494 Шамсутдинов Избранное Т. 1
Николай Меркамалович Шамсутдинов
НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ
ИЗБРАННОЕ. Т. 1
ЗИМНИК
ЗИМНИК
Ударил в лица ветер — ой, востер!
Крупчатым снегом кутая резину,
Крутая, белоперая, с озер
Пошла пурга, зализывая зимник,
И дальше — в тундру, в синь ее и глубь…
По буеракам гарцевали фары,
Но сбили в кучу, и уткнулись в мглу,
И замерли… Устали?
Дикошарый,
«Идти за головным!» — орал Рубцов,
Он вырастал из тьмы, хрипел: «Работай!»,
Валился в темь, сгребал с лица рассол
Обмякших хлопьев,
пота
и тавота.
Вскипала в радиаторах вода.
Дремучий снег! — ни света, ни следа…
А впереди, простор обозревая,
Нам на сердца отбрасывая тень,
Обросшая, седая буровая
Стояла в непреклонной немоте.
В вагончиках тринадцатой бригады,
Нахохленных на мартовском ветру,
Угрюмые, седьмые сутки кряду
Все ждали турбобуров, как награды,
И, точно манны, долгожданных круп.
…Шли тягачи, насуплены, как танки,
Все существо пронизывала дрожь,
Пока не ткнулись в хилую времянку,
Развалина развалиной, а все ж…
Теперь живем!
Но, в снежной круговерти,
На сотню верст, до ленточки тайги,
Ни деревца,
ни кустика,
ни ветки —
Лишь мартовские выпасы пурги.
В необозримой стуже, смявшей лица,
Нахраписто гребущей под себя,
Легко уснуть, окоченеть и слиться
С холодной целиною серебра…
Валясь в углы, примащивались тесно,
Я лег меж них и тотчас — вниз лицом —
Как бы качнулся на волне…
Но — «Песню!..» — ошеломив, потребовал Рубцов.
«Отстань, начальник…» — уползали в дохи,
Мол полчаса, а после трын-трава…
Но голос бил: «Замерзнуть?!» —
И, на вдохе, — крутое, золотое: «Подпевай!».
На жалкое подобие уюта,
Задраенные дремою глаза
Он двинул песню яростно и люто,
«Животворяще…» — ветер подсказал…
Срывался голос, западая в бронхи,
И, в тонкостях вокала бестолков,
Все гнул свое и бился в перепонки
Почище вечевых колоколов.
И голос рядом, молодой и душный,
С пургой и дизелями пополам,
Пошел, приладясь, будоражить души,
И — вздыбилась овчина по углам
И сгрудилась… Иные — вполнакала,
А кто ушей и глотки не щадя,
Вливались в песню.
Дрема отступала…
И тут, голубизною окропя,
Над присмиревшей тундрою, над нами,
Сухие скулы полымем даря,
Упругая, горячая, как знамя,
В глаза мои — ударила заря.
Сползла поземка, стужа отпустила…
Дай пригубить мне мужества и силы
Обыденных в величии мужчин!
Дай выстоять в подобных передрягах,
В молчанье тундры, в будущих атаках,
В последней, догорающей ночи!
Мы выйдем в утро собранней и злее,
Последнюю версту преодолеем,
Ударит в ноздри запахом жилья…
Откованные хмурыми ночами,
Седые брови разомкнет начальник,
Одним кивком — погасит дизеля.
Воскликнут: «Замечательные будни —
В огнях,
дорогах,
яростных побудках!
Вот это жизнь — бороться и дерзать!»..
А мы храпим, в бытовке сбившись тесно,
И снится мне, что нет износа песне,
Поднявшей нас и жить, и побеждать!
_1976_
Николай Меркамалович Шамсутдинов
НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ
ИЗБРАННОЕ. Т. 1
ЗИМНИК
ЗИМНИК
Ударил в лица ветер — ой, востер!
Крупчатым снегом кутая резину,
Крутая, белоперая, с озер
Пошла пурга, зализывая зимник,
И дальше — в тундру, в синь ее и глубь…
По буеракам гарцевали фары,
Но сбили в кучу, и уткнулись в мглу,
И замерли… Устали?
Дикошарый,
«Идти за головным!» — орал Рубцов,
Он вырастал из тьмы, хрипел: «Работай!»,
Валился в темь, сгребал с лица рассол
Обмякших хлопьев,
пота
и тавота.
Вскипала в радиаторах вода.
Дремучий снег! — ни света, ни следа…
А впереди, простор обозревая,
Нам на сердца отбрасывая тень,
Обросшая, седая буровая
Стояла в непреклонной немоте.
В вагончиках тринадцатой бригады,
Нахохленных на мартовском ветру,
Угрюмые, седьмые сутки кряду
Все ждали турбобуров, как награды,
И, точно манны, долгожданных круп.
…Шли тягачи, насуплены, как танки,
Все существо пронизывала дрожь,
Пока не ткнулись в хилую времянку,
Развалина развалиной, а все ж…
Теперь живем!
Но, в снежной круговерти,
На сотню верст, до ленточки тайги,
Ни деревца,
ни кустика,
ни ветки —
Лишь мартовские выпасы пурги.
В необозримой стуже, смявшей лица,
Нахраписто гребущей под себя,
Легко уснуть, окоченеть и слиться
С холодной целиною серебра…
Валясь в углы, примащивались тесно,
Я лег меж них и тотчас — вниз лицом —
Как бы качнулся на волне…
Но — «Песню!..» — ошеломив, потребовал Рубцов.
«Отстань, начальник…» — уползали в дохи,
Мол полчаса, а после трын-трава…
Но голос бил: «Замерзнуть?!» —
И, на вдохе, — крутое, золотое: «Подпевай!».
На жалкое подобие уюта,
Задраенные дремою глаза
Он двинул песню яростно и люто,
«Животворяще…» — ветер подсказал…
Срывался голос, западая в бронхи,
И, в тонкостях вокала бестолков,
Все гнул свое и бился в перепонки
Почище вечевых колоколов.
И голос рядом, молодой и душный,
С пургой и дизелями пополам,
Пошел, приладясь, будоражить души,
И — вздыбилась овчина по углам
И сгрудилась… Иные — вполнакала,
А кто ушей и глотки не щадя,
Вливались в песню.
Дрема отступала…
И тут, голубизною окропя,
Над присмиревшей тундрою, над нами,
Сухие скулы полымем даря,
Упругая, горячая, как знамя,
В глаза мои — ударила заря.
Сползла поземка, стужа отпустила…
Дай пригубить мне мужества и силы
Обыденных в величии мужчин!
Дай выстоять в подобных передрягах,
В молчанье тундры, в будущих атаках,
В последней, догорающей ночи!
Мы выйдем в утро собранней и злее,
Последнюю версту преодолеем,
Ударит в ноздри запахом жилья…
Откованные хмурыми ночами,
Седые брови разомкнет начальник,
Одним кивком — погасит дизеля.
Воскликнут: «Замечательные будни —
В огнях,
дорогах,
яростных побудках!
Вот это жизнь — бороться и дерзать!»..
А мы храпим, в бытовке сбившись тесно,
И снится мне, что нет износа песне,
Поднявшей нас и жить, и побеждать!
_1976_