешавшихся сумерек, с болью, одним поцелуем
Жизнь меня вобрала, чтобы этому бреду — обречь.

Кабы знать, что случайность рядится судьбой,
И чужие капризы, в репризах, играют тобой,
Ибо небытие, отлетевшая, — калька с разлуки,
И нельзя вжиться, не унижая давнишнее, в боль, —

То не пел бы триумфы свои. Но, исход торопя,
Мало ль мне синяков, чтоб прозреть, прожитое любя,
Ведь с горячею кровью себя отрывают от жизни,
Что в Офелии кротко оплакивает себя?

В ней, наотмашь, в слезах, отвернувшейся от мелочей
Преходящих страстей, в жалком остервенении дней,
_Нечем_жить мне и_нечем_дышать мне, последнюю нежность
Обратившему, на осмеяние охлоса, к ней…



_2002_






_*_*_*_


Множа сердечные, миру незримы, раны, —
Как ни завиден порою, перелицован,
Век бирюка, — субтропические романы
Все на одно, изнуряя иных, лицо, но

Вдруг застаешь, изумленный, себя на пляже
В образе — не искусителя, но со знаньем
Дела плетущего сети свои, ведь даже
Дюны, немотствуя, наделены сознаньем

Сводников, ждущих падения… Пляж исчеркан
Резвыми ножками — в смехе прибрежных граций,
Не отпускаемых демоном, век исчерпан
Прелестью их вопросительных интонаций.



_2000_






* * *


День, отслоившись от осени, залит лисьим
Вкрадчивым жаром… в соблазне иносказанья,
Тем он прелестней, что, в шелесте, независим
От мелочей, окликающих подсознанье,

Будь то улыбка… движенье ресниц… Ревнивей
К юным, с румянцем на скулах, чья прелесть резче, —
В гриме, лицо твое, вспыхнув, красноречивей
Зеркала — стоит в него заглянуть… За плечи

Прошлое, что б ни роптали мы, не обнимет,
Гневным румянцем, язвя, занялась бумага,
Жарко топорщась. Тому, кто тебя отнимет,
Я, искушая гибель, шепну: «Во благо…».



_2001_






* * *


Легкая лепта перу, золотая лепка
Парков, ушибленных первым морозом, осень,
Горько ревнивая к метаморфозам, крепко
Держится этих, в окалине, мест, но — ясен

День, отнимающий нас у ненастья, признак,
Что, несмотря на промеры подтекста, ныне
Как ты зарделась, одетая по капризу
Воспоминаний, как в юные дни, — в бикини…

О, только б длить, ни чертою не поступившись
Юности, то постоянство былому, то есть
Памятью, словно горячим лицом, зарывшись
В терпкий букет осенних твоих достоинств…



_2001_






* * *


«…Ибсен тяжеловесен…». И, с Фрейдом, летящим в окно,
Одиночество, с видом на рейд, допивает вино,
Ведь исход триумфатора — на расстоянье инфаркта
От дежурной строки, растлевающей… Но,

В комментариях к ней, огибающей мыслью углы
Мегаполиса, не низводите себя до хулы
Иль хвалы… На века угнездившимся в нише
Отчужденности — не до вина либо Фрейда… иглы…

«Если что-нибудь петь…», и пылкий Приап, подмигнув,
Вас опустит в ночные объятья, и, кротко вдохнув,
Вам протянут их щедро оплаченным, плавным движеньем,
Невеселые губы, украдкой вздохнув.

Память не назовет их, прошедших одна за другой,
При растлении лета. В подстрочнике зной
Узнает себя по приращенью загара, и только
Одиночество, спутник безлюбого сердца, со мной…



_2002_






* * *


Необратимое, в спазмах самопознанья
Редких об эту студеную полночь, резких
Вспышек неона, прокусывающих сознанье,
Время ветшает, свежо шелушась, как фрески

Мастера… В разноголосице фарисеев,
Переводящих, как водится, жизнь на споры,
Страсть к переменам острей в пилигримах, рассеяв
Их по завьюженной южной стране, как споры

Неутолимости сим, обратив в скитальцев
По неизвестности… Тающий под дыханьем,
Холод твоих ледяных, на морозе, пальцев —
Самое жаркое из воспоминаний.



_2002_






* * *


Где женщина, что рано, отродясь
Не в замарашках, вылупилась, как
Из кокона, — из детства, обратись
В порхающую бабочку? Где ж враг

(А может, в кознях парадокса, — друг?..),
Кто, оторвав ее, украл у вас
Заветную неловкость юных рук,
Впервые обнимающих? В сей час

С ней, утомленно скомкавшей шитье, —
Одна из невеселых перспектив —
Жизнь обрывает диалог, к ее
Непостоянству вас приговорив…



_2004_






* * *


Все чаще к обязательствам сводим,
Я прозябал средь чутких и пустых,
В действительности, приданной не им,
А, к размышленьям, вымыслу о них…

Настойчивы, тасуя имена,
Преследуют нас, разрастаясь, не
Возлюбленные — брошенные, а
Досадные оплошности, вдвойне

Пороки эволюции. Их бред
Не стоит ежедневных мизансцен,
Как и улыбки, дернувшейся вслед
За непроглядной музой перемен…



_2004_






_*_*_*_


В ночь, броженьем корней пропитав перегной,
Простодырой весною, шельмуемою новизной
Осязанья, луна залучила в опеку
Белый сад отставных тесных статуй, забытых зимой,

Прикладное безумие… Парк, в черных сучьях, прошит
Мириадами Парок возделанной, в веснах, души,
Все черствее наплыв ностальгии на каждом
Древе… статуе… Леде… — в лепечущей, сонной глуши.

Чем темнее, посул одиночества, в толках вода,
Тем трезвей холода, и, в вакхических линзах тверда,
С точки зренья паденья, звезда, занозившая зренье,
Уязвимее, чем занозившая сердце звезда.

Попечением лени в тетради пестро
От ужимок Пьеро… С интервенцией в память, старо
Испытанье петитом, про что, репетитор пространства,
С аппетитом Протея не рвется поведать перо.



_1999_






* * *


Время, безлико, как снег, оседает в лица,
Смотрит извне на себя ж из морщин… Пристрастна,
К зависти Сью, заскорузлая страсть Улисса —
Перед собой, настигаемым, гнать пространство.

Навык бродяги верен себе, и, дуя
На покрасневшие руки (…рядно,_До,_стужа…),
Словно в бреду, сквозь себя, одинок, бреду я —
В непониманье, себя же минуя… (Туже

Душит объятие…). Даннику черствой крови,
Зло наливающей строфы, в юдоли жаркой —
Рок пилигрима, проклятье дороги, кроме
Нежнолилейной жены за прилежной прялкой…



_1994_






* * *


Греясь в гекзаметре, славу спустя, незрячесть
Греческой маски — рельефней в софитах сцены,
Где ты провел, неуступчив, полжизни, прячась
От обязательств, под юбками Мельпомены…

Жизнь, в затрапезье, — триумф обстоятельств, в латках
Листьев и палых иллюзий, и поневоле
Рыхло плутаешь, как в складках кулисы, в складках
Следствий, безлико навязывающих роли,

Скрадываемые маской. В летящей юзом,
Жизни — не процитировать, право слово,
Всё, что, суфлируя анахорету, муза
В гриме запальчиво выболтала портовой Оторве…



_1998_






* * *


_Владимиру_Дворникову_


Чаще — серчает кальций, ведь, как ни бдяще
Время, ревнивое к частностям лимфы, кожи,
Склеры, — всё чаще в набрякшей броженьем чаще —
Чу! — бормотанье надпочвенных вод… похоже,

Что-то грядет… И, по сути, горизонтальный,
Мир оставляет меня, вертикаль, в покое,
Нет у него от таянья снега — тайны,
Кроме тропинки, прибившейся к небу, коей

Можно подняться, дыханием грея руки,
Чтобы узнать, при последней звезде, бледнея,
Как она выглядит, жизнь, с высоты разлуки
С боготворимой и проклятой вдосталь —
С нею…



_1999_






* * *


Не в оправданье зимних лет — в ответ
Простудной амальгаме, на виду
У января, брюзжание — привет
Мигрени, навещающей в аду

Реальности, влитой в игру ума,
Как некий мыс… В немилости у масс,
Не исчерпать скупые закрома
Воспоминаний, мучающих вас,

Будь вы, эффект присутствия, кремень
ли… воск ли… Расширяя ареал,
В ладони глухо прячется мигрень,
Надбровьям сообщая ореол.



_2004_






* * *


Запойною зимой, замкнувшей слух
От чтицы, тяготящейся собой,
В душе неврастенички — ищет дух
Опору, ибо сладу нет с судьбой,

Талдычащей про истину в вине…
Запойное в неистовстве своём,
О чем ты сердце, запертое в не —
отправленных горючих письмах, в чём

И коренится не утечка дней —
Утечка жизни? Замкнута со мной,
Лишь только с ней соизмерима, с ней,
Надежда, убеленная зимой.



_2004_






ПЕНОРОЖДЕННАЯ


Пенорожденная —
Вышла из пены
И со слезою, свежо негодуя:
—  Вот, полюбуйся, — ушибла колено!..

—  Дай, горемыка моя, поцелую.
Дай обниму тебя лаской и летом
И у обид отниму.
Вне сомнений,
Жизнь моя, всё прибывая, одета
Пылкою сменой твоих настроений.

Зной, узнаешь ее?
Ближе и ближе
Это дыханье:
—  Несносный узел!
Не развязать его… Да помоги же!

—  Ладно ли, милая?
Кто же мне сузил
Мир этот — до обожания?
В полдень,
Пересказавший всех нас, во имя
Губ и ладоней твоих, я наполнен —
Морем и зноем? — словами твоими.

Пристально, губы приблизив, дышишь,
Всё расплывается, моря не вижу…
—  Где ты опять? Ты меня не слышишь!

—  Слышу, любимая!
Кроткая, слышу!
Одушевляя холмистую местность,
Непостижима,
В приставшей соли,
Ты, а пространство без края — окрестность
Прихотей этих, капризов, не боле…

Переливаема стужей и зноем
В черновики мои,
Непостижима,
Непредсказуема, вся — новизною,
Непостоянная — боготворима.
И не уйти из блаженного плена,
Зной и объятье всё туже и туже.
—  Милый, я в море! Ау-у-у…

—  А колено?

—  Ну, так скорее, несносный, целуй же!



_1990_






* * *


Женщина — неиссякаема, право слово,
В поползновеньях, ведь каждую, видим сами,
Жизнь наставляет эстетике птицелова,
Мягко манипулирующего силками,

Чьи экивоки — обходят вниманьем блицы,
Но — порицают (?) домашние, ведь мужчина
Приобретает в увертливости — от птицы,
Рвущейся прочь… из пут… Но — первопричина

Сладких триумфов (?) — движенье, губами, ласки
Вдоль побледневшей щеки, и, разыгран в лицах,
Брак, опускаю нюансы, надежной вязки,
Кроток в стихах, укрощает, к стыду, строптивца.



_1999_






_*_ * *


В присплюснутое время, не крепя
Устоев, мир пространством поглощен…
Тоска — облюбовавшему себя,
Как авторскую нишу. Эмбрион

Героя обживается в судьбе
И не считает, видимо, за грех
Примерить, но — в своей тени, к себе
Взгляд, пластику души, движенья, смех

Затворника. И, с вечностью внаем,
Классической сполоснут сединой,
Творец, агонизирующий в нем,
Уносит одиночество с собой.



_2004_






* * *


На склоне лет, впустую не скорбя
Об отболевшем и на этот раз,
Насколько ж нужно не любить себя,
Чтоб вновь влюбиться! Снявший пенку с вас,

Опасен опыт фавна, но зато —
В иллюзии, отрадной для двоих,
Что ревность, истязая прочих, — то,
В чем уличает мужество других.

Заимствуя у Фрейда, нетверда
В морали и порою на бобах,
Жизнь уложима в терцию, «…чужда
себе…» и сотоварищу в портах.



_2004_






ЗА СКОБКАМИ ЖАНРА







* * *


Черствеет явь, и, в недомолвках, смерть
Художника, влюбленного в любовь, —
Акт творчества… одушевляя твердь,
Куда сойти нам… И, как будто вновь

Питомец стадной молодости, прям
В воззреньях и на излиянья скуп,
Он закоснел в своем сиротстве, шрам,
Сплошной рубец, — «не бередите струп…».

Подмяв, существование — подлог
Забвенья. Без доверия к словам,
Что старость как, смеркаясь, не залог
Бессмертия,_диктующего_вам?



_2004_






* * *


Грудь нимфы… пряный разворот бедра…
Грим шансоньетки… дерзкие персты…
Улыбка искушенных уст — игра
Спекулятивной юной красоты.

Сказать «Прощай!» ей — с дьяволом в крови,
В колтун перемешавшим большинство?
Ей, трезвой, — по ту сторону любви
И верности, бесспорно, льстит родство

Со взбалмошной Манон. Кому ж повем,
Как сладко медлит сбросить ноги с плеч?
Пронзительней нет наслажденья, чем
По ее венам в будущее стечь…



_2004_






* * *


И не довод судьбе, что, вспять гребаной жизни гребя,
Оставляешь — судьбу же, мигрируя прочь, от себя,
В неизвестность, а по размышлении, — в неизбежность,
С комментарием к статике милых теней, торопя

Их понурое исчезновенье, дабы
Не мешать их сиротству… Ты, пылкая сдача с судьбы,
В безразличье, твоя красота — твоя кара,
Предрешенная случаем. Слабость лукавой рабы,

Холод — функция сердца, в котором туман и дожди,
Ареал беллетристика… Но, с остывающим «жди…»,
Лишь твое отражение в зеркале, зимнем с изнанки,
Живет подлинной жизнью. Так нет — хор язвящих… — груди,

На которой бы выплакаться? — А, в полемике, я —
Повод к жизни?! А где же осанка твоя,
Стать суровой Юноны? Куда ни гребешь, за спиною
Дождь… туман… неизвестность… — заношенный скарб бытия.



_2001_






* * *


В счастье есть привкус забвения, коль, к напастям,
Будь то согласье в вокабулах либо в бабах
Знойный избыток, — язвя, испытанье счастьем
Чаще, как внял я, сламывает не слабых —

Стойких… С течением дней, несмотря на ровность
Тона, «за давностью лет» — положив пределом
Юным страстям, лелеемая подробность
Пренебрегает, к досаде Тацита, целым.

Это — эффект аллегории, в укоризну
Прямолинейным… Признав, что выходят сроки
Юным надеждам, пора примириться с жизнью,
Без притязаний на вечность. «Как эти строки…».



_2003_






* * *


Затопив водосток, заплывает слезами восток
В Сен-Дени… и — простуда, покуда глоток
Виски не приструнит неотвязную мысль о тебе, но
Ты — из версий кремня, и, в согласии с камнем, залог

Хладнокровия… сердцу остался закал…
Я тебя, завсегдатай эпистол, украл
У рефлексии, не отдавая фортуне,
Что, с одышкой величия, не покидает зеркал.

Мир — сгущенная, в лицах, посредственность…
Рябью пруды
Обделяет мистраль, и безродным движеньем воды
Достигает души. Повсеместная осень, ночными
Поцелуями музы питая дневные труды,

Достигает эффекта отсутствия… Медленней дни
В ее легкой тени, и мелосу музы сродни —
Оговорка калитки, впустившей тебя прямо в… сердце
В окликающем сердце сентябрьского Сен-Дени.



_2003_






_*_*_*_


Апрель. В тени дорических колонн
Безмолвствуют сивиллы… На паях
С весною, глазированный неон
Играет переменами в глазах

Фланирующих бабочек. Обряд
Сближенья… Пряча внутреннюю дрожь,
У дев астральной холодности — взгляд Кариатид.
И, наплывая, все ж,

В природе лет, приотворяя суть,
И холод их, и тайный жар — что как
Не повод, припадая к ним, взглянуть
На мир глазами клинициста?.. Флакк?



_2004_






* * *


Время, в морщинах, опало с лица. Устало,
Ржавою жаждой Улисса в виду Итаки —
Мне, промотавшему будущее, обметало Жесткие губы…
Не внемля, бессмертье так и,

Бдя, норовит ущипнуть либо пнуть. Охаян
Интерпретатором, старящимся в сатирах,
Не прилепившись к лексике их, ахеян
Из «Одиссеи» — шумящей помимо мира

Либо меня… в неизбежность вперясь,
На смысловом, в бесконечных следах, пороге,
Выветрен временем, ищешь себя, но — вверясь
Парусу, не поверяющему дороге
Целей своих…



_2001_






_*_*_*_


В цитатах прополоскан, кругозор
Архитектуры пестуют века…
Куда как прям готический собор,
Он с вечностью лицом к лицу, пока

Минувшее, кичась, внизу кишит…
Кладя личинку тени на асфальт,
Крупнозернистой твердости гранит
Уходит в небо, как отвесный альт.

В святителях отвесов и лекал,
Натянут, как вольфрамовая нить,
Он, неуступчив, вечность растолкал,
Чтоб и ее, в химерах, пережить.



_2004_






* * *


В пору схода лавин, от пернатых пространство отжав,
Развернувшейся памятью плотно накрыло ландшафт,
Забиваясь в расщелины, и неуживчивей холод,
С коим, не согревая, колюче соседствует «шарф».
Птицы борются с ветром, беря в свои скобки простор,
Простираемый в море. А что до заснеженных гор,
Их, окаменевающих колик пространства, — пристрастна
К толкованьям, упорно глядит предрешенность в упор.

Не пугайтесь обвального эха, и споро, глядишь,
Отзовется толчок гулкой вспугнутой лимфы, но лишь
Отлучившему слух от стенаний долины —
Слышен шелест досады, когда ты стервозностью длишь
Жизнь обвальной октавы. Гремящий в эпистолах, град
Все кромешней… О чем она, не отводящая взгляд,
Боль в предсердье? — О чем умолчала, о том не
Проболтается, в рваных толчках, камнепад…



_2003_






* * *


Крепнущий в частностях, «час городских вигилий»,
К сумеркам интерпретаторов, полемичен,
Разве ж что горько слукавит подчас Вергилий:
«Горе открыло путь голосу…». Саркастичен,

Был ли я незаменимым, как тот — за дверцей
В прошлое? — кем, обревевшись, живешь и дышишь?
Кровью, любовь, моего, в монологе, сердца
Ты ему в давнее, греясь дыханьем, пишешь…

Вот я, отверстой душой — к твоему дыханью,
Ведь, и ревнуя, равнинную не виню я,
Ибо, доверенную моему молчанью,
Женскую тайну, не зная иной, храню я.



_2001_






* * *


Вот вам зима одержимого содержаньем
Жизни — в себя ж отшатнувшейся… Прободною
Полночью — миф, отшлифован сухим дыханьем
Гарпий, — наглядней в зеркальном щите героя,

Сына Данаи… (Внука Акрисия…)
…Не иссякая, в гору
Лезет кустарник… Несомый ножом Гермеса,
В легких, крылатых сандалиях, на Горгону —
Есть свой Персей. Сшибка — молнии двух! — отвесна…

Мертвую голову, осиротев, в ладони
Горько берет он, роняя нож. Их союзу —
Вечность, отлитая в форму преданья… Но не
Смертным судить, в голошении версий, музу.



_2002_






* * *


Бог, козлоног, с наплывами в крови,
Обживший подряхлевшие тома,
Сиречь животный оптимизм в любви —
Не затеняет пессимизм ума,

А умножает бегом проливным
По рощам плутни… Мордою в матрац,
То, что еще во здравие иным, —
Скоропостижно убивает нас.

Дыша в свирель, средь дикого плюща,
Вы едки в мыслях, сумеркам в ответ,
В свирепом одиночестве ища
Единственную нишу, где вас нет.



_2004 г._






* * *


И аркады, и зелень, и ты, средь весенних своя, —
В перспективе, скорее, недвижимость небытия,
Чем залог плодородия… Ракурс души, в одномерных
Лицах, непостижима студеная нежность твоя.

Обращенная к небу, как будто бы там, в небесах,
Оправдание ей, с талым простосердечьем в глазах,
Женщина, обметавшая жаром судьбу, — катастрофа,
Не один задохнулся в твоих кружевах…

Время требует мзды, и, уже не топя
Ночь в токае, тосканские страсти, оставив тебя,
Подаются к другим. Отхлебнувший из Леты
Не вернется к оставленному, торопя

Неизбежные максимы… Ласточка в жизни, не жнешь,
Где не сеяла… Что, окликаема небом, ни ждешь
От него, в пререкании прошлого с буду —
щим, ты — вексель, который себе ж выдаешь.



_2002_






_*_*_*_


Женщина,
и в увлечениях — одинока,
Неистощимая в метаморфозах, кто ты,
Как не резец, закаленный в работе рока
Над изнуренным лицом человека?.. Счеты

С жизнью — грустны, ибо, как ни пластична совесть,
Всяк — это новость, забытая, впрочем, то есть,
В нагроможденье морщин, не лицо, а повесть
Искорененных страстей и пустых достоинств.

И, не отпрянуть, в любом твоем, радость, жесте
Затвердевает разящий удар резца, и
Судорога — в ответ, и, с чертами вместе,
Жизнь уходит, влекомая, из лица, и…



_1998_






* * *


Ни ветерка у полдня за душой,
И тень, поджавшись, подлая, — ничком,
И улочка, вдоль моря, в дряблый зной
Лизнувшая вас жарким язычком,

В итоге, к перспективе сведена…
И, безымянный, с бисером на лбу,
Отвесней индивид, сметавший на
Живую нитку потную судьбу.

Мир в этом тигле варится, кипит,
Лишь улочка, не зная сна, следит,
Как зной его, до синяков, когтит,
Покуда прочь он от себя бежит.



_2004_






* * *


В прятках, притворщик и нелюдим, с толпою,
Ежевечерне, распадно дыша Массандрой,
Я, безнадежно безликий суфлер, с тобою
Плачу, обманут, — Корделией, бьюсь — Кассандрой

О заблужденье сограждан, дыханье рвется,
Слезы из глаз — так, невидимо всем, запойно,
О, упоенье тобою, и сердце рвется
Всё повторить, одержимое, за тобой.
Но —

Схлынув, овации глуше, софиты тушат,
И, соискатель(?) твоих безразличных лавров,
Боли ищу — обезболивающей душу,
Горькую душу изгнанника… Лира… мавра…



_1998_






* * *


Приют клошару, с Альпами в окне,
Дом — грубой кладки… В перелетный час,
Жизнь в розе творческих влияний не
Садовника воспитывает в вас.

Кровь перевоплощенья бьет в виски,
Уединяя с мыслями, хотя
Великие язвят, что ни строки
Не замесить на вечности. Спустя

Их заверенья, так сказать, венец
Творенья, средь незыблемых камней,
Вы, препаратор, к розе не истец,
А медленный привой, с шипами, к ней…



_2004_






_*_*_*_


У прихотей, дичясь, на поводу,
С забвеньем иерархии страстей,
Хозяйка свежей статности — в виду
Зонтов и моря… Загоревшей, ей

Бьют в голову, до чертиков в глазах,
Объятия, как юное вино,
И рюши, прядки, складки платья — «Ах!» —
Всё в безупречном беспорядке, но

Она, юна, лукавит ко всему,
Пьет рислинг, стройной ножкой ножку бьет…
А впрочем, поседевшему — к чему
Ее гальванизировать, приплод
Воображенья?



_2004_






НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ


Ни Данте, ни Овидию не вторю,
Когда, с бранчливой галькой под стопой,
По зною, увлекаем тенью, к морю
Тяжелою, затверженной тропой

Спускаюсь… возвращение покато…
Не ионийский — эолийский лад
Полуденного мерного наката
Не фабулами, видит Бог, богат —

Вокабулами. Синь и зной не в бремя,
Покуда — вялый парус на мысу —
Над бездною распаренное время
Песчаный берег держит на весу.

…Прохлада бара. Страсти — вполнакала.
И, как тут панорама ни язвит,
Запотевая, краешек бокала
Разбуженные губы холодит.

Что, милая моя? Сомлевший вереск
В скупой тени… не отрицая зной,
Но — утверждая вид, лукавый херес
Глядит в бокал всевидящей струёй.

Что, кроткая моя? Не виновато
Ознобное вино — еще дыша
Прогорклым летом, осенью объята,
Страдалица, согбенная душа,

Бредущая по каменному зною,
И лишь глаза, бледнея, притворю,
Как вспомню, что тяжелой сединою
Я искупаю молодость твою…



_1990_






* * *


Нечто прозрев,
Для созревшего с опозданьем —
Неотрезвимей, взгляд — искоса, вполкасанья,
Зоркая зрелость женщины, чьим дыханьем
Воспалено, все резоны зоря, сознанье

Неискушенного, здесь вот, у стойки, рядом
С да-авнею рюмкой. И, неуложимо в строфы,
Обозревая, с каждым ответным взглядом,
Неисцелимей — предчувствие катастрофы,

Ибо, смертельная, приведена в движенье,
Что мы себе, в утешенье порой, ни прочим,
Страшная сила женского обольщенья
И невозможность освобожденья.
Впрочем…



_1995_






_*_*_*_


С безадресностью к миру, торопя
Не-безупречность, скареда и мот,
Вы — однолюб, вы — любите себя,
Переливаясь из письма в письмо

Брюзжаньем? Безразличие в глазах,
Осточертела верная жена,
Ведь жизнь, погребена в черновиках,
Изнанкою к себе ж обращена,

Но, с опытом на привязи, — не цель
Хандры. И чище утешенья нет,
Чем черпать вдохновение в лице,
Как лилия, протянутом на свет…



_2004_






* * *


За три своих замужества отсель,
Шатенка, угадавшая исход,
Вас, хохоча, толкает на постель,
И вы — слепец, обрушиваясь в год

Повальных увлечений… Морося,
Настойчивей воспоминанья, но
Вакханкою, из-го-ло-дав-шей-ся
В весталке, бытие обожжено.

Забудьте треволнения свои,
Вцепившись в гривку… — взмыленной невмочь…
Исчадие промышленной любви
На вас въезжает, объезжая, в ночь.



_2004_






* * *


Не придавая осмысленных черт прибою,
Молча следишь, пылкий пасынок муз, по мере
Перемещения солнца, как за тобою
Тянется море — сомнительной акварели,

Ороговевшее, словно термитник, в слайдах…
Но, извлеченье из ряда контекстов бренных,
Ты наплываешь, сполоснутая во взглядах
Обозревающих — знойных и откровенных.

Нет к тебе, как ни ревнуй к Архилоху, рифмы,
Чем ее, подле смурного пера, ни полнят,
Ибо бесспорно: чернила ревнивей лимфы —
Всё, что прошло, ненавидят, любовь, и помнят.



_1996_






* * *


Полуоттаявшей тайною,
За судьбою,
Честной в трудах, — остается, в юдоли вялой,
Выдох счастливой и горькой: «Я за тобою —
Как за стеною?..». Живя ожиданьем, мало

Знала ты радости, милая, в полной мере
Требуя душу с меня. Но, в телесных створках,
Спит, созревая, она — в обратимом мире,
Где, облученное временем, на задворках

Яви, еще назревает спитое утро…
И засыпаю, в молитве покуда молод,
Горьким лицом повернувшись к тебе, как будто
К теплой стене, за которою ночь и холод…



_1997_






_*_*_*_


И ледяной паралич, хохотунья, редко —
лесья — вот истина этого дня. Прелестней,
В солнечных сумерках, длить поцелуй, кокетка,
Грея губами твои ледяные перстни

На побледневших пальцах. Неотрезвимей —
Рот запрокинутой. В этой уловке древней,
Чем, опушенная радостью, ты незримей,
Тем, открываясь обмолвками, — достоверней.

Во кровеносном кустарнике, зимы зримы —
Солнце, мороз редколесья… Собольим мехом
Душно душа спеленута, отдарима, —
Нет! — озарима, радость, морозным смехом.



_1998_






* * *


Ночь простирает, рябясь, по равнине пренья
Бурных боров с Бореем… Стеная, с точки
Зренья ландшафта, настройщика настроенья,
Ты — беззащитней еще не рожденной дочки,

Той, что мерцает в надеждах… Потом, в бессонной
Тьме, открывается море, лицом к роенью
Крохотных гарпий в чужом фонаре, казенной
Тусклой звезде. Аквилону, в пределах зренья,

Мало мятущихся мачт. Безразлична толща
К зыби у мола, когда, в назиданье прочим,
Не засыпая, лицо вожделенья молча
Прячут в тени безразличной подмышки,
Впрочем…



_1999_






* * *


Века, морализаторам люба,
Все исступленней, зряшная, в любви,
Не уступая в частностях, борьба…
Соревнованье честолюбий… И

Уже, с бессонницею до зари,
Безвыходности, нет! не приструнить,
Ведь пустоту, сосущую внутри,
Потоком жалоб не заговорить.

Но, в жарком отрицании пустот,
Отвесней небо, ветренней листва,
Чем жизнь, помимо жертвенных щедрот,
В сердечном обновлении, жива…



_2004_






* * *


На то он, с толчеей на площадях,
В бродильном ожидании конца,
Мир, остолбеневающий в вещах, —
Метафора от первого лица,

Копирка мимикрии… На дворе
Ненастье — с укоризною уму,
Природа ищет нас, ее игре
В «магические маски» ни к чему

Овации. Ее поклеп на дух
Не источает, как у Кафки, яд:
Глух к частностям, обобществленный слух
Страшнее, чем отсутствующий взгляд.



_2004_






* * *


Пью за античное море твое, с терпеньем
Каменотеса, дробящего в громкий гравий
Крупнозернистое время, — как пью за зренье,
Сжавшее в зоркой щепоти Тавриду, вправе

И на Вселенную. Длящий, как поединок,
Жизнь искусителя, пью, в заблужденьях меток,
За наливную, молочную лень блондинок
И золотой, как токайское, ток брюнеток,

Пью за воздушные замки твои, не в бремя
Знойным фантомам, пью за морозы, греза,
С горькой надеждой, что, тихая, в это время
Ты, преломляема полным фиалом,
Пьешь за…



_1997_






* * *


Солнечный иней — ожесточает зренье
Птицы, зарывшей плюсну в теплый пух…
Всё чаще День обжигает, вытягиваясь в кореньях,
Воображение злаков, и — в настоящем

Яростней, опознаваема новизною,
Вечнозеленая, в зимнем суглинке, воля
Озими, там, под настом… Голубизною
Пасмурный след, обращенный к сознанью поля,

Полон, полдневный… И, необратим, по краткой
Паузе, вдруг отверзающей в мир зеницы,
Вздрагивает ландшафт, уносим сетчаткой
Птицы, отвесно взлетающей со страницы…



_1998_






* * *


Ты жизнь стряхнул с пера, и отлегло
От сердца настающее, что прочим
Непостижимо…
Вот и ремесло
Уже не соболезнует, но, впрочем,

И не лукавит в частностях.
Ясна
И в экивоках, осыпая лавку
Сиренью клятв, внезапная весна
Берет неандертальца в переплавку,

Обмятого объятьями.
В ответ
Скороговорке сердца, в_эти_леты,
Что б ни трещали, будущего нет
У памяти, надорванной вдоль Леты.

Но у души, как вечность, недород
На прошлое,
Весна язвить устала,
Там осень, в жидкой проседи, найдет,
Где ничего, по сути, не теряла.

Бессонница, под гром, глотает бром,
Прохожему навязывая сходство
С тобой,
ведь замордованным пером
Не исчерпать заемное сиротство…



_2004_






_*_*_*_


Низки дожди и холода близки,
Тем искусимей женщина, в раздумье
Печально обрывая лепестки
Бездумных увлечений. Новолунье

Опережает, как ни прекословь,
Ваш вздор к нему… У финиша в природе,
Чему нас учит, уходя, любовь? —
Тому, что, окрыляя, не уходит,

Как и тому, что оклику в ответ
Ни отклика, и новолунье в тучке…
А что душа? — когда любимой нет,
Она, что называется, в отлучке.



_2004_






* * *


Жизнь, обмерев, идет путем зерна,
Пока, в трудах, взрыхляют лоно и,
Дух не переводя, с опорой на
Бессилье, окрыляются в любви,

Который век в бегах… И вновь, и вновь,
Просторно строя куры бытию,
Не отступая, принимают в кровь
Чужую жизнь, чтоб взращивать — свою.

И радостная лень к коленям льнет,
Покуда, облученный ей, в виду
Околоплодных вод, у входа ждет
Счастливый поводырь ее плоду…



_2004_






* * *


Жизнь моя — теплится в замысле… Как ни ревнуем
Верною Музой, в молчанье и укоризне, —
Каждым, вжимаясь и жалуясь, поцелуем
Ты выпиваешь, упав, из меня полжизни.

В сон опрокинуто, море молчит в цитатах,
Смирное… Так искусительны губы эти,
Чтобы, войдя в тебя заполночь, при цикадах,
Выйти, пустым и выжатым, на рассвете —

В новые сети… Влажны и блаженны узы
Нежной усталости, не в отвлеченном виде —
В теплой конкретике чувства. А что до Музы? —
Пусть ее «…мучает пришлый Амур…» (Овидий
Публий Назон…).



_1995_






_*_*_*_


Терпкий соблазн теплит плечи твои, в загаре,
В ёмкой строфе… Отраженьем толпы у рампы —
В плеске лекал, мириады полнощных тварей
Здесь, на свету белой ошеломленной лампы.

Во черновик — проливается мельтешенье
Радужных крыл. Ты, в сполохах на нежной коже,
Милая, спишь, налитая изнеможеньем,
До-олгие, влажные простыни сбив в изножье.

И, оставляя строфу на пустом балконе,
Я поднимаюсь к тебе, прикрывая ноги…
Ты засыпаешь в полночь, любовь, в канцоне,
Чтобы проснуться утром — уже в эклоге.



_1994_






* * *


Холостые прогулки за молом сводя к одному
И тому ж, море смотрит в глаза… С приближеньем к нему
Оно, в венах скрипя, поднимается вверх в человеке,
Достигая гортани, сообразно тому,

Как, в барашках, идет прирастанье пространства в глазах,
Увлажнив ожидание… С ветром в тугих парусах,
Только здесь, среди пиний Колхиды, героям Гомера
Жизнь оставила место, скупая, на куцых полях.

В загорелого эллина вас обращает прибой,
И когда, обессиленный собственною силою, зной
Отпускает вас, то, увлажненный дыханием моря,
Всхлип ракушки отчетливей под достоверной стопой.

Есть, увы, обстоятельства, что исключают возврат,
И лишь зренье зовет, изнуряя надеждой, назад,
Ибо эхо, мгновенное, глухо пролаяв, пропало,
И от вас — остается горячий, распахнутый взгляд…



_2002_






_*_*_*_


В углу веранды, с видом на плато,
Допрежь безлюдно… Впрочем, благодать,
Что ваших слез, податель грез, никто
Не видит, чтобы дневнику отдать.

Извлекшему себя из пустоты —
И до скончанья сердца не забыть,
Что жизнь, по философии тщеты,
Не вправе одиночеству претить.

Как ломок воздух ночи… Но — толчок
Оседлой крови, и светлей зрачок —
Воспитывая время, на щелчок
Замка — в вас откликается сверчок.



_2004_






* * *


Длясь вечность, с изощренной простотой,
В зной, не опровергая эгоизм
Раскисших масс, сполоснут наготой,
Рельефнее тотальный нарциссизм

Ленивых торсов. Обмирает пляж,
И затекает прошлое в следы,
И птица крылья пробует, себя ж
Оспаривая, чайка, у воды,

Как у судьбы, диктующей свое…
У моря, устающего сучить
Один мотив, себя не заключить,
Как в меру безымянности, в нее.



_2004_






* * *


Полдень, сиеста. Мир туго спеленут зноем,
Как янтарем Жемайтии. Стило капризно —
В реминисценциях… Это не что иное,
Как, относя нас к прошлому, атавизм, но —

Глуше стенает, в двусмысленных лаврах, лира,
В поло — зовут сотрапезники Аполлона.
Хищно когтя добычу, дитя эфира
С криком взмывает в небо — так, вторгшись в лоно,

Полночью, в полубеспамятстве воспаленном,
Нет! в плодоносном, забыв о первопричине,
Сорванно дышат — чтоб хриплым, протяжным стоном
Оповестить о победе.
Либо — кончине…



_1995_






* * *


Невразумительный, множа в пустом стакане
Демонов, полночью, на парадоксы падкой,
Сквер утонул в ревматическом пререканье
Древних дерев, проглядевших за перепалкой

Смену сезонов… Сумевшему отлепиться
От необузданной в розни, скупой в покое,
Нечем, в надсаде города, откупиться
От одиночества, ждущего в жизни, коей

Тщетно пенять на обманчивый облик либо
Пить, зарываясь в отчаянье. Ветер лупит
В душу, и та ему, горькая, рада, ибо
Дом, не любимый тобою, — тебя не любит…



_1999_






* * *


Взор уводя — и мимо вас, и вдаль…
Под пыльным балдахином ли… в стогу…
Где в женщине поет горизонталь,
Там вертикаль, признаться, начеку…

Взглянувшему с той стороны листа —
Она еще откроет в свой черед,
Что нищета, с тщетою прижита,
Всех, с пылью по углам, переживет,

Всех, чьи углы давно наперечет…
Дань захолустья, и горизонталь,
Что упоенно в женщине поет,
Мычаньем обрывает вертикаль.



_2004_






* * *


Под слитный ливень, всхлип воды в тазу,
Ночь, под капель в мансарде, напролет
Восемнадцатилетняя, в грозу,
Петарда отдышаться не дает,

Чтоб на себя взглянуть и… На беду
Эмпирика, глядящего в окно,
Ее энергоемкое, к стыду,
Соседство обессиливает, но

Сама собой ложится на пупок
Ладонь, и дольше века длится час (?),
Пока, внезапен, солнечный щипок
Не отрезвляет, застигая, вас…



_2004_






* * *


Наблюдаем собой, а не наоборот,
Отводя от соблазнов влажно подставленный рот,
В поскучневшем парадном терзаешь перчатки, в невнятном
Отрезвлении от подсылаемых праздников, год

Обирающих жизнь… Чужие грехи теребя,
Обдирает Борей штукатурку, и дверь, вне себя
От сквозных полунощниц, на нравы пеняет,
В ревматических петлях, почище свекрови, скрипя.

Жизни многое можно, с занозою в сердце, простить —
Столько шишек я принял, позволю себе повторить,
Одиночеством киника, а не тобой обреченный
Только женскими судьбами грустно по свету сорить.

Мирно, не убирая прохладных ладоней со лба,
Безразличьем к себе — чаще дарит судьба,
И в осеннем листе, вдоль осевшего неба гонимом,
Узнаешь, достигая догадкою истин, — себя…



_2003_






* * *


В интерпретациях солнца и сонной тени,
Белая юбка, по логике летней прозы,
Вся — воплощение неги, в холщовой лени,
В полдень, на кресле. В сознанье впиваясь, осы

Рвутся цитировать Цельсия… В жалах жара,
День, зараженный желтым изнеможеньем,
Ждет — не Шагала, и я отойду, пожалуй,
Чтобы, краснея, окинуть воображеньем

Всю тебя, рядом, от губ в чепухе прелестной,
Неисцелимо пропахших степною любкой,
Клевером — чем там еще? — до блаженно тесной,
Нежной ложбинки под облетевшей юбкой.



_1994_






* * *


И, в образе влюбленного дана,
Вбирает потрясенная душа,
Как бор летит навстречу, в ветер, на
Всех парусах, свободою дыша.

В глуби души, друид, всплакнул гобой,
Окликнув, но, сопутствуя судьбе,
Приметы переполненной собой
Щемяще замыкаются в себе.

Их власть в сердечных ранках запеклась,
Не отзываясь, тем пронзительней духи,
Чей аромат, застенчив и, дичась,
От света забивается в стихи…



_2004_






* * *


Все чаще — в стимуляторах труда,
Организатор и учитель масс,
Семья, прообраз Страшного суда,
Скучнее, перемалывая вас…

Смиреннее (!), у мира на виду,
Филиппики несомого стыдом,
Под бурю в помешавшемся саду,
Где вздор, столпотворение, содом,

И тут — выпрастывается аскет
Из вас, и дух перевести нельзя,
Пока судьба висит на волоске,
И то на женском, немощью грозя…



_2004_






* * *


На протяженье зимы залучаем в сети
Бледных снегурок, — душою ты там, где детство
Тонет в сугробах… Живой ко всему на свете,
Опыт — обратен их чаяньям, чье соседство,

Неутоленное, льнет к тебе — в отторженье
Неистощимых уловок. Ясней, в природе
Сумерок, — отзимовавшие размышленья
О неизбежности розни, размолвок, и, вроде

Полуоттаяв, расправился щебет в чаще,
Как на ветру.
Подо льдами речное устье
Спит, и капель, ковыряясь в душе, всё чаще
Взглядом обводит слепимое захолустье…



_1997_






* * *


Вытесняем из жизни, но увещеваемый — «слыть»,
А — не «быть», ведь такого несложно избыть,
Только, прячась в себя, гражданин, уточняю, второго
Сорта знает,_что_значит изгоем на родине быть,
Стиснув зубы… Свободней ли мир от стыда?
С отрицанием, истина ж, словно Агарь, молода:
Персонаж в преходящих осинах, нездешний генезис,
Оскорбляет соседством идею родного гнезда?

Ровно перл эволюции, в бурном роении от
Психологии сот — с подоплекой пустот,
Он выносит из жизни только иммунитет к ней, помимо
Права на поглощение роем, так вот
Вид равнин, что «язвит…», чему учит, в снегах? — не борьбе,
А, скорее, смирению… Подлинник стужи в судьбе,
Бьющий ставнями и населяющий страхами душу,
Служит пережитому, лицом обращаем к себе…



_2002_






* * *


Сирый, при лампе, смеркается день, в теченье
Коего начерно пишутся, тлея, главы
Жизни, осмысленной в целом как извлеченье
Из заскорузлых цитат о ней… В правках здравых,

Осень, в ознобе, кутается в обноски
Сада в вороньих кавернах, и, как в осадок,
Всё, что пребудет тобой, — выпадает в сноски
И комментарии — чаще к Катуллу. Краток

Век дебошана, и, вчуже, ревнива к мигу,
Вечность мне в щеку, пока не стемнело, дышит,
Ибо не я пишу, память мордуя, книгу, —
Это она меня, вперясь в отрепья, пишет…



_1998_






* * *


Одна из разновидностей пустот,
Из сердца исторгая колотьё,
Явь залита_оскоминою_от
Метафор, обирающих ее…

Отсвечивая строгой сединой
Энциклопедий, чаще — вне себя
От кривизны, насельник прикладной
Словесности — поет лета, лепя

Жизнь из терцин,
И, жертвующий всем
Себе ж, из лиц воссоздает сюжет
В тетради, усыпальнице поэм,
Молчащих очевидному в ответ…



_2004_






* * *


С пугающей (порою…) тягой вниз,
И — беллетристом взят на карандаш,
В лирическом безветрии, обвис
Ваш визави, интерпретатор ваш.

На пляже, в повседневной наготе
В смурных полосках, иссякает день,
Но заглянуть, как встарь, за декольте,
Как и привстать судьбе навстречу, — лень,

Поскольку что ни женщина, то грот
В грешках, секретах будней записных,
В пронзительной зависимости от
Пугающих соблазнов прободных…



_2004_






* * *


Ожиданье глаза проглядело… постфактум… Одна
Из настойчивых и сумасбродных, чужая жена,
Ты, с активной прической, дуэтом, строптивая, с Тоской,
Отворяешь былому, бессмыслице отворена.

Здравый смысл нас дичится. Когда ж, по прошествии лет,
Обращаясь к себе — без надежды услышать ответ,
Память вдруг подает горловой испытующий голос,
И у хора язвящих уже наготове совет, —

С потускневшей гримаскою на невеселых устах,
Жизнь — в подметных страстях, и, скептический шелест в ушах,
Под душок подворотни, печальней и бесповоротней
Приближение осени в пепельных, серых шажках.

Воплощенный шумер, прозябает в забвении сквер
На полях бытия, ибо, неглубоко на промер,
Чаще — ожесточеннее жалит наитье,
Нам, до вымокших склер, подавая наглядный пример…



_2003_






* * *


Грея гортань Горацием, в отдаленных
Судьбах, на службе у перипетий, ты — чтица
Не разделенной боли, но — разделенных
Полупризнаний, беспечная, словно птица,

Что «не свивает гнезда»… Но, в единоверцах
С древом, звездою, я прозреваю счастье
Не в приращении, но — в снисхожденье сердца
К слабостям нашим. Мерцающий на запястье,

Тепел янтарь, притворяя суть, но — взыскуем
Пеньем аорты. Бездумная, ты поймала,
Вся заломившись, дыхание — поцелуем,
Так, что в висках, нестерпимая, застучало…



_1997_






_*_*_*_


В недосыпании, раскалены цикады
Лунной ломотой… Один из простертых тысяч,
Знаю я: мне из враждебной, как из цитаты,
Отклика здесь, в веренице ночей, не высечь.

Речь, в оправдание, вдруг разверзает пекло
В лгущей крови. Вне «зависимости от яви»,
Путь отпустившего жизнь за тобой — путь пепла,
Но я не вправе на море твое, не вправе

На усмиренного Фрейда.
Нет, ночь не сладит
С лампой в окне…
Выйдешь прочь, и с мгновенной мукой,
Глядя — не в душу ли? — полночь тебя огладит,
Словно горячие руки, — перед разлукой…



_1997_






* * *


Прививка алогичности, луна
Бледнеет. Виноватый холодок,
Садня этической щербинкой на
Характере, смирнее между строк.

Любой пустяк несносен, моря вдоль —
Песчаный променад… Это потом
За вами ж посылаемую боль,
Растравленную нежностью, пером

Заглаживают. Лихорадит речь
Неловких пальцев в петельках тугих,
Но, прежде чем эпистолой истечь,
Забудьте о потерянных, других…



_2004_






* * *


Астрея — несомненно, из химер
В экстазе целомудрия… В глуши
Надсадных корректур, весь интерьер
Скворешника — проекция души:

Драконы ширмы… столик… стул… при сем
Отпетая, привыкшая кровать
К интрижкам свежей выпечки, о чем
При ней уместней б, впрочем, умолчать.

Но возраст извиняет вас, и дщерь
Порока, просветлев, выходит в ночь,
Куда, душа потерь, открыта дверь,
Чтоб, отражаясь в стеклах, выйти прочь…



_2004_






* * *


Старше напасти,
Освистанная страстями,
Каждую ночь, под простудные склянки с рейда,
Ты настигаема, хриплая, — не грехами
Гретхен ли… Федры… — конвульсиями из Фрейда.

Ты не пинаешь ногами зенит — пеняешь
Темным привычкам, как море — ночному рейду,
Даже когда, ирреальная, обнимаешь,
Ногти вонзая… Но — не попеняешь Фрейду,

Ибо, куда б тебя, стиснувшую запястья,
Ни занесло, преступно пенять — дыханью,
Рвущему,_До,_диафрагму… рыданью счастья…
Хрупкому крику, исторгнутому гортанью…



_1995_






* * *


Дверь теряет лицо, отшатнувшись назад… В новостях
От ночного предместья, с прогорклой ломотой в костях,
Попечением мира, в язвительной хронике клира
Ты распят, отвернувшись к молчанью, на кислых страстях.
От тебя — только слух, ожиданьем разъятый… Рассвет,
Разминаемый мачтами, — в медленных чайках. Сюжет
Подтекает слезами ревнивицы. Свет, озирая
Нас вполглаза, в морщинках у губ ищет ясный ответ.

Бог эпистол, Борей продувает продрогшую флей —
ту над пасмурным морем, исчадьем зыбей…
Лишь коснешься фрамуги, как в заспанных тошных шарнирах
Начинает, истошное, плач отложенье солей.
Обоняя золу ненаписанных писем, полу —
невменяема, жизнь, заслонившись от тени в углу,
Так забилась в себя, что простудная, нервная рында
Умолкает, от жалости всхлипнув, на дальнем молу…



_2003_






_*_ * *


Боль в обессилевшем горле, ломоту, хрипы —
Вот что влечет перебранка с тобой… Стократна
В гневных филиппиках — Геры, любовь? — Ксантиппы,
Ты всё же не разбудила во мне Сократа.

И до всего, чем, ветшая, живут их тени,
Нет дела… нет! — погруженному в смакованье
Милых подробностей — губы в блаженной лени…
Пальчики… грудки… — восторженного созданья

В юном бикини, на пляже, вон там, под всхлипы
Пылкой, податливой плоти. В прямостоящих
Лаврах, моя философия, бич Ксантиппы,
Не поднимается выше сосков, глядящих Прямо в лицо…



_1995_






* * *


Море в безветрии напоминает мима,
Но — без аншлага… В присутствии гедониста,
Жизнь, уязвимая вчуже, одушевима
Кратким твоим отсутствием… Ближе пирса,

Прямо у кромки, подставив ступни прибою,
Можно листать Ронсара, пренебрегая
Шансом узнать, каково, наконец, с тобою
В редкое утро, когда тебя нет. Другая,

Клюнув в небритую щеку, спешит с изменой,
Чтобы отвлечься… И, осознав сиротство,
Смотришь ей вслед, озадаченный, как тебе, но
Именно здесь, в спине, иссякает сходство…



_1995_






* * *


Довод запальчивой пуще язвит, чем овод,
Жалящий в пику тебе… Для семейной сцены
Чем, исцеляя от ложных обид, не повод —
Неисцелимая верность «губам Силена»

В женской трактовке? Куда как ущербно право
На правоту… Проплутавшее, где придется,
Лето, как женщина, — ветрено и лукаво,
Но позови, и — беспечное, не вернется,

Лишь улыбнется. О чем бы нас ни просили
В юные леты, — прозрачнее и яснее
Осень в начесах, и даже Силен не в силе
Всё ж разрешить эту теплую тяжбу с нею…



_1998_






* * *


С тайною, приложившей к устам теплый пальчик: «Молчи…»,
Тише в интерпретациях море и ветер — ткачи
Нашей памяти… Лишь, на отшибе сознания, чайка —
Отсвет мысли, мигнувшей от вспышки за молом, в ночи.
Время рвется в песок нас, Лукрецию следуя, вмять,
Не внимая… Я сам, миротворец, пытался решать,
Но судьба за меня, неуступчива в преньях, решала,
И не ей на меня, отвлеченной в резонах, пенять.

Под босою стопой, сон ракушки — замкнулся в себе,
И потери, подобно волнам, параллельно судьбе
Оппонента влекут, и на повествовательном пляже
_Всё_спешит нам поведать о лютом безлюдье — в толпе.
С хрустом времени под обескрылевшей, грузной стопой,
Великаны, по версии случая, кто ж мы с тобой
Перед вжавшейся в ужас, неисповедимой ракушкой,
Налитою всеведущею тишиной?..



_2002_






* * *


Полночь, прошитая пирсами… На уснувшей
Влажной скатерке — соль Аттики. Мягче очерк
Матовой женщины, медленно разомкнувшей
Алые губы в призывной улыбке. Впрочем,

В милом сообществе — кофе, коньяк от «Флинта» —
Всё достижимее,_До._На воде ни ряби —
Мерное море ушло в созерцанье флирта
Меж полунощницей и гедонистом в шляпе

От Сальваторе… Как ни лукав обычай,
Глядя в холодные, гладить ее колени, —
Всё затеваешь, чтоб стать, наконец, добычей —
«Грехопадения, милый?» — увы, забвенья…



_1994_






* * *


Пресс пресной синевы… В календаре
Показывает лето нам испод.
Пляж, дубликат пространства, по заре
Не ждет приплода, что резонно, от

Оранжевого кемпинга. Меж тем
Остервенел от статики матрац,
И, в стороне от утренних проблем,
Дремучий сон, организатор масс —

Не оправданье… Спит прибой в груди,
И жизнь скупей в деталях, ощутив
Великую затерянность среди
Героев «Одиссеи», под мотив…



_2004_






* * *


Не затвердив лирический большак,
А, чаще, от лексических щедрот
В усталости, строка взыграла, как
Тесовые мостки, волнуясь, от

Слепого бега… Так, рванув судьбой,
Не узнают в отчаянье себя.
За словом, облекающим собой
Другое слово, — веская судьба,

Где с жизнью, обрывая ропот, рвут
В отваге… Так, снедаемы огнем,
От будущего, обмерев, бегут
В заботы… бденья… хлопоты — «о нем».



_2004_






* * *


Менторски непререкаем, на фоне бурой,
Нищей реальности, в нише окна — белеет
Перст, отсылающий стайку лепных амуров
К плачу Психеи, качнувшейся к Апулею

От сердобольных клише… И, что ни ищи, ты
Прячешься в частные сумерки, слезы, козни —
Для одержимой и взбалмошной нет защиты,
Чем, лицедействуя, быть беззащитной… В розни

С временем, не скупящимся на тонзуры
Для селадонов, причастны Психее, крепки,
В выжимках сна, облупившиеся амуры
На потолке — ностальгической, терпкой лепки…



_1998_






_*_*_*_


Память, пеняя опыту, забывает
Либо одернуть, либо… В многоочитых
Пляжах, захлестнутых солью, загустевает
Зной, выливаясь в твой облик. Трезва зачитан —

ная Таврида в соблазнах своих…
А в Польше,
Всё навещаемой памятью? Но, под шумы
Моря, тепла в твоем взгляде, любовь, не больше,
Чем, отсылая всех… к Брэму, во взгляде пумы.

Тем, опаляя скулы, внезапней — «милый», —
Ведь, в пику Парке за скоротечной пряжей,
Нет постоянней и неумолимей силы,
Той, что уводит сюжет, да и нас, вдоль пляжей,
В да-альнюю рощу…



_1999_






* * *


Ёрник и ветреник! — муза, извне, с тревогой,
Чаще пеняет, чем гимны поет (ревнуя?..).
То засыпаю в объятиях «златоногой»,
То, по заре, поцелуем бужу нагую,

Муза, — другую! Как ни язвит, сутула,
Жизнь моралиста, — разнеженно, пресыщенье
Вчуже, за кадром, и даже в тени Катулла
Нет, при заре и неге, отдохновенья

От искушающих, равно, как нет союза
Меж искушенными. Розней и слез письмовник,
Палец к устам, не пеняй понапрасну, муза:
Ёрник и ветреник, но — записной любовник!



_1994_






* * *


Полднем, в жару, средь немотствующих растений,
Музам невесело, но, преломляясь в лицах,
По приращении пыльных актиний, тени
Их, сотрапезниц, отброшены на страницу

Мерной баллады. Подбитое крепким ветром,
Небо в движении. Выходцу из ошибок
В правописании гласных, согласных с «вето»,
Ближе реченье лексических, скажем, сшибок

С грубой реальностью. Воздух венозен. Днями
Сон продиктует мне эту балладу втайне,
Где сотрапезницам, немолодым теням их,
Придано, в жалости, новое содержанье.



_1996_






* * *


Кем б рок твои «триумфы» ни латал,
К мерцанию в чертах твоих — ревнива,
Мир,
увлеченный проливнем зеркал,
Засасывающая перспектива.

Но, зимнее, в кармине рта, меж тем
Твое лицо, студеный сколок драмы,
Не более, закинутое, чем
Подтек с бесчеловечной амальгамы.

В бессильной силе грима, не жалей,
Что, не оскудевая в отторженье,
Всей кровью… нет! — в провале воли, всей
Судьбою прорастают в отраженье

Зимы…
На стыке стужи и тепла,
Я внял, как, углубленные в молчанье
Нерасторжимой розни, зеркала
Высасывают, зоркие, сознанье…

Среди пространств, не отводящих взор,
Усугубляя их бесчеловечность,
Тобой — душа спасается, в упор
Встречая немигающую вечность.

И,
Хлад и ни движения в ответ,
Подхватывая горечь с полуслова,
Ни в чём, чем жизнь жива, — опоры нет
Меж безднами без отклика и слова…



_2003_






* * *


Смиряемый любовью прободной,
О чем вы, эгоцентрик испокон? —
О женщинах… Едва ли не в любой —
Лаура, затененная Манон.

Следя, как возвращается волна,
Мужчина заблуждением язвим:
Не он владеет женщиной — она
Владеет, избегаемая, им.

И все же, поглощаемому ей,
Вам и последний не откроет час,
_Что,_с легкой лептой лепета, — за ней,
Слезинки не потратившей на вас?



_2004_






* * *


Размереннее дактиль, серебря
Мрак декабря… постанывает наст…
В пенатах, отстраненность от себя
Зима, поди, заимствует у нас.

Похрустывает в подсознанье снег,
Душа в оледененье, и, с тобой,
Сосудорасширяющее не —
бо бережно горит над головой.

И, страстной отстраненности в ответ,
Яснее, покидая мезозой,
Мерцание дрожащих звезд, на свет
Непролитою вызванных слезой.



_2004_






* * *


С кем ни щебечешь, юна и свежа, не надо
Тонко язвить. Орошаема алкоголем,
Жизнь, сердцевина ее, — расслоилась на два
Розных потока. Что, праздные, ни глаголем

Столпотворенью примет, в окруженье стольких
Толков, — неисповедимее взгляд примата,
Прочно пустившего корни у стойкой стойки
Здешнего бара. Юна и свежа, не надо

Прошлым казниться… Столетье мигнет, и только,
Розные — схлынем. Но столь же, вскипая, стойки
Те же мотивы, язвя, в толковище толков,
В стайке щебечущих у постаревшей стойки.



_1997_






* * *


Задубевшая в Дублине, в камне аркад, в свой черед,
За случайное счастье ночь, точная в ценах, берет
Черствой правдою лжи… Эта ненависть к городу, в коем
Ни тебя… ни любви… — не дает передышки, так вот
Вам эффект парника: к неизменно прохладному «Ах!..»,
Зелень, птицы, тепло августовских прогулок — в бегах,
Жизнь, в пожизненных лужах, тесней лабиринта — Тезею,
И простуда горит, материк обметав, на губах,

Ариадна в сердцах рвет, строптивица, гневную нить…
Как порой негодующих не примирить,
Монструозною лепкою лиц в давке — воображенья,
В поглощенье морщинами, не приманить.
Под присмотром эриний, ревнивых исчадий, давно
Разменявших бессмертие, кто открывает окно,
То, в которое видно продрогшую душу, покамест
Сострадательней, в единоборстве с тобою, вино?..



_2003_






* * *


В силу причин, а не следствий,
Накоротке
С каждой из версий, в орешнике декабря,
Мы уязвимей, столкнувшись с тобой в строке
«Waking alone», Томас Элиот.
Говоря

Об именах заплутавших средь этих куп,
Спорить с тобою? С поправкою на залив,
Летняя память мерцает меж мягких губ,
Сердце, в тоске и растерянности, затмив,

Черновиками намыкавшись… Но — глоток
Киндзмараули и легкость, с какой кладешь
На сердце — алый, отточенный коготок,
Ранящий память, — всё, безусловно, ложь,

И, обрываясь в балладу, отвесна боль,
Столь же бесспорна… Но, опровергая плес,
Плечи там, в прошлом, светло одевая в соль,
Море, в безветрии, не принимает слез,

Да. И едва, прозорливица, от руки
Неальтруиста, покуда не развели,
Ты мне кричишь с другого конца строки —
Словно, потеря, с другого конца земли…



_1997_






* * *


В тенетах засыпающих теснот,
Нет продуктивней, к мыслям об ином,
Занятия, как наставлял Эрот,
Лирической разминки перед сном.

С горячею оглядкою назад,
Узнаете ль вы в сумерках родных,
Как героиню втаскивают за…
В повествованье, ждущее иных

Приемов совращенья? На стекле
Отчетливее изморозь, и ночь,
Топя и вас в раздавшемся тепле
Душистой плоти, не уходит прочь.



_2004_






* * *


За варкою варенья, полоса
Хлопот… плиты… горячих пенок… и,
В засахаренном времени, оса
Тепло смежила крылышки свои…

Обращена к нему, заключена
В оцепененье (сладкая судьба…),
Заложница растительного сна
Безвольно погружается в себя,

Как в душу бытия. На ледяных
Ветрах, замкнется в инее стекло,
И лишь, в слепых прожилках слюдяных,
Спит долготерпеливое тепло.



_2004_






* * *


Прогоркла, привкус навыка, досада,
Но, отсылая параллели вспять,
Чтоб, в новизне, узнать себя, — так надо
Себя, в надсаде, брошенным узнать.

Еще не допит, в сумерках, Уитмен,
Учитель сердца,
Кротких не любя,
Еще, неразрешимый, предстоит мне
Весь ужас отрезвленья от тебя.

Ноябрь метет промозглыми полами
По нищим душам… Зарекаясь впредь,
Студеная моя, твоими снами
Я тщился одиночество согреть.

Ты честно ему, в частностях, служила,
И расточима, уличимой, всласть,
Чтоб, ослабевшей — от избытка силы,
В привычные объятия упасть,

Ища приюта… Я, слепец, не ведал
О многом, но, забвением храним,
Всё случаю молюсь, чтобы победа
Не стала поражением твоим.

Предзимние, в кровь оседают мухи
И тают в черствой… В складках пустоты,
Слежалось наше прошлое, но слухи
Добрей ко мне, чем, пасмурная, ты.



_1991_






_*_*_*_


…И даже страсть песнопевца — берет усталость
Плюс безразличие к бденьям… Не оттого ли
В письмах рапсода — слезится чужая старость,
Что подступают седины? Уже на сколе

Хрупкого чувства — и хоть невесомей пуха
Ты, и пленителен день, — мне пеняет память
Фавна, что леты мои — достоянье духа,
Доводы плоти — в обратном… Строптив, меж нами,

Женский характер — только перо затупишь
О буераки и ямины, ведь, признаться,
Ты любишь больше, чем, все отдавая, любишь,
И от тебя, неуёма, не отдышаться…



_1997_






* * *


За рифом страх идет на убыль, и
Купальщица, песчаные следы,
Заходит в море, прелести свои
Вручив дозору пристальной воды.

Ей не понять, с сомнением вдвоём,
Что это бездна, помрачнев, ведет
Дознанье бессознательностью, в чем
У зыби нет сомненья… Разворот

Стремительного торса, и в ушах
Биенье острой крови, и прибой,
Цитируемый сердцем, оплошав,
Все тише, поглощаемый собой…



_2004_






* * *


С претензиями, реже, на потир,
Вотще об отчих лозах не скорбя,
Вино, взрослея, впитывает мир,
Как человек мужающий, в себя.

К иной культуре, вспыльчивый, привит,
Здесь, в январе, оракул забытья,
В бутыли, внешне сдержанный, кипит
Тосканский зной, отрада бытия.

В традициях полемики, мороз
Ударит, закипая, и в ответ —
Привет плодоносящих, тучных лоз,
Огня, забвенья, крепости букет.



_2004_






* * *


К дряхлому пирсу — тебя, в неизменной пене,
Море выносит, и ты, припадая подле,
Статно оттиснулась в стойком песке, по смене
Нерасторжимых стихий, чтоб, скучая, после,

Влажно поднявшись, уйти в направленье ломких
Ритмов Алана Финчли… И всё — что было,
Вкупе с песочной ложбинкой у самой кромки,
Время, как море, вминаясь в сюжет, замыло?..

Схлынуло лето, и, по ледяной заминке,
Суше зима в замечаниях, но, по длинной
Стуже, от нежной, в горячем песке, ложбинки —
Жар этой солнечной вмятинки в сердце, длимой…



_1998_






* * *


Так, за скобками жанра, у переводящего дух
От экспрессии кошки в распадной полемике двух,
У сносимого временем — пекло в гортани, меж тем, как,
Словно дух страстотерпца — палящ, обостряется слух…

Потому ли, с зарей, раздраженное «Кто ты такой?!»,
На прощенье ловя себя, не принимают на свой
Счет язвимых сомнением? Приступ сознанья, все реже
Искрометный покой, принимающий роль запятой

Между бурями, ибо опора его — на песке,
Без присмотра грядущего, и, в непонятной тоске
О моллюсках отлива, мигрень, старомодно ревнива
К заключеньям извне, стервенеет, коробясь, в виске.

Жизнь, источник сюрпризов уже в настоящем, весьма
Досаждает в минувшем, порвавшем с тобой, и, сама
Притязая на роль, без тебя и пюпитра, арбитра,
В примечаниях к эросу сводит с ума.



_2003_






* * *


Осень, в пристальной охре аллей, — от лица отлила,
И такую тоска за ночь силу взяла,
Что ненастье с утра, воспаленно глаза продирая,
Обрыдало округу… Сжав губы, любовь, добела,

Маска — красноречивей лица. По-иному кроя,
Бытие — искупает повадками небытия
Ваш триумф. Не лелеем, я отпасовал Апулею
Всхлип уснувшей Психеи, вновь в искус вводя.

Мир втирается в фабулу, новый герой, торопя
С воплощением… В потный, лишь памяти не теребя,
Ком — сбиваются лица, но и на последней странице
Не задержишь, уже без надрыва, тебя.

Абсолютно свихнувшимся полднем — то зной… то своё
Начинают дожди, полоща на балконе белье… —
Наверставшая в каверзах, жизнь, тяготясь продолженьем,
Не считается с тем, кто боится ее…



_2002_






* * *


Неоспоримо, в забвенье твоем — невинно,
Море замыло, в потемки всмотревшись, имя
Женщины, влажно начертанное в крови, но
Подле, вот здесь, — она дальше, чем, скажем, в Лиме

Либо в Ливорно… Перебирая каменья,
После, уже на заре, шевеля своими Жабрами,
мумифицированное забвенье,
Море, двоясь, замывает другое имя,

В пене прибоя, подсвеченное точеной
Женской рукой. Грудь подруги открыв предгорьям,
Выжги ей имя — губами, с ожесточенной
Нежностью неба, склонившегося над морем.



_1998_






* * *


Время, среда земноводных, ползет из зева
Зимней подземки, заёмной у Кафки… Право,
Если, в распутице, муза идет налево,
Пылкий Приап велит мне идти направо,

К ветреным? Не расковыривай, нет! доверье
Боли — уже затянувшейся… С плачем: «Боже!..» —
Ты вырываешься в стужу, ударив дверью
Душу припавшего к тени твоей, и всё же

Дай мне мгновенье — и я отдышусь от боли,
И, плодородную в жар погружая мякоть,
Дай мне, как свежего ветра, попутной воли
Не вспоминать тебя и, позабыв, не плакать…



_1996_






* * *


Рассудок потерявшая, в пылу,
При всех триумфах — жертва испокон,
Вот — женщина… Вгони в нее стрелу
По оперенье! Вещий Купидон,

Куда как пряны промахи твои,
Сигналы праны… Скептику в ответ,
Во вспененных конвульсиях любви,
При пытке совершенством, брода нет.

Сходите, в поножовщине страстей,
С ума, неутолимости грозя…
Но отдаваться беззаветно ей,
Растлительнице образа, — нельзя!



_2004_






* * *


Такое нетерпенье путы рвет
И мучит, в фавна обращая вас,
Что не один матрац, кряхтя, сойдет
С лирической дистанции… Подчас,

Воспрянув под язвительным пером,
В минуты забытья, спиной к спине,
Бес, явно тяготящийся ребром,
Подмигивает пылкой седине,

Пикантный разжигая аппетит.
Но, обольститель в профиль и анфас,
Тень Казановы не усыновит,
Как ни склоняйтесь к обобщеньям, вас.



_2004_






* * *


Пир для интерпретаторов — по жажде
Признания, коримые тобою,
Пристрастия проигрывают в тяжбе,
При всей их очевидности, с судьбою.

В душе темнеет, но, Эрот свидетель,
С заветною заминкой на пороге,
В румянце кроткой девы, добродетель
Сюда не знает, строгая, дороги,

Подсвеченной запиской от соседки,
Помятой встарь, при встрече, виноватой
В бессоннице в заброшенной беседке,
Подлеченной тесовою заплатой…

В кренящемся саду кромешней соло
Борея, и — сжимаешься, приватно
Окликнутый окалиною в голо —
се музы, возвращающей обратно,

К столу… Пустое — дергается веко,
И вдохновенье иссякает — слово
Не вспомнит, вне себя, про человека,
Читавшего в чертах его, основа

Существованья. Неизвестность точит
Зуб на меня… Ты, сбросив одеяло,
Неуловима в воплощеньях, — то, с чем
Природа, как обычно, опоздала

На жизнь, по крайней мере, ибо, в сумме
Беседки, слез, осточертевшей воли,
По сердцу, плача, рвут, ополоумев,
Черновики, вопящие от боли.

Накрапывает сумрак в содержанье,
И то, что слово в воплощеньях строго,
Как видно, извиняет нежеланье
Впускать тебя в сады и кущи слога…






* * *


В стужу, на даче, — в придачу к тебе,
С подачи
Кислой простуды, куксишься, в раздраженье
Цыкнув на музу, — и, вспыхнув, та озадачен —
но умолкает, чтоб выйти спустя мгновенье

И — не вернуться… Декабрь в словаре, в нем сыро…
Опустошая в догадках воображенье,
Не оплетаем ладонями, торс сатира,
В мраморном параличе, истязает зренье

Статною статикой статуи.
Но, в союзе
Со словарем непроломной зимы, темнеет
Вечер с лица, для простуду, но мысль о музе
Не оставляет усилий, стократ длиннее
Вечера…



_1998_






* * *


В окно скребется ветка, на ночлег,
Должно, просясь… Полуночью, к концу
Кромешного сезона, дождь и снег,
Внезапные, сошлись лицом к лицу.

На дюнах, переняв уменье ткать
У вещих прях, со стужей по углам,
Юродствует в ночи ненастье, мать
Метаморфоз, при слабости к зонтам,

Темно обвисшим… Провожая год,
Метет полами, луж не обходя,
Жизнь, вне себя, мучительная, от
Фантасмагорий снега и дождя.



_2004_






* * *


В определенном возрасте… крепись,
Ведь как, уже смеркаясь, ни грешат
На оскуденье нравов, — подвернись
Чужая память, и — опустошат,

Не унимая горлинки… Печать
Обледененья в виртуальных снах,
Несовершенство, оглянувшись вспять,
Уносит ожидание в чертах.

Тем безразличней к взглядам седина,
Чем исступленней горлинка поет,
Не уступая пораженью, на
Безлюдье, там, где память застает.



_2004_






_*_*_*_


Те же, в забвении, слепы, как склепы, лица —
Слепки с прапамяти, эпос погудок… Время
Так же слепит отраженной тоской Улисса,
Под опрометчивым парусом. И, не в бремя,

Небо полуночи, вылущив планетарий,
Столь плодородно, что, неуязвим, приблудный
Спутник Гомера, ластится комментарий
К пластике эллина — в классике непробудной.

Что ж до Гомера — он в вечность, мерцая, вышел
Черным крыльцом, где шумит, ожиданье пряча,
Ткацкое бденье Итаки — октавой выше,
В напластовании эпосов… смеха… плача…



_1995_






* * *


В раннем снегу, отбеливающем зренье,
Словно холстину, что с истиной соотносим,
Зримее жизнь. В приживалках у вдохновенья,
Не зажилась ли, в освистанных стаях, осень

Из лихорадки и праха? Пока, усталый,
Тешит безмолвьем пернатую мелочь филин,
Отсыревая, распаднее бремя палой
Скудной листвы в тесноте мозговых извилин.

Хрустом травы обмерзают шаги, все реже
Смотришь, безмолвный, в себя… Недоступен знанью,
Голый ландшафт взглядом снега следит за пеше —
ходом, в чертах повторяя ландшафт сознанья.



_1997_






* * *


Разбуженные, ежатся волхвы…
Ознобом облита, с дождями оземь,
По огненной геральдике листвы
Скулит опознаваемая осень.

При повседневной вечности, как встарь,
С борением Борея за оконцем,
Ее, манипулируя, словарь
Подсвечен ветром, веской солью, солнцем,

Меж тем, как на холодных простынях,
Сливаясь, пародируют пространство,
Покуда, в приблудившихся дождях,
Не обнесет простудой постоянство…



_2004_






* * *


Зыбь на море увлечена игрой
Теней… до умопомраченья свеж
Мир, обданный Уитменом… Прибой
Все тот же, бел, и персонажи те ж,

С песчаником под смуглою стопой…
И жарче, проговариваясь, брасс,
Как море, набежавшее волной,
В минувшем выполаскивает вас.

И нараспев, к непостоянству дев,
Мифические створки растворя,
Словно ракушка, стынет, побледнев,
Стоическое небо сентября.



_2004_






ПЕРЕСМЕШНИЦА МИФА







* * *


Выпекая из яви пророчества,
Опекающих в сносках топя,
Не она, а ее одиночество —
Непреклонно, окликнув тебя

Из навязанной схимы… С молчанием,
Прозреваешь ли, в кознях ее,
Что, в шагах, оголенных желанием,
Одержимей сиротство твое?

Прикоснись к ней, ведь, в пристальной свежести
Возвращенного жеста, наклон
Острой, сосредоточенной нежности
К пораженьям твоим обращен…

Кроны очарование сбросили,
Тем печальней, в ненастье и свист,
Наливные объятия — в осени,
Обронившей в забвение лист.

В потускневших браслетах язычницы,
Рвет, купаясь в уловках, сердца,
Посвежев, хладнокровие хищницы
Извлекая из недр лица.

Мерно, на поводу у старения,
Куда время стопы ни направь,
По секундам, бациллам забвения,
Истекает строптивая явь,

Что смиренней с тобой, в изложении
Междометий… Но, с мифами впрок,
Сякнет бледное воображение,
О пунцовый запнувшись сосок…



_2000_






* * *


Что боль в себе вынашивает, ведь боль — и
Немочь, и панацея? Освистан, глухо
Пережидаем, досуг нестерпимой воли,
Вдруг обернувшись, к проклятьям, досугом духа,

В ожесточении черт, докучает прахом
Стойких надежд. Сардоническая гримаска
На поднесенном лице — отложенье страха
Перед начальной морщинкою? Или — маска?

Жизнь, отбиваясь от рук, всё с лица невеста,
Ибо у ветра уроки берет, у воли,
И от нее, порывистой, — отблеск жеста
На ионической памяти, пуще боли…



_2004_






* * *


Едва ли осужденью подлежит… —
Века, обратна нравственности, вне
Вас, легкость в мыслях — тяжестью лежит
На героине, с кем наедине

Духи щекочут ноздри. Ваш роман —
Идиллия?.. Отнюдь! Черствеет нрав
Кокетки, подтекающей, как кран,
Сердцами пентюхов, и — каждый прав,

Поскольку, обращая в крепостных
Присяжных воздыхателей, она
Непогрешима в слабостях своих,
К отзывчивому лону сведена…



_2004_






* * *


Непоправим,
Под леденящий свист
Ночного ветра, источая жар,
Курьер ненастья, первый палый лист
Перебегает, обмерев, бульвар.

Фон сереньким шажкам, среда бедна
Палитрою, но, в градусах бодро,
Бордо, сосредоточенное на
Себе, сбивает с панталык перо,

И то — острей, способное увлечь
Черт те куда, но, все же уходя
От обобщений, душу не извлечь
Из ночи… прозябания… дождя…



_1999_






_*_*_*_


В карем укоре осенних предгорий, споря
С бездною в амфорах, зноем сплоченных в яме,
В памяти, переминаясь, стенает море,
Ибо, нахохлясь, ненастье ведет ноздрями

К северу. Зноя хлебнув, хохочу не я, но —
Светлые вина, питомицы лоз Тавриды,
Ведь, уличенное в блюзе, фортепиано
Вторит, вечернее, Вакху, его флюиды,

Сколько ни пей, грядущее не заямит,
Как кредиторы.
Но, отдирая с болью
Амфоры, мы застаем, за ненастьем, память
В брызгах прибоя, выбеленною солью.



_1995_






* * *


Дубликат бытия, продубленного бытом,
Продут
Сквозняками прогорклых дворов, неизменный продукт
Городской перистальтики — лезет, настойчив, под юбки
Мелодрамы, обмершей от предположенья, как буд —
то бы в об-мо-ро-ке. А что, с лежбищем, до городских
«Нумизматок», в конвульсиях маток, — у них
Мощно развито чувство дистанции, ибо он, стайер,
Никогда не достигнет их, опровергатель своих

Снов, через континент от холодного сердца… Любовь
Покусилась на душу давно безмятежного.
Вновь
Пережившее время, смирение — форма
Невеселого счастья (?)… когда бы не кровь
На зубах, ибо, великолепных резцов не щадя,
Он мычит от бессилья, до хруста их стиснув,
Уйдя
В метафизику зряшных страстей, высекающих слезы
Из пустот, облаченных в пальто, дегустатор дождя…



_2001_






_*_*_*_


Буколика околиц… петухи…
Пейзане… помрачневший окоём…
Сам воздух, отпускающий грехи,
Предчувствиями детства напоен.

И в свежесть обрывается душа,
Лишь воркотнет за окнами гроза,
И мятный локон, легкостью дыша,
Бьет, молодой и солнечный, в глаза.

Всё здесь к лицу хозяйке ясных мест,
И, окликая, лары их близки,
Так золотист, в любви и муке, жест
Руки вдоль загоревшейся щеки.



_2004_






* * *


В итоге, воплощенные ничто,
Закат существованья торопя,
Кого не ищут в этой жизни, то,
В конечном счете, не самих себя.

Жизнь, лицемеря, искупима тем,
Что не берет реванша в вас, пока
Тень от предмета больше значит, чем
Предмет, перебирающий века.

Взят за благой, как видно, образец,
С ленивою сивиллой за плечом,
Мир стоит слез, ведь и его конец
Не самое чудовищное в нем.



_2004_






* * *


Переводят часы… И лишь мне, при плакучей свече, —
Тень тепла от щеки твоей на онемевшем плече,
Ибо, мера зимы, анонимная морось
Обращается в лед на стекле… время в параличе…
Бьют часы, и озноб, обметавший сознание, бьет
Колобродящий колокол, в ночь осыпающий лед
С засыпающей звонницы, ведь одиночеству надо
Жизнь отдать, и тогда оно приобретет

Смысл, как крепость — вино.
В трезвой чересполосице дней,
Тусклых и без затей, ты не стала нежней,
Как подметил я, став, к нареканиям музы, черствее
И честней в парадоксах… Служу ль я, запальчивый, ей,
Собирая черты чернокнижницы кротким пером
В обирающий образ, ведь жизнь заключается в том,
Что, цитируя прах, без тебя нет, любимая, жизни,
И чем старше она, тем мучительнее на излом…



_2002_






* * *


Венец всего, что начерно постиг,
Отстойник разочарований, мир
Умалчивает, свеж, в какой из книг —
Прощанье с ним, то бишь ориентир

Простудным телеграммам… В прописных
Пристрастиях, к язвимости морфем,
Душа жива прививкою чужих
Метаморфоз, не подконтрольных тем

Мутациям, что заняты игрой
С материей, и, постигаем вплавь,
Сперматозоид вымысла, герой,
Спеша к нам, оплодотворяет явь.



_2004_






* * *


Средь одномерных лиц, что, мерность для,
Текут, в заплатах, как глухой забор,
Смерть, в скуке, — подоплека бытия,
Давно к зевку сводящая обзор:

Отсутствующий взгляд поверх травы…
Поверх листвы… — не ведая про то:
Все, чада праха, заживо мертвы,
Словно суккубы, все — инкогнито,

Гражданская бессмысленность… В мозгу
Растительная каша… По золе
Аллюзий, путь к родному очагу
Лежит, потерян, чрез небытие.



_2004_






* * *


Только от моря, в трюизмах его, по хрупкой
Паузе, уподобляя иных скитальцам,
Душно отзывчив, ландшафт под условной юбкой,
Влажно дыша, отдает терпеливым пальцам

Складку за складкой… В прохладных прикосновеньях,
Вас увлекают, лукавя, туда, где, в точных
Интерпретациях, в грустном уединенье, —
Млечно пульсирует, ложно дичась, источник

Вечных размолвок… Как споро светает, в щедрых
Метаморфозах пространства, и, в ожиданье,
Долгое «о-о-ох…» распелёнывает там, в недрах,
Лютое жальце блаженного содроганья.



_1997_






_*_*_*_


В тестах теснот коммунальных, точнее, в склочных
итерпретациях быта, в — увы — непрочном
Времени их — непорочно прочтенье точных
Черт чернокнижницы, чтящей офорт. В заочном

Воздухе Возрожденья — вздохнула фортка
С улицы, где наливается лето, — это
Через июль простерто, к стыду офорта,
Полымя плоти — при плотном напоре цвета…

В вещих утратах, вещающих от режима
Мраморных бдений, усвоенная тобою,
Графика ложной души — неопровержима,
Длимая гравировальной сухой иглою.



_1998_






* * *


Не обессмертив нас, наедине
С иными, под ленивое вино,
Воспоминанья заливают не
Пляж… буруны за мысом… а — давно

Покинутые сумерки. Пейзаж,
Посредник меж романтиками, сшит
Из лавров… из укромных складок… — страж
_Безнравственности._
Жилистый самшит,

Персту природы в частностях сродни,
Не говорит, с любым накоротке,
Ни о пропаже идеалов, ни
О прирученной вечности в строке…



_2004_






* * *


Росою променада через сад
Под утро… Неулыбчиво, окно
Внутрь комнаты уводит пыльный взгляд,
Не узнавая постояльца, но,

Предмет прицельных сцен и перемен,
За кроткий кров терпимостью платя,
Невытравимый, с точки зренья стен,
Гость — инородец, лишний рот, хотя

Тоска хозяйку гложет и сосет,
И паром пышет медный ветеран,
Покуда вам не выболтает всё
Сварливая пружина про диван…



_2004_






* * *


Не вблизи Виа Джулиа, а, несомненно, вдали…
Как ни склоки нас, ни виртуальные пляжи не жгли,
Словно дерзкой листвой, перепутались летними снами
Так, что сердцебиеньем друг в друга, светясь, проросли.
А проснулись, и мрак, вдруг плеснувший в глаза, — ослепил,
Свет, застенчив, исчез… И, как будто забвение пил,
Так_любил_я тебя, в нетерпении не иссякая
И боясь оторваться хотя б на мгновенье,_любил_

Так, что не было сил даже руку поднять на заре,
О росе, обметавшей сознанье. Но в календаре
Для любовников, при околесице, — нет воскресенья,
И тем пуще смеркалось в душе, чем быстрей на дворе
Рассветало, и я, обнимая, уже ревновал
К неизбежности, ведь не одну ей отдал,
Не копаясь в мотивах, а только перу поверяя
То, о чем флорентиец, лепивший Лауру, не знал…



_2002_






* * *


Емкое, к мыслям о бренности сей, и в малом,
В сумерках отождествляемое с тоскою,
Это же самое, что и над сеновалом, —
Небо стоит, домотканое, и над морскою

Горькой купелью. Куда как влажна огласка
Дальних заплывов за мол, в повседневной соли,
И, в удаленности поздней, шершава ласка
Губ, обожженных ветрами скандальной воли,

Зоркою осенью. По истощенье света,
Прямо над бездной, так властно поцеловала,
Что, в пневмонии, душа отшатнулась в лето
Мятных укусов и душного сеновала…



_1995_






* * *


Едва ль не понаслышке… так… любовь
К прекрасной — превращает вас в ничто…
Но как судить запальчивую кровь,
Ведь в сердце — рая ищите, на что

Действительность язвит? Не по годам
Проворно, с ясным дружеским лицом,
Предательство подбрасывает вам
Не Дездемону, а — платок, о сем

Справляйтесь у Шекспира… На песке —
«… архитектура рая…», и века
С растерянным молчат — на языке
Не мавра, но — глухого тупика…



_2004_






* * *


Простудные, с Бореем заодно,
Не только романтичный антураж —
Морская пена… мачты… чалки… но —
Отростки вдохновения… На ваш

Пейзаж, не переживший перемен,
Накладывает прошлое печать
Молчания, к смятению Камен,
Умеющих трещать, а не вещать.

Вскипает ветер, рыхлая вода
Трещит, бесспорно — в панике, по швам,
И вы, сутулясь, смотрите туда,
Откуда должно появиться вам…



_2004_






* * *


Кариатиды, вмерзая в слепые окна,
Студят сетчатку. В раблезианской стуже —
Лишний глоток громкой граппы уже не впрок, но
По сердцу прошлому. В окостеневшей луже,

Внешне бесстрастной, пока не светает — зренье
Сумрачно ищет черты Горгоны, гриппозно
Пляшет термометр. Всё, что взрастило бденье
Кариатид, честных в частностях, — виртуозно,

Но — с точки зренья продрогших колонн. Агриппа
Мощного мрамора — прячет под тогой лапы,
Хриплая, плавится хрупкая плазма гриппа
В узеньком пламени осатаневшей граппы.



_1994_






* * *


С неизменной росинкой на жаркой, лукавой губе
Пересмешницы мифа, проталинка в зимней судьбе
Пересмешника яви,
несомое бризом,_какое,_
В ряби, море приходит на память тебе,
И ты вдруг отдаляешься?.. В неистощимый прибой,
У песка углубленный, со дня сотворенья, запой.
В брызгах, ты-и модель, и стремительный образ,
Но, не сетуй, я был одинок, оставаясь с тобой.

Жажды не утолив, уходя, обнажает отлив
Невеселое дно, и, медленно веки смежив,
Все твое обольщенье сирены, сиречь ухищренье,
Приспускает ресницы, темно адресата сменив.
И не Парки пророчат — ресницы мне прочат беду,
И когда я, гармонии мера, из мира уйду,
Ничего не изменится, я ведь останусь у моря —
Любоваться им, греться с тобою на солнце, в виду
Вечных чаек…



_2002_






* * *


Бездну считал с судьбы я… И, как ни прячешь
Слезы досады, — в глухом городке уснувшем
Ты, виновата в любви и потере, плачешь
Там, на чужих терпеливых руках, в минувшем —

Бездна, в которую бросился я, в надежде
Неисцелимой: забыть — что меня забыло:
Лица, улыбки… Но ты — любила прежде…
Прежде всего, не меня, а, любовь, что было.

«…Бездна пропорции…» — так бы сказал Проперций,
Не утешая. Слабость — не лжет ни в жесте,
Ни в выраженье лица. Только больно сердцу,
Что не умеет плакать с тобою вместе.



_1996_






_*_ * *


По вечерам, в виду прибрежных ламп
(увы, не рамп…), примерно к десяти,
Вправляя море в черствый образ, в штамп,
К признанию, признаться, не придти.

И, только из оптических пучин,
Воображенье, озирая Понт,
Девическою спинкою с оспин —
кой влажно заслонило горизонт…

Здесь — зрячая вода, и в чуткий час
Отлива, с живописцем не у дел,
Лукавит море, сталкивая вас
На пляже, обезумевшем от тел.



_2004_






* * *


Покой невозмутимостью крепя,
Как, в просветленье, ревности ни льсти, —
Не отвернувшись к жизни от себя,
Наперсницу в ней, нет, не обрести,

Вот так… Не испытующий зрачок,
То голубой, то карий, — молодой,
А женский наблюдающий пупок —
Ночное око мира, облитой

Луной в окне… Но, в память их, зато
С теченьем лет становится ясней,
Что в жизни, обогнувшей вас, ничто,
Как ревность, не привязывает к ней.



_2004_






_*_*_*_


В жалобах и недомолвках, — ну, что за племя
Евино! —
Ты, обнимая, из тех созданий,
Что отдают, отдаваясь, не сердце — время,
Емкое для опрометчивых обещаний

Непостоянных… Истина не в воде, и
Только фалернское, за полночь, наставляет
Истине, что, задыхаясь, вина Медеи,
В кроткой крови, за собою вины не знает…

Чтоб, погружаясь в протянутый рот, — взыскуем,
Словно бы бездной, к стыду, распаленным вкусом,
Вдруг задохнуться язвительным поцелуем
И — раскаленным ответить ему укусом…



_1998_






* * *


Шел сквозь серый, заношенный снег,
И в снегу:
«…Не могу больше жить!.. не могу… не могу…
не могу…»
Снег выматывал душу, незряч,
Лишь сучило окно Ариаднину нить.
Но сознанье мутил это вопль, этот плач:
«…Не могу… не могу… не могу больше жить!..»

Не хватило любви — обернуться к себе,
Обернулся — страданием… Словно во сне,
Исступленно чернел в непроглядной судьбе,
Забивая орущие паузы, — снег.

«…Не могу больше жить!..» — и студеный глоток…
Параллельная помощь увязла в снегу,
Ты упал, содрогаясь, упал поперек
Запаленной, обрыдлой судьбы:
«Не могу…

…Не могу…»

Кто замедлит свой пристальный бег,
Познающий пространство? Какой ты пророк,
Ведь, студеный и неубывающий, снег —
«…Не могу больше жить!..» —
Леденеет меж строк.



_1990_






* * *


За разговором на миг отрешась от мира,
Косвенным взглядом окинув соседний столик,
Завсегдатай, отсидевший судьбу сатира
У накренившейся стойки, — приватно стоек

В черствых привычках…
Смеркается день, в котором
Мягче в чертах — прикоснувшееся созданье,
Ангельским голосом, серым прохладным взором
Схимницы и подзывающая вниманье

Телепня… — чтоб, коротая за рюмкой ужин,
Бросить салфетку, в смятенье и раздраженье,
Ибо фортуна, растлительница к тому же,
Не повторяет, в частности, приглашенья…



_1998_






_*_*_*_


В млечной, струящейся пластике дикой кошки
Вся твоя прелесть… Недопитое тобою,
Поздно, вечор, молоко в оплошавшей плошке
Вязко язвит венозною синевою.

Полдень, присплюснутый плоской жарой долины,
Фавнов плодит, и, хмельному лингвисту в бремя,
В знойной пригоршне простой, обожженной глины,
Как молоко, створаживается время.

Ты ему — распеленала сердцебиенье,
Ждущее прикосновенья, и вот, веками,
В нем до сих пор пульсирует то мгновенье,
К коему ты прикоснулась, любовь, губами…



_1994_






* * *


Вдоль волнореза, в лето, чья песня спета,
Мимо — проносит пустые надежды почта,
Запах духов кружит голову… В луже света
От непременной лампы, уверуй в то, что

Жизнь бонвивана — тщится прослыть искомой.
Но, искупим пресловутой слезой во взоре,
Зной объясняет, в пример резонёру, оной —
Тайну духов… Набегая на гравий, море

Ни в постоянстве не уступает зною,
Ни в размышленье. Давно ли — «горчица с перцем…»,
Поговори, с вязаньем присев, со мною,
Как в незабвенном былом, —
Не в сердцах, а — с сердцем…



_1994_






* * *


Тому, кто пил с ладони, не секрет:
У женщины, лелеющей свое,
Ни логики, ни объясненья нет
Заветной беззаветности ее…

Не избегая заблуждений, кто,
Склоняя свободолюбивый мирт,
Не увязал в густых ловушках, что
Непроизвольно расставляет флирт?

В потворстве слухам, как ни назови
Ее — предместью тусклому в ответ,
За жизнью, вспомогательной к любви,
Ни прошлого, ни будущего нет…



_2004_






_*_*_*_


Перебежав под сень календаря,
Лишь только из расставленных сетей,
О женщине, постскриптум… говоря,
Ее невольно делают своей,

А та и не упрямится, дабы
Не упустить грядущее… Как быть,
Когда тугим движением судьбы
К вам приближают губы? — уступить,

Свои ж до бедной бледности сомкнув,
Чтоб, негодуя, длить аперитив
В совместном одиночестве, замкнув
Ущербный слух и сердце затворив?..



_2004_






* * *


Поутру, с «ностальгической неразберихой» в клише
Ветра… палой листвы…
Но — за рюмкой шато… с Бомарше…
В беспробудном тумане, французские Альпы
Открывают разлукою день, прослезившись в душе…
Осень, в сонных полях, — на сносях, вот и ветер угас,
Но владелица ясных, русалочьих глаз
Так, в забвении страхов и хриплых обетов, целует,
Что в кустах ежевики, в шуршании капель, от нас

Только губы остались… В сумбурном цветении их,
Отцветающих женщин, я реже, заложник своих
Увлечений, ревную их. В Альпах, кочуя, другая
Жизнь у памяти, не обносящей покоем иных,
Обирающих жанр. Ежевичный укус, и — не боль,
А, в прививке усталости, — счастье, и не оттого ль
Что в тебе — вне тебя я, отторгнутый,
влажное имя

Задохнувшейся нежности там, на перроне, — Николь?..



_2002_






* * *


Снег над Палангой… Ночь? Паланкин? Подталы
Прежние связи. Средь гомона «kleine… alles…»,
Не рефлектируй, нет, а спроси у тайны,
К жарким, сухим губам приложившей палец,

Ибо в приморском баре, у влажной стойки,
Грея в прохладных ладонях абсент, блондинки
Менее, чем уверяют в «Кандиде», стойки,
_Да,_не в пример шатенкам. Скрипят ботинки

За уносимой в ночь… Но, пока не дожил
До интонаций Вольтера и крепок волос
На загорелой груди, я, подталый, должен
Каждой обмолвке подать, настигая, голос.



_1995_






* * *


Страстями наводняемый, в пути
К финалу… к эпилогу, что саднит,
Мир_брошенных_иллюзиями и
Любовью — неврастеников плодит.

И душу, чья природа — глубина,
Щемит от невозможности забыть,
Что страсти, наслоившиеся на
Студеной амальгаме, соскоблить

Уже нельзя — ни радости… ни зла…
Ни горечи… Покуда не погас,
Мир оборотней ловит в зеркала,
Из них же и выплескивая нас.



_2004_






* * *


Горячие, от мола за версту,
На пляже, непотребное творя,
Фемины, чаще, носят наготу,
Как праздничное платье… Говоря

О загорелой, что глядит в глаза,
Не отводя своих, и дерзко бдит,
Чья пластика, выплескиваясь за
Пределы тела, в сущности, язвит,

А — не слепит отточенностью, вам
Лень, наливные прелести в горсти
Не удержав, сезонное «Сезам,
Откройся!..» внятно ей произнести.



_2004_






* * *


И над водой, убаюканной тьмой, поспешность,
С коей ты, вздернув бровь, убираешь руку,
Определяет, вздорная, неизбежность
Скорого «скорого», то бишь разлуку. Скуку,

Лечат, по «Хроникам», спазмою обладанья,
Во избежанье невроза. Теням предгорий
Нас, независимых, учат не расстоянья,
Но — перебранка грызущихся аллегорий

В «Идах»… Песчинка — олицетворяет сушу,
Тускло, в сердцах, на себя же орет усталость,
Ибо, нечаянный, выболтал морю душу,
И ничего на ревнивую не осталось.



_1996_






* * *


Полночь… В камине, угарны, чадят поленья,
Сумерки для… Приапическое забвенье
Каменной кирхи — в фаллическом ожесточенье,
Ждущем тебя и, помимо уединенья,

Сопротивления Хроносу. Губы грея
Встречным дыханием, не исключая соло,
Но — завязав нас горячим узлом, острее
Схватка полов… Полой стужей несет от пола,

В краске, ущербны щели… Не разминувшись
С ненастающим, безрадостно, видит небо, —
От невозможности влиться в тебя, «свернувшись
Теплым калачиком…» там, в плодородных недрах.



_1996_






_*_*_*_


По заре, приживленную к жизни, стремящейся вспять,
Эту, в солнечных свежих мурашках, ленивую гладь
Не изгнать из судьбы, ровно из обихода,
Ибо море, по Элджи, — «…великая нежная мать…»,
Сострадая любому… Душа наверстает свое,
Коль две женщины борются, да, за нее:
Первая — красотой, напряженною пластикой пумы,
А вторая — выг-ля-ды-ва-я из-за каверз ее,

С запустеньем в лице, опрокинутом внутрь. А пока,
Разминувшихся в вечности, их не утешит строка
О предмете раздора, их тени, при свете,
Кисло куксятся там, на окраине черновика.
Но, уже оплетаем графической пластикой лоз,
Но, уже зарастаем готической графикой лоз,
По прошествии гроз, забелил нашу повесть мороз,
Обрастающий сносками к яви героев, и память
Не отжать, как ни страшно, от поздних задушенных слез…



_2001_






* * *


Непоправимая,
в тайных сердечных ранах,
Женщина, чохом берущая нас в кавычки,
Так безрассудна, к упрекам, в своих романах,
Что причтена к героиням лукавой притчи

О Мессалине… Куда как свежи колени,
Тени в подглазьях — грешны… Но — заройся в книгу,
Ибо, бирюк, в пневматическом упоенье,
Рвением фавна — не подтолкнешь интригу,

Лишь обезличишь. И в сущем, куда ни выйдешь
Из потрясенья, волхвующего над нами,
Как ни ищи к ней эпитетов, не увидишь
Ни упоенья, ни чуда — ее глазами…



_1998_






* * *


Вне дифирамбов заштатной луне, чья луза —
Повод лишь к…
В шторах, задерганных ветром, с вето
На ветреных, и, пока не в обузу муза
Мыз и мазурки, спи, милая… Спи, Эльжбета…

В слабости узких запястий твоих, нет сладу
С нежностью жеста, каким прикрываешь спину
Матово спящей… В акациях сада, надо
Сну — отстояться, чтоб стечь, наконец, в долину,

Влажно простертую, милая, между нами…
Всё искусимей, заснуть не давая венам
Шепотом крови,
Присплюснутая дождями,
Осень фольварков, сполоснутая Шопеном…



_1996_






* * *


Хрустящий, как и давесь, между строк,
Упрямо намывающий Европу,
На что уж, в ветре, ветренен песок,
Он, неизменный, помнит Каллиопу,

Одну из муз…
И, грустно, тем верней,
Что, подменив существованье бденьем
Честолюбивых муз,
Столкнешься с ней,
Став, поседевший, пищею забвенья,

А не, вовне истории, вины
За прошлое…
Отрада и награда,
На смену зною лютой белизны
Пришла обетованная прохлада.

И щедро, сгусток смуглой наготы,
По побережью, с фарисейством споря,
Ты расплескала радость чистоты,
Что вынесла, активная, из моря…

И до сих пор,
«Неверна, как янтарь…»,
В песок прохладно окуная стопы,
Ты дышишь ей, простертая, как встарь,
Ложбинкою, согретой Каллиопой.



_2002_






* * *


Не отогреть дыханьем, скажи на милость,
Жизнь, опушенную инеем? В зиму, сколько
Помнится, — ты, неуклюжая, тяготилась
Жребием Весты, вестимо — одна. И, только

Вечность спустя, на другом континенте, в платье
От Сальваторе, за кофе, уже при братьях,
Ты открываешь неведомому объятья
В пору, когда я, ворочаясь, сплю в объятьях

Мрака, и только… При склонности к поединку
С фатумом — в образе лишнего, право слово,
Вдруг, вспомянув, и уронишь, любовь, слезинку
В утренний кофе — опешившего… другого…



_1997_






* * *


Ловя губами спящего зверька,
Чужая близость взвинчивает вас…
Молочный, точен он, толчок соска
В раздавшиеся губы. Чуткий глаз

В опушке света, тлеет ночничок
Близ изголовья… В шорохах топя,
Горячий, просыпаясь, родничок
Настырней в теле, пробуя себя

В подергиваниях, а жизнь течет
Себе, покуда в неизменный час
Растление сюжета, в свой черед,
Не растлевает — раздевает вас…



_2004_






* * *


В забвенье, притязающие жить…
_Что,_Парки, перепутав по заре
Любовников, не обрывают нить
Обоих, преломленных в янтаре

Сухого сентября? Слоится ложь
Запальчивых перстней, студеный знак
Забвения, и служба неотлож —
ной нежности опаздывает, как

Всегда, теряя доводы свои,
Вот так, и Парки обрывают нить,
Пока без поражения в любви
Нельзя, их отрицая, полюбить…



_2004_






* * *


В силе, как прежде, — соблазн перевоплощенья…
За полночь, абсурдист, в беспробудной главке
Бдит вероятность бледного возвращенья
К позднему кофе, настоянному на Кафке,

Если б не кафр… Преломляемое в ладонях,
Прошлое ищет, где бы согреться. Вечен
В искусе, гибелью платит судьбе платоник —
В лиценциате. Сквозняк задувает свечи

В беглом раю, обернувшемся пряным адом.
Шаг к катастрофе — здесь, в непроглядном штофе,
Но, абсурдист, я слежу за тобою взглядом
Ложечки, брошенной давесь в остывшем кофе…



_1997_






* * *


Искренни, в местном оброке барокко, — узы
Праздности, близ базилики, и, как ни жарки
Плутни эпитета, есть в притязаньях музы
Нечто, за прялкой, от жалобы приживалки

Либо товарки… Затолканны, одиноко
Длимою осенью, непостоянства вчуже,
Прикосновение… речь… — оборотни рока
В жизни — свежо извиняемой смертью,
К стуже

Мрамора в оцепеневших чертах. Так, всеми
Фибрами — в воздухе осени и вакаций,
Все, что даешь ты, — уже отбирает время,
В мифологической свежести интонаций.



_1998_






* * *


Стынет, забытое некогда, полотенце
Утром на пляже, приняв очертанья тела…
Морем внесло тебя, русую, прямо в сердце,
Чтобы, отхлынув, оставить в нем. Ты хотела

Ясности и прямоты? Но чему обяжет
Слово — тебя?.. Под шуршание снегопада,
Поводыря забвения, снег на пляже,
Сер, не меняется в скудном лице — от взгляда

Чайки, несомой ненастьем вдоль скал. С испода
Года — всё то же: молчанье… тоска… туманы…
И ни следа от нас в рыхлом песке — природа
Спит, зализав свои, в белом забвенье, раны…



_1997_






* * *


Я увидал тебя — выхлопы… гул… — на осе —
вой мостовой, за твоею спиной горело —
Город в чаду… Золотая усталость осе —
ни, захлебнувшись бензином, в сонет осела.

Где, наставляя отчаянью, обучают
Чарам таким? — твои серые, колдовские,
Не отлучают от музыки — облучают,
Не оставляя надежды мне, ностальгией

По чистоте. На орущей листве лица нет,
Но, в ностальгии хотя бы по вздоху света,
Дышит, свежо, неопознанное мерцанье
Во глубине загазованного сонета…



_1998_






_*_*_*_


С «помраченьем июльских бульваров…», как ни назови
Нетерпимость, обыденную в обиходе любви,
Нет рефлексии — у декорирующей неизвестность
Безмятежной улыбкой… Благи ли деянья твои:
Все, чем не разрешились мы, — не перечесть?
Месть, по-твоему, блюдо, которое следует есть
Непременно холодным… Голодным, свободным,
Не одну я извел, в пикировках, бумажную десть

На признанья. В размолвках, врачующих дух,
Неизменно сводимых к ночному молчанию двух,
Есть у ревности жанр тайных жалоб… Как явствует опыт,
Ночью, в сумерках, — все избирательней слух
Опрометчивой крови. Но кто назовет этот_зной_
Неумолчного сердца, живущего тайной виной, —
Состояньем духовной вместимости? Не сострадая,
Оно чаще стеною встает меж тобою и мной…



_1999_






* * *


С зарею, безразличное вдвойне
К морским биноклям, спутник пустоты,
Оптическое голоданье не
Помеха предвкушенью остроты

Крепчающего ветра… В новизне,
Всем, тонущим в прогорклых новостях,
Родней, чем откровение извне,
Посвистыванье вечности в снастях.

Страстями допекаем, человек
Весь — в ней, пока, под розою ветров,
Вдали белеет чайка, словно чек
На достижимость млечных берегов…



_2004_






_*_*_ *


Тесней,
О нечленораздельном вслух,
В палатке у прибрежной полосы,
В прибой, кипит преображенье_двух_
Ночь напролет — в песочные часы,

И не хватает, заплетаясь, рук,
Чтобы обнять… Они, переплетясь,
Перетекают, в содроганье, друг
В друга, единым целым становясь,

Чтобы потом, со взглядом в потолок,
Молчать и слушать, времени в пример,
Как, пересмешник вечности, песок
Светло шуршит в пространствах розных сфер.



_2004_






* * *


В древоязыкой бессоннице,
Тем капризней
Неврастения, рядящаяся судьбою,
Что обернулась наотмашь, к себе ж — от жизни
В лености воли, не знающей пут… С тобою —

Мыслями там, где, ущербнее, априори,
Воспоминанья… где чайки, еще — в минувшем,
Грузно взлетая с воды, покидают море
От неожиданной мысли, свежо мигнувшей

В чутком сознанье, и, вровень с душой, ночами,
Что истлевают, в распадной листве, за нами,
Смотрит былое — замученными глазами,
Словно лицо — вопрошающими слезами.



_1995_






_*_ * *


Ты, по забвенью, откликнулась мне…
Природа
Памяти — в поздних мазках: кровеносный кадмий
Выдавил хмурый сентябрь на палитру года,
Желтыми мыслями в желтом рапиде, там, где

Ты наплываешь навстречу, любовь, под тленье
Памяти. Побронзовевшая, вдоль ограды
След твой в росе, словно скоропись нетерпенья, —
Честно читают панические пенаты

В парке. Сентябрь орудует мастихином
По изумленным лесам, что грозят пожаром,
Ибо стихи — подмалёвок к иным стихиям,
Не уловимым сознаньем…
А — санитаром?



_1996_






* * *


Непостижимый, зарекаясь впредь
Дерзить вам, на признание не вправе,
Лишь только призрак достоверен средь
Недостоверной, в недомолвках, яви,

Освистанной фантомами… Продут,
Мир ловит нас. Затолканная снами,
Жизнь «прячет мрак в чертах своих», продукт
Воображенья, сдобренного нами.

И круг былых пристрастий поредел,
Но, уходя все чаще в осязанье,
Устремлено, от нас… за свой предел,
В минувшее таращится сознанье.



_2004_






* * *


Холодный и заносчивый, из-под
Иглы гравера, притязавшей рвать,
Наглядней образ, расслоившись по
Метаморфозам, уводящим вспять

От прототипа, в домыслы, хотя
Характер, истончивший век, блажит,
Ведь женщина, условностей не чтя,
Виньетка интерьера, не спешит

С признаньем, в чьих филиппиках темно.
И, обмерев от бешеной строки,
Непоправимо валятся в письмо,
Как в обморок, от мира далеки…



_2004_






* * *


Свищ ли свищет в душе, град несом ли обрат —
но ветрами утрат…
ведь, только мгновенье назад,
Исступленней — смятение, данное в птице,
Облетающей взгляд исподлобья, означивший ад
В потемневшем лице… Передернув затвор, не с руки
Отступать и погоду ругать — вопреки
Лютой фабуле?
Жизнь затаила дыхание, ибо,
Заскучавшие, лязгнули, переглянувшись, курки

В стервенеющем инее…
Птицу, студеное, влет
Поле, сжавшее губы до белого, подлое! — бьет,
И трава, не успев подхватить ее на ладони,
Бьет в конвульсиях, не притерпевшись к нему, гололед
Под ногами Аякса. Истоптанный всласть, тяжело
Лед, просевший под тушей, горячею гильзой прожгло
До испарины. Ни торжества… ни покоя… —
Ведь отводит простор от промозглого сердца крыло…



_2000_






СОН РАЗДЕЛЕННЫЙ


— Потом, как с незапамятных времен
Ломают хлеб, с невыплаканной мукой,
Мы разделили, обессилев, сон,
Нечаянный, дневной, — перед разлукой,
У моря, превозмогшего клавир
Слез, смеха, плеска…
Подоплека духа,
Он, сон, мерцает, отрешая мир
От осязанья, зрения и слуха.

Еще с рассвета заспан небосклон,
Сад, тронут первой изморозью, дремлет,
Но, в силе, нечто большее, чем сон,
Всевидящее в частностях, объемлет
Освистанное бытом бытие.
Не прижимая — горестно вжимаясь
В родное и любимое — твое,
Всё сплю, не ощущая, как, ласкаясь,
На сквозняке, льнет прядка… Горячо,
Неутолимо, под твоей щекою
Блаженной болью затекло плечо,
Прибежище печального покоя.

Сон разделенный…
Часу (ли?) не в лад,
В дыхании, подсвеченном свечою
Из «Нереиды», — спят обеты, спят
Сонет и автор — как порой ночною,
Насупленный, спит в тщетном сердце волк,
Как в логове… И только, западая,
Не клавиша — нет! — упираясь в долг,
Все бдит, истому дня превозмогая,
Спеленутое снами бытие,
И лишь не спит, свершенному не в бремя,
Счастливое неведенье твое,
Что беспробудно бодрствует время,
Чтоб взять нас и, слиянных, развести…
Что как не пытка — горькая попытка,
Отчаявшись, друг в друга прорасти,
Вот так… во сне… Заслуженная (?) пытка.

Сон разделенный…
В тягость нам, такой? —
Ведь горше жизнь, кончаясь за твоею,
Любимая, доверчивой рукой,
В бессилии закинутой за шею,
Как будто горний свет, среди тщеты,
Среди кромешной кривды и надсады,
Нашел себя — приняв твои черты,
Мерцавшие мне давеча из сада,
Простертого во влажную длину.
И всё, что сердце поверяет небу,
Должно быть, небо поверяет — сну,
На благо света, а не на потребу
Пустому сожалению. Как сад,
Ранима, обмерзает кромка года,
Спят пальцы на запястье, губы,
Спят
Отчаянье и подлая свобода
Встать и уйти… отринуть всё…
И лишь,
Отозвана к родным местоименьям,
Словно не спишь ты — повесть боли длишь,
Заступница моя перед забвеньем.

Богат, увы, потерями в любви,
Я рано внял, усвоенный виною,
Что всё, покончил со страстями, и
Они, любовь, покончили со мною,
В прозрении — страшнее слепоты…
Но, прежде чем надежде отвернуться,
Она вошла — приняв твои черты,
Чтоб (знаешь ты!..) спасеньем обернуться.

Сон разделенный…
Скомкан разговор
Былых препон, их ненависть — порукой,
Что «самой страшной крепости раствор…» —
Неразделимый сон перед разлукой.
В чужом сонете засыпает Понт,
Биенье гасит сонная аорта.
И лишь не спит душа, за горизонт
В мучительном усилии простерта.
Отхлынувшая, сорванно дыша,
Она живет, намыкавшись, разладом
Меж грезами и грозами, душа,
Наделена незалечимым взглядом.
И что ей, бледной, ни диктует сад,
И заморозок к Кафке ни уводит,
По-новому, не опуская взгляд,
Она всю жизнь, как комнату, обводит —
Под гул прибоя и под ливни вплавь,
Потери поименно вызывая,
Она глядит, не отвлекаясь, въявь,
Субъективистка, черт не узнавая.

Любимая,
Безгрешен сон дневной,
Вне страхов, обстоятельств, их опеки,
И лишь биенье жилки голубой
Одушевляет гипсовые веки.
Спи…
Явью обольщаться не дано,
Ведь лишь ненастье чувству наставляет,
Затем, что счастье, скудное, одно,
По крохам собирая, обирает
Усталых нас…
Спи, свежестью дыша,
Покуда, наблюдаемая снами,
Она, вернувшись, бодрствует, душа
И плачет, безутешная, над нами.
О чем? —
Но, в соглядатаях из дней
Минувшего, да, тех, подсудных сглазу,
То, что разлука открывает ей, —
Не подлежит пустому пересказу.
Что за елей грядущему ни льем,
Что за фантом ни ждет у аналоя,
Все кривотолки, с болью и бельем,
Пусть, не унизив, прячутся в былое.
Но, как ее присутствие ни прячь, —
И день, и ночь в навязанной работе,
Она в тебе, незримая…
Не плачь,
Нечаянная гостья бедной плоти.

Не плачь, душа…
Я знаю наперед,
От хмурого родства не отвращаясь,
Что, морося, и смерть не разведет
Тех, что и жизнь не развела, отчаясь.
Сон разделенный…
Намертво творим,
Несущий свет, забвением несомый,
Оберегаем хрупким сном твоим,
Заиндевел, как сад, — осенний сон мой.
Благословенный, —
Скомкан?.. обретен?.. —
Под кроткий свет из крохотной передней,
Он, на излете, он, прощальный сон,
Безгрешный и прощающий, —
Последний…



_1998_






_*_*_*_


С краплеными страстями, не в чести
У чести, с пустотою из-под век,
Не скаредничай, зрелость, отпусти
же на побывку в детство! Человек

Смирней, заложник жребия… ни зги
В бессмысленности сей… Накоротке
С грядущим, обязательства, долги
Нас держат на коротком поводке.

И, затеняя отчее гнездо,
Злей бремя безысходности, вовне
Надежды,_ужимающейся_до
Заснеженного домика во сне.



_2004_






* * *


Тонуть в интрижках, смаковать вино
Есть авантюра жанра, посему
Отзывчивое женское руно
Не верит, повлажневшее, тому,

Что ему шепчут пальцы… Кроткий взгляд
Одергивает жестко вас в пылу,
Как будто, по Мольеру, невпопад
Вас цепко держит возраст за полу.

Дарительница неизменных чар,
Скользнув не по томам — по чутким снам,
Та, иссякая, чей любовный дар
Уже не служит, перелетный, вам…



_2004_






* * *


Тень рядовой оливы не запирают
В летней эклоге… Свет продышав в аорте,
Теннисный мяч звонко спрыгивает с пера и,
Вечность спустя, звонко цокает там, на корте,

Цыкнув на бледную музу в тени беседки,
Черствой в оценках… Наскучившее золовкой,
Море зовет ее, гул громоздя, в соседки,
Но, покачав тициановскою головкой,

Взгляд опускают в книгу, где — свет оливы
И, грешным делом, покой… Не стремясь в герои,
Теннисный мяч, возвращаясь из перспективы,
Вспры-ги-ва-ет, вспять прочтенному, на перо, и —
Тень рядовой оливы…



_1996_






* _*_*


У мимикрии нет умысла,
Но — пока есть
Повод надраться, и за полночь лечишь сухость
В глотке, усовещевая мигрень, покамест
Брезжит на донце… ведь, несмотря на скудость

Черт, составляющих вчерне ландшафт, личина
Чистосердечнее, в складках, лица… К злословью
Гарпий предместья, страдальческая морщина,
Утром, над странно повеселевшей бровью

Обозначает утечку — себя ж, в броженье
Алчущих лоз, разрастающихся в затылке,
Влажно обняв их роенье — воображеньем,
Одушевляемым «демонами в бутылке»…



_1997_






* * *


Вея духами,
Прелестницы, между нами,
Сколько вы мне подарили, шутя, романов,
Коим платил я веселую дань стихами, —
Если б мехами!.. — владелец пустых карманов.

Всю, изумленную, душу — втянуло эхом
Женского голоса. Ткешь ли, рапсод, интригу
Из умолчаний, милых обмолвок, смеха,
Каждую, До, из прелестниц раскрыв, как книгу,

Чтобы вплотную приблизить к душе прочтенье
Сцен, примирений. Но, что мы ему ни прочим,
Пересыпая в ладонях миры, забвенье
Перечитает роман без героя.
Впрочем…



_1996_






_*_*_ *


Спиной к одушевленности, с одной
Из вылепленных прихотью любви,
Не замечают времени… Сквозь зной
Проскакивают искры смеха и

Пустые крики чаек над водой.
И, как вердикт прибрежных нимф ни лют,
Упрямо волочась за молодой,
Свой виртуальный возраст предают,

_Переедая…_Влажный, с голыша
Свет не сточить, и, уставая бдить,
Бодрее волоокая душа,
Окаченная солнцем — чтобы жить.



_2004_






* * *


…У ставящего между тем на риск,
С потертой репутацией рантье,
У времени, в пример иному, иск
К пространству, в оглашенной простоте

До срока оголившему сады…
На службе у внезапности, Борей
Рвет, словно помешавшийся, плоды
С ошеломленных, жалобных ветвей.

И подшофе, наматывая шарф,
Выходят по заре в притихший сад,
О чем неврастенический ландшафт
Оповещает и — отводит взгляд.



_2004_






* * *


Соблазнившись заглохшей беседкою, рви ли, не рви
С посвежевшей архаикой, — не обещая любви,
Одиночество, изголодавшись, как водится, за ночь,
Оседает, как известь, в крикливой крови,
В яви, переслоенной изменами… С штилем в судьбе,
И кого только я не искал, искусимый, в себе,
Окромя себя! Мир нависает над сердцем
Коллективным лицом, монолитным в «гульбе и пальбе».

И порой, как ни ищешь забвенья в вине,
Предлагая искомое, каждая ищет во мне
Свои слабости, чтобы самоутвердиться,
И тарифные прелести тверже в цене, но — вовне
Простодушной архаики… Эти отродья весны,
В близоруких прозрениях, коим все жанры тесны,
Изощреннее сны, эти колики воображенья,
Да, в стыдливом прочтении, их толкованья бедны…



_2001_






* * *


Не растекаясь, как некогда… встарь, по древу
Мыслью о взбалмошной, вдруг, за развязкой смелой,
По замешательству, пятнам румянца — деву
Опыт повесы изобличает в спелой

Женщине, длящей затменье свое
(«В покое…» —
Тонко язвит отчужденное отраженье
В зеркале), в тканях тех грустных тонов, под кои
Как ни тянись, не проникнешь воображеньем —

Только напором… Но и на закате, к спорам,
Не унимается, в тайных слезах, подтала,
Жизнь ее, сосредоточась в губах, которым
Мало — искусанных, властных в упорстве,
Мало…



_1998_






_*_*_*_


В честной природе света — не тьмы, по темя
В соли морской, ты язвишь, что чреват мигренью
Зной — как усталость пространства, впитавший время,
Выбеленное солью. Блаженной ленью

Пляж распростерт на песке… как персты, простерты
Пирсы в спокойное море, а, смуглый, сверься
С пульсом, толкнувшимся там, в глубине аорты,
Сосредоточенный, слышишь — утечку сердца

Вслед за тобою, когда, улыбнувшись втайне,
Ты размножаешь движением отсвет жеста,
Не прерывая мягкое пререканье
Моря и зноя — перед лицом блаженства.



_1996_






_*_*_*_


У пантеиста,
Сполоснуто раздраженьем —
Утро при лампе, задернутых шторах, втайне,
Ибо, при склонности к горизонтальным бденьям,
Чаще — в чести вертикальное прозябанье

Близ недотроги, чье недоуменье — маска,
Пряча грешки. На пустое «недомогаем?..» —
Все виртуозней отточенная гримаска
Женской уловки. К полемике, моногамен,

Хоть отвернись, закипая, к окну, — с капризной
Тонкой морщинкой, за книгою иль вязаньем
В кресле, ты смотришь с нежною укоризной,
Столь же чреватой отточенным прозябаньем.



_1997_






* * *


С заемным воодушевленьем, глух
К овациям, переживая блажь,
Приблудный тенор, занозивший слух,
Безвольем обволакивает пляж,

Где, близ зонтов, с поправкой на Дамаск,
Застенчивее, чем желтофиоль,
Мрачнеет соискатель бледных ласк
Ночной блудницы, вытянувшись вдоль

Пустого безразличия… Зато,
Играя, с ожиданием меж ног,
Она, не уступая, слышит то,
Что хочет слышать, — пылкий родничок
Внутри вас…



_2004_






_*_*_*_


…И, захлебнувшись спазмой: «Ловела-ас…»,
Неутомимей помпы — за двоих,
Студеным жаром вчитываясь в вас,
Неистощимей женщина в пустых

Фантазиях, диктующих свое…
И, разметавшись, вымотавшись всласть,
Распаренно отхлынув от нее,
В прострацию, не отзываясь, впасть

И до-олго длить, с цикадою в виске,
Покой опустошенного до дна,
Усталостью сводимого — к руке,
Играющей с колечками руна.



_2004_






* * *


В жизни, скупой, но — на боли благой,
Кто ни оплачет, оставлен, на тризне,
Не домовитой «кавказской пчелой…» —
Лавром, в зенит исходящим листвой,
Быть мне, любимая, в будущей жизни,

В мерном роении полутеней
Там, за спиною, пока, в утешенье,
В добрососедстве и крон, и корней,
Явь не дает нам покоя, и в ней
Слышится ясной душе приглашенье

К бездне… Одухотворима тобой,
_Что_эта жизнь, в прозябании? — складка
Времени, что не разгладить рукой,
Чтоб обрести долгожданный покой
И отдышаться от бремени, сладко

Пестуем им, забытьем, заслоня
Память от жизни…
Пока не уснула,
Рядом, на склоне студеного дня,
Все невдомек тебе, что от меня
Ты в трех ревнивых терцинах Катулла…



_2000_






* * *


С шумом и плеском обваливаясь в разводья
Марта — вне вечного мирта, увы, не молод,
Плоть без присмотра души, горькой тенью, — вот я
Кто без тебя… Уходя, неуживчив холод

Ниш, обживаемых нищими, город тонет
В скрежете, в клекоте охлоса… Не опишешь:
Как ни доказывай зеркалу… стулу… что нет
Сердца в тебе, — нет, за дальностью лет, не слышишь —

Сварою дышишь, ведь, неутомимым, тесно
Нам в одном времени… Чем нас века ни полнят,
Тень должна знать, к разночтениям, свое место,
Место свое, и она это твердо помнит.



_1999_






_*_*_*_


Сердце дает, провернувшись, как жернов, сбой, но —
Кашель сухого помола… — болит, палимо
Памятью о… В сомнамбулической лимфе знойно
Набрано —_«жизнь»._Не сопутствуя пилигримам,

В пекле, пространство впитывает последних,
Словно песчаник — влагу. Чем ближе к закату,
Тем уязвимей, вовне, человек, посредник
Между ландшафтом и тенью. Сродни Пилату,

Солнце, проекция ада, ведет дознанье
Бледно влачащихся… Пекло в гортани… Кривы
В зеркале зноя, высасывают сознанье
Древо… колодец… — оборотни перспективы.



_1999_






* * *


Прицельные, как мойры, в сентябре,
Поток ассоциаций торопя,
Содом в висках… сплин… виски… — бытие
Любви, уставшей от самой себя.

Пока горят, в тени олив, одни
Слезящиеся, горькие огни,
И — самоистязанию сродни
Отточенная холодность… Как ни

Подстегивает пылкое вино
Дионисийский темперамент, но
Окно Психеи, вечное окно,
В вас, преломляя жизнь, отворено…



_2004_






* * *


Я старую тетрадь перелистал,
Где вязко, в комментариях тяжел,
Царит постмодернистский карнавал
Цитат, аллюзий, мифов, штудий, школ,

Выстраивая образы в душе…
Тем искусимей, открывая ряд
Пустых метафизических клише
И фобий, — препарирующий взгляд

Взыскательной любви. Ну, что ж, пора…
И тем — ладони бледные ко лбу —
_Ясней_иносказания пера,
Но — с влажною оглядкой на судьбу.



_2004_






* * *


Грех сокрушаться объятому, как улитка,
Нерасторопностью, — здесь, о потере… Разве
ж, явный маневр, перехваченная улыбка —
Горше письма, перехваченного в соблазне

Ясности, гибельной каждому… Сшив гримаски
В неразрешимую маску эпикурейца,
Смерть-пересмешница, выглянув из-под маски,
Тонко язвя, коготком достигает сердца.

Жизнь оплывает, в бессилии, по уколу
В кому, но, стесанное, не в пример любому,
Закаменев, выстывает лицо по сколу —
Словно печать по смеющемуся разлому…



_1999_






_*_*_*_


И — отступаешь, как в нишу, в себя же: в тень и
Неврастению, ведь, кроме тебя, к обидам,
Нет уязвимей, как ни возражай, мишени
Для безнадежности, что не спешит с визитом,

Но — начеку… Природа свихнулась, с жженьем
Там, в воспаленной гортани, и в раздраженье,
Ибо, на иждивенье у воображенья,
Муза, озябнув, позевывает — в забвенье

Зимних заветов, наверстывая в прогулках
Все, что, дискретная, в хлопотах прозевала,
Средь зимородков, аукающихся в гулких,
Узких проулках, которым и горя мало…



_1999_






_*_*_*_


В осени грустной плоти, как на излете,
Я вспоминаю тебя — в неизменном кресле,
Чуждой теплу… с сигаретою на отлете…
Сдвинувшей ноги под тесною юбкой… Если

Ты приспускаешь ресницы, «дыша духами…»,
И улыбаешься тайному, то, горазда
Не относить тебя к непоправимым, память
О суициде — не смотрит в лицо. У праздно

Млеющей на загорелых коленях ткани —
В мыслях иное… В кроткой крови простерли
Демоны — бег конвульсий, и — ни глотка, ни,
_До,_полглотка — смыть внезапную сухость в горле…



_1997_






* * *


Кто скажет, что с изнанки горек час,
Когда, рядясь, как водится, в каприз,
Страх одиночества хватает вас
В охапку и несет, студеный, из

Одних объятий, подкосивших дом,
В другие, застилающие свет Бездомному?
И боль, токуя, в том,
Что боли, безразличной к боли, — нет.

Ах, женщины, ловушки бытия,
Они всегда приходят, чтоб отнять
Покой души и, вечность им судья,
Себя — в чужие прописи вписать!



_2004_






* * *


Над уровнем распада — жизнь в золе
Привычных пепелищ? Ей тень видна,
Где небо жмется, мрачное, к земле,
И к сердцу жмется, горькая, она,

Отпетая… Со снами по пятам,
Несомы уязвимостью на свет,
Мы обретаем продолженье там,
Где нас, по здравом размышленье, нет.

Бессонницею высосав зрачок,
Блаженною бессмыслицей даря,
Надсадней сердце киника, припёк
К забвенью на припеке бытия.



_2004_






* * *


Так пригревает в памяти — солнце… волны…
Я заплутал — не ветреник,_До! —_средь женщин,
Ибо искал в них союзниц по духу. Полно,
Жребий их, вспомним Катулла, не преуменьшен —

Преувеличен… Итак, прозябанье в тайне
Взоров ли, вздохов, простертых запястий? Ныне,
Ныне в поре непроглядное,_До,_свиданье
В талом саду, которого нет в помине.

Столь же бесплотны в горячих руках запястья,
Ибо условны… Наивен я был в ту осень,
Веря, что женщина, радость, приносит счастье —
Чаще она его, чаще, увы, уносит…



_1998_






* * *


Флиртуют мысли… в чреслах жар… окрест
Ни юбки… мозг податливей, чем воск…
Тем, потерявшись, удрученней перст
Природы — в шортах, потерявших лоск

В перипетиях. Чаще, на слуху,
В соитьях, понукая аппетит,
За кислою конвульсией в паху
Шершаво безразличие спешит…

Вокруг, куда тут только ни взгляни, —
Романы… флирт…
В соитиях пустых,
Что ж до родных, скупых имен — они
Оскоплены скоплением иных.



_2004_






_*_*_*_


Что, запираясь, там ни голоси
Отчаянье, — в застуженную ночь
Выходят прочь и, канувши в такси,
В забвенье, исчезают — не толочь

же воду… И кому на суд,
Не оглянувшись, бешенство и боль,
Вдоль статуй, опрометчиво несут
По мраморному холоду? Мозоль

В сознании — луна, усвоив роль
Ночного соглядатая, мутна,
И улица, вытягиваясь вдоль
Влекущей боли, скепсиса полна…



_2004_






_*_*_*_


Ветер, в ливень, бьет в душу, ночная вода,
Стервенея, скребется в продрогшие окна…
Когда же с рассветом нисходит покой, — тишина вдруг
Застигает врасплох нас, как, даль застеклив, холода —

Беспризорную зелень… Бодря, одиночество, как
Море, — учит порядку, и мрак — разжимает кулак,
Когда, с морем в висках, смугло вслушиваются руками
В голос женской порожистой крови. Вот так…

Нет опоры в любви (это симптоматично?) для той,
В ком отчаялась женщина? Быль обернулась бедой,
Разрастаясь в пятно на обоях. А жить с невостребо —
ванной нежностью? — горше, чем вечером с кошкой, одной…

Если ж, к вздоху, и пискнет кой-где в волосах седина,
Не пеняйте на честное зеркало… — в красках ясна,
Изумленья полна, она, не покидая вокабул,
Только что родилась и, дичась, огляделась, весна…



_1999_






_*_*_*_


Возраст «Горация… в полости горла», тени
На сердце от разночтения странствий… Розно
С равенством сфер, в географии злоключений
Заключена голография духа. Поздно —

Трезвым пенять пенатам за зоркость, в щели
Жизни — сквозят, обдуваемы детством, звезды,
Не приближаясь… Узилище воплощений,
Только по плотности грез — узнаваем воздух

Странствий души, размножаемой вчуже, чтобы
Не убывать… Заражаем судьбою плевел,
К югу направил бы я, посторонний, стопы,
Ведай, в забвенье и сутолке лет, где — север.



_1998_






* * *


Та, непоседа, вспять осени и покоя,
С тайной от образа — как под условной маской,
Та, в молодом и алом, под чьей рукою
Боль, присмирев, отпускала, — глядит с гримаской

Недоуменья и скуки. Палит соседство
Внятного холода… «Ты ли?!» и — всё! усталость…
Столько, доверчив, я взял для тебя у сердца,
Что для себя ни-че-го-шень-ки не осталось.

С кем подлежит преломить, изнывая, муку,
Что не с надсадой, истошна, — с больной отрадой
Ты не протянешь: «Держись!» — во спасенье руку,
Но — оттолкнешь: «Не люблю! Убирайся! Падай!»?



_1996_






_*_*_*_


Человек — слепок сна либо сам, жизни вытяжка, — сон,
Обираемый жаждой Мидаса… Когда ж, в унисон
Арендаторам вымысла о настоящем, — «…богатство
(по Платону) не слепо… Оно прозорливо…». Платон
Снисходителен к нам. Переживший туше,
Бессеребреник чаще не трещину ищет в душе,
Чтоб истечь инвективой, а, в мелосе дикого рынка, —
Исступленья для лютни. Но, с диким лицом, в барыше —

Снова проигрыш… ибо, в насельниках у бытия,
Одинок среди сытых и алчущих, я
Не пишу пониманью, — в вещах, обреченных изгнанью,
Потерявших лицо, — я, громоздкий, не вижу себя.
Возраст, в поползновениях дерзкого опыта, длит
Дни предтечи, я отдал бы душу объятьям Лилит,
Если б не любопытство, поддакивающее жажде
Не искать прозябанья, а взять у бессмертья кредит…



_2001_






_*_*_*_


Ночь загостилась во мне,
Только, чем ни жертвуй
Розе прогнозов, — с барометром в помраченье,
Жар, обирающий кровь, собирает жатву
В зимних кварталах, сползающих в ад… В теченье

Ночи, пустой и конечной в итоге, сколько
Ни изощряйся, тщете подбирая имя,
Стужа хрустит хрупким хворостом хворей, калька
С яви, слывущей, жалобами твоими,

Лишь завещаньем абсурда, пока, вне рампы,
Прячется в сумерки, вглядываясь в округу,
Жалостный, в частности, свет воспаленной лампы,
Не нареченной подругою по недугу…



_1998_






_*_*_*_


Потусторонний, на скорости рока, «Winston»
Пеплом исходит в твоих, неулыба, бледных
Пальцах… В фантомах ночного шоссе, со свистом
Жизнь летит в лоб. Обревевшись вечор, в последних

Листьях, пространство ползет через край, в бессонных
Вспышках, клаксонах… Холод ночного бденья
Встречные фары выплескивают в лицо, но —
Как ни тянись вглядеться, в одно мгновенье

За инфракрасный полет над землей уснувшей —
С болью и спазмою ужаса, рвут с надеждой
На кровеносную близость с тепло прильнувшей,
С той — в золотом неведенье,
Безмятежной…



_1998_






* * *


Морем умытая, и в мелочах не склонна
Жизнь моя — лгать. Притязающее — лукавить
И донимать опекой, всё, что не ты, —_ничто,_но —
В шпильках, твоя философия от — «Climat», ведь

Так утверждает холодное дуновенье
Острых духов в складках платьев, доступных летним
Пристальным токам эфира. Одно мгновенье,
Светом обдав, насыщает всю жизнь. Последним

Крошится мир, заключенный в хрустальной призме,
Дышит, распадный, духами — к любви и боли,
Ведь обоняние суть откровенье жизни
О философии поздних (?) страстей, не боле…



_1997_






_*_*_*_


С кем ни лови исчезающую на сходстве, —
С алой гримаской, украденною у примы,
Так очевиден в сомнительном превосходстве
Взгляд снисходительной юности — уязвимым

Нет перемирия с будущим… Стоек привкус
Влажного прикуса… Не порицая верность,
Жизнь получает, к изветам своим, прививку
Бледной конвульсии, но, утоляя ревность,

Ты обостряешь, в уловках, ее… В теченье
Ночи, изложенной полноголосой прозой,
Что есть прощание как не душа прощенья —
Этой, наперснице рока, «ложноволосой…»?



_1999_






_*_*_*_


…И наутро, в молчании нежного бденья,
Цитата
Из Петрония, пой, прорицая ненастье, цикада…
В бремя логике, да… парус на виртуальной триреме
Пал просторным лицом в анонимное, знойное время.
Одержимая им, над освистанной встарь постоянством
Экивокам твоим, над отравленной чистым пространством,
Крикнет чайка над самой душою…
Проекция ада,
В мозжечке лицедея осатаневает цикада.

Отводя от судьбы невесомый твой, вьющийся волос,
Я всю жизнь — ждал себя, подавая неведенью голос.
И одно несомненно, что время, забвеньем больное,
Забирает нас выдохом — на «немигающем зное»…
О кругах под глазами, намытых скупыми ночами,
Огласив побережье, уже проболталось молчанье
В кровь искусанных губ…
Пой, цикада, — в задавленном стоне,
Что с горячей ладони в строфу отпускает Петроний!



_2000_






ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ОДИНОЧЕСТВА







* * *


Ночь дала трещину света, но до рассвета —
Ну, хоть мгновение сна… Неизменно в преньях,
Подстерегаемо осенью — сдержанней лето
В зрелых оценках…
Качнувшись, «венец творенья»

Пеклом в гортани — влеком вдоль сонливых окон,
Успокоение — к алчущим не снисходит,
Ведь, одинокий, тем более одинок он,
Что есть кому не открыть ему — на исходе

Полого странствия… Только пространство в воле
Выбора притчи о страннике. Кто расскажет,
Что, оплетаемый шрамами, узел_боли_,
Бедное сердце в груди, только смерть развяжет?



_1999_






_*_*_*_


Неукротимая, не отнимай запястье
У оскудевших пальцев. В погодах грубых,
Ну, подари же на лютом безлюдье — счастье
Медленного дыхания губы в губы,

Ведь бытие, подступившее к сердцу, — бренно,
Ибо мгновенно. Присевшая к изголовью,
Вспомни: даря бессмыслицею, блаженно,
Не унижая, бесправье перед любовью.

Жил — нетерпением и, во страданье, дожил
До безотчетных седин. Темны прорицанья,
О, нежнолобых сивилл… Но ведь кто-то должен
Мукою жить и надеждою — длить страданье.



_1996_






* * *


И равенство — за пределом
Сознанья, любовь, когда
Ты входишь, мерцая, в белом,
Надменна и молода.

Но лжет — переметный — опыт…
Тебе, побледневшей, — «Ты?!» —
Предшествует шорох — шепот
Возлюбленной чистоты.

И как бы вокруг ни глухо,
Он стелется, бел, в тиши,
Не прерогатива слуха,
Но — смею сказать — души.

Единственный у сетчатки,
Губами (…ладонь ко лбу…)
Я вызубрил каждой складки
Крахмальную ворожбу.

Что
певчею тягой движет? —
Уставшее от надежд,
Чудесное чернокнижье
Белейших твоих одежд.



_1989_






* * *


По наблюденьям, воплощенный икс,
Молчанием ответствуя перу,
С теченьем лет, непререкаем, Стикс
Все чаще мечет медную икру

Оболов… И напутствуемы в путь —
Со дна вздымают трансцендентный ил.
Из плача, обмерев, не зачерпнуть
Ни утешенья, ни любви, ни сил

На прошлое. В щепоти пряча медь,
Оставьте ламентации свои,
Ведь, чтобы, отстраняясь, умереть
В любви, — живут, прижавшись, без любви.



_2004_






* * *


Лукавей и увертливей в лови —
тве наслаждений,
ветер в голове,
Пока вольноотпущенник любви
Бежит от кредиторов, в меньшинстве

У естества — свободный… без кольца
На безымянном, горше прочих уз…
Тем ярче злоключения лица
В отпетых зеркалах случайных муз,

Отъявленных и в ласках, и в гульбе.
Но, перемену масок торопя,
Попробуй мавра задуши в себе,
Не задушив, пронзительный, себя!



_2004_






* * *


Ощупью, с боем в ушах, холодок по коже,
Здесь, в коридорчике — кукольном, с готовальню,
Не укрощай нетерпение стоп и все же,
Прежде чем, сердце уняв, просочиться в спальню,

Не доверяй тишине, ибо — бдит… Примета
Пылкой удачи, по этой поре — бессонно
Зеркало, знойно лизнув язычком света
Тень проскользнувшего мимо, вполне резонно

Не засыпая… Но все таки, в довершенье,
К пряным духам у трельяжа, тем паче — к платьям,
Не прикасайся — живое воображенье
Было, к полнощным соблазнам, твоим проклятьем.

И, чуть дыша, окликаемый содержаньем
Матовой спальни,
В негромких оценках кроток,
Не отвлекайся — мужчине претит вниманье
К шелковым частностям быта… белья… колготок…

Будь, с холодком под стопой, невесом стопою,
Фрейду, агностик (не агнец ли?), скорчив рожу, —
Чуткие, полночью, вместе, скользя, с тобою
Страх… вожделение… жажда крадутся к ложу.

Не искушай искушенной, приблизив к ушку
Вкрадчивый шепот, в спокойном дыханье сонной,
А — навалившись, привычно вдави в подушку
Стон негодующей… ярой… ошеломленной…
Но — отвечающей…



_1999_






* * *


Жизнь откликается: «да?..» — на внезапный оклик
На проливном побережье, рабыня долга,
Так сопряжением черт — выливаясь в облик,
Тот, незнакомый еще, нежилой, что долго

Мысль обживает чужое лицо — как маску,
Неразрешимую в замкнутости, но тут же,
Сшив из лукавых морщинок — «лови!» — гримаску,
Жизнь удаляется в сторону мола… туже

Ткань облегает шаг… Но, минуя дамбу,
Змейка следов ускользает за мол, от ветра
Морщатся лавры, и норд задувает лампу
В ясном лице, способном мерцать без света.



_1999_






* * *


И — в тупике, и пока прилежанье тупит
Перья — в надежде на безупречность либо…
Либо любовь, — в других, обмирая, любят
Только себя. А ведь, в поисках архетипа,

Честер, порвав с достоверностью, ставит прочерк
В хронике каверз, умалчивая при этом,
Как отжимают, вжимаясь в подушку, ночи
От переимчивых слез. Отсыревшим летом

Не имитируй пустоты, таясь за шторой
От настающего, нищ — в настоящем, ибо
Нет персонажу — любви, той любви, которой
Рук не хватает — обнять, оплести…
Погибла.



_1999_






* * *


Сбросив халат на горячий песок,
Сомненьем
Длишь золотую паузу здесь, у моря, —
Так дегустируют древнее искушенье
Взять и махнуть, обмирая, на крыльях кроля,

Вторя сивилле силлабики, мощно крою —
щей километры за молом… Не верь совету
Смугло пройти, обжигая умы, по краю,
Ибо загар адресуется не сонету —

Влажной тебе… Искусительными ногами
Ты попираешь рассудок — слежу пристрастно,
Как, неуёма, радостными прыжками
Ты осушаешь пристальное пространство…



_1994_






_*_ * *


Вечность тебя не видя, —
По мановенью? —
Вдруг застаешь похудевшую — на премьере,
Вчуже мгновенья, в котором от дуновенья
Чувства — рябит, словно воду, лицо… По мере

Спада оваций, люстры скучней — звеня и
Не серебрясь в эскападах галерки, длимых
Шиканьем в ложах, что, впрочем, не извиняет
Ни бутафорских ботфортов и ни котурнов примы

В варварском гриме. Доверчивое — с тобою,
Время ветшает, в виду приоткрытой дверцы
В небытие, покуда твое, слепое,
В складках кулис, заполошное, бьется сердце.



_1994_






* * *


Новобранцу словесности — в непропеченном былом,
Допекающем нас… с отрешенным лицом
Стриптизерши, ты, не оступаясь, — одна из
Свиты Хроноса, влажно замкнувшая цепь хромосом…
Проболтавшись о грустном, вьюнок подсознанья, не зря
Сон, покуда заря, принимает черты упыря,
От себя ж оставляя одну оболочку,
Ибо Данте, как тень, переходит под сень сентября.

В осени, оступившейся в постные сны, карандаш
Обирает, почище Борея, цинготный пейзаж,
И уже, в интонации вживе вживаясь,
Запустенье берет, ржаво жаля, в аренду этаж,
Ведь ненастье, в усталых суставах скрипя,
Защемило гримасой лицо — еще раньше тебя
Твое сердце ушло из этого дома…
И всё сеет, и сеет, с изнанки судьбу серебря.



_2003_






_*_*_*_


Мимо — склоняющих, мимо — канунов, канув —
В небытие ли?.. Студеное, сквозь ресницы,
Непоправимо мерцанье глазного белка, но
Всё не с руки, недосуг… в наливные ситцы

Оторопевшей груди — не уткнуться. Можно
Так, мимо жизни, — и не рванешься следом
Всей заполошной кровью — в надежде ложной
На проливное бессмертье, тебе неведом

Страх за других, за другого… меня… Не взвою!
Вот ты бежишь муравой, хохоча, по зною,
И невдомек — пробегающей муравою,
Что мурава, безымянная, — надо мною.



_1998_






* * *


В искусе понимания — вполне
Закономерна логика вещей,
Тем оспоримей право их на не —
одушевленность, право мелочей

На камерность, чей писк — апофеоз
Их нарциссизма. В жажде образца,
Безжалостней наплыв метаморфоз,
Обидных не потерею лица,

А приращеньем новых черт… В своих
Пристрастиях, при склонности к углам,
И немота, и прозорливость их —
В неистощимом безразличье к нам.



_2004_






* * *


Наглядна в формах, как небытие,
Отвесней, толкований не любя,
Любовь гризетки… в поисках ее
Находят, согреваясь, не себя —

Колтун проблем… И потому скупей,
В плакучем переходе от угроз,
Допрежь мобилизованные ей
Уловки, бровки стервы, бисер слез

Под утро, и уже не свысока
Глядит в лицо вам, к прошлому ревнив,
Укус у воспаленного соска,
Как довод бытия, — красноречив.

_2004_






* * *


Здесь, под возвышенным небом, мелки уколы
Злого, прогорклого быта. Но, на примере
Солнечных женщин густой барбизонской школы,
Тщетно искать пленительных — на пленере

Индустриальной лепки. Могучий иней
Я не согрел металлическою терциной,
Переверставшую, помнишь? тебя в ангине,
Вдруг затенившей подглазья твои сангиной,

Горько прочитанной. За перепалкой терпкой,
В воспоминаниях о вездесущем снеге,
День — исцеление солнечной, крепкой лепкой
Женского торса во барбизонской неге.



_1994_






* * *


В городе с кирхой, чьи улочки уличимы
В наших скитаньях, и осень, мерцая, в силе, —
Не приручимы, резоны топча, причины
Вспышек любви и ревности… Здесь, на вилле

Смеркшейся примы, в пример нам, тоска о лете —
В чахлых чужих букетах. За эти вспышки,
Бесам ответствуя, память, мой друг, в ответе —
Негою дышит и негодованьем пышет,

И одиночество в крик, и, «горчица с перцем…»,
Ты исчезаешь, толкнув по ошибке двери ж,
Неприручима, в доверье других. Но в сердце
Ждет постоянство, когда ты в него поверишь…



_1997_






* * *


Каких только иллюзий ни держись, —
Обобранная тайнами,
Воочью,
Всё безутешней, иссякая, жизнь,
Кошмарам обрекаемая ночью.

Луною затененное, что — в ней
Темно блазнится подсознанью, ибо
Тень на стене, внезапная, страшней
Отвесной муки висельника либо

Метаний мавра? А не ты ли сам…
Сам поверял ей, как единоверцу,
Что беден здесь — притронувшись к устам,
И беден здесь — притрагиваясь к сердцу?

Но, с тайною от жизни, в свой черед
Поверившую боли и доверью,
_Что_душу, обрекая жажде, ждет
За одинокой тенью, как за дверью

В небытие, откуда, холодна,
Всё чаще искушаемая нами,
В тебя, словно окно, отворена
Действительность, воспитанная снами?..



_2001_






* * *


Она, с истомой, снится в легкий бриз,
На знойной гальке, под ленивый хруст,
Дразня пластической цитатой из
Истоминой, взмывающей от уст

Эола… Ну, воздушная, пора,
Пернатая! В отсутствие пловца,
Ее встречает баловень пера —
Метафора от первого лица.

И, прорастая брызгами в эфир,
Ничто не одухотворяет брасс,
Как та, с кем жадно принимают мир
В объятья, истязающие вас.



_2004_






* * *


…Союз полупомешанных точь-в-точь,
Ведь, отдаваясь импульсу, живут
Подсказкой крови, проточившей ночь
До сухости во рту… И, значит, тут

Смешны резоны. Случай вас подсек,
Но, сокрушенно разыграв испуг,
Любовное искусство может всё,
Что вам угодно, и не только. Вдруг,

Вспугнув амуров, охает кровать…
Пора бы внять, в пневматике страстей,
Единственное средство избежать
Любви — отдаться, и не мешкать, ей…



_2004_






ДАВНЕЕ


Вздох кисеи,
Дыханье свежести —
«…О-ох…» — в поцелуе:
О, не в склепе — те,
Влюбленные. Мерцанье нежности
В легкотекущем, теплом лепете.
Еще весенняя — не зимняя,
Залогом встречи — не прощания,
Не выморочная, не мнимая,
Душа взыскует — обожания.

И долгий взгляд, и обещание,
И — стон… — под птичьими кочевьями,
Надломленное оседание
На прель и хвою под деревьями.
Вслед за разлукою осеннею,
Печально отложив вязание,
Украдкою вздохнет — сомнение,
Но пересилит — обожание.

И чад бессонниц, и прозрение,
И в веснах, гибельных и тающих,
Всё безысходней — обольщения
Неискушенных, искушающих.
Но плутни их — отводят пальцами,
И зримей, в кротком ожидании,
За клавикордами,
За пяльцами Стареющее обожание.

Пространство захлебнется ливнями,
Когда, под птичьими кочевьями,
Она осядет, терпеливая,
В сырой суглинок под деревьями,
Чтоб над твоей юдолью тесною,
На память, а не на страдание,
Оно мерцало, бестелесное,
Божественное обожание…



_1991_






* * *


В рассеяности, позднее тепло
Уместней там, где все ж его не ждут,
Молясь камину… Осень — титуло —
ванное время года… листья жгут…

Бьют, озверевши, на озерах дичь…
И в небо дичь, ополоумев, бьет…
Прививка одиночества, опричь
Развязки с опостылевшим, дает

Эффект открытой клетки. Но обвал
Озноба в кровь, в нетерпеливый час,
Напомнит вам, что холод исчерпал
Все доводы, застаиваясь в вас.



_2004_






* * *


Понятна, недоступная, не всем,
Доверчивая, в грезах, чистота
Разумнее и прозорливей, чем
Ваш изощренный опыт… Облита

Покойной тишиною, по ночам
Тем и берёт, проталинка в судьбе,
Что в верности, единственная, вам —
Она верна, спокойная, себе.

И, как ни безучастна седина,
Века, не отрываясь бы, смотреть
На ясное лицо в оправе сна,
Уже в минувшем, бледное, на треть.



_2004_






* * *


Ночью, при дюнах — старше ихтиозавра,
Гуще, луною открытые для обзора, —
Ангелы либо любовники в дебрях лавра… —
Эти фантомы естественного отбора,

Чьи очертанья приняв, ничему не верит
Пляжный песок… В соглядатаях мирозданья,
Море, пеняя луне за печальный берег,
Влажно оближет краешек подсознанья,

Посеребрив его. И потому — неловко
Длить постоянство мгновеньям, бредущим мимо,
В тяжбе стихий, трактуемой как размолвка
Первопричин, чья ирония утолима…



_1994_






* * *


Проклятая, в слезах сердечной траты,
Любовь,
во утешение в глуши (?),
Тем, исцеляя кривдой, тяжела ты
Владельцу невозделанной души,

Что отнимаешь легкие запястья…
Потерянную горестно любя,
Во сне, смыкая вкруг нее объятья, —
Он обнимает, брошенный, себя.

Постыл себе, горючими ночами
Он, почернев, всей немочью постиг,
Немил себе, что черствое молчанье —
Неотрезвимой мудрости язык…

Он долго будет, кроткий, гладить проседь
У зеркала, покуда не поймет,
Что лишь тогда уже его не бросят,
Когда он, ископаемый, умрет.

…Чему я, сердцем падая, перечу,
Когда, больной надеждою дыша,
Нерасточимой бедности навстречу,
Как бездна,
Разверзается душа?..



_2000_






* * *


Ревность казнит по ночам приращеньем слуха,
Без комментариев к слухам… Гуманитарий,
Вдруг обращаешь акустику духа — в глухо
Длимую боль. В субтропическом рвенье, твари,

Осатанели цикады. Один… без прока,
Не прозорливец, я вбил, удрученный, душу
В зрелость бездушной. Красавица, «…в книге рока,
Мы на одной (по Шекспиру…) строке…», к удушью

Розных вселенных. На стуле твоя одежда…
Нас, преломленных в забвении, словно в линзе,
Нас, непрощенных, вымарывает надежда
В жизни — настоянной на отвращенье к жизни.



_1998_






* *_*_


В сносках сезона,
На набережной, в роенье
Красок и реплик, коснувшись бедром, фемина
Будит… — оброчный бликующего забвенья,
Не мельтеши, сумасшедший фотограф. Дли-инно

Тянется зной, календарь перекормлен соей,
Море с испода безлюдно, как встарь. Едва ли
День, загорел, совестится взглянуть в лицо ей,
Не затененное мыслью о карнавале

Рядом, на взморье. Вечность — завязла в дате,
Как в янтаре. Под бренчание клавиш Пресли,
Если тебе всё же нечего, в скуке, дать ей —
Дай место ей на полях твоей жизни, если
Сможешь…



_1994_






* * *


Неисцелимо прочтеньем — «Печаль… светла…»,
Ибо, встречаясь с пазами в глазах седых,
Как ни учтивы лукавые зеркала,
Время язвительней в точных чертах моих…

Что ж до возлюбленных — кротко, словно волна,
С каждой отхлынувшей, розных сирен опричь,
С каждой — морщина, увы, набегает на
Душу смиренного. Шепотом — не настичь,

Как из забвенья не вызвать — прелестниц сих,
Не разминувшись с собою… И, сед уже,
Поздно я внял, что, копаясь в уловках их,
Лучше бы, фавн, покопаться в своей душе.

Счеты с проточными?.. — пуще гневить судьбу.
Только и выпал я, сумрачный, — ей, одной,
Мягко склонившейся,
ближе, ладонь ко лбу…
Над побледневшим и ожесточенным мной.

За полночь, прелесть, когда, обитаем, свят
Сон, и тщета, соболезнуя, не щемит, —
Чуткой душою дыханье мое ловя,
Как она бережно, веки смежив,
Не спит.

А спозаранку — щебечет свое, поет,
Дышит взрывным и размашистым — да, любя.
И, прежде чем, потемнев, разлюбить ее —
Перешибая судьбу, разлюби себя!



_1997_






_*_*_*_


Город, в железобетонном роясь реченье,
Слит из углов — к отторженью примата… Каждый —
Вспять назначенью, не более чем значенье,
Что придают ему… Во избежанье жажды,

Жизнь осушает нас медленными глотками…
Под фонарем, отрешенная, человека
Держит его же полночная тень, щипками
Памяти — всё ж не давая забыться… Веко

Тик содрогает… Блуждая в местоименьях,
В дальнем сабвее, грохочущем вдоль забвенья,
Вспомни, кренясь, — застиранную в сравненьях,
Осень, в сонетах, ждущую растворенья
В росной душе…



_1998_






* * *


Рок помыкает мною — внезапный сумрак
Стал содержаньем случайной сырой беседки,
Где, в диалоге усталых сердечных сумок,
Мягко мерцает притушенный взгляд соседки

Из-под берета. Дремучий, в дыханье зимнем
Зарослей в инее, толпоголос доселе,
Парк, обезлюдев, прополот внезапным ливнем, —
Грубо рельефен в морщинах коры… Осели

Сумерки в кровь… Ливень выдохся… Реже капли
В щуплые щели… Что за времена настали,
Ведь и соседка, юбкой сверкнув, близка мне
Тем, что исчезла в сумерках.
Навсегда ли?



_1996_






* * *


Выпадая, как кислая осень — в осадок, в бедлам,
Явь сама подает, амальгама, пример нашим снам,
Бедным бденьем хрусталика считывающих с забвенья
Очертания времени, не придающего нам
Ни значения, ни… Впрочем, траченный дрязгами,_что_б_
Ни за день на дворе, только заговори бы Эзоп,
Для него не загвоздка — найти среди нас адресата
Аллегорий, хоть жанр, исторгающий хохот, усоп.

Ну, так славой сочтемся? Блажен, в озарении, тот,
Внявший, киник, что слава живет — теснотою пустот,
Отливаемых сплошь в многоликие формы, когда и
Лиц с претензией к вечности зримо не видно из-под
Наслоенья личин… Их прогорклое сходство извне,
Нарастая, втройне докучает сознанью, зане,
Устремлений помимо, их существование мнимо,
И Эзоп, подавая пример, засыпает во мне…



_2000_






* * *


Ты, что была, в голошенье страстей, опорой
Простосердечному, — с непреходящей жаждой,
Ты впрямь заходишься флейтою, на которой
Тщатся сыграть обстоятельства, коим жадно

Я отдаюсь, усмиренный, в сухой надежде —
На отрезвленье от мира, от средиземно —
морских коллизий в коррозии лет, но прежде —
От опекающей логики… Откровенна,

Память молчит, уязвима чужою почтой,
О заточимых в себе… Не боясь данайцев,
Ты — простираешься зябнущей флейтой, той, что
Тянется выскользнуть из ослабевших пальцев.



_1998_






* * *


Еще, в конечном счете, не темно…
Из-за плеча, ревнивице подстать,
Всё в прошлом, рефлектируя, окно
Заглядывает в старую тетрадь,

Где густ крамольной юности настой
И молодой бессмыслицы привой…
Крива повадка улочки кривой,
Плутающей в предместье — с прямотой

Клошара… Сублимируя, вино
Не знает эйфории, и, давно
В чужую душу приотворено,
Бодрей в скрипучих репликах окно.



_2004_






* * *


Из жизни, обрывающейся в тьму,
Выносят, подводя итог, одно:
«Весь мир — театр…» Под занавес, кому
Вернуть, бледнея, контрамарку? Но,

В крамольных мыслях, жизнь глядит зимой,
Не уставая обирать и лгать…
У инженю, зажившейся в самой
Себе, — глаза сивиллы. Не стенать,

Давясь слезами, а молчать и рвать
С собой, лелея комплексы свои, —
Всё чище, чем, сходя с ума, искать
Последнее прибежище — в любви.



_2004_






* * *


За полночь в море войти и, в виду забвенья,
На спину лечь, отпуская пространству душу,
Неторопливо, мгновение за мгновеньем,
Взором Гомера отталкивая — не сушу,

Но — черствый узел сомнений, обид… Ночною
Дряблой порой, чьи сентенции бесполезны,
Плыть бы да плыть бы, пристальною спиною
Слушая холод чужой, безразличной бездны.

Что до земли, то, в природе познанья, с нею
Только морока, тасующая пространства,
Ибо ничто не сбывается здесь полнее,
Кроме несчастья, длящего постоянство
Каждому…



_1996_






_*_*_*_


В приживалках пространства, с отвесным лицом, торопя
Толковище «курлы…», чаще — существованье лепя
Из отходов творенья, что жизнь как не повод
Для тебя, изгоняющей из обязательств себя?
Но я внял, что она, в опечатках, жива
Морем… свежестью воли… тобой… — Из прибоя едва,
Устремленность твоя, твоя смуглая легкость — не рвутся
Принимать форму платья… А впрочем, пустые слова.

Много шишек успел я, судьбе не пеняя, набить,
Все ж достаточно, чтоб мизантропом прослыть…
Сны отлиты из солнца, закатов на пляже, из… тяги
К нежным путам, для коих уже выпрядается нить.
Но по силам ли, не погружаясь в рефлексию, вплавь
Пересечь эту явь? И, куда ты себя ни направь,
Жизнь оставит всё, как, на задворках грядущего, было,
И с досадою явь обрывает рапсода: «Оставь!..»



_2000_






* * *


С ветром об эту пору, уже глухие, —
Суша, стиснута стужею, и, за нами,
Море, теснимое сушею, — две стихии
Борются, врозь и в дрязгах, за мою память.

Осень опала с лица, но, в былом короче,
Память не теплит, поверь, ни строки об этом.
Ты никогда за нее не боролась, впрочем,
И за меня, оставляя густым обетам

Либо обедам в кругу дилетантов, в память
О лучших днях… Ранней вьюгою заносимо,
Имя твое замерзающими губами,
Как ни целуй, ни целуй, — непроизносимо…



_1995_






_*_ * *


Вас не обескураживает год,
В прогорклый образ пастыря вводя,
С улыбкою, подтаявшею под
Животным безразличьем бытия,

И — жизнь плашмя? На что уж кроток день,
Семья — синдром катарсиса, она
Вас обращает, лицедейка, в тень
От времени, пристрастия полна.

Настолько непрогляден, густ настой,
Что ничего и разглядеть нельзя
За пустотой, встающей на постой
В вас, постоянством постника грозя…



_2004_






* * *


У Данте на постое, здесь, одно
С небытием, вытягивая жилы,
Горячечней пространство, сведено
В зной судорогой, как лицо сивиллы.

Пропечена до алчущих корней,
Раскидистая, в жалком варианте,
Скудна тень от «Святилища», и к ней
Спешат, сбегаясь, персонажи Данте.

Густеет зной, его апофеоз —
В чернилах, мир оцепененьем залит,
Покуда осень, время вдовьих слез,
Через глухой хребет не перевалит.



_2004_






_*_*_*_


Просмотренные зоркою судьбой,
Сухой мистифицируя июль,
«…грядущие событья пред собой
бросают тень…», по Шелли, — потому ль

Уклончивей в привязанностях кровь, Вбирая вас?
С сакраментальным «ась?..»,
Чем дальше, в бледном будущем, любовь,
Тем она ближе, зеркала дичась.

Умерьте свой неистощимый бег! —
Тихоня, из лирических пролаз,
За этой книгой ровно через век,
Уже сегодня спрашивает с вас…



_2004_






_*_*_*_


Предтеча (юмор прошлого…) предтечи,
Ты сам себя, не отрываясь, ткал
Из ляпсусов, препон, противоречий
И, путаник, в трудах не иссякал…

Теперь, куда, в голодный град, ни выйдешь, —
С исподу обращенное к зиме,
Ненастье тебя видит, ты — не видишь
Погоды, повредившейся в уме.

Безделица для мира, горький прочерк,
Уйдя в себя — как холодность крепя,
В заносчивом, как вечность, одиноче —
стве — на страстях настаивал себя.

Но — не ропщи, страданьями взимая
За опыт, по сердечной простоте
Паскудным ламентациям внимая,
Что бытие — трамплин в небытие.

Не прячь лицо в холодные ладони,
Покуда нет, нет власти над тобой
У силы, что — потом! — в забвенье вгонит
И споро перегонит в перегной,

И шустро порскнет над тобой тропинка…
Вот так, молчи, что каверзней всего,
Покуда инфернальная травинка
Не выстрелит из сердца твоего.



_2002_






_*_*_*_


Я не судья вам, прощающие, поверьте,
В разностях сих… Влажно выгнувшись, простонала,
Что не отдашь — …и горячая спазма… — смерти,
Чем бы ни соблазняла нас явь, и, устала,

Кротко заснула… Но, длящий любовный опыт,
Стою ль я стона — в судорожных пожатьях,
Чтоб изменить ради новой интриги, чтобы
Гибельным утром проснуться в других объятьях —

С внятной, прогорклой ненавистью к себе и
Жалостью,_До,_к тебе? Не молчи в укоризне!
И не стенай — ужас смерти, когда бледнеешь, —
Узок душе, постигающей ужас жизни.



_1996_






* * *


При впадении в осень, по рыжем роении ос,
В млечной пластике плоти, чем платят триумфу, износ
Чувств новообращенных — сродни ли износу
Мифа о Навзикае, которой, оборван и бос,
Не обрыдл Одиссей? С метафизикою синяков
На душе, я ушел из матримониальных силков
Ободравшимся в клочья. На жизни — тень тлена,
Под шушуканье и перепалку уютных грешков.

По растлении образа, прямо в глаза
Смотрит вчуже минувшее, так, что слеза,
Наворачиваясь, щиплет грузные веки… Я — зренье
Бу-ду-ще-го, ознобно приглядывающего за
Дошлым прошлым… И хоть оно не отлегло
От души, но, поверь, мне покойно в сени твоего,
Прелесть, повествованья, и жизнь возвращается в слово,
Чтоб опять одиночество мягко меня облегло…



_2001_






_*_*_*_


За тридцать… с сигаретой натощак…
Плод скепсиса и эскапизма плод,
Что, в драмах, дама преисподней как
Не ангел подсознания? Из-под

Лепной улыбки, всё с отливом Канн,
Свежо поблескивают не резцы —
Клычки уже попавшейся в капкан
Своих фантазий. Мирные жильцы,

Две кроткие гравюры со стены
Следят, как двое, в статусе гостей,
В одно, вминаясь, переплетены
Биением обнявшихся кровей.



_2004_






_*_*_*_


Насупленное, в хмари, за окном,
Залог ожесточающей любви,
В кавычках утопив заочный дом,
В снег — небо навещает землю, и,

Просторному сравнениям седым,
Ему, луга и долы серебря,
По сердцу мир, подернут ледяным
Ознобом, погружающим в себя.

Уходит осень, дрязгами сыта,
И время, проворачиваясь на
Ржавом шарнире стойкого листа,
Из хмари выкликает имена…



_2004_






* * *


В пору прилива, к песку припадая, пена
Кружевом липнет к ленивым стопам. Молчанье
Как добродетель витии — не о тебе, но
Ты, в профиль к прошлому, прячешься в окончанье

Фразы, как в сумрак лексической ниши… К фактам
Жизни, не вечной, но, по существу, увечной,
При околесице крови, зовомой — фатум,
Летопись сердца, по сути, бесчеловечней —

С каждым глотком неизбежности. В море голо… С
Ровной поверхности бездны судьбы не спишешь,
И у молчанья, что боли сродни, есть голос,
Но ты его, затмевая отлив, не слышишь…



_1998_






* * *


Если о прошлом, — то я, этот узел поздних
Противоречий, легко высекая зависть
Из оборотней, не слыл златоустом розни —
Вкрадчивым словом к изменам склонял красавиц,

Не обольщаясь… Эрот, как ни прям, ни бодр,
Что скажешь ты, совлекающий с чресел ткани,
Если огонь, не истлевший меж женских бедер, —
Переместившись, горит у нее в гортани?

И прекословить ей — как возражать ненастью,
Стуже, стихии…
И в прошлое смотришь горько,
Ибо последнее слово — к невзгодам? к счастью? —
Вакх оставляет за женщиной, если только…



_1997_






* * *


Любимая — и сердце в нежной муке —
Ночь обращая вспять,
Не губы, нет! не скулы, нет! но — руки
Ты любишь целовать,

Усталая и кроткая (И свечи,
И сумерки…), они,
Любимая, иные знали плечи,
Пленительней — твои.

Еще зарею обожанье дышит,
И, взяв тебя в кольцо,
Я обмираю, вчитываясь, — «Ближе!» —
В прекрасное лицо,

И не вторгаясь — бережно касаясь,
Когда — не прекословь! —
Восторженно и звонко, отзываясь,
Твоя стенает кровь.

Но, разомкнув кольцо, должник канцоны,
Непобедимо пуст,
Блаженные сцеловываешь стоны
С неутолимых уст.

Разлука ли… лукавит ли искусство —
Как ни ревнив сюжет,
Не гаснет, как свеча, не гаснет чувство,
Плоть обращая в свет.

Ты шепчешь мне (горячим лбом в ладони),
Что смерти — не отдашь.
…Но минет миг, и подмигнет Адонис,
И ты меня — предашь…



_1991_






* * *


Жизнь, в шрамах, зарекаться зареклась…
Но разве, в откровениях своих,
Ваш vis-a-vis, на женщину ложась,
Не подминает память о других,

Осевших в кровь?
С Сапфо из-за плеча,
Под розою полунощной в кашпо,
Вакханка по призванью, щебеча, —
Не что иное, как весталка по

Паскудным обстоятельствам… Эрот
Пылит вдоль моря, лавры теребя,
Тем явственней, в зависимости от
Условностей, «свобода от себя».



_2004_






* * *


Простыв, по_эту_сторону стекла,
Метет вчерашний ливень по столу,
Что опостылел… Постулат стола —
Работа, умыкающая у

Химер, плодоносящих в сентябре,
Покуда повседневность не язвит
И откровенней зависть, на заре,
К языческим проказам Гесперид.

Перст сентября, и, автору в пример,
Нет большей безнадежности притом,
Чем ожидать приплода от химер,
Теснящихся незримо над столом…



_2004_






_*_*_*_


Пусто в окрестностях позднего сна и глухо
В камерной лирике. Во претворенье слова
Нет ничего, душа, от претворенья духа,
Кроме осадка. И я, обратимый, снова,

Словно бы сад по вощеной весне, очнулся,
Зимний, от оцепененья. Продлив аллею,
Мир, по макушку затопленный сном, свернулся
В теплый, тугой кулачок под щекой — твоею,

Свежей и душной. Меж тем как в тесовый ставень
Лупит, отбив, как и давесь, костяшки, ветер,
Той, что меня, наставляя тоске, оставит,
Нет, что ни небо, ни твердь ни твердят,
На свете.



_1997_






_*_ * *


Дождь с известковым взглядом из-под век —
В вечернем одиночестве… Напасть
Природы, выживает человек,
Трехмерный слепок с мира, отродясь

Рядясь в личины.
Зарядивший дождь
Все беспросветней, с влажной тягой «прочь!»,
От слепка остается прах, и дрожь —
Под погруженьем в каменную ночь.

Вкус времени необратимей на
Обветренных губах, под шум дождя,
И тем сумбурней мир, обмылок сна,
Чьи зовы безымянны, уходя…



_2004_






* * *


Придвинулась осень, с ее приближеньем,
Поденщица пылких фантазий, свежа,
Нет, не прикоснулась, а лисьим движеньем
Лизнула, приблизившись, не дорожа

Сужденьями прочих… В развитье,_навырост,_
Подчеркнуто пластикою, у тебя
Всё, не затеняемо скукой,_навынос_ —
И голос Юдифи, и взгляд… Торопя

Завязку, в свиданьях на пляже, по вящей
Заминке, с горящими взглядами вслед,
О, у искушенной, у_плодоносящей_
Ночными объятьями — выбора нет.

Так, опознаваема ночью по стону,
По жаркому шепоту слитых,_«…душа_
Влюбленного (передоверим_Катону?)_
_Живет_в_чужом_теле_…», но — не вороша

Оплошностей в прошлом, где, с ливнями оземь,
Всё чаще без отклика зову, с лица —
Всё ты же, всё ты же, уклончивей осень,
Холодная, как подаянье скупца.

Кромешней листвы челобитье, в овраге
Студеная мгла. Толкователь морфем,
Не перебивая судьбу, на бумаге
Я взращивал, тайно ликуя, Эдем.

Но, без сожаления о постояльце
Безлюбого сердца, свежа и тепла,
Уклончивой пеной морскою сквозь пальцы
Ты, не изменяя себе, протекла,

Сродни катастрофе… Тяжелые веки
Смыкает бессонница, и лишь душа,
В бесплодных раздумиях о человеке,
Смиренней в оценках, ненастьем дыша…



_2002_






* * *


День одержим сардоническим бесом. В мнимой
Праздности — пляж изнывает, неоспоримым
Полднем — теряешься в лицах, по анонимной
Пластике не узнавая тебя… Любимым

Не был и, видно, не буду, мой друг заклятый,
Что возражать себе? К бесу, чтоб не казниться,
Впитанный памятью пряный урок объятий
Пенорожденной, умеющей отстраниться,

Чтобы отхлынуть мгновенье спустя! И горько
Будешь молчать, пока не поймешь с надсадой,
Что не застанешь врасплох твое сердце, сколько
Ни ошибайся и ни, расшибаясь, падай.



_1998_






* * *


Простоволосая, русая, но — едва ли
Гестия у очага, при любви к размолвкам, —
Счастье, которое в рвенье в тебе искали,
Ты расплескала, вскипая, по недомолвкам.

И, отторжим обесточенною судьбою,
Весь — воспаленное, к стуже иных, дыханье,
Так, задыхаясь, я жадно дышал тобою,
Что потерял себя, знаю, не в назиданье

Прочим, мятущимся, что, не прозрев, — однажды
Валятся в вой, узнавая тебя по зною
В сорванном сердце, себя настигая — в каждом,
Кто уличим переимчивой сединою.



_1998_






* * *


Неотразимы в профиль и анфас,
Неоспоримым жаром налиты,
Хозяйки вашей памяти — подчас
Рачительней хозяйки у плиты.

Тем чаще, укрепляя аппетит,
Действительность, подсовывая нам
Интрижку за интрижкою, плодит
Курьезы нарциссизма по ночам:

Протаивает в прошлое брегет…
Вдвоем, а, по Вергилию, втроем,
С пороками на дружеской ноге,
Мы далеко, скрипучая, уйдем.



_2004_






_*_ * *


В дыхании «Climat» на весь этаж,
С готовностью к метаморфозам, за
Свирепо наводящей макияж —
Панель… бордель… бедовые глаза

«Мадам»… багровый рот… На чем горим —
Не говорим. С отсылками к весне
Наивных слез, уклончивее грим
В душистых интонациях, а не

Чистосердечней… Бережным теплом,
С улыбкою, блеснувшей на кольце,
Как вкрадчивым, в мурашках, ремеслом
Возделывают Ливию в лице?



_2004_






* * *


Непредсказуема в прихотях, ты и ныне,
В гриме Кассандры, волшебно статна, не знаешь,
Что не у рампы, а в сердце, да (!) — затяжные
Рукоплескания зала?.. Не пролистаешь

Список твоих воплощений. В снегу по крыши,
Льдами слепя испытующие софиты,
Ночь подступает ближе, чтоб лучше слышать
Голос отчаянья… Только кариатиды

В каменной стуже, сминающей в кулаке их,
Стонут, беззвучны, при звездах на небосклоне,
От невозможности грузно свести в хлопке и
Не размыкать замерзающие ладони…



_1998_






_*_*_*_


С пылу, как в детстве, подхватывая обиды
Полной пригоршней, в провиденциальном парке
Не иссякают, в плеврите древес, друиды
Провинциальной выпечки.
Перестарки,

Годы-подстрочники ловят во тьме нас, настежь
Город отверзнут стечению их, вминаем
В недоуменье. Напутствуема ненастьем,
Явь отслоилась от памяти. Невменяем,

До тошноты заучив ледяную жижу
Неистребимых предместий, ведомый ливнем,
Я, настигаемый памятью, ненавижу
Город за то, что, куда б ни пошел я, ты в нём.



_1997_






* * *


Глубоко ж из меня он, глумясь, зачерпнул,
Рок, что я, написав «ты», по скулы в огне, зачеркнул,
Вырвав тусклую, с болью, гримасу бумаги… Утробной
Ночью, в сумерках муз, и берут в исповедники стул.
Но, замкнувшись, я знаю, и ты, отворимая, знай,
Как взмывают, теряя себя, безрассудные, в рай —
Подхватить твой платок Дездемоны с балкона,
И ломают крыла о бетон… Только не забывай

За обильем забот… Но, к какой из иллюзий ни льну,
Всё надсаднее жизнь, собираясь, лишь утро, в одну
Злую, горькую складку над бровью. И нечем
Оправдать тебя, в ларах предместья, одну…
С точки зренья продрогших ворон, (ворожа?) вороша
В жидком парке листву, ее прелой свободой дыша,
Под какой ты из масок, ведь, неотторжима, скитаясь
Одинокой всю жизнь, уязвимее с каждой — душа?..



_2000_






* * *


Любой тупик, рядящийся углом, —
Не ниша белой статуе, не грот…
Страдание для мазохиста в том,
Что нет его, страданья. Недород

На состраданье? Сущее мертво,
Как встарь, и что печальнее всего —
Ничто, с порочной склонностью, его
Не вытолкнет, трезвея, из него,

На волю не ветров — молочных слов.
Несет промозглой мглою из углов,
И ужас, к единению полов,
По жизни собирает свой улов…



_2004_






* * *


Необратимый, жертвуя собой
Минувшему, отросток бытия,
Любой привой, усыновлен судьбой,
Живет привоем собственного «я».

Не он ли, упоительный покрой,
В сравненьях свеж, от экивоков чист,
Чтоб меж его молчаньем и рукой
Возник, не вызывая толков, лист

И все ж исчез?.. Рачительные, при
Заботах, стужу источают дни.
Но кто глядит, мерцая, изнутри
Его тепла, садовнику сродни?



_2004_






* * *


«Пенорожденная…» — начал я днесь…
В свободных
Нравах, cheri,
Встормошенное плавниками,
Море — извечное капище земноводных,
Не достигающих вечности за буйками,

Коль, выползая на черствую сушу, долго
Сушат продрогшие жабры на знойной гальке,
Неуловимые вечностью — на прогорклом
Солнце, в виду крымских гор в мезозойском тальке.

Желтое, тут, в мозжечке, запевает жженье,
Жаля сознанье, и сердце, в песке и лени,
Вдруг обрывается вниз, уловив движенье
Жизни — в эпической, одушевленной пене…



_1997_






* * *


…Не теряться и, под запаленное «Ах!..»,
Не бороться о собою, биеньем в висках
Обращенным в одно воспаленное зренье,
Раздевая тебя — у тебя ж на глазах…

Что ж до милых «камелий» в былом, — отцвели.
За «падение» поздно пенять мне, пали —
мому воображеньем, сгустившимся в образ
«Нежнолобой», истаивающей вдали

От себя…
Обойми же — и ты обоймешь
Резонера, исчадие скепсиса, дрожь
Обладанья.
Что было пороками — стало
Нравами, облекая фантазии в ложь.

Целомудренность пуще, чем ветренность, бдя,
Досаждает строптивостью, не торопя
Искусимого плутнями, коему горше
Отступиться от женщины, чем от себя.

Заслонясь от старенья, взывать ли к зиме
В сердце каверзной?
Передоверенной тьме,
У постели, замученной, радость, ночными
Бденьями, у постели одно на уме.

Мы — минуем?
И все же, что горше всего,
У белья в пене кружев уже ничего
За душой, кроме памяти о человеке,
В упоенье когда-то сорвавшем его…



_2004_






* * *


Лесной весною, бьющею ключом,
Порозовев, в роскошной наготе,
Могуче притягательна, плющом
Увитая, менада… С «Эвое,

Вакх!..» — их несет по рощам и лугам,
Несокрушимых на своем пути,
Неукротимых бессарид, и вам
Соперниц им средь лютых — не найти.

Дразнящий торс ее… Разящий тирс
Литой вакханки… Но, в ознобный, час
О чем, упав, стенает Дионис,
Обрушившись и — забиваясь в вас?



_2004_






* * *


Ком простыни… приличия не чтя,
«…часть женщины», не сбросившей белье…
Которое, восстав, из ваших «я»
Целует и насилует ее?

Обрушившись в себя, оглушена
Пронзительными токами, дитя
Порнокультуры, побледнев, она
Не уступает в черствости, уйдя

В движения сомнамбулы. Не то…
А каково, к сочувствию планет,
Не отрываться, осязая то,
Чего, по сути, не было и нет?..



_2004_






* * *


Жизнь затянулась? —
В пролежинах из-под спуда
Трансцендентальной зимы, вот такое дело,
В тонком, лукавом шарже на жизнь, покуда
Повествователен снег и — «свеча горела…»,

Воображение дышит, увы, не снегом —
Смогом. В природе ублюдочных подворотен,
Прошлое тянется, не отставая, следом
За полуночницей. Наст, при подагре, плотен

В полночь, когда оплывает в крови усталость.
Жизнь затянулась? Но страшно, язвя, подумать,
Что непроломной, утробной зимой — осталось
Вдруг, уподобив свече ее, взять и дунуть.



_1997_






_*_ * *


Лязгнуло эхо в тамбуре… На прощанье —
Вялые губы. От бледного поцелуя
Только ожог в помертвевшей душе, и — втайне
Гневная боль, не бликуя, любовь, — ликуя.

Лязгнуло,_До,_матрицируя неизбежность
Косвенных «о-ох…» на стыках, и тем укромней
Пламя в подглазьях… Вбитому в неизвестность,
Что мне слова, центробежная слава что мне?

Боги любви и скорби, она в дороге,
_До,_невозможная… Как ее взгляд ни ловишь,
Всей оглушительной кровью пади ей в ноги —
Не остановишь!



_1996_






* * *


Обиталище реминисценций де Сада, садок
Женщин для дегустации, не одинок,
Город в ливень, обмылок стремительной архитектуры,
Наделен подсознанием сводни. Задавим зевок —

Каллиопа в коллапсе… Меж тем, процитирован, грех
Подбирает ключи к добродетели. Помня успех,
Вызывающе нищ — громкий грим сексуальной двустволки
Под зонтом, на углу… Обручив одиночеством всех,

Та сирена, что не иссякала, усталости вне,
И, зондируя страсть молодыми укусами, не
Отпускала с зарею, — молчит. У фригидной
Осени — на уме всё обмолвки. В слезливом окне

Серебрится собор… В безнадежно (?) торимом пути,
Да, к уклончивой славе, оставить бы стол и уйти
В ливень… в ночь… в неизвестность…
Но, не убывая, медовый
Месяц с юною музою — держит меня взаперти…

_2001_






_*_ * *


Размолвкой, в грозах, обрывая ланч,
Давно одушевляемы — любовь
И ненависть, как жертва и палач,
Друг друга подменяя… Реже кровь

Кликушествует в бешенстве, как встарь,
И, бит ненастьем, до невроза бит,
Забритый, вроде рекрута, фонарь
Дичает, к психологии привит.

Маяча в непроспавшемся окне,
Заглядывает в сон из-за плеча,
Покуда вместе, и гроза — вовне,
И — жертва утешает палача…



_2004_






* * *


Забыв на подзеркальнике кольцо,
Как ни глядитесь в зеркало, — увы,
Измученное мимикой лицо
Не открывает правды вам, и вы

Вперяетесь в сочувственный пейзаж,
Внезапным озарениям верны…
Но нужно отстраниться от себя ж,
Чтоб оценить себя со стороны,

Покуда, не суфлируя судьбе,
Чьи реплики предвзятостью грешат,
По выбоинам времени к себе,
Захлебываясь мимикой, спешат…



_2004_






_*_ * *


Нет в добродетелях, как уверяют, прока —
В выжимках жанра, алчущих эпилога,
Ночь, эта сводня, верней, поводырь порока,
Влечет дорогой, не ведающей порога,

Где б отдышаться… Пресным пристрастьем к Листу
Я истязаю соседей, прилипших к стенке,
Предпочитая замшелому, впрочем, висту
Дружбу с пороком — в облике не шатенки,

Феи шантана, но — записной брюнетки,
Чьи добродетели, как уверяют, мнимы,
Руки — как зимы, чьи обещанья редки
И, к облегчению, чаще неисполнимы…



_1997_






* * *


И, от пейзан оторван, да хоть заройся
В ворох чужих коллизий, как бы меж делом…
Но одиночество, если судить по Джойсу,
Не переспоришь, как ни изощряйся. В белом

Зимнем окне тонко теплится явь. От века
Чтишь одиночество — честный источник очной
Ставки, в ночи, — с сардонической маской грека,
Чаще лукавого в иносказаньях. В прочной

Зимней полуночи время — скуют морозы
Либо скатают в пространственный белый кокон.
Город — саднят невыплаканные слезы
Редких об эту метель, одиноких окон.



_1995_






_*_*_ *


В репликах вторя крепнущему_«amorе»,_
Сильный подстрочник с лукавых стихий, источник
Метафорического несваренья, море
Множит твое отраженье на зыби, в точных,

Острых мазках Сезанна — добыча клипа,
Где рябь и рыба. Обугленный им эпитет
Прячется либо в тени обстоятельств, либо
В зоркой походке блондинки…Притихший, выпит

Стыдною жаждой, в студеной,_другой_вселенной,
Гиперборей, под гаснущее_«amorе»,_
Глухо вздыхаешь, отяжелен блаженной
Легкостью мыслей о матовом зное, море.



_1997_






_*_*_*_


Ну, так вот вам, в активе, абстрактно текущая на
Задубевшие зданья, бельмо мирозданья, луна…
Здесь, на крепнущей стуже, вблизи океана, как лужи,
Понимаешь, что прав был, горяч, похититель руна,

Искуситель Медеи… И, помня ее в ворожбе
Ветра, гравия под каблуком, хлопьев, — слышишь в себе
То, что миру, в претензии дней, никогда не услышать,
Ибо время и тут уступает в терпенье судьбе…

Так зимой донимает запекшийся в памяти зной,
Погрешив новизной, но кто станет оспаривать злой
Холод, вспрыснутый в сердце готической острой иглою
Допекаемой вечностью кирхи? Живущая мной,

Неудовлетворенность грядущим — залог пустоты,
Сообщающей жизни, в ее ахинее, черты
Стервенеющей жатвы, лишь боль, только выйдешь из бара,
Злей, приняв твое сердце в сухие персты…



_2001_






_*_*_*_


Мир неизменен в низменном, зато
И, словно бы провидя свой исход,
С нехваткою терцин, мы — мусор, что
Жизнь неизменно заметает под

Половичок… С эффектом смога, век —
сель на забвенье вскорости, ничей,
Соблазнами обложен человек,
Погрязший в пререканье мелочей,

Будь то марихуана… быт… бутыль…
И — стыдный холодок вдоль мозжечка
При виде, как протягивает пыль
Слепой зрачок из-под половичка…



_2004_






* * *


Уверуйте, ундины таковы,
Что, и не порицая бытие,
Лишь, замыкаясь в ожиданье, вы —
Надежное убежище свое.

Не отрываясь, неизменный иск
К софистике, звезда глядит в окно
И неотступно, словно василиск,
Засасывает подсознанье, но

Жизнь от души, блефуя, отлегла,
Непостижима за теченьем лет,
Тем паче, что ни ласки, ни тепла
В ее сердечном обиходе — нет…



_2004_






_*_*_ *


Женщину, в тайнах которой не обитаем,
Но — обретаем искомое в виде дальней,
Тщетной дороги, растерянно оплетаем,
Нет, не любовью — неловкостью дольних дланей,

Гаснущих грез… Ты, саднящая, отлучила
От пряных прихотей, прелестей сих… Елена
Не наставляла ненависти — учила Лишь прямизне.
Ты, схимница, неизменна

В ожесточенной нежности… Но порою,
Сумерками наставляемый укоризне,
Вслед тебе, радость, гляжу я с такой тоскою,
Как, не переча смерти, глядят вслед жизни…



_1998_






* * *


Миф упущенной юности… И, «мифотворцам» в ответ,
Что за страсти, листая столетья, ни стелются вслед
За, в любовной игре, Афродитою Амбологерой,
Отвращающей старость, которой, по-моему, нет
Места в миропорядке… — за фляжкой токая, озноб
Приобщения — бьет истощившего строфику, кто б
Из поэтов античности ни наследил на страницах
Нескончаемой книги, чья неискушенность — взахлеб

Про-го-ва-ри-ва-ет-ся о пенорожденной, и вновь,
Припозднившимся вечером, приопускающим бровь,
Вечность, не уходя, — при дверях, у ее поцелуя
Нежный привкус измены… В ловитве вакханок, любовь
Не уходит в весталки, зато, в новостях через край,
Туговатое на ухо, время не слышит, так знай! —
Как, в гулящих цитатах из пылкой Сапфо… Апулея…
Муза — красноречива, как ежевечерний токай…



_2002_






* * *


Мы разрушили всё, что, пеняя друг другу, смогли,
И, пока нас репризы твои не сожгли,
Перелетная, перед разлукой дай честное слово,
Что забудешь, когда бы меня ни смахнуло с земли…
И, однако, под занавес, не опуская глаза,
Снисходительней зрелость, приглядывающая за
Опрометчивой юностью, тянущей в горы,
Где, по рокоту судя, уже назревает гроза.

Неизбежность еще, я надеждой спасаюсь, в пути,
Ибо прошлое (как ты обмолвилась, да?..) впереди.
Ты уносишь с собой горы с грозами, тихое море,
Оставляя, любимая, опустошенность в груди.
И, хотя предрешенность еще отложила ответ,
Ничего нет дороже, да и беззащитнее нет,
В череде обещаний, перевоплощений, обличий,
Этой тоненькой тени, на жизнь проливающей свет…






* * *


Опровергаем Ламарком, генезис Ноя
Ноет в двуногих. В соседях, за переборкой,
Поглощены перебранкой достоинств, но и
Вахта, взбодрясь вечор, не грешит приборкой,

К гневным твоим филиппикам. И, не глядя
На постоянство комфорту, да, да… в котором —
Нет завершенья? — цитатой скользишь по глади,
Воспламеняемой непримиримым взором

Вздорной соседки. С рассеянными чертами,
На манер пальцев расстегивающий блузку,
Медленный бриз, принимающий очертанья
Чайки, не опровергает примат моллюска
Над…



_1996_






_*_*_*_


Одна, за воспалившимся окном,
Всё заполночь, как наговор творя,
Она крадется, лихорадя дом,
Как кошка, по извивам бытия.

В мерцании распахнутых очес,
В чьей глубине намерзла тишина,
Она роняет шпильки, но — телес —
ной выжимкой ужимки смущена.

Рефлексией одарено, темно
Сознанье и вино не в прок вам, но
Зарубцевалось знойное окно,
С винящеюся ночью заодно.



_2004_






* * *


Неосторожно схлопотав стрелу
Проказника, не чтящего седин,
Вжимающийся в женщину — в пылу
Выдавливает из ее глубин

Движенье встречной спазмы… Жарче ню,
Как ни журит за это седина.
Свежо распутны, словно инженю,
Сюжеты, подбираемые на

Бульваре либо пляже. По утрам
Не заслоняйтесь комплексом Пьеро
От неусыпной — вне сравнений, вам
Дерзит помолодевшее перо.



_2004_






_*_*_ *


Память делает вспять, к неустройству и хаосу, шаг…
Зараженная клаустрофобией шахт,
Явь чревата удушьем, и, веку подстать, обмерзает
Парадоксами мозг, пародируя нищий ландшафт,
В ностальгических складках, с багровой, как спора, луной,
Терпеливою, как соглядатай пространств, за спиной…
В сумерках подворотен, податливый, плотен
Лиф сирены пивной — окольцованной мной

Кошки с сытыми нотками. В облаке бледных духов,
Чуток блеск коготков у предлагающей кров…
По инерции граппы, мордуемой гриппом, отвесней
Оползание адреналина в равнинную кровь.
Задирая подол, как Борей задирает кору,
Пальцы вмялись в послушную, и, в конвульсивном жару,
Циферблат под луной, повторяющий складки ландшафта,
Испаряется в ночь, от себя оставляя к утру
Только лужицу времени…



_2003_






* * *


В пору отлива, покуда, в нагих каменьях
И праздной пене, свой дух переводит море,
Не узнаешь себя — в пылких местоименьях,
Коими сыплет досада твоя, по мере,

Радость, того, как, прохватывая здесь кровли,
Море обильно пропитывает и мысли
_О_настающем…_Меняясь в лице, без крови
Не оторвать себя от кропотливой жизни —

В патриархальных прогулках за мол… Окуклясь,
Да, из этюдов, смеркается в эпилоге
Пляж, невеликий припек к бытию, обуглясь, —
Непостижимей в пристрастиях, на припёке…



_1998_






_*_*_*_


…Тотчас же в крик, что забудешь…
Эк удивила! —
И без того я, паря в эмпиреях, знаю,
Что не одна меня, вздохом даря, забыла,
Ведь забывают — в объятьях и — обещая

Вечную верность или, по крайней мере,
Добрую память… Всю-то, от кос до ступней,
Помнят тебя все тропинки в вечернем сквере.
Помнят ли? Но, на беду ли, все неотступней

Перед глазами твой абрис, омытый кротким
Воспоминаньем Орфея… Скажи на милость,
Как оказалось, печально кивнув, коротким
Всё, что с тобою, любовь, бесконечным мнилось?



_1995_






* * *


В жажде, переживающей каждого, шут либо сноб…
Сколько нужно ей мифологических экскурсов, чтоб
Ожиданье изгоя — отблагодарило героя
Поцелуем Юноны в высокий, одический лоб?

И она же дает, обернувшись к бессмыслице, сбой,
Ведь теряет в достоинстве, глухо споткнувшись о твой
Испытующий взгляд… Парадокс, перелетная, в том, что
Ты не ключ к поцелую, себя ж — заслоняя собой,

С недородом любви. Данных в камне, наяд опоив
Ностальгией по празднику, под откровенный мотив
Пана в парке свирелей… осанка богини
Стройно держит тебя, словно строгий корсет, обхватив.

В неизменном загаре, ты — отблеск Юноны, а то —
Рецедив Эрато… Но столкнувшейся с ними — зато
Не до них. А проплакать всю ночь над чужою,
Кропотливою болью — что ж это, надменная? Что?!



_2003_






_*_*_*_


Влажно, в студеном струенье от лейки, клейки
И неусыпны в саду, шелестят, живые —
На побегушках у женских ужасов — змейки
В мокрой траве… Проникающи, ножевые

Просверки их — до рассвета, еще вполсилы,
Будут змеиться. Полночь, порочной схемы,
Не процитировав страх, отворяет жилы
Хлябям небесным. И лишь, соискатель схимы,

Лавр, задубев, — в летаргии… К студеной лейке,
Опережая дряблое воображенье,
Страхами опоены, намечают змейки
Влажное, по огорченной росе, движенье…



_1996_






* * *


До глухоты преснолицый,
До пробужденья
В пасмурных местоименьях, ежевечерне
Будишь роенье «камелий» в строфе — раденьем
Честолюбивой бессонницы здесь, над вчерне

Прожитым словом… Сродни самоистязанью,
Самопознанье одергивает: «Не кисни!..» —
С голоса нимфы подхватывая дыханье
Широкошумной, в тенистых этюдах, жизни,

Той, что, лукавая, взгляда, свежа, не кинет
На утонувших, с подачи ее, в сомненьях,
Той, у которой, в прощанье, на языке нет
Ни оправдания смерти, ни утешенья…



_1998_






_*_*_*_


Снег декабря наполняется, талый, взглядом
Из-под ресниц… Разминувшись у поворота,
С кем ты — ведома наитием снегопада
По отторгаемым Богом угодьям года,

Внявшим исход? И куда там уже ни шествуй,
Теша иных, — наблюдая нас в розни, ветер,
Темен с лица, заметает и смех, и жест твой,
Чтоб разбудить тебя веткою, на рассвете,

В талую форточку. Распеленавший выси
Над побережьем, агавы и лавр облапив,
Он облепил, усыпительный снег, не мысли,
Но — неусыпную тень «гедониста в шляпе
От Сальваторе…».



_1997_






* * *


Как обычно, спиной к настающему, губы в вине,
Ты — хозяйка бесспорных достоинств, а не
Они, прелесть, твои… В пластике уступив Терпсихоре,
С гигиеной страстей, ты вином наверстаешь, зане
Не вольна в своей воле плясуньи и стервы, скрепя
Сердце в поисках неуязвимости от — бескорыстие для… —
Алогичного времени. И, в промоинах, время,
Обращенное ревностью к нам — внутрь себя,

В опознании сбывшегося, не пеняет тебе
За пробелы в проблемах? Понять б зачерствевшей в борьбе,
Что лесок, целиком поглощаемый озером, кротко
Отпуская пустой нарциссизм, тало служит судьбе.
А потянешься, с бессодержательным прошлым, — обнять,
И ужалит, внезапная, необходимость принять,
Что аллейка, ведущая некогда к юному сердцу,
В аллергии от склер покрасневших, заглохла, как вспять
Год… иль два…



_2003_






_*_*_*_


Предместье… ночь… и, авторский урон,
По Фрейду (?), вы невосполнимы, нем,
Тем более, вариантивен, сон —
Узилище действительности, чем

И подкупает, отвлекая от
Дневных грешков… в постели с травести —
Помимо драматических щедрот,
И, к ужасу, с сознаньем взаперти.

Дождь по стеклу, неистощим, сечет,
Но небосклон спокоен испокон,
Пока покоем дышит, нет! печет
Плечо соседки, вмявшееся в сон…



_2004_






* * *


Любовники — и тут они, и нет
Их… Пасынок ночного интерьера,
К ним из передней тянется не свет,
Но — аноним и доброхот. Портьера

Стоит в дверях. У неприступной днесь,
У женской несгибаемой податли —
вости, не изменив природе, есть
Пустое преимущество… Не так ли

Вы втайне сокрушаетесь, пока,
Наедине, в плену сирены местной,
Блаженной болью затекла рука
Под золотистой тяжестью телесной.



_2004_






* * *


Не остановилась…
В кромешном снегу,
Ведь ночь к рождеству, и какие там счеты (!),
Полуобернувшись, любовь, на бегу,
С такою надсадой и болью:
—  О чем ты,
Ведь умерло!..

—  Да погоди ж!.. — За рукав
Распахнутой шубки, в прогорклой надежде, —
Ведь ты не дослушала… Пусть я неправ! —
Вот — лепет тщеты…

—  Значит, снова, как прежде,
Два года тому?! —
(и тоске в унисон) —
Ждать нового паруса, не молодея,
А только старея?! Но ты — не Язон,
И я (негодующий жест) — не Медея!
А впрочем…

И тут же, к забвению, взгляд,
Лукавый и влажный. При взгляде на это
Душа, в снегопад, обрывается в ад,
При, на перекрестке, подножке сюжета.
—  Так остановись же!

—  И даже во мне
Ты любишь себя! Так прощай и — не кисни!

И эту, палимую ревностью, нет,
Не вытолкнешь, что б ни случилось, из жизни,
Как ни, запинаясь, взывай:
—  Ну, постой!
Хотя бы дослушай…

В незрячей метели,
Найти себя — значит, расстаться с собой
И — не возвращаться.

—  На прошлой неделе
Не ты ли — (наотмашь, с ладонью к устам
В холодном кармине…) —
Божился и клялся,
Что всё… расстаемся?!..

—  Всё! Хватит! — устал…
Прощай! Отпускаю, любимая, — сдался…

И — прочь, спотыкаясь, одна:
—  Не могу!
За что мне такое?!
…Покуда не сгину
В метели, — следы, заплывая, в снегу,
Глядят тебе вслед, одинокие, в спину.



_2000_






* * *


Осенью, невозмутимой в оттенках, сильной
В палых оценках, по истолкованье кратком,
Сон твой, он выстлан ленивой листвой, обильной
В складках ландшафта, сводимого, в мыслях, к складкам

Двух полушарий… Коримая новизною,
Мера сердечной вместимости, ты за мною
Тянешься, перенимаемая зимою
У сентября? Лист по форме — словно больное

Сердце пространства, — пронзительней под стопами,
И — холода начинают вещать стихами,
Теми, что, в кашле и насморке, между снами,
Не повторить замерзающими губами…



_1997_






_*_ * *


Как, заголив сады, ни лют Борей
В июле, — безнадежность бередя,
В дыхании, предшествующем_ей, —_
Свежесть дерев, стремительность дождя

По водостокам… Угловат и сыр,
Хоть выжимай, с сомнамбулою врозь,
Мир, заключивший отрешенный мир,
Ее проходит, бледную, насквозь,

Другим оставив скудное шитье…
Не оттого ль, одушевив бедлам,
Не за себя, строптивец, — за нее
Дыханье перехватывает вам?



_2004_






* * *


Хмур, человека обступает хор
Лепных химер… Промозглый, от лица
Кровоточащих хроник, Хельсинор —
Узилище страстей. В Тени отца,

Не оторвать минувшее от губ,
В лице от боли, заголив, бело…
Соленый ветер здесь, на берегу,
Берет под исполинское крыло,

И горизонт срывается на крик,
Штормит, и, взгляд из-под слепых ресниц,
В вас вздрагивает, побледнев, двойник —
Подранок… горький пересмешник… принц…



_2004_






* * *


Скукой присыпаны, что ни клевещут вещи
На молодую хозяйку, в воланах, — от мель —
чайших подробностей, ждущих реестра, веще
Жизнь оставляет ловцу умолчаний — отмель

Чистой страницы… Исчерканная, ко благу
Интерпретаторов, старящихся над нею
В поисках их, непредвиденностей, — бумага
Верит обману, как женщина, — не бледнея,

Но — леденея в постскриптуме, чья усталость
Прячется, не объяснимая речью, — в прочерк
В недрах помарок… И что ей теперь осталось,
Противу сердца — как противу неба? Впрочем…



_1998_






ИСКОРКА ВЕЧНОСТИ







* * *


Этой ночью,
Воочью, под лай заполошных собак,
Нет, перу не по силам объять эту фабулу — так
Кулаки ураганного, рвущего рвань ее, ветра
Месят море, сбивая в локальный кулак
Нас у жаркой печи… Нежность, в чем не признаешься ты…
Волны… пена на гальке… притихшие чайки… — черты
Оползающей памяти, то бишь триумфа трюизмов,
Не спешащих принять выраженье врожденной тщеты,

Как и всё здесь. Но прежде, чем влиться, студеная, в речь,
Ночь дает, накренившись над пасмурным городом, течь,
И Улисс, просыпаясь во мне, будит парус, затем, что
Рок в сырую щепоть собирает не вас, а предтеч,
При стечении свеч… Что ж за прок в невеселом огне,
Заклинающем бурю в опешившем, кротком окне,
Когда месит и бьет? И, покуда безумствует ветер
В замордованный час, — содрогается море во мне…



_2003_






_*_*_*_


В версии вереска, осень скудна основой
Флоры, усохшей до жалобных форм…
Во гневе Вижу лицо закусившей губу — в суровой,
До, соразмерности смазанных черт. А древле,

Лето назад? Склонность к поздним грехам, печальный,
Я разделил с другою, отвесным солнцем
Вытравлен в снах сотрапезниц,
Затравлен тайной
Зоркостью бдящего сердца. Мерцая донцем,

Дни мои выстужены, что говорить, надеждой,
Обмерло время… Но, опережая старость,
Стань, соименница сердца, как прежде, нежной
И молодой, ты одна у меня осталась…



_1997_






* * *


Море, запетое, обозревает сушу
С влажной дотошностью… Пристальным поцелуем
Ты, запрокинувшись, выпила, да, всю душу —
Дух захватило! Всё чаще в чести, ревнуем

Метаморфозами, образ жуира, чтобы
Только войти и — не выйти… К тому ж, отмечу,
Ждет приложенья, двусмысленен чаще, опыт,
И, обжигая, дыханье твое — навстречу,

Да! моему. Жизнь не только с лица — с изнанки
Столь же гнусна… Но, в полемике дней, их свалке,
Ну, как не вспомнить обугленный рот вакханки
На запрокинутом, звонком лице весталки?..



_1996_






УСТАВШИЙ СЮЖЕТ


— И суверенна страсть, недаром,
Еще, простудная, жива,
Полусферическим бульваром
Слепит, сполоснутая жаром,
Биномиальная листва.

И безысходность входит в возраст,
И вязнешь, вымучен, в бреду
Чужой прихожей. И, сквозь робость,
Бред принимает талый образ
Усталой женщины. В виду

Балтийских глаз,
Скажи, мол, мимо,
Но, подгоняемый листвой,
Уверуй: страсть — неразрешима
И, сирая, — неизлечима
Случайной женщиной с тобой.

Она — иллюзии истлели? —
Отводит губы: «… не твоя…»,
Она с тобою не разделит
Ни порицанья, ни постели,
Ни искуса небытия.

Но излучает состраданье
Заклиненное осязанье,
И ощущаешь, вмятый в бред, —
Чужое, горькое дыханье
Просачивается в сюжет.

Как ни запето это,
Лето
Ранимей, ржавчиной задето…
Одна из истин прописных —
Внутри преклонного сюжета,
Где грех, — нет места для троих.

Тем злее искус, Боже правый,
Хотя б дыханием — к губам
Ночной, изменчивой, лукавой,
Эстетезирующей хлам
Невоплощенных мелодрам.

Камен мерцанье между нами…
Ну, что ж, остыну, может быть,
Но — расковыривая память,
Ту, что виньеткой не обрамить,
Забвением не опоить.

Страданья наши — перестарки…
Так ненавижу и люблю,
Что ни отчаянью, ни Парке,
Ни сырости в прогорклом парке,
Ни сирости — не уступлю.

Свиданья скомканны и странны,
Покуда,
Алый и резной,
Прольется поздний листобой
На романтические раны
Немилосердною листвой…



_1990_






_*_*_*_


Цикады. Безразличная вода
У мола… К изумленью своему,
Войдя в чужую память, иногда
Оттуда не выходят, посему,

Присплюснутый, уже темнит пейзаж:
С исходом солнца, ближе к десяти,
В вербуемых деталях — море… пляж… —
Ни истины, ни жизни не найти.

И только время не смыкает глаз
В протяжный час, тем паче не секрет,
Что сон, обуревая, видит вас,
А вы его, проваливаясь, — нет…



_2004_






* * *


Сомнамбулической осенью,
Окольцован
Пряным объятием, ждешь, как спасенья, снега,
Заворожимый пластикою босого
Бега — в соленом плеске, вдоль пляжа, бега

Прочь — от себя же… Когда ты бежишь лагуной,
Я не о том, что, стремительная обличьем,
Ты разминулась, наяда (?), в себе — с Лаурой,
Как, обдавая брызгами, и с Беатриче… —

Но я о том, что там косвенный быт ни лепит
И, поседевший, молчит посторонний опыт
Прошлых обид, — я люблю твой полдневный щебет,
Перетекающий, радость, в полнощный шепот…



_1996_






СПИНА К СПИНЕ


Ты всхлипнула во сне… Я зубы сжал,
Бессильный, рядом вытянувшись: горько,
Что, сумерки даря, не удержал
Твоих надежд на счастье… Ночь, и только
Она, свергаясь ливнем по стене,
Подыгрывает Шнитке — на калитке.
Но отрешенней сон — спина к спине,
Он требует, мерцая, новой читки —
Как пытку для двоих, надежду (?) для…
Но, прежде чем настать и расслоиться,
Что в сущем, соименница твоя,
Прочтет душа, доверчивая, в лицах
Из прошлого, заполонивших сон
Любимой и обиженной? А может,
Не сонный всхлип — полузадавлен, стон
Зовет меня, и это — пуще гложет?

Спина к спине…
Поспешные, вовне
Благоразумья (?), логики (?), и в боли
Отъединенья, милая, а не
Лицом к лицу, как час назад, не боле,
При ночнике, когда и сна не ждут,
Огня не жгут, и про грозу забыли,
И пальцы — той же нежностью живут,
Какой живем и мы… Вернее — жили,
Чтобы сейчас, вот так, наедине
С пустой обидой, тихой, из-под спуда,
Забвению учась, спиной к спине,
Замкнуться в одиночестве, покуда
Во весь свой мокрый горизонт, под гуд,
Развернут ливень, да, на той странице,
Где даже кляксы, все! — тобой живут,
И от всего, пойми ж, не отстраниться.

Ты всхлипнула во сне — как позвала,
И тем, въедаясь, беспощадней жалость
За то, что не того, видать, ждала,
За то, что лицемерит: «Нахлебалась…» —
Чужая зависть, ведь, свежа, борясь
С потемками в душе, беспечно свищешь
И в ложных аналогиях, лучась
Сарказмом, утешения не ищешь.

Спина к спине…
Средь ссор и укоризн,
В любом, в пустячном, — прозревая козни,
Необратима, обмирает жизнь,
Наглядно обираемая рознью
Усталых двух… И пусть огня не жгут —
Все, как при свете, въявь, когда б расстались,
Чтобы не мучить — мучаясь… Но тут
Тайна к устам прикладывает палец.
И, в розни не двоясь и не двоя
Счет обстоятельств — в золотой заботе,
Ты — плоть от плоти, да! моей, и я,
Палимый, — от твоей палящей плоти,
Любимая!

Так отчего ж, вдвойне
Виновны в этом, мы, бездарны, рядом,
В проклятом, ложном сне — спина к спине,
Распадно защемленные разладом?
О чем же я, ревнитель этих строк?
Давно пора, как прошлое ни тянет,
Всей зоркой кровью внять, как одинок
Мир, где тебя, любимая, тебя нет!

Проснись, любовь!
(Как мягок твой загар…)
Нет утешенья в том, еще не веря
Предощущенью… что на каждый дар
Есть, отвергая доброе, потеря.
Ну, обернись…
Ну, дай тебя обнять,
Покуда ты, уснувшая, со мною…
«Лицом к лицу — лица не увидать»,
Но горько умирать —
К спине спиною…



_1997_






* * *


И, воспаленная, в жизнь уложилась слава
Дивы, и чем, обозримые, ни упорней
Сумерки, тем у меня безупречней право
Не притязать на тебя в толчее гримерной,

Где, от уклада отхлынувшая, изнанку
Прячет, в распутице, женщина, та, которой
Сцена, в довесок судьбе, придает осанку
Примы у рампы. Забывшаяся за ссорой,

Ты обрываешь премьеру — в обвальном гриме,
Зеркало перенимает у нас — роенье,
Но, не в пример нам, пронзительное, не примет,
Рядом, у примы — ни вздоха, ни отраженья.



_1997_






_*_*_*_


Как ни ломаешь пальцы в пустом усилье,
Что ни мычишь в лицо, закусив в страданье
Жесткие губы, —
«Нет! Нет!..» — рефрен бессилья,
Преображенного болью в негодованье.

Бич постгриппозной памяти, мне неведом
Тон сожаленья в устах твоих… Одиноче —
ство замыкает в себе — захлебнувшись бредом
Адреналина в подлой крови. Лишь к ночи

Остервененье, вминающее растенья
В стон, — выстывает… В мучительном упоенье,
Ты заклинаешь горячечным «Нет!» — смятенье,
Но — по лицу пробегает тень пораженья.



_1994_






* * *


На протяженье всей стужи, скажи на милость,
Жизнь отдается раздумьям. Но, миг за мигом,
Не посвящая в искомое, ты училась
Жизни, моя любовь, — по бесслезным книгам,

Полой душой — в них. И, не оттенима ныне,
Ты отнимаешь, наследуя стуже, руку,
Жертвуя сердцем не гордости, а — гордыне…
Перемогая грядущее, словно скуку,

Сосредоточена в искусе, многолица
Тяжба с судьбою. И, поднята с опозданьем, —
О, не в слезах ли? — скомканная страница,
Словно лицо человека, живет страданьем.



_2005_






_*_*_*_


Донимаемой плотью, палимой искусством своим,
Привереде, ей знойно и зимнею полночью с ним,
Ведь, надежный в объятьях, горячий и сильный, он рядом,
Опекаемый Эросом, проклят в слезах и любим…
Но, ушедшей в себя, воспаленным, токующим лбом —
В безразличных ладонях, на смятой постели ничком,
Всё равно, обжигая дыханием, не совладать ей
С памятью о другом, с червоточиной в славном былом.

И гримаска тотчас собирает морщинки у глаз
Присмиревшей как раз… Сожаленью ее не отдаст
Дальновидная холодность. Мойры не лгут, что мудрее
Поражение делает, но — в назидание, нас.
По заре, он потянется к неутолимой — обнять,
Но, вжимаясь в нее, недотепе, ему не понять,
Что, целуя его, она прошлому опыту служит,
И его у нее, как ни тщился бы он, — не отнять…



_2003_






* * *


Необратимая — к убыли нервных клеток,
Что там реальность, в разлуке с собой, ни просит,
В осатаневших, высасывающих лето,
Осах — нагляднее осень, наглядней проседь

(Но не гляди…) защемленного тайной жаждой
Вызнать, чего бы ни стоило то, — да кто же
Каждой бессонницей, да, повторяю, каждой,
Вчи-ты-ва-ет-ся в дыханье твое?.. В расхожей

Фабуле — мир так и рвется, слепя, за рампу,
Не оглянувшись… Так, убедись воочью,
По искушенной заре задувают лампу,
С коей, баюкая, боль коротают ночью.



_1997_






* * *


…И, в результате короткой возни, по скором
Времени, освобождаясь от ткани грубой,
Каждая пора — становится ртом, которым
Тщетно ловить твои, в тщательной краске, губы,

Под наблюдающим лавром, в густой раститель —
ной тишине… Порицающая попытки,
Страсть к переменам возлюбленных, да, растлитель —
ница, в пылу раздевающая до нитки, —

Всё ж пуще пытки… И, в увещеваньях, добыт
В нежной полемике, комкающей растений
Широкопалый сон, — либеральней опыт
Неисчислимых, но свежих, к стыду, прочтений
Вечнозеленой коллизии…



_1998_






* * *


На приморской веранде, в грозу, с вездесущим плющом,
Нам, притихшим, уютно под ветхим ахейским плащом…
Прикорни же ко мне, извиняя себя и не куксясь,
Чтоб оттиснуться в памяти юным, прохладным плечом
На приморской веранде… Вблизи исполинских зыбей,
Под отчетливый шелест истлевших великих теней…
На свету их, любовь, уязвимее жизнь, в изложенье
Неизменных лишений и кукольных, пылких страстей.

Ливень выдохся, и спеленала, слепа, тишина
Облетевшее лето с полнощной подкладкою сна…
Меднолатный атлет, в полносочных объятьях Медеи
Горячо засыпает счастливый владелец руна.
На приморской веранде… А дело, любимая, в том,
Что душа, прилепившись к твоим инвективам в былом,
Так и тянется к ним — из постылого уединенья
И, как встарь, не находит опоры в них, и — поделом…



_1995_






* * *


Жизнь?.. Ледяной паралич мостовой… Годами
Всё без имен и, обледеневая в блицах,
Время, меняясь в лице, искупает память
Тем, что не затвердевает в фанерных лицах

Сонных сограждан. Сполоснутое зевками,
Время, мучительный тест, из того же теста,
В выжимках яви, засасываемой снами,
В коих ни мне, ни тебе, и смирись, нет места.

Что, если мы, прижизненны, — только прочерк
В толпах промозглых? Упрямая, вспять теченью,
Чем, прикоснувшись, ты ближе — тем, в яви, зорче
Сумерки в лицах, не требующих прочтенья.



_1995_






* * *


Отворена, вне прелюдии к катастрофе,
Всё не взыскуя к рифмам, милее проза
Утренних сливок, горячих тартинок к кофе,
Впрочем, прервемся… С прозы не больше спроса,

Чем с неизменного кресла, чья суть открыта
Лишь ягодицам… Я, не солгав, Проперций
Внятно предметных, стерильных пропорций быта,
В коем царишь ты, «мое (вне сомнений…) сердце».

В хлопотах — больше радости, чем обузы
И раздражения,_До,_и поверх кофейной
Чашечки — взгляд на мгновенье присевшей Музы,
В скромном передничке, медленной и лилейной…



_1994_






* * *


Миру нет до нас дела, на что ни потрать,
Круглым счетом, полжизни… Чем, сгусток рефлексии, рвать
Нервы по пустякам, все ж отдай свое рвение_осе_—_
_ни,_запойные слезы выплакивающей в тетрадь
Полуночника. Палый, палимый простудою, лист
Лег щекой на асфальт, ночь течет между нами, как Стикс,
Стиснув душную душу, как сушу, промозглую отмель
Метафизики… Только сморгни сон с ресниц, — через миг с

Кирхи рыкнет простудная бронза, и тотчас гортань
Ржаво скомкает спазма, и, невосполнимая дань,
Тем, смежающий веки, надрывней пейзаж в человеке,
Чем тесней одиночество. Но, в раздражении — «Рвань!..» —
Не спеши с заключеньем, невнятный исход торопя,
Ибо, не отступаясь, фортуна покажет себя,
Стоит выйти к киоску, за дверью споткнувшись о камень,
Чтоб из памяти вытряхнуть, так… между делом… тебя.



_2000_






* * *


Утром, на пирсе, несносен избыток ткани
Там — где несносен. Дальнему вторя блюзу,
Здесь, в унисон — прерывистое дыханье,
Млечно вздымающее наливную блузку.

Губы твои — в ностальгической соли, к боли
Губ, не издерганных румбою. Шелест ткани
Для посвященных — лишь шелест, увы… не боле,
Для соименников,_До,_полотняной тайны.

Мне сострадает, пустая, пространство, в коем
Больше покоя. Соблазном он дышит рядом,
Светленький ситчик, давно проницаем зноем
Внешне бесстрастных сфер, но, увы, не взглядом.



_1994_






* * *


Лютнею певшая некогда
Здесь, за кофе,
Смотрит в лицо, утомленная сим, со скукой,
Погружена в размышления о катастрофе…
Мир обметало, как встарь, молодою мукой —

Кровь, перечтя с азов, не перечит зною
В сорванном сердце, несмелым живя контекстом,
Ведь не настичь промелькнувшую — ни слезою
И ни взывающим жестом. В прологе местном,

Жизнь — подморозило? Жизнь, как и ты,_минует,_
Только… Кого б там, воспрянувший, ни искал я,
Кто тебя так, отлетевшую, поцелует,
Как, молодой и пристальный, целовал я?



_1996_






* * *


Жизнь мою — перемело именами… Впрочем,
Прячась от моногамии в многоточья,
Чем обозримей прошлое, тем короче
Право на память…
Но, в патине, одиноче —

ство лишь черствее с годами. Скажи на милость,
Поздно я внял, непроглядная жизнь, — чертами
В черствую полночь, что пустота сгустилась
И приняла знакомые очертанья,

Знаю — твои… В осмыслении, что меж нами,
Выдохся охлос. Вослед временам бредущим,
Путь к одиночеству — вымощен именами
Брошенных? канувших? — в прошлом, любовь?
В грядущем!



_1996_






* * *


В изложении, страсть отсылает к пороку и тьме…
А что скажешь, любовь, увлекая меня на кроме —
шном, полуденном солнце в объятья и спазмы соитья,
Где у пальцев, увязших в тесемках, одно на уме?
Залучаем, любой, закипая, слуга своего
Темперамента. Но, что печальней и горше всего,
С платьем, кротко дерзя, смугло сбрасывают стыдливость,
Чтобы вновь обрести, одевая его… Ничего,

Что сама по себе возникает, пространна, порой
Аналогия с рощей, сорящей распутной листвой
По отцветшим страницам, но ты, обрывая, цитату
Заполняешь, от негодования вспыхнув, собой,
Отсылая других к Ювеналу, в ленивую тьму…
Ночью, по возвращении, не отпирай никому…
Искупая поспешность объятий, пульсирует нежность
В каждой теплой песчинке, припавшей к плечу твоему.



_1999_






* * *


Немолодой, на застиранной зыби пляшет
Медленный буй… Я — соавтор твоих романов,
Сшитых на скорую руку на знойном пляже,
Перелицованных в поздних канцонах. В ранах

Хриплых альковных ристалищ, острее смены
Легких пристрастий… С истомою на рассвете
В медленных членах, измены тебе — измены
Лепету нежности, неподконтрольной Лете.

Что ж до Гекубы, то сопоставленья грубы,
Не объясняя тебя, и — язвит природа:
Сладко — помедлить, в раскрытые навстречь губы
Не погружая истерзанный рот Эрота…



_1995_






* * *


Жизнь у моря, в Крыму, в эпической лени песка, —
«Смерть при жизни…», умопомраченью, по сути, близка.
Эту близость предрек, за добычею мидий, Овидий,
И коробится боль в оглушенных глубинах виска.
Кто мне скажет, что ты обмираешь в разлуке — в глуши,
Неизменная, на отстоянье души от души,
В нарастании скепсиса? Время — не лучший ходатай
Перед волей отшельника, не принимающей лжи.

Жизнь у моря… Не требуя всю тебя, не теребя,
Бог иронии здесь, в захолустье, находит тебя,
И ты вновь оживаешь в своих экивоках,
Но — обильная всеми, раскаянье не торопя.
В приживалках у музы, недавние слезы тая,
Что щебечешь ты, радость, за пазухой у бытия?
Как при виде отчизны, во мне прозревает Овидий,
Но душе тяжела помраченная легкость твоя…



_1997_






* * *


В поводырях у чужих корректур, к отливу
Ропщущих присных, ты закрываешь локтем
Писчее лето, надорванное по заливу,
Где ты прошлась, «загадка», холеным ногтем

Вдоль побережья. Безлика — под кличкой сквера
Или же пляжа, среда, в толкованьях праздных,
Но — продолжая куститься во все, к примеру,
Стороны света, отверстые для соблазнов

Охлоса. Дальше купален, свежа дыханьем,
Не простирается повесть, иссякнув днями,
Но, воспалясь, донимаемая созданьем
В дерзком бикини, спешит ей вдогонку память…



_1998_






* * *


Нет, как ни тщись ты, от жизни противоядья —
Кроме объятия… фурии… Что ни ври, ты
Всё ж отступаешь, срывая лицо, в себя, где
И отдышаться бы от нее… В плеврите

Медленной осени, переливаясь в зренье
Зорких зарниц, не пеняешь — отъеденившей
Память, в которой свежо от прикосновенья
Узкой ладони в лайке, оледенившей

Душу, и тут — молодой холодок по коже,
Ведь, по приросте, присутствие света скажет,
Что подрумянивать, в шрамах, судьбу негоже —
Клятвою свяжет и тут же, язвя, накажет.



_1998_






_*_*_*_


Невозможная, ты, возвращая ранимость, одна
Склонна не обещать мне тепла… Море зыблется на
Интонации мифа… В виду волоокой богини,
Выходящей из пены, действительность облучена
Настающим… Одно нам в забвенье открыто окно,
Тени меркнут, и утро — в лирическом алиби, но
Рок, дистанция боли, — не внове найденышу воли
От гневливой тебя, ведь на жизни запечатлено

Обаяние зла. Назидательней шум веретен
Наблюдающих Парок, неисповедимых матрон.
Претворив пробуждение в теплую форму забвенья,
Заблужденью и случаю не подбирают имен.
Прямо в душу простерта сонливая лампа, слепя
Ожидание шторма, пернатые тени дробя,
И прибой заливает соленою пеной страницу,
Чтоб мгновенье спустя из судорог вызвать тебя…



_2000_






* * *


Не утверждаясь в оракулах масс, при этом
Пестуя не насыщаемый голод пола
Поползновеньями (!), — полым, в ловушках, летом
Поздно, пустясь во все тяжкие, глушишь голод

Тем легкомыслием, коим, уже проснувшись,
Сердце живет, вопреки перепалке мнений,
Тем, что ему жарко кровь шелестит, свихнувшись
От разночтения взглядов, прикосновений —

В раскрепощенье… Природа рапсода просит
Вновь потрясений, ведь, в сердце осев по оси,
Взглядом потатчицы влажно окинув проседь,
Неоспоримее, в душу ударив, — осень…



_1995_






* * *


Вооруженная свежестью стужи, вторя
В репликах ей, с хрустом времени под стопами, —
Не обернувшись к прошлому, вдаль, вдоль моря,
Ты ускользаешь — логическими шагами.

Осень осунулась, но, отсырев в ненастье,
Неутолим ностальгический Робертино,
Ибо биение пульса в твоем запястье —
Это речь крови, бьющейся взаперти,
Но,

Словно затменье ее, залучима далью,
Той, что уводит вдоль побережья, мимо
Парочек, усыновляемых пасторалью,
Чье материнство, как внял я, неутолимо, —
Ты ускользаешь…



_1994_






_*_*_*_


Не зная, чем помочь
Язвимому виною,
В застуженную ночь,
Палимую зимою,
В неистощимый снег,
Покуда не открою
Тепло смеженных век, —
Ты плачешь надо мною.

Огрузла в окнах мгла…
Да изойдешь в проклятьях,
Как ни ищи тепла
В уклончивых объятьях, —
Личину отводя,
Жизнь лицемерней с нами,
Наглядно исходя
Внезапными слезами.

Тем их наплыв темней,
В филиппиках незрячих,
Что повод к ним — страшней
Их, горьких и горячих.
Что ж, радость, сердце рвать?
В любви — не в укоризне,
Без слез не оторвать
Себя от утлой жизни.

Кому же я повем,
Что, как_себя_ни прячешь,
Ты плачешь — больше, чем,
В слезах надсады, плачешь?
И горько, что в глуши,
Утопленной в морозы,
Над спящим, до души
Не достучатся слезы…



_2003_






* * *


Прогоркла, привкус навыка, досада,
Но, отсылая параллели вспять,
Чтоб, в новизне, узнать себя, — так надо
Себя, в надсаде, брошенным узнать…

Еще не допит, в сумерках, Уитмен,
Учитель сердца… Кротких не любя,
Еще, неразрешимый, предстоит мне
Весь ужас отрезвленья от тебя.

Ноябрь метет промозглыми полами
По нищим душам… Зарекаясь впредь,
Студеная моя, твоими снами
Я тщился одиночество согреть.

Ты честно ему, в частностях, служила,
И расточима, уличимой, всласть,
Чтоб ослабевшей — от избытка силы,
В привычные объятия упасть,

Ища приюта… Я, слепец, не ведал
О многом, но, забвением храним,
Всё случаю молюсь, чтобы победа
Не стала поражением твоим.

Предзимние, в кровь оседают мухи
И тают в черствой… В складках пустоты,
Слежалось наше прошлое, но слухи
Добрей ко мне, чем, пасмурная, ты.



_1999_






* * *


Под истекающий в сумерки лязг составов,
Перебирая горячие пальцы, к ночи
Влажно следят за нежной игрой суставов
Под шелковистою кожей, чтоб кончить, впрочем,

Ласковой схваткой, как некогда, здесь…
В прослойках Света, несомого мимо, в дожди, — забвеньем,
Ночь — сотрясаема мерным биеньем, стойко
Длясь в оглушаемых нежным изнеможеньем.

С жженьем в глазах, захлебнувшись осенней прелью,
Так безоглядно глядят в себя, холодея,
Пряча под пальцами схимницы — ожерелье
Кровоподтеков на белой, высокой шее…



_1997_






_*_*_*_


По наблюденьям эмпирика, —
не щадящей
Ни реноме, ни уз Гименея, ночью,
По Баратынскому, стук Купидона — чаще
Стука капели в окно… Убедись воочью,

Что ты несешь, поверяя условной лютне
Молодость ветреной? Зримее, к разговору
Интерпретаций, — затверженное безлюдье
Жизни у моря об эту, в туманах, пору.

Снег, несминаем, — снедаем недосыпаньем,
И, в назидание, до глухоты, до звона,
Оттепель в лицах, затесанных расстояньем
Между сезонами, — мучает Купидона.



_1997_






* * *


Сплоченней в чистках чернь,
И Данте вчерне прожит,
И по следам поймешь, у моря невзначай,
Что почта — сердцу вспять, еще не обезножев, —
К другим? — влачит свое простудное «прощай…».

Прости, любовь, когда, в освистанном смятенье,
Сорвешься ночью, прочь, и тут ударит влет
Бесснежная зима, настырнее забвенья,
Так под ноги метнет голодный гололед,

Что, выстрелив в зенит промозглыми ступнями,
Вдруг ощутишь, как кровь ударит в сердце,
Как
Заропщет мрак в душе, заклепан фонарями
В тетради молодой, — ороговевший мрак.

Прощай! Ни декабрю, студеные, не судьи,
Мы тлели в полсвечи, которая предаст,
Ведь все, что против нас, по замыслу и сути
Смертельное порой, — за нас оно, за нас,

Как этот наст у глаз. А Бог простит тетерю,
И слово, как душа, потянется на свет.
За что, тесня судьбу, благодарить потерю? —
За выбор — не стенать, а крепнуть ей в ответ,

Что, свеж, не зачерствел веселый опыт плоти,
Что и беда сластит, хоть бед невпроворот,
И «бес» — не пресловут, и зрелость — на излете,
И возраст молодой — еще на вырост прёт…



_1992_






* * *


Ночью, оплодотворяющей страхи,
Ночью,
Загромоздившей сознание ворожбою
Древа в окне, — так несносна она, воочью,
С ней, поглощенною, грех говорить, борьбою

С ожесточеньем, обрушившим на страницу
Снежную бурю. В природе твоей Тавриды,
Осень в поре, и перо высекает птицу
В небе над морем, словно зарницу… С виду

Схимница, ночь безотлучна в скитаньях с тою
Осенью (либо зимой?), и ландшафт, с броженьем
Снега, разъят выжидательной белизною,
Остро следит за пристальным приближеньем…



_1997_






* * *


В просвистанном предместье, при сединах
Брюзги и резонёра, дождь в душе —
Скучней дождя в промозглых палестинах,
Как ни ищи забвенья в Бомарше

Либо в вине… Оспаривая ревность
К отшельничеству, в схиме ремесла,
И Бомарше, и схиму — достоверность
Заученно собой обволокла.

Приемыш сердца, оперяясь в спорах
И прорицаньях, страдница точь-в-точь,
Не спит, в слипающихся светофорах,
Трюизмами обобранная ночь,

От чьих пророчеств нет противоядья.
В клоаках и клаксонах мостовых,
Древней дриады, ткущие объятья
Крон и корней — в гербовниках моих.

Они живут помимо, в укоризне,
Распадной яви, теплые! — живут,
Ведь не из тех, что, скаредны, у жизни
Одни лишь только праздники берут…

Свободны в увлеченьях, не вменяют
В вину мне, что, скабрезностей дичась,
Возлюбленным, пластичен, изменяю,
Но — с бездной за плечом, освободясь

От самого себя же… Но, источник
Бездумных бдений и, в конце концов,
Всего лишь маска безразличья, что с них
Всё считывает тщетное лицо?..



_1993_






* * *


Вечером,_До,_пропитавшее мирозданье,
«Время пить кофе…» — всё ж обретает вещность
В дряхлых часах, чье песочное прозябанье —
В равенстве сфер, имитирующих как вечность,

Так и распад ее. Видимо, без присмотра
Время теряет всё, его очертанья,
_До,_деформируют даже реплики с корта,
Так уязвимо оно, наконец, чертами

Сопоставимо с тобой лишь. И, что ни вижу,
Время, смешавшись, прячет скрипичный профиль,
Чтоб отступить в себя, словно в слепую нишу,
Плача под сакраментальное,_До,_
«пить кофе…».



_1994_






_*_*_ *


Море — стабильно в соленых пристрастьях. Суша —
Повод прознать состоянье иных… Ты до-олго
Греешь в ладонях бокал, истощая душу
Бледной, условной улыбкой… Лакуна долга?

В свете свечи, загорелые, оголимей
Зябкие плечи. В простуженном ресторане,
Зрелище в зрелище, ты, в эпатажном гриме,
Мимо глядишь… И, сопутствуя теплой тайне

Яркого рта, что следить за тобою с мукой,
Как и ловить любое, любовь, движенье? —
Ты безучастней, сильна молодой наукой
Пряного,_До,_обольщенья и отторженья…



_1990_






* * *


Сердце, словно окно, в наши сумерки отворено —
Сколько ж принял я от неуемных и взбалмошных, но —
Не смотрел поверх вас, подбирая свиданье к свиданью,
Как, в рачительных сагах, к зерну подбирают зерно…
Я заглядывал через плечо и фортуны не раз,
Без надежды быть понятым… А «загорался и гас…»,
То, в загадках любви, закаленное воображенье
Раньше вас дало мне представленье, фемины, о вас.

Парадоксы меня обгоняли… В традициях, слеп,
Был и я, что скрывать? предаваемый вами, нелеп…
Сколько ж отдано вам,
неуемным гранильщицам су?деб,
Или, может быть, к негодованью Потебни, — суде?б?
Что ж, помимо меня, то блаженство — сорваться в мороз
На призыв каблучков,
Погасив поцелуем вопрос
О_минувших,_улыбкой встречать твои милые шпильки,
Просыпаясь с зарей…
Да какой, впрочем, с ревности спрос?



_2001_






* * *


Уже непоправимо, вне сомненья,
Грядущее выбалтывает, как
На жизнь и одержимость — есть забвенье,
Опричь Камен, зевающих в кулак,

У пыльного камина… В укоризне
Еще молчит, не более насущ —
нее, чем низкий небосвод, пожизнен,
У честной, помрачимой чтицы душ, —

Дар отзыва. Любимое — не мною,
Вполоборота к прошлому (…кольцо
На безымянном…), грешно меловое,
Обтаивает нежностью лицо.

И — не вернуть румянец, что лукавить…
А ведь, входя, закатная, в былом,
Спокойная и статная, рекла ведь
И поступью, и статью, и лицом —

В молчании. Но, довершимо ссорой,
Всё тверже, в обещании разлук,
Дыханье неизбежности, к которой
Уходишь, уязвленная, из рук…



_1994_






* * *


Без сновидений,
Сводимая к укоризне,
Ночь, грешным делом, нагляднее нас рисует,
Что в — разрешаемой нам? — разреженной жизни
Гибельней, чем в разреженном пространстве. Всуе,

Только тобой, обоняющей крах, болея,
Сетовать ночи на море и ветер, ибо
Здесь пилигримы с Борнео — клянут Борея,
И паладин костяшки ликует: «Ры-ыба!»?

Сея неверие, что пожинаешь? — жалость
К ним, невменяемым… Но имена не имут
Сраму… Пойми, ничего у меня не осталось,
Кроме тебя, и мстительней мысль — отнимут.



_1996_






* * *


Жарко по-летнему тленье соблазна в икрах,
Нежных лодыжках, шажках златоногих женщин,
Патологически неотразимых в играх,
Длящих блаженство в раскинутых членах… Вещим

Образом толпы их — всюду, и, с пепелищем
В знойном паху, искупительном по природе,
Грех твой, взрываясь в конвульсиях, тщетно ищет
Беса в ребре… Он, исчадие крайней плоти,

Выдоил век мой. Не переборов натуру,
Встав на колени, ты служишь ему — губами
Перебирая, в пороке, клавиатуру,
Что упирается в мир — высекая пламя…



_1997_






* * *


Время — черстветь… С подколодной горячкой в крови,
Ревность, прилежно кричащую за человека,
Жизнь утешает протяжным стяжаньем любви
И осушает ресницы. Чрезмерна опека

Варварской цитры… Пожизненно сердце сосет
Предвосхищенье — теплом обливает фаланги
Женщина, что, в утешение, руку кладет, —
И словно, к сердцу лицом, улыбается ангел.

И, кровеносная, нежное бремя мое,
Чуткость, в толчках, разгорается в кончиках пальцев,
Чтобы внять женщине, плавкой природе ее,
Ловко к блаженству любить — подпускающей жальце.

Непостижимая, в воспоминаньях на треть,
Женщина, в тайнах, живет теплой связью с огромным
Прошлым любви, чтобы, жизнь отразив, умереть
Рядом с Джульеттой… под холмиком единокровным.

Не подбирая молчанию имени, пью
Вечную юность ее,_что_она ни вещает
И, забирая убогую душу твою,
Полную радостной мукой ее возвращает…



_2000_






* * *


Не изменясь в лице, по истощенье смеха
Над всхлипнувшей собой, минувшему в вину,
Истошная, взвилась, да так, любовь, что эхо
Пролаяло в ответ: «Оставь меня одну!..»,

«Оставь меня!..» — и ночь, ни зги в зрачках, разжала
Отчаянье в душе, но, искупая лай,
В забвении всего, что — миг назад, дрожало
В потерянном лице одно — «не оставляй…».

«Не оставляй…» — судьбе, что с роком соотносим,
Задавленным слезам… И, как ни наставляй
Терпению ее, — в оглохших дуплах, осень,
Тобой просквожена, кричит: «Не оставляй!..».

В тетради листопад, по наущенью прозы
Раздумия пришли и встали на постой,
Не выжидая, нет, но — выжигая слезы
В закинутом лице, залитом немотой.

И, как тут ни трактуй «не поступайся ширью…»,
Наперекор себе, — в неведении, знай,
У прядки на виске, что выстужена жизнью,
Есть голос, как ни гни свое, — «Не оставляй!..».

Ты мира не внесла, да и потом, по млечной
Зиме — в слепых огнях и деревах нагих,
Все от тебя, любовь, печали не отвлечь мне,
Поводырю обид и бледных бед своих.

Как море, для прилив, не оставляет сушу
В забвении, одну, — продрогшую, из-под
Напластованья лиц — не высвободить душу,
В сращении слепот, открывшую испод

В твоем «Не оставляй!..». И, холодок по коже,
Как уязвимо всё, что миру ни скажу
О том, что я… что ты… — «Не оставляй!..». В твое же
Распадное лицо, как в зеркало, гляжу.



_1998_






* * *


Вялою осенью — с моросью под полою,
Как черновик ее, в грозных прогнозах тлея,
В парк, не зовущий, как ни проси, в былое, —
Валится ливень… В выполотых аллеях

Ах! ни души, только, в клекоте струй, сырая
Прелесть промокшей листвы. Обревелась нежность
К миру в простудной листве, с простотою рая
Ткущего шорохи в кущах, смятенье, свежесть

Существования… И — вожделенье скифа —
Медленным прикосновеньем к анису — Ева,
Вспыхнув, как плод, направляет движенье мифа
В сторону древа, что и не скрывает зева
В жадной листве…



_1998_






_*_*_*_


В лицо твое, как в будущее, вперясь,
С преобладаньем эолийских черт,
Строптивую, как эти лозы, прелесть
Ни ласкою не выманить на свет,

Ни жалобой… В осенних сводках тая,
К недоуменью олимпийских прях,
Замкнув уста, прелестней золотая
Усталость в обезволенных полях

Эолии… В наперсницах утраты,
Ну, почему же, горечью дыша,
Не мне, средь этих лоз, посвящена ты —
«…возжженная пред Господом душа…»?

…Перелистав осеннее предместье,
За молчаливым тянется рассказ
Недоуменной, но, к исходу, вести
О неизбежном — не смыкают глаз…



_1998_






* * *


Злак возвращается, зраком снедаем, в семя
И — обрастает забвением, ведь, похоже,
Вдруг завернувшись, краешек сущий, время
Приобнажает с черствой изнанки тот же

День, просочившийся в небытие, но, впрочем,
Грубо застигнутый с лету, врасплох, чтоб тут же,
Что мы ему, отступая в себя, ни прочим,
В зной, с ластоногими в море, — ответить стужей

Полночи, под промороженные куранты,
Бьющие — полдень, как, сбивчива, ты находишь…
Здесь — просочившись, как прежде, в объятья, там — ты,
Статная, сквозь меня, отчуждена, проходишь.



_1999_






_*_*_*_


Вот вам присутствие фатума, коль, не понят
Либо не принят, — в сердцах дай пинка себе же,
Ибо лицо твое, не отзываясь, тонет
В многоязычной драме (Шекспир?), иль, реже,

В репликах черни. Весною — активной масти,
Мастерски рвущей интриги, с пристрастьем к тени
В впалых подглазьях, кто, ахнувшие, по касте —
Кисти сирени? Минуя ее, в мигрени,

Не доверяй междометиям… С «длинной жаждой»,
Ту, разделенную, в будущем (?), с небесами,
Ловишь на сходстве, плодя кривотолки, с каждой,
Не отрываясь, ввалившимися глазами…



_1999_






* * *


Вездесущ, как налет запустенья ни льнет,
Забиваясь в сознание, — вещь, безусловно, живет
Памятью о создателе, но — с отвлеченьем от частных
Мыслей о бесконечности, чье попеченье печет

Пуще прежнего… Прежде, чем предназначению внять,
Вещь, аморфная сызмальства, тут же готова принять
Невеселый характер, обязан освистанной яви,
И уходит в молчанье, привыкшая брать

Четкой функциональностью… Впрочем, признав праотца,
Но всё чаще — без ангажемента творца,
Возникает она, становясь, наконец-то, хозяйкой
Человека, бегущего прочь, от лица…

Ибо, ищешь ли Кришну иль пьешь, забываясь, крюшон,
Жизнь — трагедия, чей, как ни грустно, исход предрешен,
Забегающий вспять, и арлекиниадою духа
Каждый, в эгоистическом времени, да-с, заражен.

Но, покуда, привит к запустенью, с судьбой на излом,
Уязвимей, чем сон, кротко усыновляемый сном,
Истязая подушку, — не слушая увещеваний,
Жизнь вытаивает из забвенья орущим зрачком,

И — уклончивей бром… Нет, на иносказанья бедна,
Она, не допекая любовью, полна
Их, примет увяданья, но ее возрожденье —
Там, где, не уступая себе, иссякает она…



_2002_






* *_*_


Сколько ни бьешься, еще отрешен, то лбом, то
Сердцем — о явь, пока оно, в клетке, бьется,
Сердце, — себя застигаешь, ревнив, в любом, кто,
Словно затравленный, мечется и мятется

Средь обязательств… Как, скомканный, ни бегу я
Судящих, как, не подсудная, ни обильна
Разувереньями жизнь, — я «любил другую,
Ту, что, теряя себя, горше всех любил…». Но

Жизнь обратилась, всё не насыщаясь, в губку,
Радостно пьющую, тем повторяя сушу, —
Темную волю прикусывающей губку,
С тонкой гримасой прикусывающую душу…



_1998_






* * *


Дождь ковыряется в памяти…
С опозданьем
На интуицию зверя, в осипшем «скором»,
Скормленном бардам, вдохнувши, твое дыханье —
Я безысходностью выдохнул… С разговором

О затянувшихся заморозках, в соседстве
С осенью, с окон стесавшей черты пейзажа,
Ты тяготишься внезапным молчаньем — в сердце
Переболевшей (?), прозревшей (?)… Ночная сажа

Топит в себе складки местности. Неизвестно
Ей, что один, избывая себя — как бремя,
Я за тебя, неприкаянный, — против всех, но
Ты, неизменная, против меня — со всеми.



_1994_






* * *


Мой,
покуда резонно стенать не резон,
Век в зените… Пример рефлективному, он
К одному, убеждаюсь, мотиву сведен:
Где забытая свежесть
Дней, когда целомудренней роза цвела,
И природа размолвок за горло брала,
И, в шипах, разрывая объятья, была
Неуступчивой нежность?

С влажным сердцебиеньем в дешевом вине
И пристойной луною в заглохшем окне,
Сожаленьем за всё, что упущено, не
Облагает нас память?
Только, реже бодро, с погруженьем в бордо,
От сатиров пестро, настоящее про —
свечивает сквозь прошлое, вот и перо
Пылко рвется обрамить

Всё, что свежестью дышит и тлена бежит,
Но душа к откровениям сим не лежит,
Да и та, что унять недобор не спешит,
Жизнь в цитаты слежалась,
Вопреки нам… И в свой, торопыга, черед,
Время вспять, удручая иных, не течет,
Но и это не в счет, и в предсердье печет
Безотчетная жалость…



_1998_






* * *


Что ни скажу, как раскаиваюсь, — устала
Память, язвя, тасовать имена и лица:
Много меня, сердца требуя, целовало
В оные дни… Да и сам я… Кому открыться

В воспоминаниях бонвивана? Короче,
Ибо не лжет и не спорит, сказать по правде,
Торный путь к прошлому. Как между общих строчек,
Прежде всего — на ощупь, читай меж лядвий.

Ах, эти дамы! Достало бы им терпенья
Не отвлекаться от сути — осмыслить, словом,
Как я, надорван по сердцу, лечу в забвенье,
Неотразимо трезвый, проштемпелеван
Их поцелуями…



_1994_






* * *


_Малгожате_Потоцки_


Затем ли здесь, в горах, где золота лоза,
Предательски влажны протяжные глаза,
Что неизменный тост, средь пчел и флексий, за
Любимых и счастливых?

Вино диктует петь, и — перебор в груди,
И грациям вольно, с Элладой впереди,
Шалить и щебетать, рябя в глазах, — среди
Любимых и счастливых.

Но — истекая в ночь, но — с бездною в чертах,
Жизнь наблюдает, не взбивая свет, впотьмах,
Как тень от тайны спит, не тая, на устах
Любимых и счастливых.

И что от сердца жизнь, скорбя, ни оторвет,
Все мало жадным им, и память, в свой черед,
Отводит взор, уняв сердцебиенье, от
Любимых и счастливых.

И безымянны дни, что промотал ты, свеж
В иллюзиях пустых, и заблужденья те ж,
Как ни ропщи ты, что тебе нет места меж
Любимых и счастливых.

Не тех ты целовал, рассеянный, — других,
Питая толки… Но, не в кривотолках сих,
Что безрассудней, чем искать себя средь них,
Любимых и счастливых?!



_2000_






* * *


В домике, что при парке,
пряжу сучат две Парки.
В дряблых лаврах, платанах — переизбыток лимфы.
Скукою оплывают статуи-перестарки.
Тут бы петлю покрепче, если б не эти нимфы…

О, как частит, свихнувшись, пульс!
В безразличной аорте —
Красные мурашки, смехом пропитан полдень.
В белом,
Царят над сеткой нимфы на знойном корте.
Будь я, к примеру, ветром, — юбки б повыше поднял.

В сердце — свистят ракетки.
День прокален — до дрожи.
Вечером,
Возвращаясь от нимфы библиотеки,
В сумерках минуя нимф беговых дорожек,
Полночь я провожаю с нимфами дискотеки.

И — утомленней шепот. В щели сквозит сирена.
Над полосой прибоя, на кромке века,
Медленно погружаясь в утро,
Губами Силена
С оторопевших губ пью я и мед, и млеко.



_1990_






* * *


Ты, белая, о неприступности пела,
Но, оторопь охнувшей: «О-ох…», — торопя,
Холеное,
в зрелости Паулы, тело
Решило, с согласья сосков, за тебя…

И, ошеломленная, ты уступила,
Ты зубы сцепила: страстей не лишив,
Оно тебя воли в мгновенье лишило,
От мира, с тщетою его, — отрешив.

Давнуло ненастьем, с его приближеньем
По скверам надсадней стенает Борей…
Ты ловишь истлевшую нежность — движеньем
Капризных, взыскательной лепки, ноздрей…

Но, по отрезвленье, с укором в основе,
В студеной, скрежещущей дрязге стихий,
Диктующих оторопь, на полуслове
Бросают, как ветреных женщин, стихи.

С лица чернокнижница, в перемещенье
Бездомных вокабул, на что их ни трать,
Как женщина, — ждет твоего возвращенья,
И в кляксах, и в пристальных метах, тетрадь.

Стенает, нахохлясь, ненастье… Похоже, Надолго…
Ступай! Возвращайся к себе,
Ведь, что там ни сказано миру, — негоже
Суфлировать, грустно кивая, судьбе.

Подложное чувство надсаднее к ночи,
Раскаянье прочит, но, погружена,
Кровь, что и язвит, и сознание точит,
Забыла, за давностью лет, имена.

Ты, белая, неоспорима обличьем,
Исполненным свежести, стужи, огня.
Но осень, рядящаяся безразличьем,
Решает, в отрепьях ворон, за меня…



_2001_






* * *


Тихо уходишь с мыса, оставив прибою
Только следы на песке, смотрящие слепо
В необратимое прошлое… А за тобою —
В звездной испарине, вваливается небо

В дом наш. Откуда в тебе — и черты менады?
В небе, чьим холодом — в южную ночь — овеян,
Временем — в свет отражаемый слиты взгляды
Этрусков, финикинян, меднолатных ахеян.

Лев… Скорпион… Близнецы… Водолей… Рыба…
И, поднимая взор от страницы, столкнешься
С непреоборимым взглядом Эсхила либо
С взглядом Горация,
И — на строке споткнешься…

Это соседство в упрек менаде? — знакомы
Вечные сцены твои. И, когда, в укоризне,
Ты идешь в ночь, — Следом небо уходит из дома,
И обмираешь, ибо уходит — из жизни.



_1990_






* * *


Выпукло-сумрачны, синие, как предгрозье
Над неумолчной долиной, — искус гортани —
С лоз изнемогших срезаны грузные гроздья,
Мраком пока сочатся, в давильном чане

Преображаемы в алые гулы. Броженье
Токов стоустых играет в сосудах тесных
И вымывает, влажное, из забвенья
Древние навыки и родовые песни.

Гул до полуночи, не досаждая слуху,
Весь восприемлем — дыханьем работы умелой,
Мир пропитал. И глухо подтянешь, по духу,
По необоримой тяге — брат виноделу.

Не потому ль, обращаясь в него, ночами,
Ибо бессонная жажда в права вступила,
Мнешь его, слово,
словно в давильном чане,
Чтобы верней и крепче в голову било?..



_1990_






* * *


Рядом со мной, наяву, не спеши,
постой,
Ну, обернись же ко мне! Я пишу тебя —
Радугой, роем помешанных рос, листвой,
Зоркой зарей златокованого сентября,

Льнущим кармином — твой приворотный рот,
Зоркою охрою — плечи твои… Душа,
Не уставая, в избытке — забот? щедрот? —
Стонет счастливо, как грифель карандаша.



_1992_






* * *


Анна, Манана, Ламара, Тамар, Медея…
Веки тяжелые — пристальной, крепкой лепки.
Дерзкие губы. В бессонном огне хмелея,
Розы в крутом, терпеливом бокале — терпки.
Гия, Тенгиз, Александр, Ираклий, Гоги…
Инфинитив отчей речи: «Полней!.. Содвинем!».
Смуглые боги. Полные турьи роги
Посвящены, как рослые розы, богиням.
Вечер, подвернут с краю, залит вином
И — длится.

Славьтесь, вакханки, — в тостах, в розах, в тайнах!
Да не задует Время родные лица,
Не пересохнут песни в литых гортанях!
И замираешь, сполоснут в лукавом взоре,
И — вспоминаешь тебя, и — тоска глухая.
Но возвращаешься в песню,
Вдыхая море
И — … Анна… Манана… Ламара… Тамар… —
Выдыхая.



_1990_






СЕНА


Сена тем и берет, что — бесстрастна, идею гнезда
Подменив переменою мест… В назревании льда,
При неприязни времени — не постарев, под мостами,
Отдаваясь влеченью к движенью, картавит вода,

Препарируя, в стуже теченья, века…
Холерической готикою прободав облака,
Тени — если б… — химеры стремительной архитектуры,
Уносимы стремниной, всё не уплывают, пока

Полдень, в оргии красок, горит в витражах, и перо
Так и рвется поведать, ревнивое к частностям, про
Иней цепких решеток, и рябь, и тебя над рекою,
Прозябаньем Пьеро обращенного к язвам Дидро.

Окисляется время, и воздух, скорее, язвит,
Чем питает, шершавый… Лицом в задубевший зенит,
Сена медленней, и ледяные ладони за нею,
В притязаньях уклончив, смыкает корректный гранит

Зимней набережной… В редких водоворотах темна,
Сена — искорка вечности в пылком бокале вина
И в «бессмертной латыни»… Приблудною ночью
Слышу всплеск здесь, у сердца, и чувствую — это она…



_2000_






* * *


Солнечно. Теплится в плеске волны — канцона.
Гравий сгребая под голову, как подушку,
Так же, как небо легко узнает в лицо нас,
Я узнаю в лицо любую ракушку.

Море многоголосо, как полуденный форум.
Жар обнимает меня. На ладони мерцанье
Влажной ракушки. Приветствую эту форму,
Что воспитала втайне свое содержанье!

Так не о том же пекусь ли и я, эклектик
Вещей природы? Достало б душе свободы,
Чтобы училась взгляду — не у диалектик
Пыльных теорий, а у парадоксов природы.

Зреет канцона в прибое. Слепит оконечность
Да-альнего мыса. Я долго гляжу с подушки,
Как непреклонно ввинчивается в Вечность
Неприхотливый, слепой завиток ракушки.



_1990_






* * *


Видит киндзмараули, нет слада с той,
Что облита, словно фурия, гневом… Одно
Помню — Хайям запрещал, гуманист, водой,
В тонкий лия фиал, унижать вино.

Сколько же пил я, расплескивал вволю!.. Но,
Фурия страсти в движениях золотых,
Не осуждай, что было, — твое вино
Я не унизил пресной водой других.



_1992_






* * *


Звонко процокаешь ты по гранитным плитам,
Юбкою ветер дразня… Не спускаясь к морю,
Слышишь, как день, нагнетающий йод, пропитан —
Мерный прибой — неумолчной морской бемолью.

Трудно выдерживать строй этот… Непреложен,
Как аксиома, он выбелен солью. Овидий
Солнцем больную гортань сполоснул, переложен
Шелестом лавра, криками чаек, мерцаньем мидий.

Я не певец изгнанья, и плащ изгоя,
Как здравый смысл, — протертый, с другого мыса
Машет в чужих руках и… другим. Из прибоя
Я не извлек ни урока судьбе, ни смысла.

Он озаряет зарницами кровь мою — сомой
И убыстряет движенье сердечных поршней,
Влажно подкравшись и в легкий песчаный сон мой
Плотною, полной, соленой плеснув пригоршней.



_1997_






* * *


Стопы свои окунающий в сонный всплеск,
К нам, недотрога, намыкавшись по дворам,
Снег пробирается ощупью, как слепец,
Не доверяя простертым в туман перстам.

Вопли клаксонов и лай примиряет шелест его…
До-олго, вне сумрачных облаков,
Не на карнизах, наличниках — на душе
Не истлевают следы от его перстов…



_1992_






* * *


«Помраченье июльских бульваров…». Листва,
В перспективе — не прах, а фетиш, без опоры
На реальность, неисповедимо жива
Желтым изнеможением… Ящик Пандоры,

Город, передоверив задерганным снам
Прелесть яви, как бы, оплывающий, между
Делом обуреваем желаньями, сам
Прячет в неубывающих недрах надежду

На их недостижимость. И, на поводу
У эриний, исчадий петита,
Горько жить, воплощенным мигрантом, в ладу
С подколодной мигренью, шарадою быта,

Между тем как и кроны пеняют корням
За исход хлорофилла, — обуглясь от жара,
Словно лист, заворачиваясь по краям,
Осыпаясь, ущербней сознание… Жала —

Там, где ласка жила. Чем себя ни дойму,
Всё равно не пойму, под какою из масок
Явь, в которой нельзя задержаться, к чему
Ты бы ни прилепился… За скудостью красок —

Чаще не различимый, обугленный лист
Приобрел форму фатума, и, незнакомый
Искусимым биографам, новый Улисс
Будит прошлое, древними снами несомый…



_2000_






* * *


Сумраком я недужен — ведь не объять размером
Воздух, седой от зноя, утесы — словом,
Не приручимо пространство это… Еще Гомером
Мир — в складках гор и гребнях морских — организован

В строгую строфику. Твой амфибрахий — вытерт,
Трупные струпья Трои торчат с изнанки.
Как бы ни тщился ты, залоснив эпитет, —
Воображение выплеснет пляску вакханки…

Желчь раздраженно ропщет. Строка огрузла
От табака и дрянного кофе, невнятен
Смысл горловых страданий твоих, и Муза
Не поцелует в тени височных впадин.

Но неумолчно, слезой накипая во взоре,
С грохотом выламываясь из размера,
Неоспоримый сумрак — смывает море,
К дальним, иным временам отплеснув Гомера.



_1989_






* * *


Распят на голых, на гулких ветвях, тяжел
Сирый январь… Над сырой мешаниной толп
Ангел, должно быть, не прошелестел — прошел:
Воздух встревожен движеньем незримых стоп.

Судьбы — в помарках. Мраком исходит срез
Душной души. Но, обожаньем объят,
Он удаляется, светом иных небес
Не унижая — оплодотворяя взгляд.



_1992_






* * *


По произволу лет, с ремаркою на Крите
Покроя твоего, в неравенстве судьбе,
Ты мечешься, любовь, в надсадном лабиринте,
Что носишь, по заре закрытая, в себе.

В мистических щипках, приземисто предместье
В холщовой тишине, застегнутой на все
же пуговицы, и, в лирическом реестре,
У выхода в сентябрь, но — с Ялтою в лице,

Ты гасишь поцелуй ленивыми губами,
И лето в душу бьет, покуда не погиб, —
Сложив твое письмо, перегибают память,
И страшно заглянуть за свежий перегиб,

В жар, обметавший жизнь по воспаленной кромке…
А впрочем, в городке у моря, ничего,
Что лето истекло по дням любовной ломки
И пуще зной знобит от взгляда твоего.

Бросает окна в дрожь, так свеж Гуно в гостиной,
Накрапывает ночь… Но, замурован в нрав,
Кто ж, погребен — в себе, молчащий, под лавиной
Условностей, взывать о помощи устав?



_2001_






* * *


И — безутешней сны, и — тени под глазами,
И — сумрачней Катулл, но в этом нет вины
За временем,_так_обрастающем чертами
Пространства, что на нем царапины видны
От коготков твоих… В ряду иных достоинств,
Но не соизмерим с биением в висках,
Твой жест, не потеряв в пластичности, настоян,
Любимая моя, на вкрадчивых духах.

Не углубив любовь изменою, похоже,
Судьбу не укрепишь… Расхожие весьма,
Есть обстоятельства, куда с тобой не вхожи
Мы, ведь зима,_иных_сводящая с ума,
Дохнула на виски. Ну, а мороз, усердней
В препонах — в гололед, иглою ледяной
Пронзает кровь мою… Тем, тихий, милосердней
Твой одинокий сон, склонившись над тобой…



_1992_






* * *


Если в гортани твоей голосит вино,
Женщину всё же, простак, не пускай под кров,
Ибо уйдет, изменив и унизив, но
Память не сразу свернется, как будто кровь,

Время не скоро затянет певучий след,
Отголосит, обнажая верхи, вино —
До-олгие годы, и неутешим, и сед,
Будешь дыханьем усопшее греть окно…



_1992_






* * *


Крепок на летней просеке, здесь, отстой
Не тишины — безмолвия, и только шум
Белой холщовой юбки — слепящ… Постой!
Ну, отвлеки от неисповедимых дум.

Чем — устремленную в прошлое заклинать?
Следом — не щуплый ветер, а свист в ушах,
Следом за ней, уносимой! Нет, не догнать… —
Светлая юбка. Строгий холщовый шаг.



_1993_






* * *


Пусть я обмолвка судьбы твоей, но, поверь,
Как ни язвит грядущее, мне в укор, —
Не запирай же, непримирима, дверь,
Пусть до рассвета не гаснет святой зазор

Меж бытием, где, непостижима, ты, —
Небытием, где, поздняя, тебя нет.
Осень не перенимает твои черты,
Но — принимает незащемленный свет
Твой…



_1999_






* * *


Легкой журбою, журча, обняла,
ввела…
В теплом цветке постели, который год,
Столь же ты неотразима, моя пчела,
Мягко в себе сопрягшая жало и мед.

Не осуждай, в любой я обмолвке — глуп,
Ибо сознание выпито — да, тобой,
И обнищала память… От жалящих губ —
Желтое жжение, но как слади-има боль.



_1992_






* * *


Боль, как всегда, из-за угла… Невмочь! —
Не иссякая в порицаньях, ночь
Теплей, чем ты, отхлынувшая прочь,

В мороз, озноб и проч… Свистит в пазах
Оттуда, где, с решимостью в глазах,
Ты вспыхнула в забывчивых снегах,

Чтобы погаснуть в них. Пенять судьбе,
Что, переписчик муз, тебе, рабе
Тщеты, я верил больше, чем себе,

Досаду в междометиях топя?
И пусть, не приближая — торопя,
Я из себя вымарывал тебя, —

Фантомная,
и ныне, прежде чем
Уйти, блаженна тяжесть на плече,
Где ты спала… Зима в параличе,

И поле, где вечор пурга мела,
Затюрканному лирику мила, —
Сегодня сжало губы добела…

Не потому ль, в щипках мороза, лес
Учил меня наитию древес,
Покуда сам в Таците не исчез,

Не мим — наперсник задубевших зим?
Но ад в лице, морозами творим,
Суть примечанье времени к твоим

Филиппикам. Вот потому с куста,
Чья белизна, словно с листа, пуста,
Поют мне терпеливые уста

Любви и дружбы… Забиваясь в ложь,
Бросая оплошавших на правеж,
Нас догоняет прошлое, и всё ж,

Выглядывая, мойра, из письма
О настающем, прячется зима
За фразами, сводящими с ума…






* * *


Всё проходимо? И в блеске столичных рамп,
И в глухомани, где взгляд, истязая, сед,
Я, заварив не одну катастрофу, — раб
Гаснущих женщин, к которым возврата — нет.

Жизнь — осязаемей, зримей на их свету,
Неумолимом и жертвенном, ибо я,
В проливне пылких клятв — проницая тщету,
С каждой из них убываю из бытия…



_1992_






* * *


Вижу тебя, разминающего в руке
Умную глину, как суть бытия, творец
Антропоморфных амфор, накоротке
С вечностью… Но непреклонное время — жнец

Божьих творений, растений его, а не лжец,
Ведь достоверен взыскующий серп. Один,
Ты наполняешь грядущим взор, не отец —
Талый учитель светлых прилежных глин.



_1992_






* * *


Осенью, убранной в багрянородный прах,
Одушевимо всё… И, один, поверь,
Хриплым дыханием — «…кхе…» — козлоногий Вакх
Отогревает зябнущую свирель.

Серая — в скуке сырой — пробирает дрожь
Дионисийские рощи. Сквозь лепет харит,
Их облетание — сирая, словно дождь,
Не иссякая, мелодия моросит…



_1992_






* * *


Хвоей дыша, сосняком обрастает скол
Ветхого мифа… Как ни тяжел глагол —
Легок, облит ветрами, парит Эол,
Юный — наставник? да нет же! — наперсник виол,

Вяло живущих в сосновых стволах… Вспоив
Лепет виол на Эолии, на заре,
Он исчезает. Смолою — слепит наплыв
Утренней музыки на золотой коре.



_1992_






* * *


Словно лукавый лубок, неглубок, убог —
Липы, часовенка, пустошь — смиренный вид:
Так, избегающий косных обличий,
Бог
В частностях, не увлекающих нас, — разлит,

Не осязаемый оком… Верней всего
То, что — субстрат понятий «сума», «судьба» —
Видишь, уже душой обретаем,_Его_
Только, когда, всевидящ, не видишь себя.



_1992_






В ПАРИЖЕ







* * *


Вечер… Туча ползет, накрывая нас, от Пасси…
Зарываешься в шарф, и обочь семенит, опора
Благоденствия, такса, пока по стеклу такси
Проплывает, расплывшись, студеный подтек собора.

Сену рвет помешавшийся ветер, и по воде
Нетерпенье и ненависть мечут ненастный бисер.
Человек мостовой, застигая себя в дожде,
Вызволяется из обвиняющих, пылких писем.

В час, когда безразличнее сумерки, аноним,
Примелькавшийся и в зеркалах, и в надсадных блицах,
Сколько ни лжесвидетельствуй о переменах грим, —
Отложения дня всё отчетливей в скучных лицах

Пробегающих женщин… Убогий фонарь, скрипя
На бессильном кронштейне, свое доживает… в окнах
Виртуальные страсти, и, в грохоте, вне себя
От себя же, вода одержимее в водостоках…






* * *


Тавтология смерти — ущербнее жизнь, груба
Даже в датах… С морщиною над невеселой бровью,
Уподобясь насесту, насиженная судьба
Не спускает с нас взгляда, когда ж отпускает — с кровью,

Только не со слезами… Прогорклая новизна,
Достоянье ущерба — угрюм человек, мембрана
Между прошлым и будущим, не откликаясь на
Феерический фарс из фантазий не Мопассана —

Стриптизерши из бара. Некстати саднит кольцо
На сухом безымянном… Лишь время одно способно,
Обогнув тебя и не заглядывая в лицо,
Обогнать на пути к ускользаемому, подобно

Неуклонной морене. Нога высекает смех
Из приблудной жестянки, и та дребезжит, живая,
Из забвения, к пляскам камен, вызывая тех,
Чье отсутствие теплится в жизни, не согревая…






* * *


Искусимее сумерки, всасываясь в кирпич
Бурых особняков, табунящихся у собора,
И ни звука под сводами, и ни души опричь,
Словно мир изживает себя — в пересказе мора.

Так, невольник своей же свободы, к тому ж анфас
К настающему, под постоянное «до свиданья…»,
При крапленых страстях, явь, потворствуя им, — эрзац
Метафизики, мятно посасывающей сознанье.

Обойденная ей, что трагедия ни трави,
Тяготясь, при стеченье личин, содержаньем зимним,
Жизнь бредет, оступаясь, окраиною любви,
И никто, с окариною, не углядит за ливнем,

Застающим врасплох… С отчужденностью в барыше,
Одиночество, не восполняющее анамнез,
Только на волос от преисподней, царит в душе,
Утрамбованной временем до состоянья камня.






* * *


Психология, вбитая в мрамор либо гранит,
Неизменно мутирует… Впрочем, архитектура,
Репетитор пространства, — воспитывая, хранит
Исторический ракурс. Язвимая им, культура

Эолийских корней обливает лепной фронтон
Пьяной пляскою фавнов, и память, радея, рада
Прикарманить фонтан либо льва, в толчее колонн,
Заносящего лапу, в затрещинах листопада,

Над гранитною сферой… Трактуемые средой —
Как никчемность, к тому ж с репутацией иностранца,
В романтическом замке не встанете на постой,
Но преданья, потворствуя, пестуют постояльца

В человеке предместья… И, до черноты в глазах,
Не присущей вам, поползновенья вечности глубже
Даже в хрупких вещах, в их пустом переходе в прах,
Будь то снег либо листья, глазеющие из лужи…






* * *


Города избалованы музами, и Париж,
К слову, не исключенье из правил — любой погоде
Он обязан великолепием… Словно фиш
В инородной среде, человек уязвим — в природе

Мегаполиса. Только вакханка по седоку
Судит о полновесных достоинствах жизни… Сена,
Обираема эпиком, держит свой путь в строку,
И окраску эпитетов определяет пена

Под огнями мостов. Рефлектируя, абсолют —
ная неврастения, растущая поэтапно,
Человек — только то, что, по счастью, не додают
Злоключения вам, застигающие внезапно,

Словно оползень… Тонко позевывающий сноб
Чистит ногти, зане приближается час «камелий»,
Их душистая близость, исчадье булыжных снов,
И аскета в смятении выгонит из постели.






* * *


В профиль к прошлому явь привлекательней, чем анфас
К настоящему, и кривотолки щемяще кратки,
Ибо время третирует, обособляясь, нас
И пространство — всё те же морщины, наплывы, складки.

Обновленная нежность к сединам… лицу… рукам —
Всё пронзительней. В феях растлительного румянца,
Будь их полный бутон, одиночество по ночам
Дрябло не отпускает продрогшего постояльца

Меблирашки в Пантене… Дидактик (ли?), он нелеп
Среди фурий метемпсихоза. За прялкой, Парки
В романтической ссылке, смотрительницы судеб,
Наблюдая, вольны оборвать нить свиданья в парке

Либо жизнь шематона… Тебя берут в оборот
Патентованная походка, улыбка, объятья —
Нищета, отпуская грехи, от своих щедрот
Оставляет дыханье помады и шорох платья…






* * *


Разрастаясь, как мор, не банально бледна — больна
Одержимостью масс, ибо_этот_виварий — тесен,
Не продукт разложенья — продукт размноженья, на
Времени, как присуще ему, проступает плесень,

В просторечии — серость… А, в недоуменье, что
До нее, агрессивной материи, взявшей фору, —
Так… подтек мимикрии… нахрапистое_ничто,_
Что способно, дробясь, уложиться в любую форму.

На заре, спозаранку, ушибленное веслом
Девы гипсовой лепки, с годами язвимей детство…
Поумневшая плесень поигрывает стилом,
Как стилетом, и нет, убеждаешься, против средства…

Человек посторонен всему, что помимо, вне
Прикладных дисциплин. Но порой, открывая книгу,
Сгусток серости, а, помещаем в литеры, не
Сгусток вечности, —
видишь всё ту ж пресловутую фигу…






* * *


Воспитание на пацифистах уже не даст
Вероятный эффект, а неведенье не обяжет
Наважденью, хотя у плесени виды на нас —
Учит цепкости и по рукам, оплетая, вяжет.

Тем резонней у масс, но — усвоивших роль крупиц
Исторических дрязг, у истаивающих в стае,
При экспрессии плесени, — нет, повторяю, лиц,
И безликостью жизнь, сути жертвуя, обрастает.

Имитируя форму, на глади стола — зола
От великих проектов… Нет, не сокрушайся, в этом
Узком городе улицы, что бы тебя ждала
И тебя, в свою очередь, ждали на ней. С предметом

Разночтений, зимой улюлюкающих зеркал,
Чей порог невысок, а уклад, обступая, тесен,
Тронь загадку, и та вдруг обрушивает обвал
Подсознанья в сознание, и — торжествут плесень.






* * *


Угловат, человек, раздираем страстями, как
Вид не стоит вниманья… Тогда на него находит
И ломает, но жизнь, разжимающая кулак,
Тускло приотпускает, и он, привстав, переводит

Дух, взимающий иглами в сердце, удушьем, и,
Понукая, перо обращается в оборотня,
Настигая его, и, потеющая пети —
том, вновь серою дышит газетная подворотня…

Счеты с осенью, не занимающей отродясь
У пространства, — бессмысленны, и, с Лафонтеном к ночи,
Отдаешься промозглой иронии, заносясь,
Близ Вандомской колонны, в заносчивом одиноче —

стве, с преступным пристрастием, да-с, к разделенным снам…
С плотной плесенью, споро рассеивающей споры
По стране — с ее ревностью к метаморфозам… к нам,
Все душевные силы изведшим на разговоры…






* * *


Вечерами Парижу в огнях благоволит Вакх,
Тем двусмысленней сдержанность, мрачная добродетель,
Искусимая в тлеющих, с искоркою, шажках
Пролетающих женщин… И к ночи, Эрот свидетель,

Плоть, палимую памятью, не увлекает грех
На стезю добродетели? Но, тяготясь ей, разум,
Разом впавший в дидактику, — учит морали тех,
Кто потерян для искупления. Склонность к фразам

О возвышенном, беса дразня, не спасает от
Порицаний… — лицо, приручаемое гримаской
Превосходства, — не самое нежное из щедрот
Снисходительной юности, партикулярной маской

Обозначив дистанцию… В хлопотах о своем,
Опрометчивей женщина, и, селадон, украдкой
Подвигаемый ей, — чтоб полней ощутить ее,
Нужно стать, наконец, ну, хотя бы ее прокладкой…






* * *


Провоцируя индивидуума на монолог,
На голодном пайке идиллий, в растущем бедламе,
Книга, требуя драмы от вас, не портрет — подлог
Бытия, с перманентным битьем за его полями,

Впрочем, как и внутри… Оплетая слова, трава
Прорастает в сознанье. С собою ж вступая в пренья,
Подголосок забвенья, кладбищенская сова,
Набухая, пернатой возней наполняет зренье.

С холодком в интонациях, береговой гранит
Откликается на приближенье. Наглядней ровность
Ускользающих граней… И, в противовес, шумит
Сад в лице, влажно приотворенном в потусторонность.

Переход в перегной для гостей, уносимых вспять
Жизни, — необратим, но, как скоропись ни торопишь, —
Обернуться навстречу! и, в ненависти, обнять
Жизнь, забытую памятью… невозвращенку то бишь…






* * *


Поджидая — ненастьем несомую белизну
Снега, ждущего часа, просвечивая в потомке,
Сена влажно играет влюбленными, облизнув
Подсознанье, как отмель мистического, по кромке.

У случайностей в сумерках чаще иной эффект,
Чем при свете огарка… Не обременяя близких
Эскапизмом, в морщинах тягот, человек — дефект
Эволюции, не отрицающей близость виски

Эскападам Висконти. Под сизый ненастный свист
За окном, с чахлой лампой, наперсницею софиста,
Лист до бесчеловечности, ждущей помарок, — чист,
Покрываясь убористым почерком мазохиста.

Жизнь ужалась до бликов на Сене, и, с кем ни длишь
Прозябание гения — вне обязательств школе
Либо случаю, верность возлюбленной — не фетиш,
Просто вывих воображения, но не боле…






* * *


Даже в пору дождей сожаленья достоин — «Сквер —
но…» — вздыхающий… В осени северного настоя
Сардонической охрою пишется время. Сквер
Уложим без остатка в стопу Эпиктета, стоя

Невеселых усилий стилиста… Борей с ветвей
Обобрал позолоту, наследуя в этом осам,
В назиданье о женщине — черной дыре в твоей
Жизни пу-та-ни-ка, чья бессмысленность под вопросом.

В обиходе черствеющих будней, любой тупик,
Одержимый депрессией, — только тупик для птицы,
Одержимой просветом в зените. Внезапный тик
Покрасневшего века не спрашивает с убийцы

Безответного времени. Рыхло, уже без сил
На внезапность, но — с влажной конвульсией по лепнинам,
Холод, с черного хода, украдкою наследил
В чьих-то галлюцинациях, вытканных кокаином…






* * *


За окном оживленного бара, Кастальский ключ
К мегаполису… к магии…
чуткий костяк пространства —
Древа, шпили соборов, кавычки антенн — колюч,
Облекается плотью. Претензии постоянства

К шематону — условны… С уступкою двойнику
В витражах, несмотря на усталость в лице, подбитом
Воздержаньем, здоровая чувственность начеку,
И мораль, мастурбируя, жертвует аппетитом

К недвусмысленным вольностям… Глухо, ладонь ко лбу,
Вызволяешься из… Лишь фантазии, убывая,
Живут подлинной жизнью, когда, сочинив судьбу,
Испаряешься прочь, вдоль набережной, надрывая

Осень сонных сонетов… Но, по мозжечку скребя,
Вечен камень сей, чтобы понять, выходя из бара,
Что принять этот город — принять, наконец, себя,
При издержках степного характера, воли, дара…






* * *


Сена не засыпает… И, с мыслью о ней, примяв
Жесткий бобрик, брусчаткою (очередная глупость…)
Рассыпаешь шаги. Зренье учит слезам, приняв,
Как условие, их дальнозоркую близорукость.

Тем уютнее, в морось и редкий туман, роман
По шаблону — шабли… эротическая приманка,
Губы в чутком кармине… Любовь, если внять, — капкан
Рока, скучного фуриям… Впрочем, ее изнанка —

Ложь и, следствием, дрязги, не стоящие утрат
Потускневших иллюзий. В улыбках дежурных граций,
Вновь спасаешься ре-мес-лом, оступаясь, примат,
В опыт скучных нескромностей Флакка, и он, Гораций,

Уложился в стопу, где постанывает гобой
Стаи там, в облаках. Пародируя комплекс Пирра,
Жизнь, в ремарках неона, склоняется над тобой
И над высокомерной рекою столицы мира…






* * *


Беспризорные улицы киснут в дожде. В виду
Большинства, что ты некогда для меньшинства оставил,
Над казенною белизной тесных статуй в саду,
Совпадая со тьмою в шагах, глубже мгла без правил.

В сгустках стужи, то бишь сердец, город, отстойник лжи
И разочарований, цитирует прах, глубоко
Погружаясь в тебя, но, младенец душою, жизнь
Прогрессирует, требуя мзды, по мере того, как

Старится, убывая… В провалах ее, одно
В утешение, но рефлексии не извиняет:
Старость, чаще, — болезнь, и она излечима, но
Констатация этого, в частности, убивает.

И когда, просклоняем, склоняешься над собой
С запоздалою нежностью, и мелкота пеняет, —
Всё ж усвой, что не ты, обираемый, — за судьбой,
А она за тобой, в ровной ревности, наблюдает.






* * *


Обращается в слух — вмораживаемый в устав
Палестин — прелестных, и всё же чужих… Мостовая,
Спохватившись и подлую выбоину послав
Чужеземцу, приводит в чувство, не переставая

Опекать… Взглянув на витрину, ты видишь — врага,
Тень, в тени предстоящего, мечется и мятется.
Перебежчица, муза, наставившая рога,
Истекает упреками, но из души не рвется

Мавр, исчадье страстей… А, в обличьях текуч, Протей
Наставляет пространству, хоть муза язвит, недаром
Не горячая близость, а воспоминанье о ней
Обмело, обрушившись в кровь, благодарным жаром.

Для филиппик, за гранью утрат, затвори уста,
Ибо в прикусе неторопливого поцелуя
Есть предзимняя, с горечью, ясная правота
Вытесняющих нас, не вздыхая и не ликуя…






* * *


Оглашаема мойрами, с загнанностью в глазах,
Жизнь бежит от себя, обмерев, в постоянном риске
Опознанья. С испариной бедности на висках,
В такой холод и воду, бранясь, разбавляют виски.

Книги — слепки с судьбы, зараженной тщетой, живой?
На душе хороня постаревший автограф яви,
Трудно, не уступая, ужиться с самим собой,
Одному в пустыне снотворного опыта, вправе

На бессмертие… Брызги за ворот летят с ветвей…
Не с прививкой вечности — вечно взыскуя, в иске,
Всё не страсти в тебе, — ты, облаянный, средь страстей,
На горячем, остром витке неизменного виски.

На излете столетия, множа утраты, дух
Переводит часы, оскудев. И сором, и слава,
Смерть героя, нагрянув, — сотворчество, чаще, двух,
Реже — трех, но для всех у зимы приготовлен саван…






* * *


Пузырями вскипают провидящие следы
За окольно бредущим… К слову, у архитектуры
Нотр Дам де Пари нет, к проклятиям, в нем нужды
В дряхлой роли грифона… химеры… Изъян фактуры?

Козни фатума?
С таксой, прибившейся к должнику
Ирреального, так, исповедуясь глухо каждой
Червоточинке в камне, как будто духовнику,
Он, вжимаясь в себя, отгораживается жаждой

Утешения… Но, с преисподней под каблучком,
Подтекающими нас оглядывая глазами,
Безразличие к времени, съежившись под зонтом,
Демонстрирует влажную выдержку под часами,

В карауле. Земля, засыпающая с нуля,
Всеми фибрами — в лужах, в распутницах. С деревянным
Ожиданием ночи, разжалованный Золя,
Неизбежности жертвуя, куксится за диваном…






* * *


В ревматическом времени, что ни тверди, един
В ипостасях резца и мрамора, всё едино…
Возвращаясь, бормочешь свое: «…затоплю камин…»,
Но у спутника собственных прихотей — нет камина.

Близ приблудной Сапфо, безусловно, теплее. «Шок
Обливает» шаги… Мир, мрачнея, по шпилю сколот.
Заслонившись цитатою от себя ж, — «… хорошо
бы собаку купить…» — зубоскалишь в собачий холод.

Поздней склокой, одно, подтекает вдали окно —
Не твое, ведь семья торопливой, кустарной вязки
Расползлась, как гнилое, в тяжелых узлах, рядно,
Но распадные тонкости не подлежат огласке.

От себя самого, сгорбясь, не улизнешь — терпи…
Завернувшись в озноб, спи, вернувшись, Господь с тобою,
Отвернувшись от мира с его подоплекой, спи,
Повернувшийся к небытию равнодушной спиною.






* * *


Спи, как некогда спал… Не заглядывая под зонт
Припозднившейся пассии, нет, не любовь, — настойчив,
Дождь, топчась, тихо с черного хода стучится в сон,
Гость, ничем-то и не примечательный среди прочих,

Забредающих на огонек. Спи… оставь перо…
В это время любовь подлетает к Мадриду — в жестах,
Интонациях примы, в экспрессии болеро,
Выбросом темперамента в стаю сливая местных

Жгучих фавнов. Бледней за окном листва, гонорар
Бессеребреника, шелестит о пустом… Обличьем
В ветер, кроме тебя, кто ж заступится за твой дар,
Унижаемый, в поползновениях… безразличьем?

Под приглядом его, спи, единственный, не греша
На пустое. Вовне тебя — ветрено, мрачно, сыро.
Спи, покуда, язвимая, бодрствует душа,
Стороной облетая язвящие мерзости мира…



_Париж-Ди-Москва-Тюмень_



_2001–2002_






ПАСТОРАЛИ ДИ







* * *


Не закатан в асфальт, посреди кровеносных Альп,
Городок утопает в безвременье, утром альт
Будит ранние шорохи. Окаменев, зола
Безутешней в камине. Шатает колокола
На продрогшем соборе, чей неистощимый шпиль,
Отрываясь от яви, парит… Непривычный штиль
Воцарился на кухонке, помнящей ад Помпей,
Где, при сшибке характеров, так доставалось ей,
И Николь отнимает салатницу, и — «Позволь…» —
Обжигает бедром, накрывая на стол, Николь…






* * *


Жизнь граня — как гранит, обмороченный жаждой,
Всей
Глубиной отрешенности шпилей и шпал — в своей
Отчужденности, чтоб нишу в вечности застолбить,
Счел за лучшее — остановиться и пропустить
Свое время вперед, здесь, на площади, до сих пор,
Сухопар, в иерархии архитектур, собор
Мощной готики — в черствое небо растет… Гранит,
Честен в тесаных гранях, отвесную честь хранит,
И пространство бесполой акустики на века
Жертву агностицизма выводит из тупика…






* * *


Альпы на иждивенье у классики, а пока
Они внемлют, бесстрастны, молчанию городка,
Неуютному в полдень… С эскизностью в чертах,
Истощается день в мастурбирующих дождях.
Гений мелодраматики, с осточертевшим «карр»,
Под стрехою бедует ворона… Целебный жар
Наливает камин — компенсация кирпича
За неделю ремонта и нервотрепки… Ворча,
Водосток наблюдает, как, с мыслями о своем,
Устремленность cheri расплывается под дождем.






* * *


Жизнь страдает пристрастьем заглядывать в окна, но
Вы достойней во мненьях — выглядывая в окно,
В проливное «потом…». Неизвестные до поры,
В этом доме есть стены, которые к вам добры,
Несмотря на густые, в преддверии октября,
Буераки и взгорки родимого словаря.
И бетон, и кирпич, и, в пазы забиваясь, пыль
Долгими вечерами о вас выпрядают быль,
Потому что, руками описывая сей дом,
Одержимее автор — не следуя за пером…






* * *


Взвесь лирических щелочей, молодых мелочей, —
У окна, углубившись в возделыванье своей
Зрелой прелести, на собеседника не глядит,
Но, бельмо бесконечности, зеркало не щадит
Тонких черт. В плутовстве макияжа, зане лицо
Уязвимей, чем перелицованное яйцо,
Тем снотворнее грим, отрешая нас от земных
Невысоких амбиций… но кроме, представь, чужих
Неприятностей есть и другие, к примеру, ра —
дости, и не пора собеседнику со двора…






* * *


Возраст, не отпуская, хватает за фалды вас,
Ибо Иродиадой любовь пускается в пляс,
Невзирая и на ревматический, к ужасу мест,
Анапест, воздымающий на плясунью перст, —
С нисхождением нежности, в лозах тугих бодро,
В вас лукавит, смеется, примериваясь, бордо,
Простирая свое обаянье на мир, но не
Приближаясь к непостижимому, и вдвойне
Нестерпимее мысль, что цитатой из Бомарше
Не прикроешь руины, разверзшиеся в душе…






* * *


…Лучше не отзываться, отвесным лицом к стене,
Чем мириться с оскоминою от метафор, не
Абстрагируясь, будто и дела важнее нет,
Чем принять, при чадящем камине, весь белый свет
Под условные кущи поэзии… Бьют часы
На обветренной башне, размеренные басы…
Хоть умрите, густым вдохновенным косноязы —
чьем из жизни не выбьешь, теряя лицо, слезы.
Но, спиною к камину, чадящему всласть, нельзя
Торговаться с каменами, музыкою дразня…






* * *


С погруженьем в зияющий, как временной провал
В гулком доме Николь, с погруженьем в сырой подвал,
Вас встречает тавро, грубо высеченное в древ —
нем граните этруском… — нет! не грифон, не лев,
Не сирена… Но — бык, первобытно могуч, облит
Вожделеньем от каменной холки и до копыт
Грубой ковки… Ярясь, он играет такую роль,
Что вакхический блеск размывает зрачки Николь,
Но она, лицедейка, не прячет стервозный нрав,
Холодок записной святоши в лицо впитав…






* * *


Редко, битые стереотипами, по страстям
Судим жизнь, а всё чаще, ленивые, — по годам,
С безразличьем в крови… Оставляя в невеждах вас,
Эпигоны в любви — счастливей в любви подчас.
Умозрительна, но — содержаньем наполнив мир,
Вся поэзия — легкая оранжерея флир —
та, любовных уловок, обмолвок, разлук, измен,
Искушенности, пряной порочности, вечных сцен…
И кряхтишь на два голоса с пылкой Сапфо, доколь
Дуновенье любви отдает духами Николь.






* * *


В перепончатом времени, к радости детворы,
Виноватый застрельщик сумятицы, дрязг, хандры —
Дождь, активнее дрока втирающийся в пейзаж
За одну только ночь, — беззастенчивей, чем апаш,
Не щадящий газоны в цветах неизменных призм,
Обнесенных жарой… В пожиранье времени, жизнь —
Чаще, иносказанье забвения, и в лице,
Обожженном страстями, надсадней мысль о конце
Неурядиц ее.
…Вот, опять зарядил с семи,
И уже не распутать безумный колтун семьи…






* * *


Хроникальное время обтачивает валун
Рядом с почтою… Кинотеатр «Пестель»… салун,
Префектура… собор, обнимающий дни свои, —
Комментарии к жизни от Библии и TV,
Романтическое захолустье. С пустым «забудь…»,
Навьих чар, навык времени верен себе — задуть
Душу ошеломленного. Смерть, за горами, на
Редкость жизнеспособна, с откликом на имена
«рок», «забвение» и т. д., загораясь, а не
Угасая в лице, проступающем в валуне…






* * *


Городок утонул в безысходном тумане, лишь
Из мансарды видны островки черепичных крыш,
И бегут пузыри, живо хлюпая, по реке —
Дождь, и в снах настигающий, на голодном пайке
Держит воображение, и, поскучнев, перо,
С пиететом к эпитету, не повествует о
Прозелитах… язвимо мытарствами городка
По ненастной поре. И привычно молчат, пока,
Увидав ненароком мелькнувшую тень в окне,
Не бросают с надеждою: «Может быть, не ко мне…»






* * *


Видно, поздно уже, возвращаясь в себя, кивать
На рутину привычного… Скареда, что скрывать,
Память нафарширована разного рода вздо —
ром — интрижки в курзале, обугленный пляж, бордо,
Под сурдинку, с клошаром, покуда, обросший, он
Тянет, осточертевший, взглянуть на лепной фронтон
Банка, где вас не ждут и тем более не дадут
Мелкой ссуды, и местные грации подождут.
…Кто б повесничал, пил, волочился, но, в снах зеркал,
Всё, что вспять норовило, — забвению не отдал!..






* * *


Нагота обращаемой, мстящей укусом, — фон
Эскападам ее… Оступаясь в «Декамерон»,
Будьте бдительней… У равноденствия на краю,
Даже, в глупой тоске по щепотке тепла, свою
Немощь мобилизуют на покоренье стропти —
вицы, влажной лепечущей: «Не отпускай! Пусти!»,
В то же время, обняв, обращающейся в комок
Ожиданья, свежо размывающего зрачок
Обращенной… Ах, женщины в грустных грехах своих!
Удручает иных плавкая неприступность их.






* * *


В городах, попирающих твердь,
берущих взаймы
У скупого пространства, по Сартру, выходит, мы
Ловим вещи живыми в капканы фраз, и подчас
Они, жертвуя логике, переживают нас,
Будь то веер… стило… бонбоньерка… гардины… стол…
И почище, строптивые, литературных школ
Разобщают нас — до отчужденья в иных мирах,
Застывая в словах, и, спустя всего вечность — прах,
Приглядитесь, как в сумерках, недоброхот — не друг,
Вещь подспудно дичает, отбившаяся от рук…






* * *


В экивоках уклончивой, легкий кивок любви
Будит раскрепощенное воображенье, и,
Окрыляясь в погоне за дерзкой, полунагой,
Так отчаянно бьют, набежав, по двери ногой,
Что, испуганно охнув и отшатнувшись, дверь
Жарко прячется в тень. За хроникою потерь
Не видать, как ни мучают зрение, пришлеца,
Но, в лучистой субстанции подлинного лица,
Убедительней то, что оспаривать постулат
Разделенной постели способен дегенерат…






* * *


Дни текут, как и должно, в согласии и любви,
Но — звонок… поздней ночью! и — женское «милый?», и —
Закипая, в пылу обличений («чего?!» — вопрос…),
Ревность, неисправимая, всюду сует свой нос —
В ваши письма (как водится…)… в книги… в, увы, белье,
В результате являя вам содержанье свое,
Что не обременительней, чем сервиз перебить
Либо, куксясь, запить… Но как, в прострации, быть
С пробуждением поутру в одиночестве? — вот
Ее жало, от неоценимых пустых щедрот.






* * *


Устремленная холодность — если хотите, дар
Жить собой, не источая, а — поглощая жар,
Да! собою, когда, в отрицании нежных пут,
На ночное заклание, воспламенясь, несут
Юность неискушенной… Но, имитируя страсть,
У судьбы ничего, отрезвленным, нельзя украсть,
Узурпируя время бесспорных надежд, и те,
В изощренном изгойстве, скорее — по простоте,
Записной голытьбе, опостылевшие себе,
Что ни слово, уже прививаясь к чужой судьбе…






* * *


Эти пряные, в красках, права Амфитриты… — столь
Интригующи, к радости слуха, духи Николь,
Платье не узнает ее — криво сидит, но не
Умаляет наглядных достоинств ее, вполне
Объяснимо ущербной гримаской… Вам не знаком
Холодок карамели под страждущим язычком
Пересмешницы? Лучше прослыть мизантропом, чем
Жить — пришпиленным едкою женскою шпилькой, тем
Увлеченней склоняешься к одиночеству, как
Способу выживания, резонер и байбак…






* * *


С тенью из-за плеча закосневшего в естестве
Ожидания, у провидения в меньшинстве,
Так и тянет, к разумному не обращая речь,
Завернувшись в озноб толкователя, лечь… Сиречь
Социальное целомудрие, чьи следы
В сонмах страждущих, как это ни одиозно, мзды
От звезды, голубой в недоступности, а пока
Непорочность таинственной прячущей в облака…
И выходите в ночь, в осмысленную пустоту,
Не сомнамбула, нет, но — ее конфидент в быту.






* * *


Воплощенный гротеск — экспрессивнее, на свету
Инвектив, жизнь в субъекте, лелеющем пустоту
Как основу своей содержательности, пока
Мреет миф, осыпаясь в цитаты, наверняка
Не от мира сего… что, меняясь в лице, стоит
На промозглых китах… Кто, осмысленный, защитит
Автора от героя? С Уитменом натощак,
Вынося за условные скобки седины, так
Комментируют Бахуса, так подают совет
Тем, кого рядом с нами уже, в назиданье, нет…






* * *


Полночью, за Превером, с лампой, простертой во мрак,
Вы, в роении образов, не замечали, как
Вожделение вдруг передергивает ландшафт
За упившимся вдрызг окном? — с ливнем на брудершафт
Пьет пространство… Прогоркло прохладное «баю-бай»,
И нет сил отодвинуться, с книгой в руках, на край
Разделенной бессонницы — так таки допекла
Ядовитая нежность без возраста и тепла,
Но — пневматикой спазм передергивает матрац,
И эротика, властная, усыновляет вас.






* * *


Никого… Ни о ком… Как ни прячь повлажневший взгляд
За очками, — с серийной матрешкой, смотрящей в сад
Лихорадочной кисти, в спаленке с видом на
Акведук, ясней накрахмаленная тишина.
Невозможно представить радения здесь… Порой
Сякнет воображенье, захлебываясь игрой
Дерзких ассоциаций. Пеняли вам, в днях своих,
Что любовного опыта хватит и на двоих,
Отзываясь объятью, упорному, до зари, —
Спазматической молнией в недрах ее, внутри?..






* * *


Порицаем, со взглядом из-под известковых век,
Рудимент эволюции — куксится человек,
Чаще — не утвержденье, а вопросительный знак,
С ослабевшей опорой не на кулак, а — на «как?»…
Лишь со временем вам открывается, вот те на,
Что влюбленность, конфузя, и в зрелости не страшна —
Кротко старится вместе с вами, чтоб умереть
По прошествии века. И «если что-нибудь петь»,
То улыбку кокетки, интрижки, ланит атлас…
А любовь? — ей хватает проблем и без вас…






* * *


В черствой сутолоке, поднимающей смерч, скрипя
Об осмысленном голоде верности, под себя
Подверстав «новояз», пресловутое большинство, —
Нет, не мы,
живет перемещение магмы во
Времени, ибо время живет, выжигая, в нас —
Заполошных, ленивых и неотразимых, да-с,
И сопутствует нам же, с настойчивостью воды
В поколениях мягко протачивая ходы,
И оттуда следит, как понуро, в виду зимы,
Мизантропию пестуем, в хохоте соек, мы…






* * *


Не у дел, как мажорное прошлое,
о рубце
На душе, со следами раскаянья на лице
Праотца, но — прикомандированный к бытию,
Обнимая подушку, баюкает боль свою,
Наконец засыпая… И, словно отрешена
От него, постояльца подхватывает волна
Тишины и несет, содержимое сна, с собой
По альпийским лугам, заглаживающим боль,
Вымывая дневную лузгу, сердобольна так,
Что лицо во сне рассасывается, как синяк…






* * *


Растворенного до смирной лимфы в коктейле рас
Гулкого мегаполиса, в снах ловеласа вас
Не душили объятья истлевших любовниц, и
Очистительное воздержанье — продукт любви,
Отнимающей разум? — тем более, что семья,
Как ни ладите, — иносказанье небытия,
Заместившего явь… И, один из своих врагов,
Нетерпим человек, это скопище тупиков,
И Офелия тихо, с поправкою на Манон,
Непрочтенная, плачет минувшему в унисон.






* * *


И, как встарь, не у дел, притязая не слыть, а быть,
Неотступнее мысль, что, увы, никому не сбыть
Время, не оправдавшее наших надежд, к тому
ж досаждает ущербность. Но, дальняя, есть чему
Поучиться у пораженья… Чаще, компресс ко лбу,
На ознобе изгоя настаивают судьбу,
Зарываясь в себя, как в убежище, пряча тень…
За Назоном и Туллием, честолюбива лень,
И рефлексия, впрочем, не более, чем рефлекс
Подсознанья, напрасно комкающего текст.






* * *


До оскомины тесен, с лютой оглядкой на юг,
В поединке с мифами, не панацея — недуг,
Обирая по зернышку жизнь, этот едкий мир
Выедает могучее зренье, зане эфир,
Населенный богами, кромешных стихий настой,
По Гомеру, он залит заливистой слепотой,
Укрощающей фавнов… Студеная, после бурь
Глубже в обмороке отдышавшаяся лазурь,
И пространство в упор смотрит в прошлое, поводырь,
По Гомеру, пернатого пламени и воды.






* * *


Осень, тлея, прикидывается летом… Письмо,
Не отправлено давеча, не улетит само,
Выгорая на солнце… Укор воспаленных гланд,
В молодых родниках, чистокровный альпийский ланд —
шафт при взгляде извне исторгает из вас озноб,
И раздумье ложится на женский высокий лоб.
С гор стекает, густея, небесное молоко,
В равновесии сердца, зашедшего далеко,
Дальше некуда… Вот и бегущим из-под пера
Настающим — дерзит настигаемое вчера.






* * *


Полдень. Солнце. В потоке ассоциаций — всласть,
Чище, не окликаема временем, власть
Загостившихся в сердце опущенных серых глаз,
И любовь прекословит себе, настигая вас
За Лионом… Люблю — обращающую «люблю…»
Бледной схимницы к витиеватому росту плю —
ща на тесном балкончике. Образы напрокат
Взяли дом… золотой, источающий аромат
Сад… беседку… Готический, остро очинен, жест
Оставляет свой след за хозяйкою этих мест.






* * *


Изнуренная рощица, не отрываясь, пьет
Прямо из подсознанья, и бледным ознобом бьет
Свежей выточки день — с ледяным столбняком воды
В оглушенном стакане… К разрыву ведут следы
Упоительных, пряных оплошностей, и сюжет
Зарастает следками Веро, Француазы, Козет —
ты, Анетты, Мадлен, превративших жизнь в полигон
Полой неврастении, взвинченной испокон.
Открываются шторы, и, с рощицею в виске,
Полдень на сквозняке оставляет вас в столбняке.






* * *


Музы старятся, как и люди… Белея вдали,
Горы, склонные к психоанализу, заросли
Шелестящими воспоминаньями, говоря
Реже — о куропатках в терновнике сентября,
Чаще — о погружении в элементарный ад:
Сад… вчерашние гранки… бег времени… променад
Под луною, рождающей, к ужасу, мысли о
Безразличии к суициду, скребущих стекло
Перевертнях… У жизни в провинции тот покрой,
Что пригорок порой прикидывается горой…






* * *


Гулко, одушевляя жизнь чужих палестин —
Голоса на веранде… малиновка… шелест шин
На шоссе… лязг карниза… в кустах за окном возня… —
Ночь лопочет, мохнатая, на диалекте дня,
Без его диетических, пресных страстей, и тем
Оспоримей презумпция одиночества, чем
Очевиднее крен подсознания, вопреки
Музам здравого смысла. Кромешные мотыльки…
И уже умиляет их, в неистощимый час
Упоенных соитий, способность не слышать нас.






* * *


В жизни, выколотившей иллюзии, сущий Вий,
Кто ни прячет себя за веками от стихий
Пылкой яви, — теряет, и мысли о ней, увы,
Разрастаются до бессмысленности, и вы,
Собственная противоположность, на этот раз
С утвердительностью адресуетесь к Француаз,
Оставляя Николь вопросительный профиль, — так
Повторяется жизнь, разжимающая кулак,
Так себя (плюс иллюзии…) вкладывают в конверт,
Наделяя письмо разобщенностью общих черт…






* * *


Здесь, расплавленно, время настаиваемо на
Солнце либо дождях… оговорке… глотке вина
Из протяжной бутыли… Легко, остывая, с той,
С кем блаженней усталость, вылеживаясь — «постой…» —
По ленивым суставам. Обыденность отлегла
От души; под лопаткой студеный подтек тепла
От объятья. В окне, где по-прежнему нет людей,
Там накрапывал дождь… Под накрапыванье страстей,
Ёмче день, и амуры, статисты чужой любви,
Поверяют спине отвернувшейся дни свои…






* * *


Под исход сентября, окрестности не обнесло
Помешательством дрока — гербарий из родослов —
ных древ отцветает… Но реликвии, становясь,
Как ни странно, реликтами, тут же теряют связь
С обладателем. Не извинительна, новизна
Положенья берет за горло: любовь — не вина
Заглянувшего прямо в лицо цветка, и щека
Тяжелеет, зардевшись от солнечного щипка,
Наливаясь румянцем, и, беса дразня, урок
Мимикрии — ему, увлекая иных, не в прок…






* * *


Хоть запрись в дальних комнатах, кроткий аперитив —
От зари до заката… Ненастье опередив,
Исступленней (невроз?..) истерический репортаж
Ржавой жести о бренности, комкающей пейзаж,
Как письмо неофита. По-летнему горячи,
Дрожжи ветреных рощ… закипающий дрок… ручьи,
Уносящие в лето… — пассажи ландшафта, но
Влажной статикой их облекает, язвя, окно,
Неизбежнее взгляда в спину, но в этот раз
Оно, тая, в депрессию не погружает вас…






* * *


Нерадивою осенью пекло в поре… увы,
Воспаляется зренье, и коль, забываясь, вы
Не спешите расстаться с иллюзиями, они
Расстаются, превратные, с вами, сливая дни
В безымянный поток… Лишь одно верно вам, среди
Помешавшейся зелени, склонной к абсурду, — Ди.
Но брусчатку, ровесницу Суллы… сад… акведук…
Склоны Альп… ветер… зелень, отбившуюся от рук… —
Не спешите вот так, на бегу, заносить в тетрадь,
Ибо самое страшное — не бояться терять…






* * *


В пьяных, ветреных рощах, бегущих в предгорья, прочь,
Явь, засвеченная, как пленка, отчетливей в ночь,
Не давая приюта… И, что безумней всего,
Кротко спит человек, и, пеньковая, из его
Сна, размазав по немощи, свешивается петля,
Та, в которой уснет он, вот так и не утоля
Ни любви, ни надежды. Не_вас,_в холодах своих, —
Непредвиденность вчуже выслеживает иных,
Поглощенных тщетою, и судорогою бьет
Фразу о сумасшествии, зряшную наперед…






* * *


Вам уже не вернуться, с портпледом в руке, в Валанс,
Где на людном перроне встречают, увы, не вас,
А другого, поди… и дорогой к вокзалу не
В вашу спину глядит из замка де Сад, вполне
Записной автохтон… Но, с привычной опорой на
Достоверность деталей, память изощрена
В выборе очевидцев, будь то облака… волхвы
У ночного кафе… Память пятится вспять, и вы
Застаете ее, неизбежное торопя,
В поисках пустоты набредающей на себя.






* * *


Он в рапиде, Париж… Под задушенный запах шпал
И транзитного кофе, с прибытьем на Норд-вокзал,
Выпадая в действительность из пасторалей Ди,
Не пеняйте за сутолочь демоса — впереди
Отрезвление от тишины, зеленых щедрот
Безутешной долины… Личинка иных широт,
Скепсис, помня истоки, откладывает в лице
Первую червоточинку, грозную, как цеце,
И ненастье, надтреснуто-хриплое, как гобой,
Голосит, в гудках, над упивающимся собой.






* * *


В затрапезную осень, созвучия чьи влажны,
Сколько ни подворовывай музыку у весны,
Описанье ее выливается в частоту
Загустевших сердечных ударов, уже по ту
Сторону бытия, что, задворки с лица, берет
Силлабической вечностью… Открывшаяся от
Сквозняка, страница выносит, студеная, к вам
Ту, с которой не вы просыпаетесь по утрам,
Тем отрадней, что есть, улыбаясь над этим, с кем
Разделить одиночество, алчущее меж тем…






* * *


В серпентарии, средь фарисеев, точащих яд,
Фамильярное с нами — складки… морщины… взгляд
Василиска… — да как это время, язвя, саднит,
В замиренье страстей… тем скучней индивид, привит
К тайным страхам быть понятым…
Пристальна до сих пор,
С компенсацией возраста… и — правота в упор,
Не ища червоточины, чтоб уязвить, в судьбе…
Лишь одна душа в мире печалится о тебе
И, спасением жертвуя, эта душа — твоя,
Не наставница, нет! но — послушница бытия…



_2003_






КУПАЛЬЩИЦА







_*_*_*_


Купальщица, при склонности к прикрасам,
Верна привычке, что тут ни глаголем:
Напористая, за буйками — брассом,
За молом, в молотьбе коленей, — кролем,
И — дальше в море, в смуглой укоризне
Дневным зевакам, под приглядом тверди, —
Сирена, исступленнее, чем к жизни,
Отчаянней, марина, чем от смерти.

На службе у дежурных фраз, в приязни
К преклонному шезлонгу, долгожитель
Пустых цитат, Баян водобоязни
Уже поет ее, благотворитель
Разумной речи… Жалкое созданье,
Об эту вот, в осенней хмари, пору
Пляж, как рельефный слепок с подсознанья,
Скудней, чем человеческая спора.

С брожением эпитетов за рифом,
Берущих бытие в свою орбиту,
Ее, подретушированный мифом,
На берег вал выносит, Афродиту…
И, неизменный, у причальной стенки,
Небезнадежно ждущей перемены,
Неистребим — голодный взгляд коленки,
Блеснувшей из неистощимой пены.



_2004_






* * *


К бесстрастным вышним обращая «ах…»,
Легко ль под вечер, с ветром, бьющим в спину,
Искать себя в безлиственных лесах,
Осваивая память, как чужбину,

По осени? Скопленье мелочей,
Едва ли, свежей выпечки, детали —
Овраг, ольшаник, просека, ручей —
Толкутся в подсознании… Едва ли,

Корнями в детстве, ясная — ко лбу
Льнут паутинки… — радостней природа?
Жизнь, обращенная в свою рабу,
Завистницу, скупее год от года

На радости… По склону октября
Сползают к ноябрю… Разлад с душою
Торопит, повседневное творя,
Расстаться, наконец, с самим собою.

Под вечер, у снотворного ручья,
Пора бы внять, в преддверии морозов,
Что ты не соглядатай бытия —
Один, серьезен, из его курьезов.

Но чисто, воплощаемый наив,
Всё льнут к лицу, насельницы петита,
Лесные паутинки, отпустив
Растерянную душу неофита…



_2003_






* * *


От среды, резонеру, забившемуся в тетрадь,
Не умеющему жизнь за душу, как встарь, отдать,
Стоит вверить себя обстоятельствам, и навеки
Быт, не мешкая, располагается в человеке.

Нарицательное отрицание, человек
Переполнен собой, со слезинкою из-под век, —
При неприязни времени к предположеньям, слава
Начинается с травли, и тем интенсивней право

На аскезу контекста, питающего подтекст…
Чутье делает стойку, ловя парафраз? Окрест
Ни души и ни друга, пока, нарастая, слизни
Отжимают тебя, на свету инвектив, от жизни,

Эти Яго и… Но, со смеркающимся «забудь!»,
Подаяния памяти лечат от жизни, будь
То любовь, увлеченья ль, не чтящие обязательств
Перед прошлым… Но, с кровосмешением обстоятельств,

Емче слава, принявшая некогда в свой подол
Неизменного мытаря.
Вне абсолютных школ,
Жизнь — без ангажемента, в затверженном пересказе
Пустоты и забвенья, с запинкою в каждой фразе…



_2003_






_*_*_*_


Вдоль моря в размеренной, крепкой волне —
Я шел, обрывая себя… в постоянстве
Оскомине снов, виртуальный вполне,
И чайка белела в разумном пространстве,
В бездумности острой сопутствуя мне.

Сиреной мне пело, смущая, вино,
Что мир, извлекаем на свет, для героя —
Кривое, лукавое зеркало, но
Я внял тому, не порицая прибоя,
Что здесь, как нигде, очевидней одно:

Жизнь — в замысле?.. Бредни, что не удалась,
Она оголимей в надеждах, покуда
Родство с нею не отыгралось на нас,
С прожилками света и тьмы из-под спуда,
С обидою, не подымающей глаз…

Жизнь — в замысле… Даром что голос дала,
Но не обнесла молодыми резцами…
Жизнь — в замысле… и та, что мимо прошла
(что ж…) непогрешимыми, злыми шагами,
Взахлеб ее, пеклом дыша, прожила.

Не перебивайте, оставьте свое
И про пораженье, и про притяженье
Горячечных снов! Тень от тени ее,
От неба отогнута птица, в паренье
Не-перечеркнувшая небытие…

Жизнь — в замысле… Сумрачно тлеет маяк
В ушибленном тексте, подшиблены лица
Дыханьем предзимья, но, Господи, как
Легко в небосвод испаряется птица,
И медленней сердце, сжимаясь в кулак…



_2004_






* * *


Под пылкой химерой, с лукавством в чертах сатира,
Поджавшею когти, и, к негодованью мима,
Эпический пафос поименованья мира
В любовницах — пылко подмигивает… Помимо

Эротики, нет продуктивней средства
От них, чем, в одну же дуду с Гименеем дуя,
Твое востроглазое, жизни под стать, кокетство,
Мороча иных, но, по счастью, меня минуя.

Кровь, не изменяя природе, крадется кошкой
По венам. Ударившийся в юродство,
Мир, к зависти, облагорожен точеной ножкой,
Способною ввергнуть по-прежнему в сумасбродство.

От жаркой помады першит в воспаленной глотке,
Но пальцы не ждут, и унять их ты не успеешь,
Их прикосновение сводит с ума колготки,
Они брызжут искрами, тлея, и ты — бледнеешь…



_2004_






* * *


Когда, по мановению пера,
Отряхивают снег, то не перечат
Традиции… Послушная вчера,
Дверь, побледнев, не подалась навстречу.
Куда ж назад? — по улочке пустой,
Темно сомкнувшей вежды до рассвета,
И даже снег, притихший, под стопой,
Мятущемуся не подаст совета…

В кавернах гнезд, гнездо вороньих свар,
Еще вчера, вечор, — участлив с вами,
Неизлечимой ленью залит парк,
Предпочитая не делиться снами,
И — лжет окно, ведь, невесом, вослед
Еще ошеломленному, без меры,
Вздох, прищемлен ладонью, на стекле
Плодит, в подтеках памяти, химеры…

Что ж старше этой сирости? — кольцо
На безымянном. В порицаньях зыбких,
Пусть отдохнет сумбурное лицо
От вымученной, скомканной улыбки.
Что вечности — приватная напасть? —
Ведь ничего, по сути, не изменим
Тем, что, упав и плача, не припасть
К точеным, обесточенным коленям.

Где ждут — обнять? Припасть щекой? Понять?
В какую пропасть ни отверста память,
Жизнь, что там ни пищи, не исчерпать
Слезами, как любимую — стихами.
Сутулясь, вплощенная беда,
Так за плечи себя же обнимают,
Что, обмирая, поздняя звезда
Свою ж, в парсеках, зоркость проклинает.

Итак, в недоумении, едва
От потрясенья, выстуженный бденьем
Той улочки, не помнящей родства,
Соседствующей, к ужасу, с забвеньем.
«Затолканная толками» зима,
Обидами обязывая, длится,
Палима междометьями, и тьма
Пылает в проливном лице Улисса…



_2002_






* * *


В разжижении мысли о женской опаре, без снов,
На веранде, порой экивоков и косвенных слов,
Неизменна — она, полунощница, чье появленье
Предвещает, как встарь, дуновенье учтивых духов,

Ведь живет жизнью бабочки, в легком браслете ночном,
Только вечность назад отчаянным ртом
Подтолкнув нетерпенье юнца, за абсентом, сегодня
Близоруко глядящего в рюмку, за скудным столом.

И судьбе остается мучительный свет
От свиданий в былом, ничего упоительней нет,
Чем, вернувшимся к ларам, проведать с зарей впечатленья
От прибоя… от неба… — тех, в дымке прощания, лет.

С голографией звезд, оставляя пробелы в строфе,
Влажно смотрит ей в спину, как все тут, уже подшофе,
Юность книжника, тая с последнею чашечкой кофе,
Над прибоем, кипящим под шумной верандой кафе…



_2002_






* * *


Оборвавшийся в бездну, литой атлантический шельф
Обрывается в прошлое… В медленных мидиях, шлейф
Толков тянется за уроженкою острова Лесбос,
И мрачнее пустынник, покорно ложащийся в дрейф

Близ ее опекаемых прелестей. Но, просто фон
Ее пряных триумфов, он, прям, уступает Сапфо,
Неизменной сопернице, выглянувшей из преданья,
И — свиданье у пиний заканчивается софой,

Лежаком у прибоя… В итоге, обугленный пляж
Обреченно ложится под немолодой карандаш —
Автор непогрешим, накрывая героя в пикантных
Ситуациях, и в вас двусмысленно стонет апаш.

У купальщиц — растительные притязания, синь
Заливает их в море,
И утро, с разбуженным «Сгинь!..», —
Предисловие к вечеру за неизменною пинтой,
Обрывая в крови циркуляцию героинь…



_2003_






* * *


Вас, рискуя простудной взаимностью, не узнают
По автографу, что удручает, конечно, но реже —
В наше время… Что, не отпуская, за дни настают —
Снег… магнитные бури… в шагу при движении режет…

Запускающий корни в растерзанный триллер, ландшафт,
Индивея, контужен морозом. Чихают в палаццо
Близ реки, но ничто, сколько ни зарываются в шарф,
Не спасает от стужи, опричь пожилого матраца.

И теперь, когда, по наблюденьям, тестируя вас,
Карнавал солипсизма, жизнь чаще склоняет к молчанью,
Как ничтожный обмылок, ее «подставляет» матрац,
Вытесняя в рефлексию вас фактом существованья.

С примороженной к окнам луною, отрадой очес,
Он кряхтит по ночам, норовя обернуться рессорой
Бытия, и от вас остается, бликуя, не вес —
Невесомость тычинки, и тени теснятся за шторой,

Персонажи свиданий, тоской заражая интим
В вопросительных жестах. Несомый к губам незнакомки,
Мир в знакомых чертах повторяет матрац, и над ним —
Сверху вниз, свысока, торжествующий взгляд амазонки.



_2004_






_*_*_*_


Закроешь глаза и внезапно откроешь глаза,
Проснувшись от грома, — в листве увязая по оси,
В сон ломится, не разбирая дороги, гроза,
И, не отступаясь, в лицо погружается осень,
С лирическим жженьем в горячих слезницах в ответ…
А ведь ни тоской, ни строкою, казалось, вовеки
Непролитых слез, заслонившись, не вызвать на свет,
И все же предательски щиплет набрякшие веки.

Но, с подслеповатой звездой на фонарном столбу,
Вжимаясь в подушку, притихнешь: а многого ль стоишь?
Откроешь глаза — примеряешь чужую судьбу?..
С собой примиряешь? — глаза, изнывая, закроешь…
И, паранормальной ночной панорамы вовне,
С отзывчивой свежестью в складках условной туники,
Роение молний в иррациональном окне
Одухотворяет пластический блик Эвридики…

Под ропот листвы неизменных плакучих аллей,
Застиранных вечным ненастьем,
с рефлексией скифа,
Закроешь глаза и откроешь их, медленный, с ней
По разные стороны времени, жизни и мифа.
Румяная неискушенность?.. И, чтоб не спугнуть
Блик радостной боли, скорее к стене отвернуться,
В подушку зарывшись, скорее забыться, уснуть!
Но что-то велит, посвежев, на нее оглянуться…



_2004_






* * *


Как ни саркастично время, настойчивее искус
Примерить свой возраст и на пастушку, пустой каприз…
Так не безгранично море, как солон, в снастях, укус
В горячие губы, прежде, чем бурно спуститься вниз.

В открытый иллюминатор заглядывает к ним мель
У мола, и крепче ветер, терзая поживший тент.
Бесхитростность расстилает безжизненную постель,
И яростней соискатель, пожизненный оппонент

Себя ж самого… О чем там наитие ни трави,
В подглядывающих глюках, — невнятно сходя с ума,
Не надо вещать, рискуя доверием, о любви,
Пускай наберется духа и выскажется сама.

На страждущих воплях чаек настаивается зной,
С подбоем озноба… Сколько заминку, ленясь, ни длишь,
Всё море, с эскортом гласных, пропитывает глазной
Хрусталик и повисает на влажных ресницах, лишь

Воздымешь к зениту взгляд свой… Могучие облака,
И, в метаморфозах зыби, наглядно, в пример другим,
Зрачки заливает море и радостно жжет, пока
Любовь, поедая мытаря, не поперхнулась им…



_2004_






* * *


Ну, вот вам оборот впрямую,
Вкрутую (?) — к настающему спиной,
Все, что, настойчив, в душу ни приму я, —
Не приживаясь, тяготится мной.
За давностью забыты,
Реликты прозы, источили явь
Сомненья… ревность… — вечные термиты
Воображенья… В сумерках, оставь
Рядить и сокрушаться. Бремя
Любви — не в нарастании тягот,
А, жизнь, в перенасыщенности теми
Страстями, чье роенье не дает
Ни отдышаться, ни уснуть. Полезней
ли отрезвленье? Скальпелю подстать,
Так, парадокс, врачуют нас болезни,
Чтоб вживе безразличию отдать.
Не потому ль, в осмеянной заботе
О повседневном, как ни терпелив,
Не чуда ждешь, мерцаньем женской плоти
Глаза неприобщенного залив?
Так поверяют морю, ливню,
Что женщину целующий — подчас
Целует, оступившись, героиню
Интриги в книге, провожатой масс
К непротивленью масс, и, Боже правый,
У памяти, токующей свое,
При скопище реалий, больше правды —
В присутствии отсутствия ее.
Жизнь стоит поражений, но, в обидных
Падениях, студящая висок
Ирония — орудье беззащитных,
И бытие откладывает срок,
Лишь ропщет на интригу. И, поверьте,
Пока еще заемная, в долгу
У кислых обстоятельств, мысль о смерти
Не утихает, дернувшись в мозгу…



_2003_






* * *


С зарею, изрытый тобою,
скрипит, вездесущ, между строк,
Как губка, сырой от прибоя,
в присяжном запое, — песок.
Извне наблюдаем этруском,
я вещею солью пропах,
В сомнительных узах с моллюском,
но — с небом на равных правах.
Узилище страхов и жалоб,
в обветренном венчике кос,
Ты, непостижимая, жалом —
от желтых, язвительных ос.
Язвишь, наблюдая, (ревнуешь?),
что, неискусимая, ты,
Целуя рапсода, целуешь
обмолвку давнишней мечты.
В забвении — пыльные книги,
палитра, и — Веста, терпи! —
Предчувствие пляжной интриги
спускает инстинкты с цепи.
Для непосвященных — загадка,
ну, отблеск ее, наконец,
Перо занесенное — падко
до женских разбитых сердец.
С соленой заминкою в рифме,
что необъяснимей всего,
Волшебна стремительность в нимфе,
взмывающей из-под него,
К иным эмпиреям… Помимо
сезонов, твердящих свое,
Аскеза рапсода палима
тревожным соседством ее.
Не зная себя, под дыханьем
мистраля, ну, правы ли мы,
На пресное существованье
беря у великих взаймы?
Но что, поморяне, ни носим
в себе, переменам верны, —
На желтых, на выпивших осень,
на осах настояны сны…






* * *


А море, вот оно, спокойное на зависть,
И впадина в песке, оттиснута в былом
Красавицей в былом, оттиснутая давесь,
Изводит, как всегда, насмешливым теплом.

Надолго ли? Бог весть… Ознобно огибая
Их, скопище зонтов, но — с льдинкою из-под
Приспущенных ресниц, холеная, другая
Тугою наготой себя в нее вольет,

И случай, на песке ж, подставит ножку либо
Оставит все как есть… Зане отнесена
К предмету сфер иных, в шуршании отлива,
Как память инженю густонаселена!

Неправда, что уже свежо блеснуло донце
У жизни близ олив, не отводящих взгляд,
У жизни, как вино, настоянной на солнце
Тавриды, в толчее одических цикад.

Морская соль горит, не отпуская, в горле,
И роща на мысу зовет отдать визит
Ее пенатам, но, экзотикой обкормлен,
Распят на солнце пляж, и пуще зной язвит.

Тем упоенней мыс, купая оконечность
В таинственной тени от опочивших лет,
И, значит, исполать — макающему в вечность
Ненастное стило и пишущему свет,

Ведь море, вот оно, в неоспоримой соли,
Не ищет забытья… И, ставшая чертой
Характера, любовь к его соленой воле,
Баюкающей зыбь, становится тобой.



_2002_






* * *


Близ моря,
Любим, не любим ли насупленной,
Нет, не обольщайся покоем, дабы,
В рефлексии, внять, что жестокость возлюбленной —
По совести, чаще, подарок судьбы.

И брани, в корректную ночь, не чурается,
Покуда, заложница желчи своей,
В любви она, оглашена, не нуждается,
Любовь, как ни странно, нуждается в ней.

Она, обметавшая осень, дознание
Ведет подсознанию, словно судья,
Но здесь, в сердцевине, во мраке сознания,
Сермяжен, как правда, просвет забытья.

Огласка вины, в убывающем воинстве
Осеннего парка нет лада, когда
В его устрашающе темном достоинстве
Блазнятся проточной душе холода.

Тепло на излете… Сентябрь осыпается…
Ты лето с ресниц опаленных сморгнул,
Тем чаще судьба, торопясь, оступается
В следы на песке, что оставил Катулл.

Вглядись в оглашенную кровь, оглушенную
Солеными звездами, ведь (интервал…)
«Светильником страсти» — ты звал обнаженную
И образа неотвратимей — не знал.

Ты, ворот рванув, обмираешь от нежности,
Ведь та, в записной устремленности к ней, —
Вчерашняя ненависть, та же, да к ней же, и,
На черством свету ламентаций, ясней.

Бездумно, с обыденной бесчеловечностью,
Жизнь с болью и страхом взимает свое,
Когда ты в стихах разрешаешься вечностью,
Чтоб тут же бездарно растратить ее…



_2004_






* * *


Заглядывая спутнице за лиф,
Рискуют репутацией, собой
Не подменяя фавна… Теребя
Развешенные сети переулка,
Сентябрь, с оглядкой на пернатый миф,
Проштампелеван палою листвой,
И, в раздраженье от самой себя,
Лютует в репродукторе мазурка.

Блеск моря, как и при «Арго», слепит,
Возлюбленных морочит Гименей,
Свежо, в виду рождений, свадеб, тризн,
Морская зыбь обозревает сушу.
Чужая воля, на ветру, следит,
Как, с бездной, разверзающейся в ней,
Обуревает вас чужая жизнь,
Одним движеньем вжавшаяся в душу.

В сетях импровизирует Эол…
Заигрывая с фатумом, петит,
Не более, чем вечности закут,
Мир возлюбим последнею любовью,
Он, гол в надсадных проявленьях, зол,
Исподтишка бьет и, клянусь, язвит…
Его бичуют и, вскипев, клянут,
Но если рвут, то с мукою и болью…






* * *


Чем ни пеняют Эрато за вход
В Эдем любезных шалостей любовных,
Свободой платит он, лазутчик от
Дремучих добродетелей, — в альковных

Прозрачных тайнах… В них-то, прописных,
Ты словно, в чьих оценках ни теряешь,
Вся состоишь, вжимаясь, из сплошных
И рук, и ног, когда не обнимаешь —

Обхватываешь, мерная, всего.
Надежные, испытанные узы…
Когда колеблет, бледного, его
Любовь люмпенизированной музы.

Непостоянна, за обильем дней
Не видя жизни, преклонив окрестность
К увещеваньям осени, за ней
Записывает бегло неизвестность.

Не совпадая судьбами, в одной
Поре — поля… зенит… ненастье… птица…
Чем, наспех обживаемо тобой,
Изношенное сердце тяготится?

Еще, на бледном солнце, горячи,
Уже слабей,
Словно ключи к забвенью,
Толчки паскудной крови, толмачи
Усталости, простуды, отчужденья.

Светает, и покоя просит взгляд,
И осень наблюденьем не обносит,
Как человека погружают в ад,
Который он в себе с рожденья носит…



_2002_






* * *


Пора перечитать забытое давно,
Что нам не придает значения…
Порою
У жизни, посвежев, просверкивает дно,
И если что-то петь, то дифирамб герою.

Касаясь новизны, осевшей в мезозой,
Пора ее вернуть и вечности, и мигу —
Забившуюся в пыль, пристанище чужой
Настойчивой души, залистанную книгу.

Она вбирает свет в разъятые черты,
Огласки не боясь…
При обращенье к чтенью,
Трактующему жизнь как сгусток пустоты, —
Процеживая жизнь, не отомстить забвенью.

Застенчиво меж строк хрустит морской песок,
Стопами занесен… Настойчиво, меж нами,
Безделица — значок… загнутый уголок
Страницы… — жарко оплодотворяет память.

Солоноват озноб на палубе, с тобой
Сплошная маета, как и с сиреной вместе,
Но бездна, присмотрись, развернется в любой
Песчинке, до сих пор волхвующей в контексте,

Едва ее стряхнут.
Обыденность глуша
Молчанием навзрыд, в виду ассоциаций
С героями ее, — пожизненна, «…душа
Не думает увы о будущем…», Гораций.



_2003_






* * *


Жизнь сама по себе стоит вечных вопросов, порой
Не читая в чертах — отвлекая от вечных вопросов:
Море, берег Тавриды, ракушки, и емче герой,
Завернувшийся в складки античного мифа…
Философ?

Разминувшись с минувшим, он в будущем и, ко всему,
Всюду сеет сомнения, и, порицаема дружно,
Жизнь сама по себе стоит многого, и никому
Ничего в ней менять, выпрядая причины, не нужно.

Как от солнечной зыби глаза, истязая, слепит!..
Свежий оттиск во времени, емче пространство, покамест
Так, сродни тебе норовом, море у мола кипит,
Что дневник пропитал влажный, солоноватый анапест.

Паруса на ветру, миф живет прозябанием, в чьи
Складки впору и нам завернуться, продрогнув, ведь, область
Онтологии, жизнь — лишь заплатка на вечности, и
Исчерпаем герой, возвращаясь в заношенный образ…



_2003_






* * *


Протопать Латинским кварталом,
потом в Люксембургском саду
Спуститься к пруду и, у зыби, забывшей себя, на виду,
На стул тяжело опустившись, в полуденной лени своей,
С рассеянным взглядом на зыби, приватных кормить лебедей.

В сени геральдических лилий, листая линейные дни,
Занятнее жизнь, зарастая проулочками Сен-Дени,
Так ярок у дамы в бакарра, призывен, обвальный кармин,
Что яростней просверки жара в крови, и куда там камин…

Но, не возмещая опеки, Веро возвращает в Пантен —
Антенн в подсознанье, аптеки близ кирхи, близ оспенных стен,
Там свет без присмотра в передней скучает…
Случайный союз
Помешанных — не обращает любовь сотрапезницей муз,

Застав ее в образе рока… А на Елисейских полях
Мерцает вольфрам одиноко в припухших со сна фонарях,
И вновь — Иль де Франс, Бузенвиль и… пока кауфер рококо
Обходит вниманьем барокко… — весь мир не от мира сего.

До жара в предсердии впиться, теряя пристрастья свои,
В лепнину, в прохладные лица с прививкою вечности и
Вернуться Латинским кварталом, неся, как подарок, любовь
К решеткам, каштанам, порталам, фонтанам, амурам, и вновь

Соборы, дворцы, стайки фавнов, сады в ожиданье весны
Ведут по ночам переплавку роскошной реальности в сны,
В которых, сумбурный, мятешься и, глядя, как дремлет вода,
Смятение пряча, споткнешься, вдруг встретив себя у пруда…



_2004_






_*_*_*_


_NICOLE_DEJOURE_


Каждодневной огранки, пластический шарм парижанки —
В отвлеченности от повседневности, в стиле, в осанке
Помпадур на покое, близ вас с неизменной газетой,
За беседой, согретой предутреннею сигаретой.

Независимо мини… сабо, индикатор свободы
От условностей… — вещи дружней, на подхвате у моды.
В каждом заперто прошлое… В знаках его изобилья,
И в любви, и в коллизиях — шок телеграфного стиля.

На отшибе любви, в голой сентиментальной аллее,
Жизнь в шипах шепотков, утонув в словопреньях, беднее
И бессмысленней,
без испытующих губ парижанки,
Прозябания на содержании у содержанки.

Соприродное времени, при нелюбви к параллелям
С ширпотребом минувшего, высокомерье к потерям —
Признак ясной души… Облучаем ее обаяньем,
Город, лишь примечание к ней, отвечает молчаньем.

С приблудившейся фразой о нимфах его, рядом с нею
Вечность приостанавливается… Минуя аллею,
И кураж, и улыбка, и жесты — в избытке таланта,
Уносимые ею, в мандраж повергают вакханта,

Ибо муза, раба ее прошлого, учит науке,
Уступив мимикрии, уметь улыбнуться разлуке,
Нет! потере… И в сердце, надсадные, воют химеры
Notre Dame de Paris, нестерпимые множа примеры…



_2004_






КНИГА


Ближе к ночи, в канун Новогодья,
Даже скука студеных корней
Утешительней на мелководье
Плоских, сиюминутных страстей.
Нас-то, с ними, заложников мига,
Словно некую мелочь поправ, —
Эта ветхозаветная книга
Глубже, весточку сердцу подав…

И в забвенье ее не задвинуть,
Не отринуть, диктуя свое,
А — душою, как взором, окинуть
Мир, живущий стихами ее,
Обстающих нас плотно, как опыт
Бытия, и, с забвением — ниц,
Лепет времени, клекот и ропот
Воздымающих с гулких страниц…

У зимы, присмиревший, в объятьях,
Обминаем несносной судьбой,
Я листаю, задумчивый, вспять их,
Чтобы не разминуться с собой.
И в любви уязвимый, и в слове,
Но, по странности, ими ж творим,
Жив я, жив я — подсказкою крови,
Обращающей к ларам моим,

И горячих пристрастий не прячу,
Тем чудесней, вне пылких словес,
Жизни, переплетенной в телячью
Кожу, — вескость, увесистость, вес.
…Разломи ж ее, словно ковригу,
Чтоб минувшее с сущим связать.
А спроси ее — кто ж она? — книгу,
И она не найдет, что сказать…



_2004_






* * *


В Париже снег. В поре свет инобытия…
Недостижимостью взгляд мытаря слезя,
Все выше золотой лирический кораблик,
Летящий над тобой, Лютеция моя.

Словно простиран, свеж, как зов иных пространств,
В Париже снег. Куда как прихотлив пасьянс
Его на площадях, и обливает вечность
Декабрьский фаянс в прожилках Иль де-Франс.

Снег бел, простите мне трюизм, как молоко,
Но в этой фразе, chere, так видно далеко,
Где, в роскоши лепнин, тем барственней барокко,
Чем прихотливей снег в кудрявом рококо.

В Париже снег… И, лишь для радости и нег,
Лирический гибрид, жизнь убыстряет бег,
Прохожих торопя. Но, тянущийся мыслью
К проспектам проливным, неистощимей снег.



_2004_






* * *


У моря, в ветер, что там ни шепну
Тебе, покуда возраст не шпыняет, —
«Не возражай, иначе ущипну…» —
Батистовые сумерки пеняют

За бремя зим, за честность чистоты
В пожатиях… Ненастная обличьем,
Нет искусимей в искусе, чем ты,
В союзе с агрессивным безразличьем.

И, не перебродившие в крови,
Как будто зов без отзыва, но — в фальши,
С душистыми трофеями любви,
Пороки не идут — пророки? — дальше

Увещеваний, чьи плоды горчат…
Носительницы пестуемых фистул,
Всё те же, море выцедив, молчат
Любительницы выцветших эпистол,

Томящиеся близостью сирен.
Ты знаешь, неизвестность, друг и сводня,
Что если добиваться перемен,
То непременно, дерзкая, сегодня!



_2002_






_*_*_*_


Измена — обыденность: постно дичатся и лгут,
Что, впрочем, простительно, плачут и доводы копят…
Исчадия верности — пуще плюща оплетут
И все не уймутся, в слезах и уликах утопят,
Так лаской зальют… занимались бы этим года
В слепом эгоизме, чья неискушенность постыла,
Чтоб, мера суда их, шалавая краска стыда
Хоть вечность, как будто впитавшись, с лица не сходила.

…С излетом столетья, мигнувшим минувшим, в плену,
Любовь, у раскаянья и у сомнений: «Простила?» —
Вернуться под утро и в спальне застичь тишину,
Сиречь пустоту, — мизансцена в ремарках Эсхила…
Лишь вмятинка — в теплой подушке, духами дыша,
И эхо спросонья в углу завозилось — проснулось…
Но всё, чем жила, оббиваясь о будни, душа,
В ладони уткнулось и недоуменьем очнулось.

Как сходят с ума, безучастные внешне, опричь
Победы над вечностью иль соискания лавра? —
Достаточно просто войти и, бледнея, застичь
Себя, безупречного, в бешеном образе мавра.
Не нужно в сердцах сокрушаться, оставьте свои
Стенания, ведь, не давая побега, измена —
Побочный продукт порицаемой нами любви
И, не имитируя партий чужих, неизменна

В освистанных следствиях… Фарс, а не драма, груба
Действительность, сердце слезам примиренья не верит.
По швам, в красноречии камня, протерлась судьба,
И даже погода, замкнувшись в себе, лицемерит.
Не нужно, с оглядкой на непостоянство, взахлеб
О мистике случая, — перебродив, не расстались…
Всего-то и нужно, с течением времени, чтоб
Хоть голосом, хоть интонацией к вам приласкались.

И как ни абстрактен, в продрогших ремарках, Эсхил,
Как ни отрешенней душевный отток идиота, —
Осмысленней слезы, и нет, побледневшая, сил
Отпасть от чужого тепла, от его приворота…



_2004_






* * *


Как пригоршня, звенящего жара полна
Золотая, в рачительных лозах, долина…
Норовист, как и давеча, градус вина —
Под полуденным градусом птичьего клина.

И судьба неуступчивей — в тяжбе с собой,
Здесь нас трое, где, помнится, нас было двое.
Утомлен экивоками, вкрадчивей зной
В вековечном, как крымские горы, запое.

В вековечном, как крымские, запое,
Утомлен экивоками, вкрадчивей зной.
Здесь нас трое, где, помнится, нас было двое,
И судьба неуступчивей — в тяжбе с собой.

Под полуденным градусом птичьего клина
Норовист, как и давеча, градус вина.
Золотая, в рачительных лозах, долина,
Как пригоршня, звенящего жара полна.



_2004_






_*_*_*_


С ракушечником под стопою, в краже
Солидных реноме, к соленым спорам
Сирен, с кем сочетаемся, у пляжа
Сомнительное прошлое, в котором,
Наперсница усталых, поздних прачек
В библейской пене, будящей анапест,
Луна, свежа, берет вас за образчик
Рептилий в добродетели, покамест,

Судья твоим холодным веснам, осень
Не отдыхает от причуд пролазы, —
Все чаще, чаще подбивает проседь
И автора на поздние проказы.
Не иссякая, ночи настоялись
На морской соли, впитанной пространством,
Ведь ты, любовь, — одна из постоялиц
Души, обремененной постоянством —

Непостоянству… Что на солнце зримо —
Сомнительней под взглядом непогоды,
Ведь под луною ухищренья грима
Приобрели в лукавстве от природы…
Но, с неизменной рощицей в соседстве,
Ты, выгнувшись, с закрытыми глазами,
Не иссякаешь, шрамами на сердце
Расписываясь бдяще коготками

В горящем лаке. Злей незавершенность
Свидания — не утоляя жажды,
В конвульсии соитья, в отрешенность
От всего мира — не вступают дважды,
Словно в поток. А он, косящий, косит
Под корень настоящее и даже,
В прощанье, как печальных птиц, уносит
Исчадия пустеющего пляжа…

Мгновение назад, в протяжном стоне,
Как пепел прожитого ни ревнует,
Ты змейкою свернулась на ладони
Судьбы, испепелившей не одну, и,
С бродягою, ночующим под лодкой,
Что нас и вдохновенней, и счастливей,
Пляж донимает ночь сырой щекоткой
Воспоминаний, переживших ливень.

Под простынею в складках, постепенно
Вминающей в простуду, тает лед в нас,
Ты — авторство любви, что, несомненно,
И, беспредметна, не переживет нас.



_2003_






* * *


Уловима фонетикой, на перегибе строки
Об апрельском предместье, его сквознякам вопреки,
Вдоль домов в дерматите, подробных в лепнине, проходишь
Продлевающей холод
в продрогшие черновики…

Но, в ладах со средою, в соседстве окрестных божеств
Солнца… моря… песка… у хозяйки обветренных мест
Угловат, вдоль щеки, что внезапно зарделась от счастья,
На заре, заголяемый нежностью жест

Загорелой ладони.
Но неподнадзорной весной,
В помрачении стоков, заклиниваемых судьбой,
Одержимый тобой, я, рискуя покоем, не дверь, а
Время поздних свиданий захлопнул, строптив, за собой

И шагнул, обираемый позднею нежностью, в дождь,
Чьи потоки в сонет, истязая перо, перельешь
ли, чтоб вывести суть… И — саднит неизвестность, откуда
То смиренье, то дрожь, отлетевшая, ты подаешь.



_2004_






* * *


_«В_УМ_И_ЛИЦО_ПОГЛЯДЕТЬ…»._

Гомер


«В ум и лицо поглядеть…». Терпеливый, глядел,
Не отрываясь. Но приторней нежные виды:
Лавры… магнолии… пляж, по весне, не у дел…
Чуткие ночи в двусмысленных звездах Тавриды…

Влажные шорохи… В обетованной глуши
Исповедально молчанье ракушки, и глухо
Бриз в новолунье, поверенный душной души,
Тише за шторою, слух отвлекая от духа.

Непогрешимое, грустно тускнеет кольцо
На безымянном, и тем, очевидно, резонней,
Что до сих пор, жар под кожею, помнит лицо,
Не остужимо, атласную властность ладоней.

Не иссякая, пространство в загадке своей —
Ороговевшее время, и, судя по сыпи
Редких огней в незнакомых предгорьях, острей,
К холоду, рудиментарное зрение зыби,

Влажно следящей за поздней купальщицей, чьи
Прелести прячет стихия, и, к юмору сноба,
Вытянув душу, морочат, смущаются и
Тянутся в «ум и лицо поглядеть…», Пенелопа.



_2004_






_*_*_*_


Студя побледневшие пальцы в проточной воде,
Nicole, обмирая, роняет перчатку, mon Die!
Перчатку уносит потоком — к разлуке? к беде?

Так всплеск открывает досадных случайностей ряд,
И тихой слезою, щемя, наливается взгляд,
Пока в гипнотическом трансе на воду глядят.

Пенять за оплошность? — она восприимчивей, чем
Приблудная лютня к внимательным пальцам… Меж тем
В поре, как всегда, притязания вечных проблем.

Жизнь, как ни толкуй, подтекает потерями и,
Наглядная, не восполняет поборы свои,
Едва ли источник, в слезах, непроглядной любви,

Чью память отшибло шабли… Устремленная вспять
Пространству и времени, да, опрометчивость — мать
Оплошностей, и что с нее, переимчивой, взять?

Спасибо судьбе, в назиданьях ее, за труды,
Чьи, не утоляя, горьки и сладимы плоды
В студеных следках ясновидящий легкой воды…



_2002_






ТОЛМАЧИ ПЕРСПЕКТИВЫ







* * *


…Муштруемые страхами, сатира
На двойника, потерянно скрипя
Зубами в раздражении, от мира
Привычно устремляются в себя,

В снег, в морось марта — в обмороке слизня,
И тихо в доме — цвета навсегда
Усвоенного безразличья к жизни,
Противореча казусу гнезда…

Зима взимает насморком, что мило…
И внять пора б, нет! взять, скорее, в толк —
Мир, обрекая случаю, замыло
Помешанною мешаниной толп.

Естественней в падениях, с «блондинкой
В мозгу…», открывшей личный недород,
Абсурднее роль личности, личинкой
Отложенною в массах… Лишний рот,

Свалялась жизнь в комок из лжи, порока,
Предательства… и, обрывая путь
Настырным лейкоцитам, срок — до срока,
С Морфеем в капле морфия, — уснуть.

Шибая повседневным перегаром,
Не отпуская, держит мир, капкан,
И тем зима надсаднее — недаром
«…безлюдье лечит душу…», Чингиз-хан…



_2004_






_*_*_*_


Осенью, не потрафляя себе,
на службе
У повседневности, сырость… подтеки… в дружбе
С насморком в камне, — не более, чем придирки
Вечности, не ополчавшейся против кирхи…

Чья, посвежев, католическая отвесность
Линий, звеня, обрывается в неизвестность
Плюс энтропию… В огнях, витражи, в обиде
На бытие, — бытие ее в чистом виде.

Дом, с пробужденьем, радушнее — «С добрым утром!»,
Ластится дисциплинированным уютом…
Чем ни яснее, наигранную невинность
Не укорить за мятущуюся наивность,

Ведь, не чураясь покоя, нет сладу с тою,
Ткущей себя с изощренною простотою,
У порицаний в активе — ее залеты,
Но у нее с добродетелью свои счеты…

Мягкость, одно из условий существованья,
Просит сочувствия, и, с новизной незнанья,
Как же люблю я, покуда ненастье плачет,
Мир, что она от меня заполошно прячет…



_2004_






* * *


Сколько весен мне, судят по седине
На висках вояжера… Прилив, влеченье
К консоме, к накрахмаленной тишине
Кроткой кухоньки — тратит свое значенье

На признательный всхлип. Столько лет знаком,
Под присмотром души — в неусыпном бденье,
Особняк на отшибе, особняком,
Отражается окнами в сновиденье

Завернувшейся в сон. В глубине строки,
Под гравюрою, киснущей в постояльцах,
Стоит мягко коснуться руки, толчки
Крови, бдя, перемигиваются в пальцах,

Переходят на птичий язык… Бронхит
Унижает прохожих… Питомник мотов,
Жизнь, в подметных пространствах, берут в кредит,
Обращаясь в итоге, как все, в банкротов.

Безучастное частное, им в ответ —
Человеческий студень… И, к сладкой боли,
Веселей осознанье, что больше нет
Воли жить, дорогая, в твоей неволе.



_2004_






* * *


С санкции уязвленной души, наводнив окрестности,
В стужу, воспоминаньями, не убывает вечер
С обмороженным взглядом, пока, репетитор местности
В низкорослых конструкциях, воет промозглый ветер.

Там простуда в прохожих возделывает свой образ, там
Даже клякса в ненастном письме обладает зрением,
Погорев на ином… Недолюбливаемый возрастом —
Узок в прописях, «облагороженный поражением»,

Чаще — перед собой… Упиваясь чужой рефлексией,
Увлажненной слезами, теряют в… Сплошное скерцо —
Нежность долго была, повторяю, твоей профессией,
Чтобы с легкостью вытряхнуть, рдея, меня из сердца.

Та же стужа, в залысинах, с дьявольским назначением,
Вымораживает нас… Материя, но — без правил,
Жизнь, с уликами, — ежеминутное обличение,
Чьи пределы, в унынии, ангел давно оставил,

И зима выпадает в осадок. По праву сильного, —
Пока ты не уходишь, подняв неизменный ворот,
Закусив помертвевшие губы, груба, до синего,
Гололедица бьет, обмирая в падучей, город…



_2004_






* * *


Активная бездейственность,
в затмениях
Души, ведуньи в повседневной сирости,
Ненастье импульсивней в заблуждениях,
Метнув дождем по изнуренной сырости.

Чем, с влажною истомой, ни обрамите
Его повествование, при ровности
Отсылок, с выдворением из памяти
Ошибок, заблуждений, вспышек ревности,

Оно молчит… Под восковою маскою
В тугой росе, ласкаемые взорами,
Увесисты, как живопись фламандская,
Плоды в саду плодоносят раздорами.

В немилости у музы, быв посредником
Меж вымыслом и явью, взмывшей птицею,
Вы, уверяют, были исповедником
У частностей, теряющих амбиции.

И, окликая дальнего как близкого,
Ведунью эту узнают по сретенью,
Покуда память, не чураясь низкого,
Тоскует о высоком… По неведенью?



_2004_






_*_*_*_


Низменна, с непреходящей жаждой
Неизменной «истины в вине»,
Трезвость селадона видит в каждой
Тайную распутницу, а не
Спутницу по возрасте, зане

Ревность освежает вкус… Жестока
Кропотливость лет. Не для пера,
Прорицая прошлое, пророка
Нет в своем отечестве… Пора
бы скорее внять тому. Щедра

На сюрпризы, прячет, как улику,
Женщина повадку… Холодна,
Самую лучистую улыбку
Дарит она зеркалу, верна
Мысли, что за рамою — весна.

По заре, обозревая сушу,
Море окликает мир… Аванс
Зазеркалья, зеркало не душу,
А, в тенях, высасывает вас,
К мраку обращенного анфас.

С ледяным терпением, по мере
Приближенья к сути, не скорбя,
Перед вами закрывают двери —
Чтобы распахнуть окно, любя (?)
Фавна, пережившего себя…



_2005_






* * *


Заурядная драма, чей занавес, впрочем, близок,
Не читает в чертах, заходясь фистулой: «Как низок!..»
Тем, заливистей в зависти язвы, чем казимир,
С высоты своей низости проще смотреть на мир.

Так, заткнув мимоходом за зеркало гладиолус,
Слышат, слушая о мизансценах любви, не голос,
А букет интонаций, продрогнув на сквозняке,
Прибегая, двоясь, к диалогу на языке

Пальцев на задубевшей дорожке пустого сада,
Убегающей в ад. Не сводящий с предместья взгляда —
Узнает себя в сером подтеке стены… В глуши
Тем же занята женщина, деспот мужской души,

По призванью — черница, стечением черт — кокотка…
В перспективе, владелец строптивого подбородка
Вырождается в ликтора… Дряблый, над бездной, наст,
Стоит вам наступить, — не раздумывая, предаст.

Тем еще веселей, с метафизикой в очертаньях,
Дорогое лицо… Пусть, по Ницше, «…от состраданья
Разит чернью…», но, серой и сумерками дыша,
Почему ж к тени женщины жмется, дичась, душа?



_2004_






* * *


За кольцевой, не греша, между тем, на долю,
Набело пишет зима по ночному полю,
Не достигая замкнувшегося бетона,
В яростных красках помешанного неона

Над мостовой, проседающей прямо в лица,
Тянущей вниз… И сосулька — самоубийца —
Из любопытства ли? — свешивается с крыши,
Искуса нет для нее и сильней, и выше…

Внутренний визг ее невыносим для слуха…
Жизнь неизменно ведет к энтропии духа,
Тем объяснимей, что в шумном письме, близ свечки,
Перегибают ландшафт по ревнивой речке.

Как и ее, не найти на промозглой карте
Время, осевшее серым сугробом в марте,
Где из него вытаивают, забыты,
Воспоминанья, обеты, грешки, обиды.

Что нас, под занавес, переживает, кроме
Зимнего почерка? — непослушанье крови,
Тянущей в белое, за кольцевою, поле,
Где одиноко — до страха, до спазм, до боли.



_2003_






* * *


Понимаешь ли, нам уже нечего, кроме иллюзий своих,
беречь,
Рассудительней кровь прозревающих…
Вот и, в увещеваньях сущих,
Опустевшие руки, тебя отпустив, обращают немую речь
К флоре, сдобренной феями, ткущими шорохи
в неистощимых кущах.

И сонливое солнце, приблизившись к западу,
морщит морскую гладь…
«Подвергай все сомнению…», Оруэлл.
Но, обреченная постоянству
Неизбежности, каверзней жизнь в задушевных прогнозах
своих, подстать —
В мачтах, в медленных чайках, густых вымпелах, —
холерическому пространству,

Что не приобретает ни в четкости белых барашков
под ветром, ни
В одержимости яростных зимних штормов,
но — выигрывая в ответе
Свисту демонов в тесных, отвесных снастях,
настигая себя, сродни
Бурной скорописи, но уже на излете,
в соленой тетради Метти.

В настоящем я опознаваем по голосу, волосу… там…
с тобой —
В непроглядном минувшем, чьи вещие кущи просторны,
густы, упруги.
За твоими, в насмешливых искрах, глазами,
подсвеченными судьбой, —
Отчужденность, любовники, комплиментарный грим,
комплекс чужой подруги.

Закипая под килем, как алчущий ключ, одержимей волна,
бедна
В словаре непроломного мира. И, с искоркой холода
в ясном взоре,
День купается в пене, и Метти, валькирия,
тянет с ответом на
Адрес моря, свои недомолвки не поверяющего
местной флоре…



_2004_






* * *


Избирательна, в воспоминаниях о стране,
Не спускающей взгляда с опального, память не
Любит памяти о прожитом… По ее вине

Входят те, кого вынесли, ведь, на манер резца,
Время режет, в упор, по живому; и, дар отца,
Имя не заслоняет, припав, от него лица,

Ибо стоит полемики… С вылазкой на пленер,
Отвлеченней сближение. Схимнику не в пример,
При любых обстоятельствах, как его? адюльтер —

Терапия разрыва. Мораль не у дел. И вот,
Пуще собственной воли, кровь мытаря предает
В ощущеньях cheri… И материя, мать пустот,

Признает за собою способность на твердость, но
Не любому, с течением ночи, отведено
Место в памяти, сдавшей амбиции, ей дано —

Ревность мрамора к мелу… Погас за спиною Грасс,
И  о н а  в опрометчивый, как и свиданье, час
Расставляет в душе всё,
как было тогда, до вас…



_2005_






_*_*_*_


В двусмысленных дождях,
клавиатура
Депрессии, дичает с веком вместе
Клонированная архитектура
Приземистого, в голубях, предместья.

С тех пор, как ты уехала, у будней
Прохладные шажки, ты так хотела…
Нет ничего, задумайся, абсурдней,
Чем заточенье в образе Отелло.

Кровать… кушетка… — каждая подробность
Напоминает, к а к, от света втайне,
Прощупывают спазмами способность
К античным плутням в полутемной спальне.

В следах любви на шелковистой коже,
В объятьях, протянувшихся из мрака,
Что удручает в женщинах? — все то же,
Их скорая податливость, однако,

И утешает… Разомкнув сухие,
Горячечные губы, нет капризней,
Как и прелестней в шалостях, — стихии
Двусмысленности, разлитой по жизни,

Словно пятно на простыне… Меж нами,
Сопротивленье… сладость сопряженья…
Грудь, обожаемая кружевами
От «Susi»… — не пьянят воображенье,

Как некогда… И грусть верна весною,
Как верно то, в предположеньях сиро,
Что, с безразличьем к нежности, со мною
Мир, преходящ в страстях, уйдет из мира…



_2005_






* * *


Одно остается, из виду пропав, одно
Закупоренному в провинции — взгляд в окно,
Заросшее инеем… В шпильках пейзан, пейзаж
Из сволочи свалян, морозом мордуем, — наш,

В традициях поздних эпистол… Трещат хрящи
Проспавшейся рощи… Как, сетуя, ни ищи
Убежища в прошлом, — не крепче оно, чем наст,
И, вкупе с беглянкою музою, вновь предаст.

На службе у Бахуса, стонущем, что гобой,
Жить, в нови бездарной, в рацеях ее, собой —
Бестактное существованье? Разумный блеск
Сознания — истина кисло лукавит. Треск

Древесных суставов как будто известье шлет,
Что каждого, не умаляя надежды, ждет
Участие небытия, но, ему взамен,
Беспутство, что, выплеснув потный канкан камен,

Надсадней в колоратуре… Волхвует кровь;
Любовь, затянувшаяся инфантильность, вновь
Ночует и днюет в эпистолах… Ждет к шести
Январское море, живущее взаперти,

При жизни, которой, парируя, индивид
Не ставит на вид, что отчаяннее свербит
При мысли, что нет благодарнее ничего —
Блестящего общества, общества самого
Себя…



_2005_






* * *


Оступившийся в след ветхих, бесповоротных лет —
В перманентом зажиме… В венозных прогнозах, время —
Трансцендентный сюжет, и его беспощадней — нет,
И грунтовая кровь распаляется в сердце… Бремя

Для прибрежных сирен, потому не глядит в лицо
Подноготный прохожий, чья, по произволу прозы,
Старость движется, не избегая сравнений, со
Скоростью катафалка, от прошлого пряча слезы.

Одиночество горько скребется в углу: «Впусти…»,
При насилье бессилия, кровь обращая в соли,
Хвори держат, мрача подсознание, взаперти,
Иногда выпуская глотнуть кислорода, воли.

Кто родился из раны — душою оббит о быт,
Растворен в домочадцах, отчетливо сознавая,
Что понуро, под занавес, Герникою судьбы
Обрывается явь; что, в проклятиях, ножевая

Жизнь наказывает всепрощением, идиот…
Миру нет дела, что,
выпрастываясь из юдоли,
Старость, в пасмурных бледных шажках, помрачнев, бредет —
В неприкаянной верности хрипам, прострелам, боли…

Возвращаясь под кров — обрекаемый голытьбе,
Ждут приплода от фатума… Бледный вьюнок, повитель —
Жизнь больна, поднадзорная, ненавистью к себе,
Но в согбенном и медленном — бодрствует долгожитель,

Лицемерящий с вечностью… Скоропись пустоты —
Мечется в подсознанье, роясь тупиками, сходство
Ницшеанства его с философией нищеты,
Тем отважней в цене предприимчивое сиротство.

Слезы внемлют себе… Невменяемое вино
«Чтит великую сушь…»? Вплоть, бессонная, до рассвета
Долго осоловелая лампа глядит в окно,
Но, и не порицающий, свет не дает совета.

Отражением мира —
склонясь надо всем, а не
Наставляя примеру и твердости, что едино,
Сон нисходит, как высвобожденье, и в этом сне
Ты, задвинут в забвение, — сын своего же сына…



_2002_






* * *


Жизнь — трезвая особа, у нее
Аскеза… Доверительное с нами,
Проигрывает в красках бытие,
Ознобно занавешенное снами.

В рефлексию луны вовлечены
Ушибленные ревностью… При дошлом
Взгляде вперед, явь усыпляет — сны
Закупоренных в непроглядном прошлом.

Под лунным снегом, саду нелегко
Висеть в пространстве, высекая в высях
Рисунок звонких веток… Далеко-о
Уходят от себя в промозглых мыслях.

Сад свит из сновидений — на свету
Былых теней… Пятнашками взыскуем,
В блаженную, для женщин, слепоту
Мир погружаем с каждым поцелуем.

Зайди в мой сон, пройди его. Зрачок
Притих под теплым веком… Только, узник
Пустого сердца,
гений, одинок, —
Единственный, по совести, союзник.



_2005_






* * *


На краткое «Свободно?» — «Бога ради…» —
Мне тихо отвечают на веранде
Над морем… кроткий носик, русый локон
И — кофе… Безразличная вода

Напоминает не о Данте — Канте,
Когда, покинув трансцендентный кокон,
Вещает не о низменном — высоком,
В зрачок упав, соленая звезда,

Слезя слезу… Курортница вчерашней
Помолодевшей выпечки, с домашней
Улыбкою, грызет пломбир… В Паланге,
Под мерный плеск прибоя, —
«Все же ложь, —

Несносней мысль, близ подряхлевшей башни, —
Что девственницу охраняет ангел…»
Да где ее средь этих дюн найдешь? —
Едва гортань споласкивает дрожь

Воспоминаний…
Чаще — подставная,
Судьба подбрасывает вам: «Даная?!» —
Но тут, в ненастье, как в снастях, стеная,
По потемневшей кладке лупит дождь,

И вас, по промедлении пристрастном,
Несет повествовательным пространством,
Как палую листву, чтоб, с постоянством
Сюжету, опустить вас на земле

Под вероятным лавром… Гулко медный,
Он шелестит вам: «Пользуйтесь моментом…».
Но в вас резонно взбрыкивает ментор,
Заспавшись в комментариях к Рабле,

Распутному,
всегда навеселе.



_2004_






* * *


Память манипулирует кротким ландшафтом, как
Запятая — кириллицей… В рыжих стежках собак,
Оживленней пространство, стихийный эквивалент
Прирученного норова. Краткий абонемент

На признание вечности — жизнь, сокращаясь, не
Порывает с реальностью — пуще любви, и, вне
Вас, привычно склоняется к выводу, что пролог
К сей юдоли земной — приглашение в эпилог…

Можно выйти в прострацию, сдернув с гвоздя пальто.
В лучшем случае, жизнь, утверждаясь в себе, — ничто
В схиме схемы: тусовки… любовница… служба… дом… —
Чтобы их вызывать ностальгирующим пером…

И предзимье не крикнет разгневанно «Черт возьми!»
Отболевшему,
сотканному из пороков и
Добродетелей, паразитирующих и на
Заблужденьях травимого… Подлые имена

Опускает в пустом замешательстве, становясь
Эклектичною (что обоснованно…), явь, учась
У искусства, чему объяснения нет… Объект
Электрической пластики, то бишь смурной предмет

Недомолвок, — возвышенней… Внутренний мир лепя
Из отходов творенья, — «Познай самого себя…»,
По Платону… Так больше участия близких ждут
Безучастности вечности, вестники чьи грядут.



_2005_






* * *


Живущий до сих пор в эпистолах кокетки,
Мерцает в строчках, но — не адресатом чтим,
Фанерный фатализм заброшенной беседки
В запущенном саду, сырым сиротством чьим

Ночь не обнесена… С зарницей на востоке,
Не отпускает мир ненастье той руки,
Когда угрюм запой; в падучей водостоки;
Борей несет в ноздрях предчувствие тоски,

Бесспорно, не один… С простуженным дыханьем,
В саду, клошар вполне вменяем, но — один.
Проекция души — усилье подсознанья
Выплескивает сон из голубых глубин.

Живописуя жизнь как сумерки, не вправе
На миг в плену пелен, пластичный испокон,
Он огибает, сон, неистощимость яви
В руинах молодых дорических колонн,

И та уходит прочь, не поднимая взгляда,
Надсадная в любви, в морщинах праотца,
Тем, влажное, теплей великолепье сада,
Выглядывая из промозглого лица…



_2004_






_*_*_*_


Низколобая Лобня… Ночами, когда лютует
Эрос в завязях, чье нетерпенье уходит в рост,
С перспективою чтицы, кому по ночам диктует
Муза, ветреница? И какой с нее, впрочем, спрос?

Красота беззащитна… С оглядкою на «эпоху
Москвошвея…», она наверстает, возьмет свое,
Только в потустороннем. Едва ль не по Архилоху
Откровенье женщины: «Пью, опершись на копье…»?

С расточительной точностью ночь истекла… Гримаса
Защемила лицо… Шорох сада, ночной эфир
Зажились в интонациях. Матрицею матраса,
Вопреки фарисеям, наглядно плодится мир.

Цыкнув на обстоятельства, что не в чести,
в постели,
Обирая словесность шалавою рифмой «кровь»,
Автор — раб героини; их, взмыленных, в черном теле
Держит то помешательство, что мы зовем «любовь»,

Эта нежная нежить, дразня язычком, как жальцем
Лютого исступленья.
Истомой берет свое
Жар жемчужины, влажно пульсирующей под пальцем,
Утопающим в лоне, как в раковине ее…



_2004–2005_






* * *


Женский лепет — распахнутой ночью:
«Родной… Родной…» —
Разрешается криком сорвавшейся… Не одной,
Сколько ни наставляй неприступности, в свой черед,
Тирания гормонов счастливые связки рвет…

Так, плашмя на холстине, покуда царит весна,
Сколок запечатленной стихии, в цветах… она
Забывает себя, и свихнувшаяся сирень
Прорастает сквозь поры светающей кожи… Лень

Отвернуться от прошлого… лень затворить окно,
Бесталанное в зоркости, в видах своих грешно,
Чтоб внушить, что не вы предаете любовь — она
Предает вас, в осенних уловках изощрена,

Лицедейка, покуда, с оглядкой на Бомарше,
Лепет лепится, не оставляя надежд, к душе,
Ужасая, в уликах падения, тех, двоих,
Холерической характеристикой криков сих,

Потому что, уже погасив по садам сирень,
Черно-бел, как кино, так вжимается в душу день,
Что она, побледнев, выдыхает одно: «Пора!..»,
Ускользая, пролаза, от авторского пера…



_2005_






* * *


С остывающим кофе, в вечернем пустом кафе
Близ Вандомской колонны, со стойкою подшофе,
В неизменном шарфе, не спасающем от дождя,
Обитаемый образ клошара в обман вводя,

Вы — скорее, эмпирик… устойчивый практик, чем
Непроглядный романтик… вращаете блюдце, тем
Горше обыкновение следовать, в пику, за
Книгою, затворившей сухие уста… Глаза

Истязает неон за окном. Горечь тем берет,
Что возврат — не всегда обязательный путь вперед.
Дух подстать диким всплескам неона… До ночи вплоть
На вопросы его — не находит ответа плоть.

Человек, сгусток комплексов, прячется в скепсис, но —
«По стаканам разлитое, следует пить вино…» —
Говорят в Сен-Дени… говорит, подливая, баск
Вам, не mon chere ami, но — объекту прицельных ласк

В забубенном квартале… Осталось, надев пальто,
Взять и выйти, уже осознав за порогом, что
И кафе, и колонна, и вы, неофит на вид, —
Слепки с небытия, выдающего вам кредит…



_2004_






* * *


На полях сновиденья, с игрой светотени,
В сардонических гроздьях, свежо торопя
Приращение фурий, цветенье сирени
Рвет на части, близ кроткого моря, себя,

На другом конце мира… На ржавом иврите
Ставень просится, дряхлый, в тепло… и камин,
Одержимый собой, прозябает в плеврите,
Из живых в невеселой квартире — один…

В спорадической нежности, нежити вторя,
Мир не прячет себя в глухоте, предпочтя
Аутизм, погруженье в себя, но без моря
Обмелела судьба вертопраха, хотя,

Одинока, двусмысленнее ожиданья,
Память тела короче, дословная, чем
Память сердца, замкнувшегося в умолчанье
О молчании отпрыска лени, и тем

Флегматичнее время, в песчанике, точит
Настоящее… и, под щекою рука,
Как, сливаясь, долги одинокие ночи,
Как, дробимая драмами, жизнь коротка!..



_2004_






* * *


В знойных руинах, не попирающих твердь,
Но — увлекающих ввысь,
миру солнечных пиний
В магии ласковой хвои — «Мгновенная смерть —
Высшее счастье для жизни…» — ответствует Плиний.

…В очереди к убывающей вечности, день
Ломится в окна, и, от попечения тюля,
Выйдя на солнце, врасплох застают свою тень —
К ревности иллюминированного июля.

В прятках с душою, забывшей себя на пиру
Радостной пластики, выпукло дышат с фронтона,
При родовой молодой неприязни к перу,
Девы и лозы — лазутчики Анакреона.

Как ни юродствует солнце, дожди ни секут,
Пуще язвя, — в новизне узнаванья прелестней,
Так гулко пьют и в тимпаны, без отзыва, бьют,
И от ударов судьбы заслоняются песней,

Что сторонятся их, хвойную тень теребя,
И, в летаргическом времени,
искус сатира,
Перемещаемый взгляд, обращенный в себя,
Видит и горы, и море — лазутчиков мира…



_2005_






_*_*_*_


Вписав себя в семью, но, что там ни трави
О прелестях ярма, — темно вперяясь в лица
До синевы их, брак — исчадие любви
И, подбирая ключ к себе, его убийца…

Тяжел его урок, непостоянна суть,
И вспышка ночника — прореха в сновиденье,
В которую порой так тянет заглянуть,
Чтобы, в спряженье дат, перебороть сомненья

В буколиках любви… И, что ни ворожи
Пристрастная судьба, над жизнью морща лобик,
Но из чужой, в рубцах и пролежнях, души
Не вылепить, увы, свой незаемный облик.

Так безнадежна ль жизнь, чтобы забыть про ту
В серебряных перстнях, чья взбалмошная ярость
Грызет, не избежав предтечи, пустоту,
Чтобы в забвенье впасть? Стоическая старость

Не подымает век, но — обрывает нить,
Подобно Парке, и, залогом выдворенья
Из этой жизни, — пить и скукой жажду длить,
Чем у надежды жить на лютом иждивенье…



_2004_






* * *


_ДОЛОРЕС_К._


Неуступчива юность в своих заблуждениях, чьи
Парадоксы скудней, чем скучнее…
В грехах анонимна,
Чаще взбалмошна женщина, зеркало возраста и,
В перспективе, своя же соперница. Это — взаимно…

Отчужденность от мира на них вымещают, и речь
О приватном Эдеме… С брожением пар за портьерой,
В бирюзовых традициях мифа, любая из встреч
Разрешается играми Вакха в союзе с Венерой,

Жизнь ее истекает сердцами гидальго, в крови
Ностальгический голод, И тем, посвежев, очевидней
На душе вояжера следы переметной любви…
Породненным пороками, как отщепенцам, обидней

Добродетель в весне, в той, что, всмятку, царит, теребя
Молодую листву в глубине помраченного сада.
Обращаясь к себе,
зачастую не слышат себя,
Не познав глубины уязвленного сердца… досада…

В освоенье с забвением, все виртуальней Эдем,
Оставляя от жизни щемящую графику сучьев
Вместо вешней листвы, и протяжней объятия, чем
Беспощадней «недуг, именуемый временем…», Тютчев.



_2005_






* * *


_ПАМЯТИ_И._БРОДСКОГО_


В помрачении «дикого» пляжа… та,
Наводняя телесным кишеньем зренье,
С безразличием к пеплуму, нагота —
Это, в просверках охлоса, отчужденье

От среды, чьи филиппики не бодрят…
Влажно морем подмечено, для упорство,
Как с ленивой заминкой отводят взгляд,
Не дичась золотистой роскоши торса

Близлежащей сирены… Кому с руки —
Индивид вне себя? И, в подтексте иней,
О любви, эволюции вопреки,
Поют с голоса (спектр модуляций…) Синей

Бороды… Погружаясь в себя, коллаж
С персонажами Данте,
при дешевизне
Пыльных ассоциаций, пустеет пляж —
Честный задник простой, одноактной жизни,

Добавляющей грустных белил виску
И, в виду незабвенного Петербурга,
Закрывающей занавес по кивку Демиурга
с претензией драматурга…



_2004_






* * *


С героиней подтекста, полнее наплыв
Прирученного мира… Со штилем во взоре,
«Бог деталей» ревнив к конфидентам, открыв
Эпос описи — пляж… тенты… шлепанцы… море…

Завсегдатай творенья, едва ли в пример
Им, основоположникам, средь беспримесной
Наготы их, воодушевленней Гомер
Загорелой песчинки, беременной бездной.

В парниковых страстях побережья, судьбу
Облегло иронической маской — к безлюдью
Подстрекает безлюбье… С ладонью на лбу
Героини, полумраку жертвуя сутью,

Уязвимее комплекс Улисса.
В кривых
Зеркалах, с обреченностью вжавшийся в крабью
Психологию, пасмурен мир — в подсадных
Отраженьях… сознанье подернулось рябью

На пустынной воде. Опечатка любви,
На груди хороня героин, героиня
Обнажает тарифные прелести, и —
На душе, полуночница, та же пустыня…



_2004_






* * *


По прошествии лет, безразличные к порицаньям,
С неизменно шельмуемым под пятой,
Перемены скучнее… тем жарче под их дыханьем
Не обтаивающая невозмутимость той,

Чьи объятья уже обращаются колыбелью,
Выцветая,
и жизнь конфидента, во всю длину,
Одухотворена гармоническою капелью,
Кропотливо кропающей наискосок по сну…

Но, со взглядом сообщницы, исподлобья
Смотрит дверь в «никуда», ибо у героини свой
Перед автором долг, и бесплодье ее подобья
Даже из мостовой под стопой исторгает вой…

Эволюция воли,
с недовоплощеньем свыше,
Под влиянием статики, в зоркости тупика
К безупречности статуи в заиндевелой нише —
Есть враждебность к идиллии, чья рука,

Порицая, ласкает… И, не уступая, кто бы
Вас ни разуверял, сердце не устает свербить
Невозможность оспорить то, что непреложно: чтобы
Быть любимым, — нельзя, наконец, любить…



_2004_






* * *


…Если ж о вас, — то, предмет неизменных терний,
Не обольщайтесь, от блицев уйдя в аллею,
Метаморфозами литературной черни —
Зависть, истошная страсть, помыкает ею,

Ведь, в перетолках, пасынок постоянства
Анакреону — пишет, макая в небо
Сильную кисть…
Голограмма души — пространство
Приобретает в основе от ширпотреба,

Чаще — печатного вздора с забора, зданья…
И, насыщаясь от скверны его, безумье,
Сжавши кулак, — постоянное состоянье
Каждого, не отводящего взгляд, и в сумме —

Это синдром моветона (вреднее — веред…),
Их поглощает, простите за откровенность,
Метафорическое несваренье — перед
Вылазкой вечности в кислую повседневность,

Что не отбелишь, в проклятьях, от черни… Проба с
Тусклого мира, вокруг нас, по крайней мере,
Сор исповедующих предательство, как образ
Жизни,
трактуемой нами как жанр потери.

В равенстве с небом, что не утоляет зренья,
Как ни глядите,
в одическом одиноче —
стве, выживают лишь те, что, влача забвенье,
Внятно презрительны к ним, эти дни и ночи…



_2004_






* * *


Ни осень, в нас зажившуюся, ни
Оплошности на ледяной дорожке,
Ни вкрадчивую пластику — сродни
Струящейся, ленивой неге кошки,

Ни, в гневе, нарекания судьбе,
Чьи каверзы отчетливее вижу, —
Себя, лелеем сплетнями, в тебе
Я (кружевной характер?..) ненавижу.

Я для тебя не существую, и,
С иносказаньем дней, неоспоримо,
Что ненависть претензии свои
Заимствует у нежности, помимо

Улыбки… Увядание дразня,
У самой лютой, в холоде, гордыни —
Форма смиренья… Вычеркнуть меня
Из бытия спешишь ты, и поныне,

При косвенной судьбе твоей, глухи
К пустым увещеваньям негодяя,
Непримиримы старые духи,
К неистребимой памяти взывая…



_2004_






* * *


В золотушном предместье, метафизически
Умозрителен, мир есть подвид угла…
Истощаются в доводах, механически
Раздевая раздетую догола,

Но — тушуются. Прошлому не позируя,
Длят пустыми иллюзиями свои
Притязания, кротко терроризируя
Полуночниц признаниями в любви…

Не выходит судьба, гедонист, ни покроем, ни
Опытом. Погружаясь дыханьем в рот,
Узник брачной ночи с алым подбоем и
В близоруких ладонях запретный плод

Сладко холит… Тяжелые шторы выпили
Свет в опешившей спальне. К мощам своим,
В эту ночь не один, словно лодкой, к гибели
Беззаветно обнявшею — уносим.

Тем отвесней искус обернуться трещиной,
Ускользнув от себя же — в нее… Скорей,
С хваткой нетопыря,
в победе над женщиной
Кроется поражение перед ней…



_2004_






* * *


Со скукою в заштилевшей крови,
Легко ли, неврастеник и тетеря,
Вещать о растворении в любви,
В нее, к закату доблестей, не веря?

В притворных добродетелях, о чем
Там, в красках, ни умалчивай ненастье,
Есть счастье, примеряя образ, в том,
Что, обирая жанр, не ищут счастья

В буколиках… Исчадье словаря —
Неистощимей скепсис, преуменьшен,
С чьей помощью,
о сем не говоря,
Оттачивают опыт… знанье женщин…

Едва с рассветом пылкий Фаэтон
Мазнет фронтон, — с подчеркнуто раздетой,
В объятьях, просыпаются с Манон,
Заснув намедни (кабы знать…) с Джульеттой.

Насельниками фабула бледна,
И, сдержанно меняясь в выраженье,
Мир прибывает, неизменный, на
Счастливое ее изнеможенье…



_2002_






* * *


Кромешно, исторгая ужас

Из водостоков, с эйфорией,

Сентябрь, кликушествуя в лужах,

Мир затопил неврастенией…



С отчаянной, с «подзалетевшей…»,

Еще и в искусе, и в теле,

Соломинкой, осоловевшей

В невразумительном коктейле,



Я становлюсь… В поре — холопство…

Как чернь в проклятиях ни тщится,

К чему пенять на неудобство? -

Где ноги, там и танцовщица.



С менадою, за колоннадой,

Закат, о завязях поющий,

Подсвечен сдержанной помадой,

Тон

в тонком гриме задающей.



Что за исход ни заповедан

В неиссякающем бедламе,

Любви, как недоумок, предан,

Я предан давними мечтами,



Их, отлетевших, не дозваться…

И, в сносках, что не извиняют,

Что понапрасну сокрушаться? -

Не одному вам изменяют.



В любой из фурий умирая,

Жизнь жестче, вчитываясь в гранки,

Из переулка выкликая

Шершавый шепот маркитантки…



_2002_






* * *


Патентованный шаг юной дивы, со свистом
Бьется шелк вокруг ног, чьих милостей просим…
Холодна, в забубенной листве, шелковисто
Обернувшись к себе, неуступчивей осень.
Под дождем, оплывая, печальней лепнина
В непробудном окне, оползая в забвенье.
В оживленном кафе есть, за кофе, причина
И к умопомраченью, что лжет вразумленью…

Демон страсти — нахмурились б в средневековье,
Осудив… демон крика в конвульсиях… демон
Сладкой схватки в постели — чулки в изголовье,
А не потной любви на бегу, между делом.
Демон плутней, отчаянных ног за плечами
В истязающих скачках на пляже… ах, ноги!
Сердце, не отставая, такими ночами
Обрывается в солнечный бег без дороги…

Гипнотический запах духов… В розах с платья
На остывшем песке, мягко льнущем к подошвам,
Глубже тело, процеженное сквозь объятья
Не любимых — фантомов, оставшихся в прошлом,
И все то же вранье, в добродетелях мнимых,
Торопливая нежность губ дивы… и, бремя
Для пустых, легкомысленных, неотразимых,
От нее, посвежев, отступается время…



_2003_






* * *


Смущая негодующую кровь,
Покуда естество затвердевает,
Не женщиной
внезапная любовь —
Она любовью, вся, овладевает…

Субтильная, по сути, из сетей —
Для чудом избежавших перемены
И сцены, многолика, как Протей,
Она — медоточивее сирены.

И если долгом заблужденье длить,
Нет глубже искушенья для слависта,
Чем, на банкетке, с Флавием делить
Ее гостеприимное бесстыдство,

Когда с сосцами, острыми, в упор,
Подвядшими (ну, что ж, не без дефекта…),
Отточенных достоинств перебор
Дает эффект
обратного эффекта.

На что их, в чистом виде, ни потрать,
Ленивым уподобившись тетерям,
Что предпочел бы Флавий потерять? —
Все ту ж предрасположенность к потерям…

Не потому ль сейчас, в конце концов,
Страстями допекаемо, к несчастью,
У глупости — счастливое лицо? —
С таким, созрев, суфлируют ненастью

В душе… в душе, которую забыл
Под грузом лет… С беспечностью обидной,
Сам, побледнев, вчера не дорожил
Тем, что сегодня так не дорожит мной…



_2003_






* * *


Надсадней жизнь, усвоившая роль
Троянского коня… Без диалога,
Строга, топчась в неведенье, юдоль,
Куда сдает нас долгая дорога —

К себе… Настойчив и в сомненьях лют,
На волю вышним провиденьем пролит,
С претензией частиц на абсолют,
Мир, чаще — истязая, не мирволит

Герою, ведь, взаимности вовне,
Любовь к себе — роман, который длится
Всю жизнь… но, зачерствев, — спиной к спине,
Он, всех нас унося с собой, двоится.

И, за отловом фактов, ко всему,
Под занавес, чтоб с прошлым не лукавить,
С пристрастием к себе, по своему
Дурному вкусу обставляют память,

Покуда, размывая имена,
Не грянет, потрясенное, как Троя,
Со смертью прижитое право на
Приватное бессмертие героя…



_2004_






* * *


Помрачнев, мятущийся, вовне
Обязательств, в осени изгоя,
Человек естественней во сне —
В нем он адекватен себе, стоя
Скепсиса… С ухабами в судьбе,
Чтя предрасположенность к запою,
Противопоказанный себе —
Нравственности жертвует собою.

Бедствующий духом, но — в долгу
У химер в аду благополучном,
Пышный Люксембургский сад, ау,
Обступая нас в саду Нескучном!
Оторопью облитые дни
Выпрядают солнечные нити,
Тем виднее с донца Сен-Дени
Сердце задубевшего — в зените.

Горько, с заблужденьями взаймы,
В городе, трактуемом — «клоака»,
У заимодавицы — зимы,
Мне тебя не выпросить, однако,
На случайность оставляя дом,
Как в звонках полнощных ни лютуешь,
Ты, с пустой головкой под крылом,
Где, в заемных стенах, зазимуешь?

Тем бескомпромисснее наплыв
Времени на лицах… Плод раздора —
Горше испытанье на разрыв
Образа брюзги и резонера.
Трещину по сердцу торопя,
В чем, оправлен славою, ни каюсь,
Памятью аскета — за себя
Я, в себе зажившись, не цепляюсь.
И, неразрешимый испокон,
Сокрушенно обернулся схимой
Сон мужчины — отшатнувшись в сон
Перелетной… взбалмошной… Любимой.



_2004_






* * *


Тень от жизни — забилась в лицо. И, острее когтя,
Зной стоит в позвоночнике, словно столбняк в свече.
После нас хоть потоп… И при чем оно, чувство локтя,
Если ад, растекаясь по мышцам, горит в плече?

Не найдя места в сердце затворника, Франсуаза
Одержимей в филиппиках, нежели в зной — самум.
Эпиктет эпитафий не слышит себя, и фраза
О кривых околичностях взбалтывает ваш ум.

Безымянному воздуху мало среды… Синоним
Бесконечности, голод, язвимый тобой, — язвит.
Что ж есть знание о постороннем потустороннем,
Как не повод к проклятьям, когда говорит артрит?

В закуток подсознанья забилось полмира… Сонный,
Сплин скулит на два голоса, сплетнями сыт. Режим
Воздержанья ущербнее, и полузанесенный
Неизвестностью — мочится в прошлое, одержим

Непроглядностью дара… И тало, в виду бульвара,
Окна теплятся дрязгами. С мыслями о конце,
Начинается век, и темней наговор нагара
На свече, и личины кромешно кишат в лице…



_2002_






* * *


Если даже от прошлого взгляд отвлеку,
Все равно неизбывен, когда б ни возник,
Поверяющий грустную жизнь дневнику,
Но, с наплывом деталей, дневник — не двойник.

Муза твердой рукою, условностей вне,
Переводит на прозу, сестра по страстям
Андромахе, чьим нежным отсутствием не
Поступаются в странствиях по именам

Отлетевших возлюбленных, даром что век
Не запомнит в лицо вас… При нишах своих,
По Бюффону, естественно, «стиль — человек…»,
Их тождественность — в противоречиях сих.

Неизменно, столкнувшись с бессонницей, бром
Узнает о бессилье своем… и, двоясь
За пределами смысла, прививка пером
От забвения — глубже в душе, воспалясь.

Жизнь в одну болевую фалангу стянув,
Не ищите, тщетою больны, в дневнике
Утешенья надеждам своим, заглянув
В неразменную бездну в своем двойнике…



_2004_






СТРЕЛА


Время разноречиво, но, демон по притязанью
На столетья, ввергая в столбняк дальнобойным пеньем,
Ты не стоишь вниманья как странница по призванью,
Дико неотразима в убийственном оперенье.

Уязвимее жизнью, что молодость, как не верность
Прямизне притязаний? Расщепляемое тобою,
Время снова смыкается… Но, от себя ж за вечность,
Ты пронзаешь… ты с лету играешь чужой судьбою.

Нити ассоциаций, силки притяженья, рвутся
В закипающем посвисте, пуще любви и бденья…
И все невыносимее жажда, убив, вернуться
К тетиве, изнывая, звенящей от напряженья.

Гибель бьет, и навылет, хрипя, горловым биеньем,
Ибо, вольноотпущенница — амазонки? скифа? —
В хрупких хрониках Хроноса, несомая узким зреньем,
Ты, лазутчица их, перемахиваешь из мифа

В миф, не явленный миру… У вечности — перестарки,
Они пьют твое здравие… И, наподобье судей,
Чем, терпенью учась, опрометчивей твои Парки,
Тем смертельнее — смертный, орудье своих орудий.



_2004_






* * *


Роман с тобой — роман с тщетою, но,
Близ женщины, говеющей пристрастно,
Глазеть, горячим лбом к стеклу, в окно —
Гневить мимолетящее пространство

Оплошностью. Двусмысленно ясна,
Она, под навьи снежные напевы,
Горизонтальным опытом сильна,
Уже не опускает взгляда Евы,

Чья, окликая недотепу, власть —
В сухих губах, но, с перекличкой бдений
В вагоне, в полумраке запеклась
Студеная отточенность движений

Демимонденки… В ласковой тени
Овидия, трактуемого нами —
Наперсником, постскриптум простыни
Не пятнами насыщен — письменами

Стремительной любви… С такой не рвут —
С затравленной оглядкою на «завтра»,
У ревности нет возраста. Но тут
Из ментора выглядывает автор.

И нет блаженства пуще, чем, к греху,
Одним изнеможеньем длить блаженство,
Так совершенно, с молнией в паху,
Духовное ее несовершенство…



_2005_






* * *


С истерической скукой, присущей двуногим,
Обживая цитату о холоде, что в судьбе,
Только женщина, что отдается многим,
Неприступная внешне — принадлежит себе.

Каждый вечер ее, просветлев, принимает стойка
Полутемного бара. В подчеркнутой наготе,
Падчерица морали, открыта она настолько,
За мартини, насколько глубоко ее декольте.

Праздник зренья… Прозренье? Лукавая, откровенно
Она, не иссякая, несет себя над землей,
И любовь приступает к алхимии, неизменно
Ваше воображенье тестируя наготой.

Лишь текучая женская пластика — содержанье
Переимчивой жизни… Вживаясь в следы свои,
По Бердслею, любовь воспитывает воздержанье —
Воздержанье, увы, не воспитывает любви,

Прихоть физиологии… В шпильках ее, капризней
Нетерпение примы. Под цоканье каблучков,
До сих пор не уходит, стелясь вслед за ней, из жизни,
В подсознанье лучась, дуновенье ее духов,

Душной полночью…
Вся — трепещущее сердечко,
Пряча за неприступностью смятенье свое,
Где та белая, в чистых кудряшках, овечка,
От надсадного мира забившаяся в нее?



_2004_






* * *


Тая от негодяев ясный альт,
Творец — строптив… У повседневной черни
Задача — закатать его в асфальт
Забвения… Не соискатель терний,

Но — взысканный досрочной сединой,
Он, в принципах — усвоенных зубами,
Зафлаженный враждебною средой,
Жив, яростный, — гранильными страстями.

И, жесткая, о наболевшем — вслух,
Жизнь от скорбей его неотторжима,
Назло злословью «пестующих» дух
В режиме перманентного зажима.

Тоски и отвращенья не тая,
Пора бы внять, что, при ночной бутылке,
Грешно негодовать: у бытия,
В заигранных страстях, — мораль морилки.

Прибито бытом, оно дышит злом,
Как верно, что, не обещая всходов,
Преуспевает — выросший в одном
Из привилегированных народов.

Нелепо, у облыжностей в горсти, —
Влачить свой век, но, с безнадежным «Баста!»,
Абсурдней — против горестей грести,
Означив жизнь — балладою балласта.

Один исход, когда, и наг, и сир,
Покинешь всё… Но, отрицаем вами,
Творец — строптив, и только плачет мир
Его непримиримыми слезами…



_2005_






* * *


Пылкий,
как организм несовместных черт, эгоизм
Олимпийца — сродни одиночеству, и в этот раз,
Воспаляя гортань, «героический пессимизм»
Ницше — не оставляет, еще анонимен, вас.

Никому, с дисциплиной терпения ко всему,
Не избегнуть искуса тоски. Дефицит тепла
В юном возрасте — медленно зреет лишь то, чему
Предстоит долго жить… Тьма таращится из утла.

С выдвореньем из образа музы, чертополох
Вегетирует к радости пальцев, зане скрипя
О подобии с временем… Стоит застать врасплох
Нерадивое зеркало, чтоб увидать себя.

Его гладь облита, облетая иных, игрой
Черствой мимики, ибо лицо в глубине его,
Искаженное оптикой, — значимей, чем покрой
Подсознанья, что, в предположеньях, страшней всего.

Обессмертив отсутствие, в области мозжечка —
Равновесие крови. Не вам ли диктует роль
Триумфатора — холод зеркального сквозняка
Позвоночника вдоль?..



_2004_






* * *


Век мой тику отворяет?.. Зорко
В сердце мне глядит свеча в окне,
Оплывая спазмами, с тех пор, как
Сон не благодетельствует мне,
Милосердной логики вовне,

Вот — эффект окраин… Жизнь, тоскуя
По себе, винит во мне — вино,
Всех нас с темной ловкостью тасуя,
Фатум передергивает, но
Выпадает, как всегда, одно —

Эйфория… осень в камуфляже…
Не любовь — досада голосит
В женщинах… Палимый ими — даже
В ненависти их боготворит,
И тогда в предсердии саднит.

Чаще,
к невозможному взывая,
Не уподобляема огню,
Деспот мой — крутая, родовая
Кровь, не потрафляя парвеню,
Но — встречая судорогой ню…

Вечности младая креатура,
Со свечою в сумерках вдвоем,
Век мой — одинокая цезура
Между жизнью и небытием
В солнечном значении своем…



_2005_






* * *


Мелодраме оставив лирический вампиризм,
Близ объекта внимания, не завершая поиск,
Будь то зеркало, пруд, — эмпирический нарциссизм
Служит, не порицая за прошлое, не одной из

Соискательниц белой фаты… не одной
Из отбитых у случая, взятых с бою
И взимающих скукой, распущенною весной
Окружающих вас, «недоступных узде», игрою

Откровенных фантазий, будь то содомия, будь
Пастораль под фатою… С наигранным возмущеньем,
Со смущеньем то бишь, переводят ваш взгляд на грудь,
Мощью бюста, как встарь, потрясая воображенье.

Так, выходит, не жертвуя кислой морали, есть
С кем, сойдясь, разделить отвращение к воздержанью,
В предприимчивых сумерках, если, остыв, учесть,
Что у пляжа — ветвясь, мысли легкого содержанья,

С эротическою оглядкой… Не от мира сего,
Скудно тянется Парки безлюбая, впрочем, пряжа,
Что груба, как прибрежный песчаник, и оттого,
В утешенье, царит нагота, униформа пляжа…

Не одна из мятущихся прячет, светясь, кольцо
В дальний ящик и, плод батистового эгоизма,
С редким простосердечьем глядит вам, ложась, в лицо,
Словно в зеркало,
пестик тотального нарциссизма.



_2004_






* * *


Со ссадиной на памяти, в ответ
«Растительным мотивам», спиться либо
Уйти в себя, чтоб вынести на свет
Порожнее лицо клошара, ибо

Среда враждебней? Кухонный лиризм,
Красноречивый в толчее сегодня, —
Чужая коммуналка, чей кубизм —
Снобизм архитектуры… Подворотня

Суть слепок с мира. Пустота в чертах
Тем равнодушней, нежели пристрастна
К сиренам в низкорослых городах,
Что, соглядатай времени, пространство —

В прострации… Наждак — снотворный наст
Всё тише под стопами. Передряги
Сумбурней, передергивая нас,
Как карты. К ипохондрии бумаги,

Синюшный снег, ничком, во сне. Борей
Бодрей в саду… В безадресной обиде,
Согласный с каждой гласною твоей —
Отвесное молчанье в чистом виде.

Кому, константа старта, ни поешь
Про эмпиреи в подворотне, — каждый
Суть параноик, и чем больше пьешь,
Тем, с ряской в голове, истошней жажда…



_2004_






* * *


Потому что пространство проваливается в лица,
Я ступаю поскрипывающей стопой по насту.
При защитных заштатных страстях, «человек — темница,
также угол…», по Ницше… Третируя свою паству,

Как и ревность, в ракушках предзимнего море, счастье
Требует насыщения… но — задувает в душу:
Это скоропостижное, с ором ворон, ненастье
Гонит демонов мрака, ночь опередив, на сушу.

Ветер, мол прополов, смел зевак на бульвар.
Прилипчив Миф о бедности… перенося на ландшафт обличье,
Гений метафизической трезвости, переимчив,
Погружается в будни, серый от безразличья

Многоокой среды, наблюдаем, чуть вечер, всеми
Фонарями предместья… Предзимье… тем паче внятно
Виртуальное сходство бесцветного неба с теми,
Что, не перенося мимикрии, в ответ молчат. Но,

Заболтавшись, с термитом, томящимся под ботинком,
Не рождая и мысли о роли вещей в пейзаже,
Недоступность становится, в статике лиц, инстинктом
Перспективы, бегущей и прячущейся от нас же…



_2004_






* * *


Полуночница, с холерической разноголосицей
Пылкой улицы, в урбанистическом дефиле,
Гордость женщины, жертвуя гонором, не заносится,
Вот — эффект воспитания в строгости… Близ Шатле,

На условном углу, уловима на сходстве с нимфою,
Изнывает гризетка, и, помолодев, перо
Обретает внезапную легкость, прелестной рифмою
Обводя безупречные формы. С изветом про

Вас, двуличней собрат… Залежавшись, дряхлеют опусы
В интернете, меж тем как плутает такси с Люси,
Перепархивающей из образа в пряный образ и
С нежностью принимающей ваши цветы: «Мерси!», —

Чтобы тотчас забыть… Отрешенность в чертах провидицы
С постаревшей афиши… Креним, как при шторме, пьян-с
Вечный пасынок (твердо скуласт) прободной провинции,
Между тем как витрины раскладывают пасьянс

На ночной мостовой. Порицаемый, быв обузою
Для глухой добродетели, тонко дерзит Рембо,
Именуя абсент, в затрапезье, «зеленой музою»,
Подшофе… Одиноко постукивают сабо

По асфальту, спеша. Воспалившийся, не насытится
Слух — биением связок в язвящих шажках. Анфас
К настоящему, не повторяясь в иных, носительница
Рослой стати — в прострацию мягко ввергает вас,

Оставляя молчанию стоика… Вас пародирует
Манекен за стеклом, пустоглазый и лысый, но,
Как в чужой мелодраме, молчанью аккомпанируют
Толчки взвинченной крови, когда, не допив вино,

Отрешенно уходят в сплошное, как морок, зрение…
Машинально сминая салфетку, но — не трубя
О победах, в немом созерцании — отступление,
К перетолкам толпящихся, от самого себя.

Оторопь, в торопливых ремарках, играет лицами,
Отсылая к Петронию, с бликами на стекле
Поскучневшей бутылки… Такие вот за кулисами
Вызревают жемчужины с честным тавром Шатле!

Распинаемо пряными формами, воображение
Унижает обыденность… В терпких соблазнах сих,
Не глядите в глаза искусительницы — отражение,
Заливая хрусталик, засасывает иных

Колпаков… Подшофе, экзальтация — враг гармонии,
В изнурительном счастье. Свежа, от густых ресниц —
Рябь по сердцу, как рябь за питомицею Гальдони, и —
Острый приступ головокруженья. Одна из жниц

Чужих пажитей — стройно проносит обидно строгую,
Отрешенную внешне — себя же… Чужую вам,
Жизнь, как пылкую ночь, осязают — чрез долгоногую,
Душу мавра, по логике, стравливая страстям.

Люто вывернув зрак свой, здесь пламенно откликаются
Откровенному вырезу, и — пресловут покой…
Полночь распрями для, музы празднично пререкаются,
Не топя опьяненья в токае, — из-за такой

Яркоглазой, в сабо… Королевские, в росах, лилии,
Подымается занавес… Звонкие имена,
Ну, так вот они где — мавры в алом… шуты… валькирии…
Бутафорские замки… офелии… знамена!..

Так цитируют цитру. Так, наводнена ответами,
В экстатических взглядах купается прелесть, из
Повседневности и вызволяемая поэтами,
Батраками любви… И, осмысленность — не каприз,

В черном теле по праву держа обрученных сценою,
Жизнь права, в подопечных деталях, вживаясь в вас,
Ведь — бесчувственней, переливаема Мельпоменою
Из мистерий в трагедию и, безусловно, в фарс…

Окисляемый вечностью,
плотен, в огнях, фактурою
Мрамора и гранита, цитируя вас, не спит
Город полночью. Повествовательной партитурою
Он на улице этой, как крепкий пюпитр, раскрыт —

В притяженье тепла. Поседев, с познаваньем сущего,
Импульсивного в частностях, нонешнему в пандан,
Только время, к унынью, — имущество неимущего,
Что не спрячешь, в немилости у суеты, в карман…

Так в себя забиваются, трезво терзаясь выпитым,
«Рефлектируя в рифму…», но, к чести, с лица — кремень,
Как сугубая вещь, облегаемая эпитетом,
На его содержанье отбрасывающим тень.

Человек — слепок времени, и, наблюдаем в праздности
Пыльных ассоциаций, тем злей, чем бодрей кипит
Оживленная улица, задник ее бесстрастности —
Экспрессивней, да так, что конвульсии бьют гранит

Мостовой… Хмур коньяк, за стеклом убывая — к убыли
Эйфории, играющей немолодым лицом,
Пока легкую тень опускающей в души губы и
Оставляющей в сирости — скрадывает углом

В безупречной лепнине, чтоб, стул отстранив, с напутствием
Упований, теряющих вас,
не допив коньяк,
Выйти прочь, пеклом крови так вглядываясь в отсутствие
Легконогой, унесшей покой… Саданув косяк

Неуклюжим плечом, покидают бар… Отвлечение
Всех от сиюминутного — не подтверждает, что
Сожаление о предстоящем суть откровение
Нам о каверзах возраста, не сознающего то,

Что еще своенравен он, взнузданный искушением,
Зарываясь в руно, раствориться в чужом тепле —
Как в источнике жизни,
захлестнут воображением,
С амальгамы которого не соскоблить Шатле…



_2006_






НИКЕЯ


_РЕНЭ_ГЕРРА_—_С_ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬЮ_И_

    _ДОВЕРИТЕЛЬНОСТЬЮ_






_*_*_*_


С оснеженным сознанием, но — креатура
Посвежевшего мира, воздушней, а не
Тяжелей — перезревшая архитектура
Не «Шато дез Олльер» — «Ла Куронн»… По весне —

В низком солнце, сегодня — в лучах паутины
Под карнизом, покуда и полночь не бьет
На соборе, — младенческий лепет лепнины
На могучем фронтоне — к минувшему льнет,

Осыпаясь на наледь… В природе познанья,
Не иссякнет, как встарь, недоверье к судьбе…
С эротической лютой подкладкой свиданья,
При заносчивой тонкой осанке, к тебе

Приближают припухшие губы в помаде
Инженю, и простудные губы — болят,
Но, с холодной отмашкой усталости — «Ради
Бога!» — тверже весна, отводящая взгляд.

Ну, и кашу январь заварил! Погребенных
Под ненастьем — от морока лечит зимой,
Диалог помешавшихся, то бишь влюбленных,
Обратив диалогом с самим же собой.

Рыхлый обморок снега… Грядущее тянет
С потепленьем, поэтому грустно при том,
Что уже, как когда-то весною, тебя не
Подхватить на лету восхищенным пером…



_2005_






* * *


Настигаемый возрастом пепла, темно одет
Тайной непроницаемостью, в одиноком
Ницшеанстве, поверенный женской души — адепт
Добродетелей, грустно суфлирующих порокам.

Вечереет… Над морем проклевывает звезда
Испытующий свет, и над пышной «звездой» в бикини,
Истязающей взор, — обращаемый в никуда,
Отливает молчанием мраморный взгляд богини

На фронтоне, вдающемся в вечность, как некий флюс
Нависающ над смуглой, над льнущею — повиликой
К конфиденту… Обновы, приемы, кокетство плюс
Гомон пляжа — среда обитанья «несметноликой»,

Чья гримаска — месть памяти… Осатанев, под брех
Пресных морализаторов, воспоминанья
Не-до-люб-ли-ва-ют, с приращением скуки, тех,
Кто не стоит внимания притчи, и очертанья

Настающего — только усугубляют столь
Увлекающий оползень лет… Над условной зыбкой
Явь склоняется, словно провидя в грядущем боль,
Но, в заигранных шашнях, задернув лицо улыбкой.

Нагота беспризорного мрамора пролита
В неизбежное, и, с бытием в рассрочку,
Прошибая ошибками… сшибками… пустота
Оставляет здесь место, чтобы поставить точку…



_2004_






* * *


…Шелк на ветру, пинаемом ногами,
Заворожимый — пластикой убойной
Мадлены, вышколенными шагами
Мигающей вдоль побережья… В знойной

Экзотике декоративной суши —
Наяды… пальмы, чей Гельвеций близок…
Отслеживаемые бризом, «души
усопших (по Проперцию) не призрак:

смертью не все кончается…». Ломота
В запястьях возвращает, с жизнью, к мыслям,
Взращенным одиночеством. С испода,
Прибрежной яви, обращенной к высям —

Гудящий пах… прилив… мулатка, жарко
Влекущая к Познанью, — перед этим
Так беззащитен человек, ремарка
К забвенью, милосердному к последним

Из смертных… Демонстрирующий зубы
В улыбке фавна, я себе мешаю
Лишь тем, что мне протягивают губы,
Как вишенку, а я их искушаю,

Нет! иссушаю… Изнуряя малым,
Тем,
пряча ожиданье, как улику,
Невозмутимей фетишистка — алым
Рисующая на губах улыбку…



_2005_






* * *


Сумерки Ниццы близ моря… Скучает чалка —
В виде восьмерки. Обводы неся свои,
Яхта сжилась со стихиею, словно чайка,
Не уступая ей в легкости линий, и,

В метафизической трезвости, оконечность
Суши скрывается в мареве ясных дней.
Что же до спутницы — в пляжных романах, вечность
На три часа, просоленная, больше с ней —

Время прижимисто… Косвенным узким зреньем
Ловят — летящую вымпелом… У любви,
Род уплотненной архаики, с осмысленьем
Нет и наперсницы… Жизнь, забившись в свои

Страхи, — беднее. И, воплощенная слабость,
Чьи добродетели честно ты пел, простак,
Та, что делила с тобою и свет, и радость,
Не разделила забвенье и (муза?) мрак.

Жизнь, с безразличьем вещей, тем, косясь, и ближе,
Чем прозорливей ты, в грот забирая «норд»,
Что сократическая саркастичность — движет
Бледной оглядкой ума на далекий порт…

Яхта, с увесистым преобладаньем ретро
В легких обводах, — воздушнее… Паруса
Дышат пространством, и, подголоски ветра,
Снасти стенают на разные голоса…



_2004_






* * *


Равноденствие площади… кротко журчит фонтан…
«службы Бахусу»… Обуреваемый дли-инной жаждой,
Здесь, у моря, свежо запахнувшегося в туман,
Неврастеник, с одышкою метаморфозы, — каждый

Из героев уносит частичку вас, и, пока
Одиссея души входит в русло, существованье —
Тень от вечности… спутник… — не стоит порой глотка
Вечной граппы. Смутна, обрывает повествованье

Бескорыстная муза, с поправкой на вечность, та,
Что вписалась в него. В капле граппы — тоска о Капри,
И, с химерами, исповедальная немота
Опаляет гортань — в ожидании той же капли.

С подселением фатума, ждущего вас, пока
Муза сальерианства лелеет свою подложность,
Все бессильней, из книги протягиваясь, рука,
За которую жарко хватается безнадежность…

В неслучайных случайностях — схемы ища, вовне
Примиренных противоположностей, строгий возраст,
Допросив свою память, теряет в лице, а не
Согревается в воспоминаниях, это — образ,

Чтоб войти — уходя. Безымянные имена
Отдают амнезией, затертые временами,
Жерновами… и новый Сальери, налив вина,
С безмятежной улыбкою фавна следит за вами…



_2005_






* * *


По прошествии лет, до сих пор, Ренэ,
В этом городе явственен плеск фонтана
В центре Плас Массена, и, бликуя, не
Убывает вино в полумгле стакана…

Жизнь обязана лозам хотя бы тем,
Что прекрасна под градусом… и, по ранней
Седине-то, не более, в красках, чем
Перегонка язвящих воспоминаний

В перекличку буколик… Бордо на свет
Веселей в хрустале, вдвоем — с арагонцем?
С провансальцем? — Ренэ… Полдень, чей сюжет
Инкрустирован готикой, морем, солнцем, —

В подсознанье просачивается — знак
К ларам гиперборея в тоске вернуться,
Где, забившись от мира в аскезу, как
В нишу, — сердцем затворника окунуться

В это солнце… в вакхический блеск вина
В запотевшем стакане… в густой, горячий
Шум заветного полдня Плас Массена,
Окруженной дворцами в богах незрячих…



_2004_






НИЦЦА


Небо, вечность назад — с реноме премьера,
Голубеет над виллою «Примавера»,
Взятой нервною готикою в кольцо…
Вдалеке безмятежно синеет море,
Посвежев, и, с оскоминою во взоре,
Жизнь выходит, лукавая, на крыльцо,

Открывая эпохе лицо героя,
С вопрошающей тенью в чертах изгоя,
Вдохновенно шельмуемого собой
За исчерпанность черни, сводимой к вздору
Обязательств, и только бессмертью впору —
Нарциссизм прикарманенного судьбой

Постояльца иллюзий… Затолкан днями,
В челобитиях Бахусу, между нами,
Трезво набран петитом герой, чьи сны,
И отвесней, и злей, чем в кошмаре шахта,
Повторяют в обмане черты ландшафта,
К подсознанью рептилий отнесены.

Обряжая минувшее только в блицы,
Задушевней лирический ракурс Ниццы…
Исстари, треволнения плоти для,
Время, не уступая, живет продажей
Своры мифологических персонажей
Для замшелых фронтонов, проспектов, для

Фавнов в розовом камне… С Сапфо над ухом,
Что подхватываемо надземным слухом? —
Шелест ласковых плутней с Плас Массена,
Где, в ключе ироничной вечерней Ниццы,
Санитарки среды, а, вернее, жрицы
Переметной любви, — вожделенней… На

Полночь глядя, озноб, обтянувший тело,
Достигает предела, и можно смело
Пить большими глотками, смакуя, и,
Остывая по исчезновенье, в зале,
След от губ на глубоком пустом бокале
Предпочтительней, в грезах бухих, любви…

Преждевременный город, в огнях и славе,
И душа отнимает его у яви,
Арендуемой кислою босотой,
Ибо кто он — с бездумною простотою
Наблюдаем сердечною пустотою
Синеглазой… накрашенной… молодой..?

С монологом средиземноморской зыби,
Открывается доступ к моллюску, рыбе,
И судьба вытесняет иных, когда
Дуновение мифа от уст Борея
Расправляет морщины гиперборея,
И в сознанье морская саднит звезда…

Посвежевшая вытяжка из загара,
Золотой, как ремарка из Ренуара,
Размыкается раковиной, в своем
Назначении, город… Прохладно дуя,
Дуновенье воздушного поцелуя
С посмуглевшей ладони ему пошлем,

Потому-то, реальная ирреальность,
Полунощник, дословная безымянность,
Побледневшие пальцы сведя в кулак,
Покидает, в граните! кровать из тиса,
Воспитав в постоянстве — сарказм Улисса,
Чей конек, задушевный ночной коньяк,

Наставляет застенчивой ностальгии
По забвенью, покуда язвят другие,
И тогда очертания очертя
Голову разбегаются от предметов,
И предметы мутируют — с кислым «вето»
На засилие метаморфоз, хотя,

С пылкой люстрой, с наивной лепниной в зале,
Явь кривляется, свету дерзя, в фиале,
Занавеску колеблет ночной зефир…
Широко по минувшему забирая,
Постижение ада — в избытке рая,
И картина преображается в мир…

Полночь на Променад-дез-англе… В опале
У апломба, прохожий в сабо едва ли
Стоит сшибки гормонов, влача свою
Тень по камню. Нечаянный вздох по Темзе
Есть закат протрезвевших к утру претензий
К одиночеству в косвенной жизни, чью

Перспективу подчас оскорбляет бденье
Переимчивой бедности… Что ж забвенье,
Ненасытное до биографий, не
Отпускает, — прогорклою новизною
Отдает тривиальная мысль, длиною
В паузу, наблюдающую извне…



_2005_






* * *


Искрометная, с Летою на пари,
Заурядная — между «Камю» и Ницше,
Жизнь шедевра, раскрывшаяся внутри
Смерти стереотипов, относит к Ницце

Перспективу сухих резюме… В глазах
Разрастаясь до вечности, зелень сада
Так и прет, вздорожав, на ее дрожжах,
Проецируя рост на экран фасада.

Данный в мраморе кладбища, имярек
Изнывает от зноя… И, чаще — бремя,
Заусеница времени, человек,
Бесталанно процеживающий время,

Моет фрукты… с оливою за плечом,
Засыпает в шезлонге, бухой ровесник
Комментариев к частной судьбе, о чем
«Доброхоты» умалчивают. И, вестник,

Да, прижизненных лавров, зля сволочей, —
Исстари ненавидимое в отчизне,
Чем язвительней в тостах, тем веселей
Легкомыслие, высшая мудрость жизни…



_2004_






* * *


Кролем, уже виртуальна, ундина
Прет к горизонту, чьи жабры двоятся…
Бурно снимающим пенки со сплина
Байрона — пинии Плиния снятся.

В сумерки — жизнь пеленает надежду
На пастораль. С переменою галса,
Все объяснимо — метаньями между
Метаморфозами в версии фарса.

Зыбь подползает к ногам, в назиданье
Ветреной музе в бегах, выкликая
Сны подкаблучника, чье подсознанье
Тянется за горизонт, затекая

В складки пространства, сводимого к видам
На пожилых акварелях… За гранью,
Мир, в многоточиях, набран петитом
И, в утешенье, не стоит вниманья,

Если б не та, увлеченная сайрой,
Чайка вдали… И, сливая усилья,
Прежде, чем взмыть увлекаемой, — Байрон
Ей расправляет дыханием крылья.



_2004_






* * *


В медных торсах, прибрежная полоса —
Золота… Под отчетливое «аморе»,
В море — вот они, алые паруса,
Из забвенья проклюнувшись… В мерном море

Зыбь не дремлет. С ладонью ко лбу, здесь длят
Упования дальнего детства. Разве
же реальность, растратив себя, творят
Не по выкройкам памяти? — штиль во фразе

О дальтониках… Местная голытьба —
Чайки роются в будущем, их призванье —
Там, где свет застает, и, увы, судьба
Злее в метафорическом голоданье

Вечности, обминовывающей нас…
Обессмертив все то, что ушло, отростки
Подсознанья — фантомы и сны — подчас
Емче в старце, задавленные в подростке.

В распростертом сознании моря — зов
Детства, и, просолив золотой анапест,
Даль слепит метафизикою парусов,
Ибо сну снится сон, этот сон — о нас, и…



_2005_






* * *


Русый хвостик… заносчивые очки
От «Урсулы»… — стремительней, обгоняя, —
Юность взбалмошной, лютые каблучки,
Словно в вас, в оробевший асфальт вбивая.

Флирт с собой… В одержимости этим, взгляд —
Вслед поющим — о чем? — ягодицам дамы
В ускользающем мини… Прям, «Променад —
дез-Англе» — срез вакхической панорамы

Вечерами, когда застают себя
В приворотном роенье, затертым между
Увлеченьями, попусту не скорбя
Об упущенной юности, для надежду

На реванш в обозримом… И, свет в зрачок, —
Золотая оглядка бегущей мимо,
Чей сосок, не вмещающийся в глоток, —
Обращает вас, не исключая, в мима…

Легкий шлейф ее пылких духов, душист,
Кружит голову, даром, что, в обольщеньях,
Пародируют тайную жизнь души,
Произвольно изложенной в заблужденьях…



_2005_






* * *


Вещи дольше живут, и не их вина,
Что, пространству и времени для примера,
Час затворника, в одиночестве, — на
Вилле, в знойной зелени, «Примавера»,

Ближе к финишу… Вечность, под кальвадос,
Унесло неизменной дорогой к Риму,
Подмечая при этом, что гений рос
Под присмотром застенчивых роз и примул.

В мире, что воспитал нас в узде, Свинцов,
Искрометней волшебная вереница,
Среди дней — как порок — на одно лицо:
Канны, Сан-Рафаэль, Грасс, Ментон и Ницца.

Можно срезать лимон либо лейку взять,
Чтоб отставить… Кто жребий судьбы ни вынет,
Лакировщица,
память горазда лгать
Даже здесь, где, казалось бы, в этом нужды нет.

Обозримее чудо… в тени дворца
Ла Турелль — нежнее, испытанное в морозах,
Сердце,
музыку считывая с лица
Ниццы, неистощимой в метаморфозах…



_2004_






* * *


Козетта снимает чулки, на телесный шорох
Сползаются мысли о прочих… Грузней блесна
Для каждой из «прочих». Бранима скопцами в шорах,
В паху распускается, поры залив, весна,

Ища посвящаемых… Чаще, в числе искомых —
Постдевичьи прелести, грезы, что полегли
В альковных ристалищах… В комнате из знакомых —
Всего лишь кровать, на которой мы провели

Одну безрассудную ночь. Под весенний ропот
Воды в желобах, Козетта горит, ее
Палит нетерпенье, когда расторопный опыт,
Встречая ее, не оспаривает свое

Значенье ловушки… Мужчина, слывя баллистой,
Прицельно приветлив… Так бьет о бетон капель,
Как колокол, что, обмирая, звонит по чистой
Любви лицеистки, не знающей, что — постель…

Теперь, если ветер, — за парком в вороньих латках
Простуда и морось… и свет, совестясь глядеть
В лицо, обретает навык таиться в складках,
Чтоб было о чем рапсоду распутных подвязок петь.

Минует волнение, но — не минует стонов
Козетта, вжимаясь, и клекот из уст ее —
Не столько влечение, сколько скандал гормонов,
И дрожь приобщенья, телесная, бьет белье…



_2005_






* * *


Чем случайней, по классику, тем верней…
Но — с прогнозом насмарку, не для примера,
Редко приобретают во мненье дней,
Открывающих виллою «Примавера»

Ряд волшебных явлений, сродни любви,
Ведь, в традициях Ниццы, по Ницше, «…гений
обусловлен здоровым воздухом и
чистым небом…» Предмет переменных прений,

Препарируя, интерпретатор, век,
Искушенней в оттенках — топящий в пинтах
Красноречие Туллия, человек,
Небольшая коллекция — не инстинктов —

Плоских комплексов… Он, от иных широт,
Безразличен к тому, кто «прессуем» прессой,
И перо отделяет пространство от
Притязаний прогресса, верней — регресса,

Препарируя эти, в ненастье, дни…
Визави озадаченно чешет репу,
По умозаключеньям своим — сродни
Ангелу, вышивающему по небу.



_2004_






_*_*_*_


В скабрезности сопутствуя Веро,
(Какой по счету заварив роман?),
Так, в плутнях, непоседливо перо
И взбалмошно, куда эротоман!..

Как ни гнетет лирический багаж,
Стыдней мандраж за промахи свои,
Все, «прячась в перспективу», не придашь
Страданиям — соавторства в любви.

Шагреневая нежность… При своем
Диктате, пуще голову задрав,
Любовь берет в кавычки, и на всем.
Оттиснут ее норов. Кроткий нрав,

Ау-у-у…



_2005_






* * *


В Старом Городе, где довелось пробыть…
На веранде под ветхою черепицей
Проще пить, отрешаясь, чем ужин длить
С узницей заусеницы на мизинце,

Глаз с себя не спускающей, но… анфас —
Примадонна… С медовой пчелой в розетке,
Полновесен июль. Экзаменуя вас,
Громче и сокрушительней грим гризетки

На лице лицеистки. Проклятьем длить
Пытку недосягаемостью? Напиться?
Над собою глумиться? Не нужно быть
Полновесным повесою, чтоб добиться

Заурядной взаимности… Не судья,
Вяло длите, поглядывая интимно,
Ужин с невозмутимой и…близкой, чья
Хо-лод-ность в высшей степени экспрессивна,

В заблужденье, к условностям отнесена.
…И, как минимум жизнь, несмотря на дальность
Грез, под говор полуночи с Плас Массена, —
Зовы Ниццы… их музыка… ирреальность…



_2004_






* * *


С вещим ознобом, побледневший, вдоль
Спины, с бордо, волхвующим в бокале,
В гранитном доме, в доме у Николь
Гипербореец пел в каминном зале.
Шибало в окна зноем плотных роз,
Пел в жилах жар, бил в голову, и крепко
От ясной, проголосной «Ой, мороз…»
В глухих углах знобило тени предков.
Пел — с неизбывной вьюгою в глазах,
И пело, выпеваемое вчуже,
Альпийским летом, в знойных витражах,
Дыхание гиперборейской стужи.
Пел страннице страниц, и, по всему,
Чужие, в одиночестве ревнивом,
Внимали, отстраненные, ему
Вершины Альп с серебряным отливом.

Любовь к непостоянной — не беда
Под отрешенным небом голосила,
И выси отзывались — никогда
Так музу далеко не заносило.
Еще недавно — от родных высот,
Он пел, счастливец… Слава не минует,
Горячая, за плечи обоймет
И с нежностью отважной поцелует.
Так, значит, жадным ожиданьем жить
И, побледнев, затерянным в пространстве,
Неуловимой нежности служить —
Порывистой, родной в непостоянстве,
Чтобы затосковать, уехав, и,
Средь лиц отчизны, набранных петитом,
Открыть, что упования твои
В родстве с обезглаголенным зенитом…



_2004_






* * *


Пленник легкого образа… Тем вдвойне
Упоительней сумрачный гул прибоя,
Не загаженный ревом моторов, не
Добиваемый потной попсой… С собою

В светлом противоречии, как снести,
Что — средь мерзостей мира, миазмов — сира,
Чистота, неподкупная, не в чести,
А — в забвении зоркости сей у мира?

Но, с лукавой улыбкой Дидро из-под
Маски гиперборея, в пылу прочтений
Дней ее, в родовой ностальгии по
Ней, родной, — не вымучивают мучений

Духа — здесь вот, где вечность бы свежесть пить…
Здесь, ликуя, зачерпывают из моря
Влажный облик любимой, чтоб щедро влить…
Его в терцию, с кислой тщетою споря.

Вероника? Мари? Франсуаза? Бланш?
Зыбь на море помаргивает счастливо,
В пылких пальмах на берегу Бэ-дез-Анж,
Золотого, в могучих ветрах, залива…



_2004_






* * *


Белоснежные Канны… В тени, по контрасту, бар
С батареей бутылок и окнами на бульвар
Круазетт, где, на фоне отелей, сугубый дар,
Проносящихся нимф обливает густой загар.

И, прищур постаревшего фавна поверх очков,
Нас, вовне, наблюдает бармен… У Ирины сплин,
В словаре ее острых, с подтекстом зимы, духов
Я несведущ, намыкавшись, впрочем, не я один…

За окном проплывает не яхта — корвет, предмет
Беспредметных надежд. Но, привычно меня виня,
Явный сплин у Ирины, и тот, кого с нею нет,
Отжимает от жизни, приняв ее крен, меня.

Ущемленнее море, сползающее на край
Сих умозаключений, и, кротко мерцая, мне
Потихоньку, но — с чувством, втолковывает токай
Про историю иска, про истину, что в вине…

Мир, прохожих моря, завершается морем… Пьем,
Отпирая неврозам. Жара… У Ирины сплин,
Но она, безучастная, вся, посвежев, — во всем,
Чем живем, наливаемся молча и полдень длим…



_2004_






* * *


С углублением в мир Франсуазы, в вине
Выше солнце предместья, и, суть предмета,
Вожделенно играет, пока вас не
Сдали далям на все золотое лето.

Вне себя от вакаций, Орфей, трофей
Вакханалии, — рвет на весталках ткани,
И, чем меньше на них ее, тем дружней
Даты требуют, ровно бы девы, дани.

В честной чересполосице черствых дней,
Век влачится, скрывая свою незрячесть,
Трансцендентною Ниццею, рядом с ней
Вечность приостанавливается… Прячась

От зонтов, зной не прячет горячий нрав,
И уже тяготятся, вскипев, собою,
Всю ее, до мельчайших примет, вобрав —
Скепсисом вояжера? — ах, нет! душою…

Франсуаза диктует вам в этот раз,
И, случайные, к ужасу аневризмы,
Обретают простор, обращая вас
В галла, галлюциногенные галлицизмы…



_2004_






* * *


Вишня — дороже, тунец же — тучней… На рынке
Близ Массена — оглушительней бюст блондинки,
Впавшей в прострацию, — время ожесточенней
Борется с женщиной, нежели с вами. Что в ней

Зимнему сердцу? «Не вещи (по Эпиктету)
Мучают нас — представленья о них…». Предмету
Ваших мытарств юбки стали, треща, теснее,
Овод Овидия вьется, язвя, над нею.

Солнечный час… А в душе повседневный голод
На сахаристый, как в давешнем детстве, холод,
Горстку брусники… Но, вставшее на котурны,
Время бессильно в рацеях. Кивок фортуны

Не обращает, призывный, гиперборея
В лиценциата… Настойчивей и бодрее,
Дело всей жизни — достойная смерть… С годами
Зов безупречности овладевает вами.

Невыразимое, в смерти — как при омерте,
В шрамах, лицо — карнавальная маска смерти,
И она, в бдении бледных эринний, вправе
На сострадание крупнозернистой яви…



_2004_






* * *


Опыляемый временем, что ни шурши
Бриз в приморских садах, непознанным вея,
Вечной зеленью,
корреспондентка души,
Оплывает полуденная Никея,

Знойный пестик поэзии… Влажным «ась?»
Откликается жизнь — морю (даль примера?),
Чье пространство насыщенней, шелушась
Парусами, заполнившими Гомера.

Зачерпнув его, кроткое вдалеке,
Сознаете ль, солируя неизменно,
Что шершавый вкус соли на языке —
Дань иллюзиям юности?.. Несомненно,

Без взаимности и не беря за труд
Верность призраку, что не отводит взора,
Вас, иначе мессию, переживут
Прозелиты, оставлены без призора,

Чтоб потом разбрестись… На своем свету,
Ангажирован жизнью, словно собою,
Не щадите иллюзий, в активе у
Вечной зелени, думающей листвою…



_2004_






* * *


Над мостовою, с оторопью слизня,
Ночь напролет, в сон втискиваясь и
Пеняя влажным излияньям ливня
«О Шиллере, о славе, о любви…»,

Не имярек, что беззащитен перед
Шельмуемыми слабостями, век
В разладе с жизнью, вреден — словно веред,
Зафлаженный средою человек

Надрывную в стакане топит бодрость,
Обмылок воли… С бытием взаймы,
Вне возраста пера — промозглый возраст
Души, что арендует у зимы

Заснувшей Ниццы… С мятным нетерпеньем,
В аэродинамической трубе
Двора — живут пустым недоуменьем,
С каким еще глядят вослед себе.

С обидчивой судьбой, чего ни ждете
От женщины, взращенной Ниццей, чьи
Духи звучат на постоянной ноте
Пустого обещания, в ночи

Страдает вокализами Карузо
Предместья, оступившись во «вчера»,
Тем злей хандра, потомственная муза,
Испытанная, верная хандра…



_2005_






* * *


…И, пусть в глазах у спутницы ни зги,
Она из-кротко приспустив ресницы… —
Тех женщин, чьи поющие шаги
Озвучивают анфилады Ниццы…

С нее, как ни покоен тихий стан,
Воображеньем пишутся с натуры
Черты мифологической субстан —
ции — наяды, марины, амуры.

У черни умолчанью не учусь
И, не ища в бессмертии награды,
От жизни, в западне любви, лечусь
Идиллией июльской «Илиады»,

Не губы — душу утопив в вине…
Тем тяжелее ноги, словно гири,
Ведь здесь, где вам сопутствовал Ренэ,
Бессилен в пыльных экскурсах Вергилий.

И всей душою,
оставляя пляж
Во устремленье к загорелой нимфе,
Вобрать прилив залива Бэ-дез-Анж.
Свежо_фосфоресцирующий_в рифме…



_2005_






* * *


Купаясь в пылких пасторалях, лето
Бросает, погружая в морок, свет
На профиль меднолатного атлета
С обложки детской книги, и, в ответ

Эпической золе, облегшей Трою,
Чей жребий и в падении велик,
Переживая мифы, шлем героя
Отплескивает посвежевший блик

В наш день… Белеет в море оконечность
Материка, накатная волна
Посеребрила миг, ей имя — вечность,
Просолена… Сплошная кривизна —

Подобное язвительному жалу,
Не прячущему прозорливый нрав,
Бдит время, изгибаясь по лекалу
Полуденной триремы, переняв

Сухие очертанья. Гром цикады
В сухой траве — несносней, и, в своей
Манере, ветерана «Илиады»
Подхватывает на борт Одиссей…



_2005_






* * *


Ровесница триумфа, вскинув бровь,
Что там неуязвимость ни трави, —
Не препираясь с голодом, любовь
Становится предметом нелюбви,

Привоем драмы… При разрыве уз,
Досужие химеры не молчат
Про бешеный, в проклятиях, союз
Помешанных, провидящих закат

Возлюбленных… Присущее векам,
Спокойствие заносчивой, под по —
громыхиванье закулисных драм,
Ушиблено любовью… Стук сабо…



_2004_






* * *


В столпотворении красок на побережье,
Не доверяя присутствию ниши, вот вам
Внутренний мир, мир затворничества… Все реже,
В линьке ландшафта, ложится под краску ватман.

Тихий, прощально в подавшееся предплечье
Дышит вам сон… Но, продукт беспорочной службы
И непробудной семьи, человек, увечье
Вечности, не удостаивающей дружбы, —

Мыслями в море. Чем дальше от вас, тем ближе
Давнее, чьи неурядицы не случайны,
Ведь, при потребности в мороси, до Парижа
Пять часов скорым от Ниццы, минуя Канны.

С жизнеподобием жизни,
входящий в возраст
Праведника, знаменующий возвращенье
К просто смещению черт, беспризорный образ
Приобретает привычное выраженье

Каменной скуки… В задавленной ностальгии
По золотому уюту, покою в доме,
Нужно ль спешить, чтобы встретить, припав, чужие
Губы на близком до боли лице, родном и..?



_2004_






* * *


Взбалтывая перетолки бегством
От себя ж, отдайте дни свои
Катастрофам женщины с подтекстом,
Крепко оснащенной для любви,
Что там безнадежность ни трави…

Не вжимаясь — медленно вживаясь
В ее спазмы, дрожь, не прекословь
Подступившей жажде, погружаясь
Всеми пятью чувствами в любовь,
Чтоб охотно обмануться вновь.

С безрассудно обнаженной, втайне
От себя ж, не размотать клубок
Хитростей ее, полупризнаний,
Зимнего кокетства… Видит Бог,
Вездесуща ложь, и, горький вздох,

С бегством от лица в раскрытый «Тауэр»,
Чаще — за бутылкой «Ирруа»,
Самого сухого… Взвинчен траур
По надеждам юности. Пора
бы, конечно, протрезветь с утра,

Как ни пылок мир за барной стойкой…
В марте, в молодой морозец, снег
Держится на удивленье стойко —
В строгой белизне… Питомец нег,
Взглядом накрывает человек

Нежное лицо, не страстотерпцем
Быв, а мотом… В месиве страстей,
Не страдай, прослеживая сердцем
Лисий, прихотливый путь — за ней,
Только ж — из разорванных сетей…



_2005_






* * *


И как всегда, устав про «знойный мирт»,
С надсадным ожиданием дождя,
В обличии купальщиц, чтящих флирт,
Блефует вдохновенье, уводя

От нищей злободневности… Пора
Принять их нарекания за то,
Что — рядом, не заглядываясь, а
Заглатывая их глазами, что

Твой купидон… Стекает в море мыс,
Струится с яхты вкрадчивый мотив,
Минуя пляж, и солнечная мысль
Бьет из глубин, сознанье затенив.



_2005_






_*_*_*_


Неисследимы, на манер плюща
Вас обвивают и, тверды, как видно,
В привычном лицемерии, журча,
Меняют маски, но — не кожу, стыдно

Осваиваясь с ролью… Не Эдем —
Неразрешимей в кознях жизнь, источник
Угрюмой жизнерадостности, чем
Берет, пролаза… Потому ль заочник

Ночного бытия — на этот раз
Уже осознает, с тяжелым сердцем,
Что вас, к несчастью, больше нет у вас,
Как горько подытоживает Герцен.



_2004_






* * *


Перебранка посуды за ланчем. По смене
Декораций, примерной походкой премьера
Надвигается тенор… В запущенной лени,
Синтетический холод кондиционера
Вспоминает былых постояльцев, чьи тени
За спиною портье. Забываясь, портьера

Погружается в дрему. Источник аллюзий —
Изнуренное знойным генезисом, лето,
В приодетых условностях, снова в союзе
С легкомыслием_ню…_Депрессивного цвета,
Ткань, уже пережившая осень иллюзий,
В выцветающих складках, по воле сюжета,

Отдает себя, грузная, легкому бризу
С неподвижного моря… И, словно с натуры
Списаны, прямиком по фривольному фризу
Бурно мчатся, сметая препоны, амуры,
Догоняя наяд — повинуясь капризу
Живописца, ценителя плотной фактуры.

И, с геенною в гении, ночью, к удушью
Местной флоры без вас, недра архипелага
Дышат, освобождая от лишнего, сушью,
Распинающей душу. Коробясь, бумага
Шелестит о былом, испещренная тушью,
На столе, наподобие белого флага.

Но, не боле, в бикини, чем частность пейзажа,
Поутру, отдавая кой-где белизною,
С мифом накоротке, нимфы пестрого пляжа
Предают себя, неистощимые, зною,
И, средь стаек их, тем соблазнительней кража
Презентабельных (si!) реноме, новизною

Положенья — дразня… Полдень. Жажда окрепла
На пронзительном зное. Без аперитива,
Что ни иронизируй о «возрасте пепла»,
Усыхает, ввергая в столбняк, перспектива
Полновесного дня… Порождение пекла,
Подостлав полотенце, читает, лениво

Затянувшись… Сознанье мордуемо лимфой,
Поглупевшей от зноя. Шезлонги рядами…
Мельтешня… Рядом с нимфой, пришпиленной рифмой
К ситуации, вам прожигают сосцами
Бренный разум — о да, рядом с этою нимфой,
Благоденствуя в комплексах… Перед глазами —

Ликование плоти, и горизонтальны —
Мысли о предстоящем, чьи всполохи пылки.
При наличии алчущих листьев, у пальмы
Нет усидчивой тени. Токует в затылке…
И стакан, задушевно ласкающий пальцы,
Уже пуст, тем прискорбнее убыль в бутылке,

Побелевшей от соли. Тосклив крик баклана
На диете… Порой за усмешкою сноба,
Отводящего взор свой не от океана —
От себя ж, — верность ветреной не твердолоба —
Опрометчива. И — накрывает нирвана
Ветеранов альковных ристалищ, и оба

Замирают в объятии — чтобы расстаться,
Навсегда… под ладонью — жемчужная спинка…
Для того, чтоб, светясь, хорошо одеваться,
Нужно чаще, спеша, раздеваться… Разминка
В еженощных объятиях, надо признаться,
Обращает любого в поджарого инка.

Исполать — опрометчивым, легким, доступным,
Не грешащим моралью! Прилежным прибоем
Вас выносит лицом прямо к маленьким ступням
Поджидающей у парапета. С подбоем
Пены, море вжимается в душу вам, крупным
Планом — на просоленной рекламе… С привоем
Легкомысленной юности, чье любопытство
Все готово попробовать на язычок, но —
Неизменно по таксе,
мотает стилиста
По всему побережью за нею… И, чокнут,
Мир из вас, посмуглевшего, лепит софиста,
Посвятившего мысли софе. Душно… сохнут

Снасти на берегу… Лишь неведенью ведом
Вкус копченой ставриды… Под взглядом предгорий,
Сведены к «хмари харь», вопросительным летом
Дни — кипящее капище как аллегорий,
Так и интерпретаций, сводимых к обетам
Воздержания. В ревности фантасмагорий

К прозе жизни, обильем фантазий, мычащих
В подсознанье, — безропотно жертвуют дружбе,
Ибо время, вместилище памяти, чаще
Резонирует в вас, резонере, — на службе
У двусмысленностей, не всегда подлежащих
Порицанию. Жизнь, норовящая глубже

Запустить коготок, приспускает личину
Добродетели, что своего не упустит,
Между тем как свежо запустившая в спину
Коготки — как ни бейся, уже не отпустит,
Снизу, взглядом греха озирая лепнину
На слепом потолке, засыпающем в Прусте,

На слепом потолке, наблюдавшем кончину
Не одной из интрижек… В сомненьях, по сути,
В приблудившейся лжи чаще ищут причину,
Между тем как в игривом порой атрибуте,
Подвигающем на безрассудство мужчину, —
Нетерпение ополоумевшей ртути

На сплошном солнцепеке… Слепима перстами
Юной пифии и в неизменном соседстве
С вдохновеньем,
на «ты» с любострастием, память
О любовницах, о тесных бдениях вместе,
Помыкая, в румянце пришпоренной, вами, —
Нестерпимей соседства двух фурий в контексте.

Вечность,
с сакраментальным «великое — в малом»,
Заморочив могучею мерностью, море
Бьет за окнами в мол… И ее,
под усталым
И отпавшим от жизни, с пустыней во взоре, —
Бьют конвульсии, бьют — пригвожденную жалом,
С жаждой, хриплые жабры встопорщившей в горле.

Боль не знает соперников — с стоном из зева,
Вдруг впиваются в рот, обмерев, так упрямо
Обнимая вас,
что сук от райского древа,
Бремя, если поверить преданью, Адама, —
Откровенно свербит нетерпеньем, и дева
Вновь обваливается в конвульсии… Драма? —

В лютом сердцебиении, дрожь… Ноги сводит
Неизменною слабостью… В зряшных заклятьях
«Оборвать! Прекратить!»,
фарисейка, в природе
Амазонки, истекшая в нежных проклятьях
«Бонвивану», к кому она влажно уходит,
Погибая, ослабшая, в ваших объятьях?..



_2006_






ПИР ДЛЯ ИНТЕРПРЕТАТОРОВ







_*_*_*_


_ИРИНЕ_


Объята повседневной пустотой,
Да как же, при сомнительном обете,
Жила надежда — ожиданьем той,
Кого, к печали Парок, нет на свете?

Но, с драмами, берущими в кольцо,
Чье, не испепеляя жизни, тало
Затопленное тайною, лицо
Судьбе, зерцало верности, мерцало,

Надежду выкликая? Тишина
Во взгляде Весты —
дар, а не потеря,
Не повествуя о любви, она
Дала ей просто высказаться, веря

В благой исход… С цикадою в виске,
Ты так ее, с аскезою в соседстве,
Всей силою отчаянья, в тоске,
Вобрал в необитаемое сердце,

Что задохнулся болью… Отведя
От жизни золотистый, легкий волос,
Она, в веселых хлопотах, твоя,
Надежде подала зовущий голос.

И тем, глухим сомнениям в ответ,
Немолчней кровь, строптивая недаром,
Что ни притворства, ни лукавства нет —
В объятой задыхающимся жаром

Вакханки… Ожиданьем налита,
Досель превозносимая тобою,
Как молоко, скисает красота,
И лишь душа — спасается душою,

К неистощимой вечности привой…
И мир, еще прибежище героя,
Живет одной, студеный мир, с тобой
Суровой благодарностью к ней, стоя

Хотя бы комментария… — бледна
До немоты пустых сравнений, тало
В тебе, ошеломляемый, она
Растерянную нежность отдышала.

О, как, не лицедействуя — любя,
Она живет — блаженно растворенной
В_заветной_беззаветности,_тебя
От самого себя храня!

Над сонной,
В тепле студеной комнаты, склонясь,
О чем ты? — чем раздумья ни очнутся,
Пускай же ни скабрезности, ни грязь
Ее, пером гонимы, не коснутся.

И, грузно оседая в забытье,
Всей кровью молишь, в ласковой печали,
Чтоб у тебя, минуя вас, ее
Возлюбленную душу не украли…



_2005_






* * *


Под сенью снежных пиний, Гесиод
Поет окно… С оракулом — одно,
Из суеты выпрастываясь, год
Створаживается к исходу, но,

Отстойник обирающих страстей,
Спит город… С сигаретою во тьму,
Обречена природою вещей,
Жизнь женщины не учит ничему,

Кроме себя. Обмолвка бытия,
С печальным погружение в свое
Безмолвье,
незаметно ваше «я»
Становится, неслышное, — ее

Кремневым «мы»… До слабости в руках,
С бессмыслицею, беглые, в ладу,
Как браки, второпях, на небесах… —
Разводы совершаются в аду.

Но, с ясным поцелуем в лоб, вдвойне
Софиста в искушение вводя,
Отвесный юмор висельника — не
Пример для подражания, хотя,

Как женщина ни замедляет бег,
Мир не спешит, в каденциях своих,
За нею, обращающейся в снег,
Отпущенный к исходу на двоих…



_2004_






_*_*_*_


Море, бьющее спазмами… редкий кустарник… платан…
Вечерами,
часами в тускнеющих солнечных таврах,
У свободы повесничать — мягко ворует экран
Загорающих, приватизировав комплексы мавра…

Море, задник прапамяти, топит в подробностях… жжет
Неостывший песок терпеливые ступни… И, вея
Неизменностью, нежность всегда забегает вперед,
Упоенная свежестью поздних прогулок, за нею

С невеселым усилием тянется нищий ландшафт,
Убелен миражами кустарного южного рая,
И растерянно ловишь беспечный, играющий шарф,
К пересохшим губам благодарно его прижимая.

В снисходительной логике юности, сухость слепит,
Уличив память в вольности — плечи… ладони… колени…
И пространство, в виду аналогии, влажно следит,
Как ознобно из будущего простираются тени

Через прошлое и настоящее… С ветром в висках,
Увлекающим к непостоянству, с поправкой на нео —
романтизм, чем ты ближе к ней, тем одержимей, в слезах,
Страсть Ромео в душе помраченного мавра. Ромео…



_2005_






* * *


В химерах, что порою ни несет
Остервененье — в статусе предтечи,
Наглядней, что, по Гераклиту, «всё
проходит через распрю…». В просторечье —

Идиллия,
спокойней жизнь, топчась
В небытии, и это, чаще, значит,
Что героиня, не дичась — лучась
Врожденными пороками, не прячет —

Поскольку флирт не более, чем фон… —
В упрямом кулачке «бугор Венеры».
За музой, падчерицею Сапфо,
Что, впрочем, тавтология… — примеры

Промера мира в мерзостях. Шурши,
Борей, в промозглых палестинах сада…
Предательница собственной души —
Без прошлого… но, знойная цитата

Из хроники потерь, вливаясь в дни
Любви, она освоила искусство —
Какой заминкой паузу ни дли… —
Принять лицо на свежий выгиб бюста,

Чтоб тут же отстранить… Со ссылкой на
Промчавшиеся камерные Канны,
Предательство в любви — еще одна,
Так… ранка… — для рожденного из раны.



_2004_






* * *


Увлекаемый вспять, я то замкнут, то отвесен
в сужденьях, чему ни внемлю…
Поводырь бестолкового времени,
ступнями я обучил эту землю
Краткой кроткости, тем умудренней в аортах согбенная
кровь пилигрима,
Натрудившего душу не в перипетиях,
а в воспоминаньях, помимо

Их достоинств… Пернатые мифы исчезли
за Понтом. Студеная спелость —
Прелесть осени душу щемит, но пора покидать
обжитую зрелость,
Ибо, с косноязычьем сварливых суставов, потерянно,
в «час вигилий», —
«Понапрасну катятся слезы…», — скрипит,
оставляя стило, Вергилий.

Одержимое жизнью, пространство отжато
от птиц облетевших. Прореха
В эволюции — смертный, привычно дичась,
извлекает эффект ореха
Из любого огреха, да будь то зачатье, то яростный
гон за юбкой,
Облегая собою — себя, словно крепкою,
дышащею скорлупкой…

И кому только — облако, цепкий репей, вездесущий
порей — ни жалуй —
ся на прошлое, в зоологической логике наших
пристрастий, пожалуй,
Склонность к пренебреженью диктатом среды
непременно сродни движенью
В направлении вечности, и потому,
обрекаемый возрожденью,

Сибарит в чистом виде, я интерпретирую,
навзничь ложась, пространство —
Как пространство без вас. Прозорливому опыту
постно храня постоянство,
О тесовой ладье нас несет вспять потока,
тем неистощимей страхи
Неуживчивой жизни перед теософией
свежих тесовых плах, и…



_2005_






* * *


Жив небесною ссудой до ясных седин,
От сомнений спасаешься, в образ вживаясь,
Ремеслом песнопевца, один на один
С кипяченною классикой, высвобождаясь

Из депрессии… Неприручаем, не галл,
Но — арктических статей, слывя креатурой
Наблюдающих муз, я, облаянный, стал,
В фарисеях и мелочной травле, «фигурой

Умолчания»… Душу щемит от «щедрот»
Расплодившейся черни… Сухая гримаска
У брезгливого рта — память прячется от
Пошлых интерпретаторов. Дерзкая маска

И лицо — в вечном противоречии, но
Затекают друг в друга, роднясь. В каждодневных
Обличениях — черпают гордость? Вино,
Демон вечного самокопания, в гневных

Алых искорках… Но, о былом не скорбя,
Только сердце, мрачимое мороком, знает,
Как от жизни — отшатываются в себя,
Но, живущее волею, — не сострадает,

А терпению учит… С душой на закат,
Коли есть та душа, и — дыша паранойей,
Чернь не знает — «Прекрасное трудно…», Сократ
ли… Платон… Но, паскудной, не все ли равно ей?!



_2005_






* * *


После нас хоть потоп и… заштатный отель… В итоге,
Долго, незагорелые, помнят соски твои,
Как, прощаясь, до боли и руки, любовь, и ноги
Заплетают с тобой в погребальный венок любви.

Жизнь — лирическая константа, и, кто ни выйдет
В мир, стремится к финалу, в забвении дней своих.
Ваше будущее — неподкупные слезы видят
Больше вас, наплывая, но и правота не в них.

В сходстве с мифами, меланхолическая лепнина
Наблюдает с карниза, в амурах, глядящих вниз,
Как мгновенье спустя погружается в сон мужчина,
Реквизит инженю и к тому ж, по всему, — Нарцисс.

Так, лизнув зеркала, прирученная виртуальность,
К помешательству двух — музы чутко склоняют слух,
Поглощенные распрями… Но не унять реальность
С принудительной радостью взбалмошной, той… Пастух

Меблированной сволочи — ближе к вам… Гвоздь процесса,
В наблюдающем зеркале — длится усталость, и
Отражение в нем — влажно всасывает Нарцисса,
Насыщая теплом неолита черты свои…



_2004_






* * *


«И это, — я прочел в глухой тоске, — пройдет…».
На вечности сплошной — забвения налет.
Что значит «И… пройдет»? Вдоль волнолома, вдоль
Валькирий проливных, как сердобольна боль,

Отворена иным! Бесспорной бездной лет,
Сознанье опылив, бесстрастный звездный свет
Закис в самом себе… От обращенных в газ,
Что, к равнодушью масс, останется от нас?

Надрывный путь взахлеб — жизнь замедляет шаг,
Чтоб изгнанным в себя не прекратиться… Так,
С пульсацией частиц, течет чредой веков
В песчинке под стопой — сгущение миров.

Протянутая к ней, мгновенье серебря,
Вселенная — окно, открытое в тебя.
Субстанция зимы — так светоносен мрак,
Вымарывая нас из будущего… Знак

Подметных непогод, но — с узелком взаймы,
Не отнимай руки, утешься — вечны мы,
В суглинок перейдя… А смерть, у нас в долгу,
Не более, чем мысль, что дернулась в мозгу.



_2004_






* * *


В раннем снегу, отбеливающем зренье,
Словно холстину, что с истиной соотносим,
Зримее жизнь. В приживалках у вдохновенья,
Не зажилась ли, в освистанных стаях, осень

Из лихорадки и праха? Пока, усталый,
Тешит безмолвьем пернатую мелочь филин,
Отсыревая, распаднее бремя палой
Скудной листвы в тесноте мозговых извилин.

Хрустом травы обмерзают шаги, все реже
Смотришь, безмолвный, в себя… Недоступен знанью,
Голый ландшафт взглядом снега следит за пеше —
ходом, в чертах повторяя ландшафт сознанья.



_1997_






_*_*_ *


Зыбь на море увлечена игрой
Теней… до умопомраченья свеж
Мир, обданный Уитменом… Прибой
Все тот же, бел, и персонажи те ж,

С песчаником под смуглою стопой.
И жарче, проговариваясь, брасс,
Как море, набежавшее волной,
В минувшем выполаскивает вас.

И, нараспев, к непостоянству дев,
Мифические створки растворя,
Словно ракушка, стынет, побледнев,
Стоическое небо сентября.



_2004_






* * *


Скоро, душа, ты оставишь меня? —
Всплакнула
Мысль о разлуке. Вместилище воплощений,
Ты широко, от души, меня зачерпнула,
Чтобы пролить, мгновенье спустя, в забвенье,

Не оставляя надежды… Любовь, твоими
Зовами — жив я. Не выплаканное тобою,
Не за меня — заступается твое имя…
Не отступись, заступница перед болью

За несвершенное, будь я, печальный, трижды
Грешник! Душа моя, отбедовав в поэте,
С кем, вопреки назначенному, продлишь ты
Летнюю жизнь, надорванную по Лете?



_1998_






* * *


Бледно, нечаянный, всхлипнул звонок в передней,
Дверь отворилась. Оставленный вдруг тобою,
Малого, киник, я стою наедине с ней,
С пристальной? Нет… — яснозрящею пустотою,

Вдруг обступившей… облегшей… Молчанье звонниц
Сорванным «кар-р-р» обмело, и, уже под вечер,
Незатворенные окна, бледны, бессонни —
цею живут, невменяемы. Впрочем, нечем

В этом утешиться. Жар обтянул ладони
Ждущего заполночь… Непостижимы сами,
Вещи ль, зловещи ли, вещи в промозглом доме —
Стол, шторы, лампа… — твоими глядят глазами.



_1995_






* * *


Покуда не сбываются пророчества
И ложь, себя ж перевирая, мечется,
Евангелием, друг, от одиночества
Душа, спасаясь от спасенья, лечится.

Несомая тропинкою, прибившейся
К судьбе героя, она дышит сыростью
Забывчивой аллеи, прослезившейся
Над жребием садовника, над сиростью…

Что предстоит ей, в листопаде, вынести? —
При всей ее язвимости, безмерности,
Лишь нищий духом ищет в очевидности
Учтивые черты недостоверности.

Но как понять проточные мгновения,
Когда, с тобой в скудеющем течении,
Жизнь вымывает из души сомнения
В Божественном ее предназначении?

И, принимая муку как сотворчество,
Не заслоняясь от любви обидою,
Как в книгу, углубившись в одиночество,
Вновь перечтешь заветное…
Забытое…



_1999_






* * *


Верность обетам — тверже по юным летам,
Но, вопреки им, в грядущем неутоленном,
За помрачаемой следом, лишь девам ведом
Путь от Психеи — к Аспазии, опаленной

Опытом плоти… Палимую приращеньем
Неисполнимых обетов, сродни напасти,
Душу мою — подхватило сердцебиеньем,
Чтобы отдать, искусив, тривиальной страсти.

Не отвлекая от жеста, мерцает Веста
В мягком лице, но последышу Аквилона —
Внове любое мгновенье, и — жизнь разверста,
Во отстоянье Амура от Аполлона.



_1998_






* * *


Подле купальщиц, в массе своей упругих,
Чьи очертания выбелил зной, к рассказу,
Тверже в чертах — прикладное безумье юга,
Что настигает, сламывая, средь фразы

О Веронезе… При встрече с тобой, на склоне
К Лете, прощаешься с летом — ее раденьем,
В полуослепшие плотно приняв ладони
Взгляд окунувшейся сердцем в прикосновенье

Бережных уст… Ад, утробный, в душе, внутри? — нет!
В знойном лице. Воплощенное нетерпенье,
Чей, изнуренный всезнанием, облик примет
Голод, как дьявол, ждущий высвобожденья?



_1998_






* * *


Жарки в сапфических игрищах,
Оборотни
Вкрадчивой пластики, киски, в распутстве стойки,
Тотчас берут заглянувшего в оборот и
Ждут отголоска… У многоочитой стойки —

Пестрые стайки, и взгляд отмечает следом,
Блеском обтянут, заносчивый круп блондинки,
Ведь похотлива до мозга костей, и в этом —
Мера ее добродетели… По заминке,

Все ж уступаешь ей, и, что еще ни сбрендишь,
Пряное облако — «Не распускайте руки!», —
В правой руке, искушение, греет бренди,
Левой в экстазе расстегивая вам брюки.



_1997_






* * *


Забудь себя! — в полночь, присуха — со слов
Безлюдья, близ пляжа померкшего. С жадной
Оглядкой, настойчивей соло духов,
Воркующих не с обонянием — с жаждой

Подмять и — вернуть… Но, со взглядом назад,
Здесь, на иждивенье у воображенья,
Ночь, жертвуя классике громом цикад,
Приводит, к Босфору смещаясь, в движенье

Ток ассоциаций. Полнощный, таков
Покров толковищ, обирающих лето,
По-над побережьем, подворьем ветров,
Уже поднимающих птицу до света.

Жизнь губы поджала, приличия чтя,
Но числа влюбленных и взбалмошных — в нетях
Не числят, исчадия ночи, тебя,
И ты не свободен от прописей этих.

Так, пасынок реминисценций, не миф
Забился в нас, что, закипая, ни прочим,
А, беден в пустой повседневности, мир,
Не подретуширован памятью… Впрочем,

Прекрасней подкожное пекло, бодря,
А не обирая тебя… И, цитата Из хроники ада,
брегет бытия,
В виске, разбудив, сатанеет цикада.



_2002_






* * *


_И._Н._


В ночь, с растерянным видом на Эрмитаж,
По плюмажу запомнивший праотца,
Заоконный, на гноище, нищ пейзаж,
Заполошно отпрянувший от лица

При немом приближении… Как цифирь,
Ночь в подсчеты созвездий вовлечена,
В перепончатом времени, нетопырь,
Злее, душу прикусывая, она.

И, залог обживаемых нежных пут,
Жар в обиженном сердце,
студеный знак, —
От искусства, с каким на лицо кладут
Грим, обжуливающий как время, так

И ровесников взбалмошной… И трофей
Инженю, невменяемость торопя,
В устремленности к бледной химере, к ней,
Обгоняет, уже изнурен, себя…

Но изгнать ли из памяти, тлея, ту,
У которой в глазах от огней пестро,
Ту, которую радостно на лету
Молодое подхватывает перо,

Перебрасывая векам?..



_2004_






* * *


Промозглою кроной — в слепом словаре,
Грань между мирами гробниц и бойниц,
В поре сухомятное древо — в коре
Из немолодых человеческих лиц,

В тяжелом, слезящемся месиве… Не
Подарок утраты, вещающей вам,
Озноб неофита — от взгляда извне —
От дьявольской кроны сползает к корням.

В нем — заточено одиночество, но,
С души не сводя испытующих глаз,
Оно, в причитающей притче, одно
Шумит, обреченное холоду, в вас,

Облаянном толками… Ненависть, гнев —
В совершеннолетии лжи. Горький прах —
Надрывнее жизнь человека, осев
Всей тяжестью ужаса в тусклых зрачках.

И, как безучастная частность, звезда
Мерцает ему,
воплощенный Аид,
Забившись в промозглую крону, куда
Душа, изнывая, глядит и глядит…



_2005_






* * *


Вот вам, воплощенная вина,
В дансинге, за изощренным танцем,
Не бедна порывами — бледна,
Жизнь ее одухотворена
Схваткою с предательским румянцем,

У ночного зеркала… Чуть свет,
Телефон заходится в брюзжанье
На нерасторопных. Столько лет
Ничего, с изнанкой ночи, нет
Оглушительней его молчанья!

Бренность перебарывает, и
Вещь выходит из повиновенья,
Прячась в очертания свои,
Тускло пережившая в любви
Не прозренье — катарсис крушенья

Всех иллюзий… К вздоху праотца,
Заносимо мыслью о несомой
Сомою, в предвиденье конца,
Глуше содержание лица
В сходстве с кислым временем… Знакомой

Вам по эскападам — отродясь Не везло в любви.
Ну-с, зимний овощ,
Вникните ж, как мир жесток, двоясь,
И ее беспомощность, винясь,
Подает вам, плачущая, помощь!..



_2004_






* * *


Подмосковная слякоть — изнанка измены
Зимним Альпам… Полнощна, какого рожна,
Зеркалами расплескана, явь цикламена
Обирает ленивые краски с окна?

Домочадцы стенают во снах, не Шекспира
Проницая в оторванной жести, теплы…
Всё, с грамматикой, косноязычие мира
Тонет в замшевых, южных замашках пчелы,

Выкликаемой из подсознанья, покамест,
Дав опору судьбе, ницшианец на вид,
На нее-то, пером обираем, анапест
В три окна, бодро бодрствуя, ясно глядит.

С передышкой любви, музой бледного бденья,
У промозглой зимы, запахнувшей азям,
Нет для женщины, жарко дыша, снисхожденья,
Судя по ускользающим, лисьим глазам,

Увлекаемых к северу белым раденьем
Снегопада… Живущим, так вышло… вдали
От себя — что недодано воображеньем,
Переметное время берет у земли,

Отвечающей взглядом цветка… Но, в соседстве
С нежногорлым забвением, горлинка спит,
Ведь в окне с цикламеном, распахнутым в сердце,
Белизна, помутившись в рассудке, слепит…



_2005_






* * *


С музой в анабиозе, чудовище по страстям
Помраченной толпы, с прямотою сваи,
Образ, жертвуя логикой, складывается сам,
Не справляясь у автора о пожеланьях, да и,

В эпосе кокаина, за стойкою, шире круг
Очевидностей: травля, когтящая лучших, — просто
Повседневность… романтик предательства — лучший друг,
И сплоченней амбре человеческого компоста

В дефективной действительности… Молода в своих
Заблуждениях, жизнь, с кабалистикою в роенье
Фурий, укоренившихся в метаморфозах сих,
Вольно опустошает больное воображенье

Опрометчивой ночью любви… Не ее вина,
Что безлюба, и автор, агент героя
В прилагаемом мире, способней на
Сумасбродства изгоя, занятого игрою

С неизвестностью. Детище зимних уз,
Как он свеж в убежденности, при плутовстве сюжета,
Что недоразумения пестуют ваш союз,
И перо, спотыкаясь, петляет в петите, лепта

Очевидному… С известью из-под век,
Минус маленький сплин, недолюбливаемый средою,
«Пища эха»,
прохладней в привязанностях человек,
Неизменно подглядывая за самим собою…



_2003_






_*_*_*_


С тиранией таланта, ловушка для существа,
В мелодрамах, с душой, погребенной под мелочами,
В лицемерии опыта, словно вода, трезва
Избирательность жизни, покинутой небом… Вами

Помыкает минувшее: хвори, враги, долги
Незнакомкам, предательства, юность, что в вас погибла, —
Память, словно недуг, на измор берет, и круги
Под глазами — живут независимой жизнью, ибо

Переходишь судьбу, как пустыню… Тогда легко,
С глазу на глаз с тщетой и к тому же не ставя точки
В препирательстве противоречий, с «Манон Леско»
Изменяют, срываясь в себя, «Капитанской дочке», —

Страсть себе на уме… Затеняемое тоской,
В толчее обстоятельств, как на проходном вокзале,
Не задорным вином — добродетельною водой,
Отливая тобою, скорбит бытие в фиале.

Мысль о бренности нашей, с биеньем в висках, — в веках
Не отбросит и тени, но, демон самопознанья,
По ночам в полотняных, шурша простынею, снах,
Данте веткою пишет по отмели подсознанья…

Вещность в виде щипка отрезвляет от нас, зато,
Ближе к смерти на выдох, с дождем, семенящим дробно,
В спазматическом времени, но — не врачуя, «кто
умножает познание, тот умножает скорбь…», но

Тирания таланта…



_2005_






* * *


В цепи ассоциаций, ни на шаг
От сутолок, утаивая суть,
В виду прибрежных снов — «архипелаг
бессонницы…», по Миллеру. Вдохнуть

Забвенья!
С пиететом не к портам —
К бикини, что сомнительней всего,
Из книги-долгожительницы вам
Протягивают губы, от чего

Ни всплеска, ни волнения в крови
Отпавшего… Растлительницы рас,
Уста урбанистической любви
Настойчивей, высасывая вас.



_2004_






* * *


Не то, что б невезеньем наделен…
Но в жизни, чьи достоинства скупы,
Ловушка мира — образ обделен
Признанием и приязнью толпы.

Страстями увлекаемая вниз,
Она, облекшись в символы, полна
Душою, нерушимо сбитой из
Двуличия и алчности, верна

Двусмысленной натуре… В свой черед,
Приязнь груба, напор ее жесток,
И все, что лютня тихо ей поет,
Уходит в неизвестность, как в песок…



_2004_






* * *


Окрест сердцебиенья, круглый год —
Пернатый сброд в саду… Насыщен счастьем,
День, приоткрывший солнечный испод,
Кончает мелкотравчатым ненастьем,

И не прочесть, привстав, у ноября
Взгляд исподлобья. Взяв исчезновеньем,
За жизнью, то бишь… проще говоря,
За вынужденным волеизъявленьем,

Шельмуемые слабости стоят…
Заболтанным осеннею сиеной
Химерам, под опекою цитат,
Невыносима статика над Сеной,

Качающей на зыби фонари…
Действительность, в условном первородстве,
Уловленная образом cheri,
И лавке не отказывает в сходстве

С продавленной кушеткой… Сущий ад —
В потерях безупречно,
не лютует Безлюбье, отводя продрогший взгляд,
И в зубы назидательно целует,

С промозглыми химерами в родстве…
А между тем, с блукающими в дружбе,
В саду, не веря на слово листве,
Скрипит зима, у прошлого на службе…



_2005_






* * *


К сознанью прививая бытие,
Вполне резонно, чаще — без причин,
Стервозней явь — первичное сырье
Для пасмурных, запущенных морщин.

Их считывает с наших лиц пейзаж,
Дряхлея на глазах… С отсрочкой лет,
У женщины, забившейся в себя ж
От шашней мира, — силуэта нет.

Она шиншиллу сбрасывает с плеч,
Но, облекая в соболя, ничем
Ее, на фоне быта, не извлечь
Из распрей, слез, глухонемых проблем…



_2004_






* * *


От жмурок толкователей устав, —
Будь то трирема, либо россыпь терм,
Вещь воплощает замысел, впитав
Терпение создателя, затем,

Что стоит одержимости… Порой,
Расталкивая страждущих плечом,
Не одарив доверием, герой
Высасывает автора, о чем

Умалчивают хроники, и боль
Яснее, к миру подобрав ключи,
Тем милосердней боль, играя роль
Заветной собеседницы в ночи.



_2004_






* * *


Не море на заре, о, Гестия, спокойно —
Покой в твоей душе… В обыденном строга,
Ты охраняешь лад и хрупкий мир у знойно
Живущего огня в глубинах очага.

Нет равенства в любви? Румяная, чем дышит
Неискушенность той, что, каверзы любя,
Легла под грузный жар? Призывная — не впишет
Ни жара, ни любви в достойную тебя.

Нет равенства в любви? И, в ревности, все те же
И жажда, и пример, и, что я ни творю,
Неправота — не рок, но постоянно держит
Не сторону любви, но — сторону твою.

Нет равенства в любви? Плотнее тень платана,
Не в этой ли тени ты прятала лицо
От солнца Гесперид? Зардевшаяся тайна
Пролившейся лицом в студеной кольцо —

Так взращивают жизнь в соитии… Но сиро
Душе, когда, ложась в холодную кровать,
Взрыхляют простыню, ведь умереть — для мира
Привычно, как любить, негодовать, страдать…



_2003_






* * *


Спустя ненастье, в сокрушенье о
Безличном, индивид, заброшен, как
Прочитанное, старое письмо, —
С изжогою, сжимается в кулак

На узкой койке… Злее новизна
Катарсиса, и, пей там иль не пей…
В подтексте заболоченного сна
Вам, как статисту, одиноко с  н е й,

Фигурой умолчанья… Впереди
Премьеры, чье присутствие печет,
Что, душу выкликая, ни тверди
Ей, — уходя в кулисы, не поймет.



_2004_






* * *


Не сад в грозу вас навещает — ад
В судьбе: оттачивающий свои
Приемы, пылок женский маскарад
Кокетства, страсти, холодности и

Отпетых масок… Обмерев, в конце
Концов, жизнь примерзает к ним, слепя
Гримасами, пока в ее лице
Вы, отступая, видите себя,

Не отступаясь.
… Время затекло
Блаженной ленью. В южном городке,
Рельефней отчужденное тепло
Растерянно уснувшей на руке.



_2004_






* * *


Поверенный души — мир вырастает из
Ночного мифа, впрямь химера… Подсознанье —
Смирней, укореняясь в ландшафте. Чаще — вниз,
Взгляд опыляет мир. Лелея прозябанье

В надменной нищете предместия, как ни
Неплодородна речь, жизнь взращивает книгу,
Как деревце… пером — что заступу сродни,
Чтоб разломить ее за чтеньем, как ковригу.

Но, распростерт между страстями двух, в грешках
Распавшихся, покой ленивого покроя
Склоняет к сплину, и, привстав, в черновиках
Слежалось лето, как сухой гербарий, стоя

Недостоверных черт… Кромешней листобой,
Так осень, Парки вне, осточертевшей прялки,
Заклепывает парк латунною листвой,
Парк, в каверзы любви проросший из Петрарки.

Губами, негодяй, развязывая шарф
Не ветреницы, но — разумницы, свободной
В поступках, не греши поспешностью… Ландшафт,
Стекающий с пера, не знает подноготной

Уставшей от себя… Едва отпав от губ
Глухонемой в любви, серебряный с испода
Невосполнимых лет, парк, в Парках, однолюб —
Лишь для тебя и жест, и свежесть приворота…



_2005_






* * *


…И, как ни крив, с прищуром, волчий смех
Над непреложным, как вино ни бьет
В виски, смерть-долгожительница всех
Переживет, блефуя… В свой черед,

Из пустяков намытая с трудом,
Обруганная явь не стоит грез,
И если вспоминают — со стыдом,
Как отжимают прошлое от слез.

Заглядывая кой-когда в альбом,
Терпением и тщанием взращен,
Смерть — сводня, не забывшая при том
О тех, кто этой жизнью разобщен.



_2004_






* * *


Подслеповата… неприглядный вид…
В зависимости от порочных схем…
Все чаще слава выдает кредит,
Взимающая кознями, — не тем…

С эстетикой измены, вопреки
Природе жизни, но — в природе масс,
Вас все оставят, но черновики
Останутся, последние, у вас.

Жизнь долбит, отстранившись, про свое,
Но, у сосуда слухов и клевет,
Ни жалости, ни чести у нее,
Споткнувшейся на полуфразе, — нет…



_2004_






* * *


Уличая фантазии в вольностях, от любви
Заслоняются скепсисом, хлопнув, как прежде, старки —
Для испытанной бодрости… Заморозки в крови
Отпускают к утру… Отставная Венера в парке

Обнажаема будущим, скуку будя… Пора
бы и не обольщаться им — еле прикрыт воздушным
Лоскутком Мельпомены, ленивый овал бедра
Оставляет уже, в назидание? равнодушным.

Обитавшая встарь в подозреньях, когда невмочь,
Где же ревность ваганта? Какого, в сердцах, разлива
Ежедневные слезы любви? На излете, ночь —
В рыхлом великолепии парка теней… Ворчлива,

Парка бледно вращает пустое веретено,
И, простертая в прошлое, память ее протерта
До холщовой основы домашнего платья, но
Равнодушней, чем прежде, двусмысленная аорта,

Промолчав… И, о чем безучастность там ни трави,
Бесконечность — еще не предел, но воображенье
Не по-дыг-ры-ва-ет, наконец, любви,
А в сомнительный знак обращает прикосновенье…

Пораженье, по сути, еще не конец. Полна
Ожиданья, но, неискушенная, — мимо цели,
В руки шла, не боясь пересудов и слез, весна,
В руки шла, а ее, беззаветную, проглядели…



_2005_






* * *


И, пряной мыслью не обведена,
Пространством окрыленная сама,
В безвременье, учтивая весна
Пеняет вам, сходящая с ума…

Что ж — в повседневной вечности, пока
Вакхически беснуется сирень —
В живущем переводом с языка
Непостоянных запахов, и лень

Лепить свой облик? Ледяной наив —
Ленивая весна к ладоням льнет,
Тем суше время, жальце проточив
Во влажном наслаждении ее…



_2004_






_*_*_*_


О чем он поутру, вороний ор
В прогорклом парке? О своем твердя,
В миру, давно трактуемом как мор,
Неистощимей демонизм дождя.

Здесь налицо, все чаще, торжество
Черт над лицом… С истошным «Виноват!»,
Осваивая о-ди-но-чест-во,
Как незнакомый город, не спешат

С признательностью за приют, не то,
Чтоб с ласкою… Разбуженный базар
Пернатых в парке, и незнамо кто
В вас раздраженно взбрыкивает «Кар-р-р!»



_2004_






* * *


Встретим, бодро скрипя, импульсивною инвективой
Неожиданный холод! В разгаре румяный флирт
С юной лыжницей… Снег, настигаемый перспективой,
Обрывается за горизонтом. Условный мирт,

Увенчавший чело селадона, иссякнет днями…
В темпераментной темпере полдня, бодра сама,
В снах термита свежо обираемая ручьями,
Обреченно иссякнет в порошах своих зима.

На припеке — слезою обтаивает сознанье…
Накрывая горячие губы, неловок рот —
У зардевшейся, у простирающей обаянье
Конфидентки — на зимний ландшафт, на сугробы… Вот,

Фанатичку фантазий — бросает в жар, и, в соседстве
С рефлективной природою, вслушиваясь в нее,
Сам секрет совершенства — в горячем несовершенстве
Черт стремительной лыжницы, взявшей — кульбит! — свое.

Заточимый в эпитет, предместию для контраста,
День в провиденциальной провинции — алым бьет,
Простираясь в аортах. Скрипучий постскриптум наста
Под летящей стопой — своего летописца ждет.

Душу не обнести ни стеной, ни обетом — втайне
От себя же… Блаженно оттаивая в тепле,
Чем надсадней зима, тем отвесней воспоминанья
О горячих кульбитах в заснеженном феврале.



_2005_






* * *


Не обходя, участие общо —
Потерянно срываясь на дискант,
Измены, зависть, ненависть — еще
Сплоченней в кознях, пестуя талант…

Все гуще, в инфернальной ворожбе,
При вакууме воли, чем и рос,
Чернь честно дышит свалкой, что в себе
Издревле носит. Зажимая нос,

Держите воздух горнего в ноздрях,
Не отрекаясь, — прошлое не врет,
Что рукопись — грядущим на сносях,
И непременно славою нарвет…



_2004_






* * *


Ветер сыро, спросонья потягивается — море
Просыпается с зыбью, глазастой, как всё здесь… Дама
Утомленно мурлычет о будущем. Априори,
Дрема в теплых, душистых объятьях ее — не драма,

А подвид пустоты. Но, шибающее нирваной,
Утро — спектр умонастроений… и дама — рядом…
Посвежевшее зеркало, в плотной лепнине, в ванной
Провожает ее саркастическим, беглым взглядом,

Ту, что, взмыленных статей, выигрывает все дерби
В замордованной, жалкой постели. Не астении —
Автор служит призванью, перо загоняя в дебри
Психологии, чтобы избегнуть неврастении.

Море в мягких морщинах… Но не перестелишь прорву,
Как постель, подтыкая под ветреницу, и птицы
Сокрушенно следят, как, проваливаясь в оторву,
Обжигают лицо ей дыханьем самоубийцы.

Куксится занавеска под ветром… Сребролюбиво,
«Агрессивное мясо» взмывает в кульбите — рано
Отступать… В море, мистификация перспективы,
Миражи независимы в выборе вех. Нирвана…

Не узнав инженю, не узнаешь себя… В итоге,
Обирая мораль, так бьют в потолок из текста,
Исступленные в ласке,
оценивающие ноги
На плечах, одержимы, как встарь, переменой места.



_2005_






* * *


Плодя придирки вкуса на полях
Приморских будней (прозябанье тлеет…),
Кирпич, хранитель праха, в лишаях
Облаянного времени, дряхлеет —

Под взором тлена… С логикой взашей,
Покуда не воспряли слобожане,
При обновленье чувств, садизм вещей,
При обожанье, — в их непослушанье,

По логике углов. Песчаный мыс
Влит в ночь… Под лепет пляжных полотенец,
Внезапная, не отпускает мысль,
Что, новобранец времени, младенец

Глядит туда, где больше его нет…
Спеленут поднадзорною свободой,
Он открывает, хил, утечку лет,
Крича и плача в унисон с природой.

Какую тьму на сердце ни держи, —
Не вписываясь в пристальные блицы,
Шаг истины, открывшейся во лжи, —
Неколебимый шаг самоубийцы

К спасению — в решении сплеча,
Ведь, погружаясь в сумерки, не редкость,
Что есть юдоль помимо кирпича
У времени, провидящего ветхость…



_2005_






* * *


В тесном бдении над присмиревшей водой,
Тем пронзительней искус открыть наготу,
Чем надсаднее уединение с той —
С роем комплексов в непропеченном быту,

Отдающей судьбу… Но, мгновенье назад —
Золотое,
перо, без наперсников, на
Побегушках у вечности, прячущей взгляд
Пепла — в мертвых морщинах. Броженья полна,

Глубже бездна под нами… С бряцанием лир,
Обращаемый в слух при шуршанье песка,
Оседающий в жизнь, — умозрительней мир,
Обираемый памятью… Наверняка

В лунном мелосе море спокойней, и ни
Ожиданьем, ни изнеможением, но —
Полотняной бессонницею простыни
Бытие, крест филистера, напоено.

Бриз ленивой прохладою дышит в висок,
И, о будущем оповещая собой,
Под пером — ностальгический знойный песок
Упоенно скрипит, как под узкой стопой

Уходящей вдоль моря… Ну, что же, ушла…
Но, вбирая ее в ожиданье своё,
Разлита побережьем, тревожней душа,
Поминутно оглядываясь на нее…



_2005_






* * *


Негодованьем, извиняя краткость
Характеристик,
рвение софиста —
За порицаньем женщины, чья мягкость
Подтачивает твердость ригориста…

_Что_нежность, обернувшаяся прахом
Ее надежд? Красноречиво спелым,
_Что,_заполошно адресуясь к страхам,
Она поет_непостоянным_телом?

Все эти дни, сминая, длится бегство
В себя — от прежней, в бденье обаянья,
Чья чувственность, душистое кокетство —
Среда ее, в капризах, обитанья,

Пока, с рукой под льющуюся спину,
В терпенье методичного гидранта,
Размеренно пальпируя вагину,
Растлитель обращается в ваганта

Сосцов… медоточивых губ, чей розов
Искус… У не грешившей постоянством —
Жизнь в прошлом? Эпидемия неврозов —
Любовь слепа, одаривая рабством

Рисковых… И, бледнеющий под взором,
На сердце, обращаем в быль, не тает,
Как и не иссякает снег, которым
Она ушла к другому, что не знает

Пресыщенности…



_2005_






* * *


Прирастая прострацией,
по Аристотелю,
«О, друзья! Нет друзей!» — под банальной оливою,
Веселей отрезвленье, сводимое к модулю
Жизни, рвущей, покуда весна, с перспективою

Смерти… Хаос ее разрешается эпосом
Стычек, сладких щипков. Воплощенная мнительность,
При пристрастии к нам, одержимая скепсисом,
Неприветлива, с ясной прохладцей, действительность

Там, в компании с флоксами… Если бы с флексией —
С флегмою словаря, за июльскою Тулузою…
Женской отредактированною рефлексией
Разрешается с гипотетической музою

Непрерывная тяжба… В пожатии твердая,
При неприязни к лаврам, задерганным пиниям,
Как прохладна ладонь героини, затертая
Комментариями к бугоркам ее, линиям…

Задушевный ландшафт… Ветер вырос из вретища,
И прибой, помрачнев, наставляет прилежности,
Как ни ищет лицо, наплывая, прибежища
В фотографиях, пепельных от безнадежности.

Многоликая жизнь, заключенная в краткости
Максим, — не защищает, припав, от удушия —
Во избытке ее… Но, чем тверже я в мягкости,
Тем последовательней любовь в равнодушии.



_2005_






* * *


Со скукою в заштилевшей крови,
Легко ли, неврастеник и тетеря,
Вещать о растворении в любви,
В нее, к закату доблестей, не веря?

В притворных добродетелях, о чем
Там, в красках, ни умалчивай ненастье,
Есть счастье, примеряя возраст, в том,
Что, обирая жанр, не ищут счастья

В буколиках. Исчадье словаря,
Неистощимей скепсис, преуменьшен,
С чьей помощью,
о сем не говоря,
Оттачивают опыт, знанье женщин…

Едва с рассветом пылкий Фаэтон
Мазнет фронтон, — с подчеркнуто раздетой,
В объятьях, просыпаются с Манон,
Заснув намедни (кабы знать…) с Джульеттой.

Насельниками фабула бедна,
И, сдержанно меняясь в выраженье,
Мир прибывает, неизменный, на
Счастливое ее изнеможенье…



_2005_






* * *


Зеленым предгорьям, пернатым воздушным холмам
Я, гиперборей, потрясенной души не отдам —
За пылкое лето, за юную свежесть от Альп,
В зенит устремивших кристальный возвышенный альт.

Лукавая, мистификациям жанра верна,
Поэзия, в гениях, паразитирует на
Зеленых предгорьях, пернатых воздушных холмах,
Из масс исторгающих неистощимое «Ах!»…

С охапкою желтофиолей, прижатой к груди,
В возвышенной готике, к памяти лепится Ди,
С фонетикой вечных фонтанов, и фавны детей
Вскипают в их струях в молочной отваге своей,

Как души предгорий…
И, не остывая, в виду
Заснеженных шапок, Борей обирает в саду
Обильные вишни, в биении веток тугих,
С пульсацией нежности в прикосновениях сих…

Зеленым предгорьям, пернатым воздушным холмам —
Перо, натрудившее пальцы, поет по утрам,
Но свежести, нежности, небу прозрачной глуши
Я не отдаю, древоточец пространства, души.

Она, воплощенная неуязвимость, бедна
На страсти… Но, не уступая их тяге, она —
В хохочущих фавнах фонтана, в кромешном саду,
Откуда никак, что мне там ни твердят, не уйду…



_2004_






* * *


Цитадель мариниста, обшарпан мольберт… Хозяйка
Побережия, длящего вечность в любви и неге,
Взмах мазка по зениту —
взмывшая с кисти чайка
Одиноко белеет, несомая сомой, в небе.

Зной — покой растворяющий в выпуклом осязанье
Пестрой гальки, ракушек — обрушился в кровь…
Подруга Безучастней… Безумьем обтаивая, сознанье
Распинаемо красками и наготою юга.

Юг! — вспоенное мифами море… марина… лица
Окрыленных борьбою страстей… Дремлют музы, так и
Дремлет штиль, высекающий судорогу Улисса
В загорелом лице пилигрима, в виду Итаки…

Так, в сиене полудня, сиеста смыкает веки…
Раскаленное небо… Внезапно, как эти строки,
Просыпаясь, как рок — в засыпающем человеке,
Закипает прибой. Натрудившись, на солнцепеке

Сохнут сети… На тесной, забитой плющом терраске
Забывают о времени. Тускло соря сердцами,
Жизнь морочит нас, чаще ведя жизнь лукавой маски,
Обходящейся, кстати сказать, без ее лица, и

Спит «несчастье» ваганта — щекой на его запястье,
Как ее ж безусловные сестры. Ей в назиданье,
Их, прессуемых прессой, свежо распинают страсти
На чужих простынях, размножая существованье…



_2006_






* * *


Рябь на свинцовой воде… Помрачнев, рябою
Ночью, мучительно ноющей, точно веред,
С мусором моря, сопутствующим прибою,
Бездна, ворчлива, выбрасывает на берег

Вопли отчаянья… пенье сирен… К раздору —
Чайкам, на пляже массивнее мусор — сколок
С пасмурной яви. С заведомым «сюром» сора,
Крыса, копаясь, прицельней, чем археолог

В неистребимых руинах Итаки. С мнимой
Склонностью к уединенью за прялкой, верность
Праздности, в жизни близ моря, свежо сводимой
К единоборству со временем, — достоверность

Мифа. С истоком в саду, одиссея крысы
Длится во сне, и, поругиваемая нами,
Скучная днями,
клишированные крыши
Осень в сердцах осыпает, стуча, плодами.

Взбалмошней гравий, пробалтываясь прибою
О проходящих,
и эпики, что любезны
Охлосу, тянутся лимфою за тобою,
Требуя мзды, колпаки, с безвозмездной бездны.

Есть у тебя, рядом с тусклою рябью, право
На размышленье иль выбор? — под шелест древа,
Губы читают лицо твое слева направо,
Чтобы перечитать его справа налево…



_2006_






* * *


Чародейка,
купая загадочный блик во взоре,
Погружаясь в смятенную душу, любовь, как в море,
Искрометнее женщина, выскользнув из объятья,
Красота облегает ее, как тугое платье,

Безупречностью… Кутая сердцем пушистым взглядом
В оторочке ресниц, она нежно жива разладом
С вашим несовершенством, ведь каждый за место рядом
С ней — готов отдать место в раю, быв, Адам, не гадом.

Ослепительно ждущая, словно придя за вами
Из забвенья,
по жизни несомая зеркалами,
Она стоит себя, тем стремительней влажный навык
Губ сирены — в разведке ее поцелуем… В навьих

Нравах сущего, матрице с «розовоперстой Эос» —
Ей, в амурных историях, истово служит эрос…
Изощренней мирок ее — набранной из кокетства,
Грима, масок, призывных духов. Глубина подтекста,

Обусловленная глубиной декольте, в мгновенье
Будит воображенье и воспламеняет зренье,
Не ввергая в смущенье… В стихах — не в бесполой прозе —
Героиня и автор уместнее в симбиозе.

Безмятежность в ней, не отдышавшейся от погони, —
Словно память залива поет в упоенном лоне
Героини, и, вжавшись, она володеет вами,
Невесомее — в сердце оттиснутыми ступнями…



_2006_






ПРОЗРЕНИЕ ИДИОТОВ







* * *


_ЧЕЛОВЕК_—_СУММА_СВОИХ_ПОСТУПКОВ…_

И. Бродский


Окликаемый холодом лет, прополоскан в сплетнях
Мелкой сволочи, но для признанья — в нетях,
«Человек, по Иосифу, — сумма своих поступков…»,
Сей гербарий страстей, откровений, рацей, проступков.

Субъективною осенью, в сонных фелюгах, цвета
Удрученности сим,
Средиземное море — Лета
В тридевятом колене… На сером изломе века
Заполошнее сны, потерявшие человека —

Упустившие душу. И к ночи, Эрот свидетель,
Агрессивней в пылу надсадившаяся добродетель —
Посвежев, отрешенной снедаема красотою,
Тверже женщина, вооруженная глухотою,

Что проклюнулась в Еве… Бессмыслица — за словами
У обыденщины, что вещает обиняками,
Ее жалобы — с физиономией. Жизнь, без спора,
Есть проекция мира над уровнем мора: скоро

Опустеет бульвар… мы, бравурные, постареем
На ломоту и хвори… обобранные Бореем,
Помрачнеют боры… и заропщут суставы — словом,
«Мы становимся тем, к чему взор наш уже прикован…»,

Маклюэн… Полный штиль и покой в присмиревшей лимфе.
С пепелищем в паху, одиночество — в рифме к нимфе,
Так тряхнувшей, в пылу, матрицированной судьбою
Человека, в себя ж изгоняемого собою…



_2005_






* * *


И сердце — на запоре, и, в ответ,
Вопящее нем, поскольку без утайки —
О первородстве зла, абсурден свет,
Творимый подсознанием? Хозяйке

Лукавой маски — на одно лицо
И день, и ночь. По наущенью крови,
Насиловать действительность в изо —
браженье жизни, построжав, — не внове

Смирительной любви… Минувшим бьет,
И, бытием опившись, что ни прочим
Сим, гибель Дездемоны нам дает
Срез варварского взрыва мавра. Впрочем,

С бесовскою бессонницей, наплыв
Деталей — пуще, и, озноб по коже,
Сцеловываешь стон, смертельно жив
Неистощимой в воплощеньях — той же,

Что, вмята в забытье, возьмет своё,
Честна в строптивой нежности… Невольный
Источник вольнолюбия ее —
Забывшееся сбывшееся… Сольный

Кошачий вопль на крыше… Всплеск ресниц… —
И длишь постскриптум на подстилке колкой,
Лицом, как лист осенний, плоский… — ниц,
Пришпилен к боли женскою заколкой…



_2005_






* * *


Сад, проросший в подтексте, он в яви — стучит по раме,
За гриппозным окном… Побледнев, ледяную память
Отпоить поцелуем? Минующий дни иные,
На отшибе ошибки, в дремучей неврастении,

Сардонический снег, облепивший пустые мысли
И приватные пинии… — не содержанье выси,
А предмет пересудов… И, хоть за окном не Троя,
Препарируя миф, собирают лицо героя

Терпеливым пером. На рассвете, словно опара,
В оглушенном саду набухает сырая свара Воронья…
Если нечем занять и при этом руки,
Доверяйте, с простудою, обетованной скуке.

Память пятится, не отдавая позиций, в юность,
Но в плечах утверждается, ниже клоня, сутулость,
Так, при хворях ночных, их настойчивой дешевизне,
В должниках у судьбы, выздоравливают от жизни,

С сожалением следуя — за промелькнувшей мимо,
Чье присутствие в прошлом, как видно, необозримо,
Что плутает в себе… Но, надкушенный плод наива,
Позывающий горечью, — так ремесло ревниво

К обещаниям, что, улыбаясь любви с экрана,
Тише — женщина, телепатическая мембрана,
С хладнокровьем кокотки, и хлопья, иного склада,
Мягко мучают многоочитую память сада…



_2005_






* * *


Я потому прогнозами любим,
В терзании зажатого зевка,
Что не веду полемики с былым,
Прихлопнутым обложкой дневника,

Насельников его не теребя,
Поскольку, над вокабулами тих,
Непроизвольно застаешь себя —
В них, возмужавших слабостях своих,

Все чаще заперт, косвенный, в вине…
Сух, пожилой — в затворничестве сем,
Сух — образ вечно юной музы, не
Сопутствующей в грусти… В нежилом

Бессмертии, отворено в твое
Отсутствие,
пусть бодрствует окно —
Боль, постарев с тобою, как былье,
Зовет зарыться в женское руно…

На ком ни останавливает взгляд
Сердечный мрак, всё избегает свет
Лица завзятой ветреницы… Ад —
Там, где ее, в обыкновенье, — нет.

Уставясь в ночь, горит в окне свеча,
И до утра, о чем ни говорим,
Боль  т а к  не ждет, истошная, врача,
Как я — тебя, к проклятиям сводим…



_2005_






* * *


С безукоризненной пластикой, что ни прочит
Миру гримаска на личике дивы… Маска?
«Кто не желает смягчить свое сердце, кончит,
(По Честерону) мой друг… размягченьем мозга»,

Грустный финал… На горячем песке, лениво,
Гипнотизируя, за гранд-пасьянсом, время,
Здесь прилежанию учатся у прилива,
Ждущего полдня, с сомлевшим буйком — по темя

В соли морской. С сиреной, вопящей выпью,
В грациях пляжа, что некогда пел Гораций,
Скучен рапсод, наблюдаем глазастой зыбью
С близкого моря. Тем мученику вакаций —

Зной оглушительней… В глотке присяжный перец…
Мозг нарывает фантомами. Прозорливцу
В будущее — азиатские скулы… — через
Лишь черный ход? Безразличьем замыты лица…

Век в зашлакованной памяти… Тем короче
Воля к триумфу — спасающихся в последнем
Верном убежище — внутреннем одиноче —
стве прозревающих,
отданных громким бредням

О возвышаемых низостях… Время — пенью
Знойной ракушки, покуда мерцает сиро,
В плотном режиме зажима — сродни спасенью,
Сон, приютивший нас, прячущий нас от мира.



_2005_






_*_*_*_


Изучаемый, за виртуальной чертой,
Чуткий мир в глубине амальгамы впитал
Взгляд… прохладную мимику… жесты… — все, что
О себе ты узнал в пересказе зеркал.

И, пока амальгама движеньем полна,
Если что-нибудь петь, хрустнув связками, то —
Раздвоенье себя, отлетевшая, на
Свет и отсвет… Настывший на окнах восток

Полинял, не задобрить забвенье… Пустяк
Запускает свои коготки в тебя — взгляд
Наливается воспоминанием, как
Амальгама — тобой, обращенной назад.

По подсказке пространств за спиною, оброк
Неизвестности, к неврастении сводим, —
Неизбежность берет, постарев, на зубок
Жизнь, живущую за отраженьем своим.

Выкрав душу, стервознее бездны в глазах,
И, куда вопрошающий взгляд ни направь,
Под лукавством, пригревшимся в тонких чертах, —
Сухомятная, в полной бессмыслице, явь…



_2003_






* * *


С крепкой проседью, но, на прогулке, еще не шлак,
Человек тупика, с мятым Кеннетом под подушкой,
Учится одиночеству, как выживанью, — так
Замыкаются в створках своих, становясь ловушкой

Для себя же… Альянс выливается в мезальянс
С музой, ждущей иных. Приручая воображенье,
Обстоятельства, зная резон, выбирают нас,
А не мы их… Как правило, редкое отраженье

Соответствует оригиналу. Темно, окно
Одевает мерцанье, и, взгляд визави бросая
Из промозглой души, — «Приближается утро, но
Еще ночь…» — выпевает, ладони сложив, Исайя.

Ни к кому не тянитесь, ладони убрав со лба, —
Все бессмысленно, и, в заусенцах ворон, ненастье
Поднимает нам веки… Наставница и судьба,
Под колоннами клонов дичает земля. У счастья

Неуживчив характер. Но с кем, посвежев, ни длишь
Пустоту, вездесущую в тайнах, не подбирая
Ей имен, — все слабее «впиваются в жизнь», ведь лишь
В смерти мы обретаем бессмертие, исчезая…



_2004_






* * *


Листва лицом в продрогшем парке — ниц…
Но не абстрактный вздох о мирозданье,
А частность, с философией частиц —
Не падали, гнездится в подсознанье,

Сопутствуя оттоку ясных дней По осени.
Чем ток их быстротечней,
Тем очевидность Господа — теплей
В простом лице… Что есть бесчеловечней

Спасенья от себя? Листва горит,
И, как там «дым отечества» ни сладок,
Уж, вне его наплывов, не свербит,
Что время выпадает, как в осадок,

Минуя вас, разросшихся в пятно,
Словно подтек. И даты, словно дятлы,
Простукивают будущность, оно —
Подвид дупла, в котором непроглядны

Глубины мрака… И, не торопя
Вакации в октябрьской Тулузе,
Непостоянней,
тайна для себя,
И горше человек, продукт аллюзий,

Достойно отработанных… Пусть вас
Уже несет к пределу быстротечность
Сего исхода, но и в этот час
Вас, подпустив, поддразнивает вечность.



_2005_






* * *


Если есть в мире что-то помимо нас — не
Беспристрастное море
С помрачневшей колонией дряхлых кораллов на дне,
Разломивших, в соленом дозоре,

Сон покойных глубин, чей студеный транзит —
Бесконечен… Вздыхая, покуда сознанье мерцает,
Море делает вид, что оно, в виду полумесяца, спит,
А оно — н а б л ю д а е т

За тобою и мной. В фосфорический час,
С неумолчным молчаньем про это,
Оседает, безмолвно, бесстыдным бессилием в нас
Море, работодатель поэта.

Озарима слияньем, среда забывает свое
Назначение форума… Вне испытующих взоров,
Неизменно, вступая в стихию, вступают в ее
Норов, вечный источник раздоров и споров.

Жизнь задвинута в угол, и в ком, мимолетный, ни длюсь,
Уличаемый ветреной юностью,
с проседью бледной,
Я в других, переметная прелесть, боюсь
Твоей нежности, не отпускающей над наблюдающей бездной.

В утомленной бессильем — весталка раскидисто спит,
Явь подернулась ассоциациями… Присмирев в человеке,
Море (высоколобая ода…) пускай не глядит,
Еще крепче сомкнув задушевные веки…

Убирая губами прилипшую влажную прядку со лба,
Над пучиной, в виду ошарашенных мидий,
Наблюдающих это слияние, — «…голос оставит судьба…» —
Выдыхает, во мне — на песке распластавшись, Овидий.



_2004_






* * *


_ЭЛЖБЕТЕ_ПОТОЦКИ_


Иуда набивается в друзья,
Скулит подагра, и не без причины
Сварлив Овидий: «Никого нельзя
Назвать счастливым до его кончины…».

Надрывный, в красках севера, пейзаж…
Тем искусимей в обобщеньях полька,
Ведь, выпроводив женщину, себя ж
Из жизни выпроваживают, сколько

Ни, заходясь в филиппиках, грешат
На бзик погоды… Падчерица года —
В рядно рядится осень. Сущий ад —
Вот что об эти дни душа с испода.

В простуженных шажках, стекает сад
Вслед женщине, и, построжав ветвями
С плодами, его заросли глядят
Ее неискупимыми глазами.

Им, с примиреньем, дали имена,
Словно наядам… Но такими днями
Не мы плодами пользуемся, а
Они, уже надкусанные, — нами.

И горько, среди палых новостей,
Что, посерев, с поправкою на нео —
реальность, в поножовщине страстей,
В садовнике зарезали Ромео.



_2004_






* * *


Жизнь буксует в цитатах… Зимою, нелепой
В чехарде холодов и капели, вдвойне —
Ригористка и фурия, муза свирепой
Добродетели, к счастью, диктует не мне,

Чьи фантазии сотканы, словно из нитей, —
Из наитий… И нет им покоя, пока
Купидон, развращаем наплывом соитий,
С пожилым вожделеньем глядит с потолка

На одетую жаром, что норов не тушит…
Темперамент, под-ре-мы-ва-ю-щий на дне
Потемневших зрачков, она бурно обрушит
На заложника пряных объятий, вовне

Сожаления… В фокусе сладких неврозов —
Беспробудней любовь забубенной, оброк
Наблюдающей зрелости… Вплоть до морозов
Не иссякнет, токуя в висках, говорок

Желобов, жалких в жалобах, ибо, обличьем —
Воплощенная нравственность, прячась в себе
От себя же,
отхлынувшая в безразличье,
Женщина, в экивоках, соправна судьбе…

Вот она подле, тут, с кулачком под щекою,
Тут — пришпилена к вечности легким пером,
Словно бабочка — зоркой иглою, с игрою
Чуткой крови под кожей, прозрачной притом…



_2005_






* * *


_…_И, что недоброхоты ни несут, —
Не в унисон с химерами пропета,
Жизнь — чище, обреченная на «суд
людского безразличия…», Порпетта

Антонио… Склонившись над собой
же, горше над собой смыкая вежды,
Мир, с пустотою на один покрой,
Задул, давно без отзыва, надежды,

И тут вино вступает в спор… Одно,
Рубиновые капельки на ткани,
В стакане, лицемерное, оно
Не утоляет сухости в гортани.

Безволию дать волю? — для глупцов…
И только чаще, светоносной тьмою,
В противоборстве льнущих языков —
Тень былой страсти… Внутренней зимою

Давно обжит и, к слову, не певец
Натужных истин, дифирамба стоя,
Ты, вычитаем бытом, — не истец
К надсадной жизни, прячущей героя

От лавров, чтобы увенчать в конце,
Но — под присмотром возраста… Однако,
Зализывая слезы на лице,
Дождь одинок и добр, как собака.



_2005_






* * *


_ТРОНЬ_МЕНЯ…_

И. Бродский


Тронь себя — и ты тронешь, ладошку раскрыв, меня,
Пожилое пальто, опостылевший шарф клошара,
Чей заношенный образ за стойкою — западня
Прирученного сердца… Но, пестик пустого дара,

Тронь себя, опустив свои непоправимые вниз, —
И ты тронешь дворец в сердце Ниццы, где жил Петрарка,
Опалив бытие сексуальным коктейлем из
Апулея… Сапфо… Казановы… де Сада… Жарко

Тронь себя — и ты тронешь минувшее, чья стезя
Независима в каверзах и, наконец, бесслезна
В розных перипетиях. С поправкой на них, нельзя,
Оступаючись, дважды вступить в эту жизнь. Несносна,

Тронь себя — и ты тронешь, на боль не греша, испод
Одиночества киника… У долгоногой — память
Забегает, как водится у молодых, вперед,
И коробится пульс… Воплощенное — в драмах — пламя,

Тронь себя — и ты тронешь трещотку в бикини, с кем
Длишь сиесту у зеркала… Так, обнажив морское
Дно, а чем достопамятен поздний отлив? — а тем,
Что, смывая медуз, оставляет меня в покое…



_2005_






ТЕНИ


При заклиненном, спертом сознанье, в тени
же Иуды, без лести —
Прототипу,
свихнувшись на низости, ни
Состраданья, ни чести —

У отпавших от Бога… Без злобы ни дня —
Или выродки, или… —
Они, твари, при жизни травили меня,
А вернее — творили.

Но — Господь им судья, обнесенным судьбой!
Может всякое статься —
Разве можно слепцов попрекать слепотой?
Бледной немощью стлаться

К сатанеющей черни, что горлом берет?
Пуще зависти, пуще
Исступленности, ревность убожества прет
По нахраписто прущим

К подозрительной славе… Той черни в ответ,
У ходатая мира
Перед ясной душой — есть брезгливость, но нет,
Нет ни паствы, ни клира…

Что за суть посвященного дышит, язвя,
Под кофейною гущей —
В древнем статусе пифии? — лед бытия…
Тем, холодное, пуще

Осмысление — в трезвости честной своей,
Что злословие черни,
Нарастая, не больше, чем пренье теней,
И — с угрозою терний

Словотворцу в расцвете и дара, и лет…
Но, ответствует гений,
Тем отважней — им в пику, отважнее свет,
Насыщаясь от тени…



_2005_






_*_*_*_


По Проперцию, «…в теле, усталости вне,
млечным гулом любви наливается крона
громкой крови…» и, в алых конвульсиях, не
Кровью — сердцем, крича, проливаются в лоно

Помешавшейся «несметноликой»… В своей
Одержимости, нежными узами брака
Не стреножить
объекту транзитных страстей —
Ветерана альковных ристалищ, однако,

В заблуждениях охлоса — тверже кремня,
Под гротескною маской сатира, не знаешь,
Что задушенной ревностью, беса дразня,
У себя же — возлюбленную отнимаешь,

Отдавая чужим притязаньям… Пуста,
В экивоках и колких прогнозах, воочью —
В помраченье души, неизменна тщета
Запоздалых рацей, начиняемых ночью…

Расторопней измена… С причетами вслух
О превратной судьбе, — в ее горьком притворстве,
Разве козни, как в розни, занятие двух
Одиночеств — в шельмуемом противоборстве?

И, расхристанный, с кем, закипая, ни рвешь,
Обживаясь в испытанном, верном сиротстве,
Всё — чужой, отраженной любовью живешь,
Словно собственной жизнью, в блаженном юродстве.



_2005_






* * *


Без претензий на одушевленность, за барной стойкой,
Оглушаемый виски — висит на подружке, стойко
Погружаясь в дремоту… Ночная, не Марциала —
Склонность к позднему бденью преследует маргинала.

Время импровизирует: низкое — бдит в высоком…
В человеке ощерился зверь… черно-белым шоком,
Как в кино, демонстрируют жизнь… на манер бурлеска,
В мишуре, на экране толкутся кумиры плебса,

Завтра — пища забвенья… Понуро утратив виды
На вниманье и угол, забыты, кариатиды
Обмирают от стужи, и лед, холодней зерцала,
Неожиданней в виски, чем вежливость каннибала…

Прозревая от пойла, находчивей довод плоти,
Что устойчивей стойка в ином, ополчившись против
Человека за ней, чей словесный кисель в тетради
Есть вторая натура, отстаиваясь во взгляде

На природу вещей, между тем, как, активны, вещи
Выживают хозяев из памяти… Их, зловещих
Соглядатаев статики, преображает время
В комментарии к выбывшим, как персонаж, как семя

Полновесного злака, чьи искорки, с тягой к выси,
Умозрительней в виски, и, к парадоксальной мысли,
Оглушаемый им — погружается в сон, и в стойке,
Жесткой и молодой, —
просыпается комплекс койки…



_2006_






* * *


Птичий клин над рваниной осенней равнины… Тал,
Дом, расшатанный драмами, в память свою впитал
Культ любовных кульбитов на тертой софе, и пол
С деревянным терпеньем, замкнувшись, что твой глагол,

Чаще — бдит, а не спит… Соблазнительница (как знать…),
Наблюдательность, не умаляя мигрени, — мать
Заблуждений и срывов. Ночами, за тостом тост,
Растворенье в возлюбленных не переходит в рост

Обязательств пред ними. С истерикою «Не верь
пошлым слухам!», вслепую, борясь, вышибают дверь
В вездесущую сырость, терзающую «сейчас»,
И сквозняк — мигом в комнату, опережая вас,

Чтоб взвинтить занавеску… Посредственность, что язвит,
Придает, за глухой крестовиной, ландшафту вид
Забулдыги в рванине, что тянется и, скребя
По щетинистой флоре, досадует на себя.

В перспективе — щепа, домовина, а то и дрова
Пылкой колки, но — повеселевшие, дерева
После ливня, вскипев, выстилают листвою стол,
Дровосеков с друидами бросив на произвол

Спазматической прозы… Безадресен — птичий клин,
Покидая пределы зашмыганных палестин,
И не внемлет призывным ругательствам, отдан на
Откуп метаморфозам, тасующим имена…



_2006_






* * *


Время — хорошее место для вас, если вы — затворник,
С комплексом книги, захлопнутой вами ж…
Подсвечен Брамсом,
Сумрачней вечер, и солнце, заваливаясь за вторник,
Новой средой избирает, как правило, среду. Брассом —

Если бы медленным кролем… — отталкивающий берег,
Сосредоточен пловец, между тем, как, терзая финик,
Обременяя карманы вещим отсутствием денег,
Сумерки осеменяет сомнениями сангвиник —

Финик для жизни без ангажемента… Всегда — чужое,
Время сдается внаем, словно угол… Без сожаленья
Жертвующий, в безразличии, будущему собою —
Не оставляет оставленных в прошлом. Изображенье —

Переосмысленный подлинник. К пафосу обскуранта,
Как ни бредов Марциал, задирая подол Венере, —
Горизонтальные,
строго на уровне прейскуранта,
Женские прелести чаще теряют в цене — по мере

Их примиренности с будущим… с колким избытком флоры
На обрастающих скулах… По немолодой привычке,
Если на что и пенять, только на превосходство формы
Над содержанием не содержанки — простой жилички,

Что квартирует во времени… рядом… Сводя ладони
За загорелой спиной, с отрешенностью — на постое В сердце,
вдруг переступают через себя же — в погоне
За перспективой, напутствуемы пустотою…



_2005_






* * *


На полях метафизики, но — от иных высот,
Здесь крылатые кони — одухотворяют зренье…
От Булонского леса, от Сены близ Орфевр, от
Елисейских полей — несваренье воображенья.

Солнце не пробивает маркизы на окнах, лишь
Ослепительней купол Большого Салона. В купах
Целокупных каштанов, избыточнее Париж
На блондинок, свежо вояжирующих в тургруппах.

Риволи — Сен-Мишель… Вояжеру в благой пример,
Подкаблучник, избегнув опеки, век бьет баклуши
На веранде кафе. Камень пасмурной кладки — сер
И, при косвенном взгляде на город, склоняет души

К благодати аскезы. Но, гиперборейцу, мне
Ближе сочность мазков, мир рельефов… Судите сами,
И простой пилигрим восхищеньем живет, а не
Только, мэтр и сноб, «живописец живет глазами…» —

Фрагонар или Рембрандт?
Усвоив слоистый нрав,
Пока повесть о виски, вестимо, ведет свой поиск,
В легкомысленном статусе музы, флюидам вняв,
Непутевей подружка, роняя условный пояс

И в себя увлекая… Лишь рыкнет в предсердье боль,
Что она, сей гербарий кокетства, обмолвок, фальши,
Горячо простираясь рельефных конвульсий вдоль,
На дыханье Парижа — сметая духами — дальше…



_2005_






* * *


Дом слыл, тяжел и просторен, ходатаем пред забвеньем
За постояльца с массивной серебряной фляжкой, чьи,
К толкам, ресурсы токая не тронуло оскуденьем,
Если бы не томленье, подбирающее ключи

К сердцу консьержки, полвека назад — из-под кущ Сорбонны,
За постоянным пасьянсом… Но, логике вопреки,
Кровь леденящий, чтоб та не свихнулась, вдруг —
взгляд Горгоны
Из-под студеных очков… Целомудрию не с руки,

Шторы, все чаще, опущены. Выжимки чувств — не даты ль
«держат себя взаперти»? Промотав ползимы, любовь
С антропологией — дисциплинирует нервный дактиль,
И на подхвате скабрезная рифма-подкидыш «вновь».

Склонности нас склоняют к стыду? В беспросветной дружбе
С чистосердечною фляжкой, чреватой запоем, — с ней
Громче ненастье, как знак непредвиденности — на службе
У неизбежности… С явным присутствием в спектре дней

Зимних — отсутствия снега, покуда прогноз двоится
В хронологических впадинах рыхлого щебня на
Скучной аллее, события… пуфики… бабы… лица… —
На попеченье памяти, помнящей не имена —

Только черты черство траченных жизнью. Стервозней спешка
Крови, взбодренной токаем из алчущей фляжки… Чем
Шторы запущенней, тем опрометчивее консьержка —
В немолодой отрешенности, скаредная меж тем…



_2005_






* * *


Душой, как встарь, не вглядываясь в лица,
Забудь про упования свои
И «чашу, все ж готовую пролиться
(так Заратустра рек…), благослови».

Объяла мир предсмертная истома,
Над бездной, пародирующей кров
Холодного мистического дома,
Взращенного на рубеже миров.

Раздавленный судьбой, на что ни ропщет
Твой собеседник, — доводам в ответ,
За жизнью, разгороженною общей
Стеной, — ни жизни и ни смысла нет.

Тем, в сносках, умозрительнее счастье,
Но, взвинчивая, яростней бодрит
То, что суставы, толмачи ненастья,
Треща, поют, счастливые, артрит.

Тем исступленней логика, что рубит
Любовь под корень… Впрочем, благодать:
Тебя не_любят_— значит, не_разлюбят,_
Чтобы предать, низринуть, растоптать…

О, скепсис, слаще нет его отравы!
И, в правках, Заратустру теребя,
Не обольщайся приглашеньем славы:
Т ы — в с ё, что  е с т ь, счастливец, у  т е б я!



_2005_






* * *


Увлекая в браваду — отбившегося от рук,
Молодого замеса, стремительней холода…
Гололедица… и, выкаблучиваясь, каблук
Высекает в прыжке «фантези» из воды и льда.

Водостоки в ангине, и, с бездной в лице, тверда
В постоянстве своим поражениям, но, на вид
Не послушница в кроткости — кинозвезда, нужда,
Уязвленная муза, уже не свища, язвит

За натужную трезвость, за колкости. Седина
Прет, колючие скулы, скрежещет под ногтем, но
Здесь не перезимуешь, как в нише, в надежде на
Лучшие времена… Отшатнувшись, шагнуть в окно,

Обратившись на вест? Наказанье для кротких мест,
Город, груб — как наждак, оседает в промозглый наст,
Он меж нами, в грызне и забвенье любви, разверст,
Существуя помимо, в раскисших афишах, нас.

К вам с дешевым изяществом тянутся — прикурить,
С безразличьем в глазах, безнадежно далеких от
Вас и мира… И тут, прошмыгнувшее — раздавить! —
Веселей искушенье, но чаще — наоборот…

Уходя от себя — возвращаются в жизнь, назад,
Средний палец саднит свежей ссадиной от кольца,
Тем смиренней душа, от тщеты поднимая взгляд
На студеный провал под шапочкой — вместо лица…



_2005_






* * *


Вполне заурядный вечер. Сдвиг палубы из-под ног.
Вблизи выбирают шкоты на яхте. Огни на рейде
Рассыпали свой стеклярус. И неутомимый блок,
Уже отпустивший парус, поскрипывает на рее…

Не стоя его вниманья, черствей, соглядатай лет,
Брегет на каютной балке, подтачивающий точность
Настырного древоточца, дерзающего чуть свет
Приняться за переборку, пытая ее на прочность…

Настойчивый, в море — дома, чьих заповедей держись,
Он к полночи агрессивней. Но, волею Немезиды,
С отрадой, за одиночеством, скрашивающим жизнь,
Встают, затеняя складки пространства, иные виды:

Снега — вплоть до сердца, сердце — до неба…
Мир, на промер
Не глубже вина в стакане, — отвратен, но, как ни низок,
Из образа в образ мерно вас передают — Гомер…
Сапфо… Апулей… На ком тут волна обрывает список,

Боднув гулкий борт в белилах? С вымпелом на весу,
Покачивает скорлупку… Отшитого местной нимфой —
Баюкает зыбь, и время, столкнувшись лицом к лицу
С пространством, уже пришпиленным к вам
рефлективной рифмой, —

Свежо и невозмутимо. Главою — на щит, Язон
Смыкает сухие веки… И, с зыбью сливаясь, чайка
Закуталась в отрешенность… Явь так же свисает в сон,
Как в море — покоем жертвуя, влажно свисает чалка…



_2005_






* * *


Ты реже звонишь, молодая, на что я вправе
Забыть модуляции в голосе пумы, скуп
На увещевания. В жалких ужимках яви,
Ты — ровня ручью, убегающему от губ,

В студеное пекло… Куда, Ганимед, ни шествуй,
Уже начеку гипнотический Гименей.
И, если он звал тебя мерою совершенству,
Сумеешь ли вызволиться из его сетей?

Любовь собирает обильный улов. По кроткой
Заминке, прижавшись, ты, сыто мурлыча, спишь,
Но то, что грешу я пасмурною походкой,
Ты, чуткая, в этом не выбоины винишь —

Азарт виночерпия… С необоримым жженьем
Интимной проблемки, окрысившись, он, истец
К судьбе, смят геморроидальным воображеньем
И ждет воздаянья за ветреность, наконец.

Что ж психоанализ, то он, признаюсь, не довод:
За небытие от себя, но — твердя свое,
Всю жизнь выяснять отношения с жизнью — повод
К умозаключениям о пустоте ее,

Вот так… На чей счет отнести, помрачнев, ошибку
Мытарств в этом мире?
Зазывно, как не хочу,
Ты алым рисуешь на талом лице улыбку,
Готовя сюрприз резонеру… И я молчу.



_2006_






* * *


Пожилая субстанция — пасмурные дома
На отшибе творенья скучнее, изъяты из
Перспективы, но метафизическая зима
В октябре — по ту сторону мелоса. С тягой вниз,

В чуткий жар, мягкий сумрак,
зарывшиеся в руно
Пальцы нетерпеливей, лаская горячий мех,
И, хоть душу качнуло, смятенную, к Фрейду, но,
С обрушеньем в себя, предвкушенье греха — не грех,

По умозаключениям, ведь, отводя свои
Золотые, влита в посвежевшую стать, любовь —
Перебежчица, греясь чужими страстями и
Забиваясь в себя. Но приблудная рифма «кровь»

Оглушает акустикой ассоциаций, тем
Самым и окликая по имени страхи, — сам
Целовал побледневшие пальцы: «Ты — ангел!»… Чем
Обернулась та ангельская улыбка?
К слезам,

Жизнь, в гекзаметре греясь, есть взращиванье пустот,
Выстилающих душу… Но, одушевленный струп,
В бутафории памяти — непроницаем тот,
Кто прожорлив в желаньях и на воплощенья скуп…

Одиночество дома, замкнувшегося в себе,
Иссушает ландшафт, и, с затравленностью в глазах,
Двое мыкают век, тем обязанные судьбе,
Что все реже, усталые, сталкиваются в снах…



_2006_






* * *


Календарь на жестокой диете. В снегу проросший,
Свежий след вдоль залива, опрашиваемый порошей,
Отвечает — рифленая иноходь — без утайки
На вопросы… и взгляд перемахивает на стайки

Малолеток, мордуемых модой… Худые щеки
Западают под ветром… За вмерзшею яхтой в шоке,
Далеко простираясь, нащупывает безлюдье
Путь в полдневную душу. Уныние и безлюбье

Не опасны ей, внемлющей Господу. Но, с тобою,
Обуянной недугом целительства от покоя,
Прибавляя седин и выравнивая дыханье,
Саркастичнее жизнь, вырождаясь в существованье

Зачастивших неврозов… Недаром, должница долга,
Все, о чем умолчать бы, выбалтывает заколка
У трельяжа, но красноречивее иероглиф
Подчерненной реснички… Не клинопись… не петроглиф… —

Щель в заснеженной кладке… свистит… На правах не друга —
Дамы, на огонек вдруг заглядывает и вьюга,
Выдувает тепло, и — вздуваешь огонь, в рванине,
Пепел черновиков вдумчиво вороша в камине.

Недвусмысленный снег. В дополненье к прокисшим видам,
Память пятится прочь, отдавая палеолитом,
Быв там гидом… И время, острасткою от гордыни,
Отстраняется — на побегушках у героини…



_2006_






* * *


Не всяк успокоение находит
Над бездной, опершись на балюстраду,
В одном — «Вся жизнь философа проходит
В приготовленьях к смерти…», по Сократу.

О чем ему, над бездною, ни свищут,
Отлавливая памятью детали
Больной метаморфозы, — в жизни ищут
Забвения от жизни… Кем ни стали

Вы — горним все едино. Так не пошлым
ли образом, терзаясь предстоящим,
Здесь, взбалтывая болтовню о прошлом,
Наглядно тяготятся настоящим,

Отживший хлам роняя с антресолей?
Ни сути, ни судьбы, по крайней мере,
У охлоса, обкормленного волей
Взбесившейся действительности, пере —

нимающей черты душевной пытки…
И, с Паркою, не отводящей взора,
Коль вас, по деформации, в избытке,
То жница не допустит перебора,

И жизнь, как встарь, не хватится пропажи,
Лишь чья-то память всхлипнет — без ответа,
Встревоженная,
вслушиваясь в ваше
Отсутствие по эту кромку света…



_2006_






* * *


С обитаньем в обете аскезы, вовне
Векселей, погорев на прогнозах, с годами
Прибавляют в резонном сарказме, а не
В оптимизме, что манипулирует вами…

Стиснув зубы до хруста — чтоб только не взвыть,
Приручаемый вечностью, жалок, как пеня,
«Счастлив тот (по Монтеню) умеющий жить
своей собственной смертью…». Отставив Монтеня,

Имярек, с прободным захолустьем в судьбе,
«Распрямившей хребет», входит в образ, отравлен
Отвращеньем, что тоже резонно, к себе,
И темнеет морщинами, старости стравлен.

Бьет ключом, на букетах свихнувшись, вино…
Равнодушие к миру всеядно… Постыло,
Одиночество, верное слову, давно
Оплетая сознанье, в нем корни пустило.

Запашком героина и страха бодря,
Пустоглазая, в черстых грешках, подворотня
Под-во-ро-вы-ва-ет, в морось, у фонаря
Приблудившийся свет… Каждодневная сводня,

Одержимая драмами, с флейтой в душе,
Жизнь плодит каждодневный сумбур, мешанина —
С перебранкой — кликушествующих клише,
Извлекая на каменный свет мещанина,

И в крови, что естественней в сумерки, — штиль…
Выходя из себя, ждет бессмертия, вправе
На ответ — латинист? эллин в ватнике? иль
Минотавр, клокоча, комплексующий, в мавре?



_2006_






* * *


Безучастно сутул, с пустотой из-под век,
Разве что домочадцев уходом тревожа,
В направленье к Аиду бредет человек,
Что и тени своей опостылел, как ноша,

За облаянный век… Под журчанье харит,
Чья спокойная прелесть светла и укромна,
Человека от хмурого взгляда хранит
Путеводный обол на ладони Харона.

В сострадании, обетованной дыша
Тишиною,
в воззреньях своих неподкупна,
Что ж она, обмерев, увидала, душа,
Раз он намертво веки сцепил? Недоступно

Взгляду — то, что сознанию ни обороть,
Ни осмыслить хотя бы… Вне зренья и слуха,
Где, в упадке, к слезам, безучастнее плоть,
Налицо и печаль, и смятение духа.

Через миг, успокоен, уже перегной
Для стремительной жизни, по логике мифа, —
Человек  у д а л я е т с я  к  н а м, за спиной
Отставляя соблазны и тернии мира,

Что надрывно глядит, как, с прорехой в судьбе,
Безымянен, что прах, пропадая из виду,
Человек возвращается, брезжа, к себе,
Удаляясь от нас, в направленье к Аиду…



_2006_






* * *


Непримиримый, с логикой — взашей,
Бесспорно, неуместной здесь, в бедламе,
Одушевлен строптивостью вещей,
Наглядней мир манкирующих нами:

Зонт не спасает, в латках, от дождя…
Вино горчит, в бутыли убывает…
Омрачено загвоздкою гвоздя
В ботинке,
бытие не принимает

Иных обличий… Исторгая смех
Из сволочной среды, но — временами,
Тем воодушевленней хор помех,
Чем громче ор оставленных — за вами…

Безадресности жанры не тесны,
И комкают подушку до рассвета,
Сомнамбулою — подтыкая сны,
Как плед, за неименьем, «котик», пледа.

Вам вслед глядят, прищурясь, как назад,
В мигнувшее минувшее, по мере
Того, как (бы) в простосердечный ад,
В «Вишневый сад» распахивая двери,

Чтоб отступиться, чертыхаясь, в взвесь
Дождя и снега, хая нерадивость
Сапожника, — настаивает вещь
На «ледниковом праве» на строптивость…



_2006_






* * *


В ублюдочное время, как ни топчем,
_Что_жизнь, греша трюизмами, как не
Апофеоз бессмысленности? — впрочем.
Оживлена и суетна вполне…

В затворничестве творчества, своими
Мытарствами — в чужих триумфах, он,
«поэт рожден на муки — его имя
прославится…», по де Виньи? Спокон,

С эпистолярной Летой, в назиданье —
Не вынося подспудного на свет,
Отложенное разочарованье —
Надежды растлевают нас, и нет

Извода им… Но неизменно, к спору
Рутинных резюме, печальный факт,
Ища в любви — и веру… и опору,
Находят, в лучшем случае, инфаркт,

Вот так… И соболезнованья — плоски,
И лицемерит сладкое вино,
Постылый путь — путь от понурой горстки
До горького рассеиванья, но,

От нас набравшись скверны в круговерти
Надсадной суеты — и смех, и грех… —
Ч т о жизнь, сжимаясь, как не повод к смерти,
Заслуженно отпущенной на всех?



_2006_






* * *


Снегопад. У окна переживший морозы —
Замыкается, прям, в равноправии с небом,
В отстраненье от апоплексической прозы,
Увлекаемый сомнамбулическим снегом

В сферу девственных фабул… Пространство незримей
И, в снегу по колена, больно амнезией,
Пережив свою осень. И тем нестерпимей
Жар иллюзий, снимаемый анестезией

Неизвестности, не потрафлявшей поэту…
Жизнь честна в экивоках. Не став ей ни братом
Ни возлюбленным, заимодавицу эту,
Судят непоправимую жизнь — по утратам,

Как себя — по цитатам… Упрямство взимает
Стыдной неврастенией, как, впрочем, и злостью
На стада ахинеей сводящих с ума и
Глухотой обрекающих на безголосье.

И отшельник язвительней в выводах, резок,
Ведь, вползая, в надсадном поту, на котурны,
Правят шабаш
свободно уевшие бесов
Парвеню — в приживалках у кислой фортуны.

Снег свистит, забивая пазы, в силлогизме,
Но, Иосифу следуя в честной омерте,
Не настаивай, с миной аскета, на жизни —
Из пустого, как век, сострадания к смерти…



_2006_






* * *


Еще, непроницаем, сохранившись
Как бытописец тягот, чем ни давим…
Не поступайтесь сутью, отстранившись
От хора словоблудящих, воздав им

Молчаньем, безразличию сродни… Но,
Шугающая громкими шагами
Подметный сброд, активней муза, индо
Чужой испуг овладевает вами.

Влюбленная в себя — до исступленья,
Чернь склонна к порицаньям…
В моровое Безвременье, убийственней смятенье,
Поскольку смерть — мандат на мировое

Признанье, в возмещенье прозябанья?
Ревнующая, собственно, к минуте,
Жизнь, пылко отбиваясь от познанья, —
Возделыванье вечности, по сути —

Бесплодное… И, чаще, очевидно-с,
Что, с неизбежным прошлым (?) порывая,
Упорней отрезвление язвит нас
Совиным взглядом совести, вскрывая

Не больше, чем положено… Наивно,
Давясь слезою, вызверилось веко
На все, что вокруг нас… и, рефлективно,
Молчание орет — за человека,

К депрессии сводимого движеньем Частиц,
неподконтрольного до света,
Меж тем, как задушевным удушеньем
Буффона лепят из анахорета…



_2006_






_*_*_*_


Предателя прозрев в единоверце, —
чтобы не закоснеть в чужом позоре,
Душите сострадание и сердце
держите неизменно на запоре.

Поглощена заботами своими,
и маловероятно, что над нами
В раздумиях, — умудрена иными,
лишь замкнутыми жизнь чиста устами.

Не для рукоплесканий — в назиданье
простосердечью, чаще — к порицанью,
Родное искони, «благодеянье» —
не более, чем повод к воздаянью

Предательством? И — что ни возражают, —
прям в умозаключенье Заратустра:
«Большие одолженья порождают
не благодарных — мстительных…». Искусство

Повального коварства, без сомненья,
алчбы непререкаемей и блуда…
Есть справедливость грустного прозренья —
в людской несправедливости, покуда

Растление в цене. Душа забыла,
обращена душою к провиденью,
Что тело, то, скудельное, — могила
ее, готовой к жертве и прощенью?

В поползновеньях, бдя, неутолимо,
ожесточенье взращивает зверя,
Коль «Человек — то, что необходимо
преодолеть…», по Ницше. Лицемеря

Себе ж — о постоянстве… о любови…
на что пенять — сумевшему подняться,
Коль до себя, да хоть разбейся в кровь и
хоть руки наложи, не достучаться?

Предмет самопознания, с досадой
бичуя обличителя, похоже,
Предателя — не приструнить цитатой
из чтимых и читаемых… И все же

Не береди минувшего, художник,
не обольщайся настающим, горько
Замкнувшись в отрешенности, заложник
смертельной жизнерадостности. Сколько

Ни рефлектируй, сумрачно вжимаясь
в себя же — в одиночестве забытым,
Мир не изменишь, сердцем оббиваясь
о бытие, раздавленное бытом…



_2006_






_*_*_*_


Грустна осенней пластикой, пуста
Жизнь,
и, в пустой потребности свободы,
«У каждой вещи есть свои уста
Для откровений, суть язык природы…»

Плюс комплекс приживалки… так сказать,
Плюс Золушки… В диковинку, натужно
Сопоставленье? — чтоб себя узнать,
Не обольщаясь казусами, нужно

Представить в ней себя. Весь пресный век
Обиженно третируема нами,
Свободна вещь, и только человек,
Всплошную офлажкованный страстями

И страхами, с потемками в крови,
Бежит к себе: вокруг, без притязаний
На вечность? — не признания любви,
А, чаще, слякоть пьяных излияний.

Суть в том, что в жизни сути нет… Верна
Распадным воплощеньям, неизменно
Страшна, но, с точки зрения зерна,
Смерть — животворна… Обостряясь, верно,

Что каждый — будь исход вещ иль не вещ… —
Зажмурившись при приближенье смерти,
Не более, чем, твердолобый, вещь
Для неизменно безответной тверди…



_2005_






* * *


…И оттиски перьев, и кляксы — плоды бесплодья
Сонливой Эрато. Измученный, втоптан в наст,
Шагреневый лист и рванье воронья — отребье (отродье)
Ненастья, в отрепьях, минующего не нас,

С прохладцей, зажившейся в голосе… С приглашеньем —
К сопереживанью? —
к сухим резюме, ландшафт,
Расшатанный ветром, становится приложеньем
К мигрени — исчадью простуды. Колючий шарф

Грубее в объятьях… Выкрашивающий зубы
Оскалом наездника — требует так любви,
Что резвые искорки, бдя, обметали губы
Венеры из гипса, обрушившейся в свои

Надежды избранницы… В стужу, трехмерна, сырость
В суставах и гипсе наращивает объем,
Ломая структуру, — тому наставляет сирость
Птиц, шумно бедующих там, за глухим окном.

В полемике с явью, в нас взращивающей илотов,
Без жалоб на непониманье, не забывай,
Что_в_позднем_признанье_—_прозрение_идиотов,_
Бедующих в сытости… Под повседневный лай,

Уже не под кровом, соправным ладони Вишну,
Пеняй на себя, подступившее теребя,
И ночью, забившейся в складки плаща, как в нишу,
Не думай о снах, и они не сомнут тебя…



_2006_






* * *


Синтетической осенью, тем задающей тон,
Что чужда пасторали, — лишь отсвет чужой любви,
Изгнан в загнанное, одинокое сердце, сон
Не отбрасывает на реальность ни тени… И

Время нас накрывает, вминаясь в лицо, волной…
Бесконечное заперто в косном конечном… Но,
Сколько ни урезонивай, запертый в прошлом, зной
В сердце, — не возвращается выдержка, и вино

Истощает резоны свои… У забвенья зуб
На глубокую верность… Пока переводит дух
Нетерпение, мир замирает, светясь, меж губ
Обмирающей в ливне… К пожизненным распрям двух,

У свиданий свой почерк. Заглядывая под зонт,
Глуше сумрак. Из жизни вылущивающий суть,
Спутник анахорета — безмолвствует Ахеронт
В тесном русле прапамяти, что проточила путь

В сей слезящийся город, разверст, как проклятье, меж
Сумасбродными и… Обираем, как всяк, собой,
Человек — место встречи времен. Возмужав, допрежь —
Листопад,
бьет челом непогодице — листобой,

Твой единственный спутник, пока в глубине аллей
Ни души, и, в слушках, порицающих мезальянс,
Чем милее дискант, тем, в бездомном ненастье, злей
И надсадней в нюансах, тоскуя в нас, диссонанс…



_2006_






_*_*_*_


Время, внимая вминаемым, тускло мает
Жребий свой… При интервенции интернета,
Текст, изучающий автора, принимает
Образ освистанной яви. Удел предмета —

Жизнью забиты, юродивой кладки зданья
Тонут, уже пережив листопад, в забвенье,
Тем, в снегопаде, пронзительней оседанье
Сна в форму города… Будущее — в движенье

Прошлого, и, с эмпирическим «я», под нами,
Так, эпизод ирреального, ведь не вправе
На реноме,
явь подпитывается снами —
За неименьем опорных реалий в яви.

С воспламеняемостью очертаний, точно
бы у субстанции, полночью, воспаленье,
С жаждою жизни — бросаются к жизни, той, что
Нас предает, чтоб забыть и… Во исступленье,

Не отрицай, выжимающий свет из теми,
Что, в постоянстве, шельмуемом новизною,
Вечность, кремень, не заводит знакомства с теми,
Кто растлевает унынием гения,
к зною

В сердце, склоняясь над чистой страницей — ради
Призрачной истины… Вирус существованья,
Подслеповат, текст отводит размытый взгляд, и
Плотный петит заштриховывает сознанье…



_2006_






* * *


Обойдена любовью, с ожиданьем
Протеста, в оправданиях натужна —
Та, в экивоках, чье непослушанье,
Открытое нотациям, — послушно

Причудам алогичности. Поспешность
Противоречий,
чаще — беззащитней,
Диктует ей отвергнутая нежность,
Что, быту обреченная, болит в ней,

Не отпуская… В карей укоризне
Вершимому, греша неврастенией,
Жить — не благодаря надсадной жизни,
А, с обновленьем цели, вопреки ей —

Что примелькалась памяти… С виною
Юницы, он скудней,
непостоянней —
Покой души, обобранной борьбою
С собой же… Добродетели пространней

В рацеях, и, с гримаской отрешенья,
В хит-ро-спле-те-ни-ях бытийных петель,
В сени былых побед, у пораженья
Свой, отнимая выдержку, свидетель,

Чему свидетель — зеркало… И почта
Скупей, и память помыкает вами,
В непостижимых обобщеньях,
все, что
Держалось на крови, — размыв слезами…



_2006_






* * *


Задубевшая полночь… Реальность, увы, с изнанки
Не из нанки — из терний… Себя же ссадив о время,
Не впадайте в депрессию, не избежав огранки
Сердца гарпиями. Неизбежное, это племя

Чуждо жалости, но хладнокровно, по сути, — в воле
И мытарить, и миловать… А, к сантиментам клонов,
Пресловутая нежность, играя судьбой, — не боле,
Чем, к умопомешательству плоти, каприз гормонов.

Так слагается слава стервозных… Иссякнув днями,
Сколько ни выдворяйте из жизни, — роняя платье
К холодеющим ступням,
вощеными, в кровь, ногтями
За спиной шематона защелкивают объятье.

Перебор постоянства любви, не к родным осинам, —
Зачастую курьезен. Все чаще, при дешевизне
Обязательств и клятв, выдворяя вас, в агрессивном
Жизнелюбии — нет, водворяясь в брюзжанье, жизни.

Лицемеря, любовь «обращает лицо в руину…»,
Подвигая к тому, чтоб, сомнения смяв, очнуться
От душистого морока… Так, с воркотнею в спину,
Уходящий в себя — чтобы, в ярости, не вернуться,

Отсекает стелящийся мир… Не плодит наветы
На него, а скорбит с ним, чему наставляет муза, —
Чтоб внезапно услышать задушенный плач Джульетты,
Заточенной в Манон,
в панике от сего союза…



_2006_






* * *


В обыденном аду коловращенья,
По сути, возражение судьбе,
Взращенной отвращеньем, — возвращенье,
Через разочарования, к себе.

Среди привычно прячущихся в «сурдо»,
Под слежкою глухонемых зеркал,
В усвоенной разумности абсурда —
То, что, не отступаясь, ты искал.

Не поверяй рефлексии токаю,
Влача по жизни, как постылый груз,
Узилище семейный уз, с тоскою
По эскападам юношеских муз.

С одной из… чьи претензии резонны,
Задрав ей юбку,
пуританский нрав
Лукав с моралью, реноме мадонны
Стихийной стерве с кондачке создав.

И, в порицанье (?), воплощенье фальши —
На безымянном пусть язвит кольцо,
Что похоть родилась, нахлынув, раньше
Ее — с весною на одно лицо,

Чтоб твердо утвердиться в человеке,
Покуда тонко спит, не вороша
Деталей отрешения, навеки

Отбившаяся от души душа…



_2006_






_*_*_*_


Ну, так вот вам осеннее море, бодрее —
Посвежев… На мысу, обступающий вас
Бор, так бурно живущий бореньем с Бореем,
Отсылает к страстям моисеевых масс.
В обиходе, вечор наследивший в тетради,
Ливень валится с ног… Задубев, тяжело
Море — флегмой отстаивается во взгляде
На природу вещей. Визуальное зло,

Мир — на уровне мора и, корень распада,
Дух питает… Миряне, в неврозах своих,
Резво жалят, язвя. Во всеядности яда
Есть, под сенью соленых вокабул, от их
Лицемерия. Став неизменной мишенью
Для предавших адептов, с бравурным «никто», —
Наставляем аскезою — в пику забвенью,
Вы, в вине растворяющий вины, — все, что

Есть у мира. Замкнитесь, заносчиво рдея
Построжавшими скулами, с зыбью в глазах,
Вы, затворник под маскою прелюбодея, —
Для любви, растерявшей себя в зеркалах
Нарциссизма… В песчанике, льнущем к подошвам,
С отрешенностью из-под скептических век,
Став невольным врагом себе, именно в прошлом
Счастлив, не потакая туге, человек.

Как — в чести у потерь, выпрядающих повесть
Из иллюзий и снов, не сулящих покой, —
Ни усовещевайте пытливую совесть,
Что с судьбой на один, ригористка, покрой, —
На отшибе шельмуемой яви, пристрастно
К своим вскормленникам,
«отрешенный простор» —
По Тимиру, не знает износа пространство,
Что являет душе беспризорный обзор.
В безмятежной эпической свежести,
мера

Соразмерности, ровен к безлюбию масс,
Он, простор, гармоническим метрам Гомера
Отдает, выпрямляя дыхание, вас,
Между тем как, уже укрепляясь, вторая —
В ожиданье — натура, диктует не «слыть» —
Эта жажда в упор:
широко забирая,
Словно сетью, метафорой море накрыть —

С его зрелою качкою, с выводком сосен
На мысу, утонувшем в реликтах. Вельми
Просоленней, чем снасти, ненастная осень
_Осыпается_ассоциациями_
В перспективу их роста… Студеная спелость
Хрусткой свежести… Лишь за спиною смердит,
Где, с обидчивой бледною завистью, серость
За учителем, вжавшись в бессилие, бдит…



_2006_