264_Денисов_Ночные гости
НИКОЛАЙ ДЕНИСОВ
НОЧНЫЕ ГОСТИ
СУДЬБА ЗЕМНАЯ
НОЧНЫЕ ГОСТИ
Прямо к ужину
И подоспели,
Видно, дом наш попал на пути.
Половицы скрипели и пели,
Занавески плескались в кути.
Помню точно, что не было пира,
Было хлебушка полкалача.
Но дымилась картошка в мундирах —
Из ладони в ладонь,
Горяча!
Это мать подала.
А у печки
Батя шумно лучины тесал.
Над коптилкою слабым сердечком
Керосиновый свет угасал.
И наутро мы их покормили,
Лишь потом, проводив за порог,
Я спросил:
— Ну а кто это были? —
Мать вздохнула:
— Да люди, сынок…
ЛАСТОЧКИ
Домик наш был ничем не приметен
На закрайке большого села.
Вдоль забора — рыбацкие сети,
А в сенях топоры и пила.
Ну а в горнице — стол и божницы,
Ни к чему было бога гневить.
Вот и ласточки, добрые птицы,
Присоседились гнездышко вить.
Над крылечком, над самою дверью,
Спозаранку брались за труды,
Не знавали о старом поверье,
Но хранили наш дом от беды.
О печалях он больше не слышал,
А в июльскую пору, в тепло,
Ласточата вострили над крышей —
От полета к полету — крыло.
Щебетали, что радостно будет
Вновь вернуться к пенатам своим.
Понимали: в дому не убудет
Ни тепла, ни участия к ним.
ПРИЛЕТАЛ САМОЛЕТ
Прилетал самолет… А зачем? Уж теперь не узнаю!
Пусть побольше загадок останется нам на Руси.
Помню, в озере Долгом, зеленую тину глотая,
От моторного рева ушли в глубину караси.
Самолет покружил, опускаясь во поле широком,
По которому резво коняга трусил под дугой.
Помню, мы от винта раскатились веселым горохом
И ковыль заклубило спрессованной силой тугой.
И казалось — небес опускался за ярусом ярус,
Чью-то кепку удуло в угрюмый дурман конопли.
И линялых рубах пузырился неслыханный парус,
И смущенные бабы держали подолы свои.
Из кабины «По-2» показался таинственный летчик,
Он на землю сошел и «Казбек» мужикам предложил.
Сразу несколько рук потянулось, и только учетчик
Угощенья не принял — он в армии, знать, не служил.
Прилетал самолет… Пустяки, приключенье какое!
Ну село всполошил, от работы, от дел оторвал.
И поднялся опять. Но надолго лишил нас покоя:
Ведь не зря же, конечно, он тратил бензин — прилетал?
Снова возле домов мужики с топорами потели,
И никто не расслышал мальчишечью думу мою.
На Засохлинском острове сильно березы шумели,
И журавль колодца раскачивал долго бадью.
НЕИЗВЕСТНЫЙ
В гимнастерке застиранной, скромной,
Да и выправкою — не орел,
Он стучался к нам полночью темной,
Обогрелся и дальше побрел.
Детство, детство!
По белому свету
Сколько сирых прошло и калек!
Но запомнился сумрачный этот,
Неприметный ночной человек.
Может быть, на побывку спешил он,
Может, в полк возвращался назад?..
У дороги проселочной стылой
Похоронен боец, говорят.
И душа то болит, то отпустит:
Столько было чудес на земле,
Что не верится собственной грусти,
Безымянным могилам во мгле.
Вот узнать бы в селеньях окрестных,
Старожилов бы надо спросить:
Не стучался ли к ним неизвестный,
Не просил ли кваском напоить?
ФУРАЖКА
В этом городе, вправду огромном,
На базаре, где брал керосин,
Отыскал я и комиссионный,
Как советовали, магазин.
Это мама дала мне поблажку,
Постреленку зеленых годков.
А купить мне хотелось фуражку
Со звездой, как у фронтовиков.
От соблазна душа так и пела:
Пацанву, мол, сражу наповал!
Что кепчонка? Привычное дело!
А в фуражках я толк понимал.
Захожу. И что деется, братцы!
Так с порога и кинуло в жар:
Ведь на полках, где б им красоваться,
Бесполезный навален товар!
Но держусь я, худой и голодный,
Деловито рублями тряся:
Не найдется ль фуражечки летной
Или флотской, что в золоте вся?
Продавец — на щеке бородавка
(Думал, злюка: проси не проси!) —
Неожиданно из-под прилавка
Подает, как по блату: носи!
И в село по дороге тележной
Шел в обновке я, любо взглянуть:
То сбивал на затылок небрежно,
То на бровь, то на ухо чуть-чуть.
Вот и мама спешит из ограды,
Отпирает калитку с крючка.
Показалось еще — и награды
Тяжелят мне борта пиджачка.
ГАРМОНЬ
Блестел на планках яркий кант,
И значилось название
Какой-то фирмы «Диамант»
В поверженной Германии.
И гармонист, любя-шутя,
Смоля махру казенную,
Держал трехрядку,
Как дитя,
Под бомбами спасенное,
Опять волнуя не одну
Молодку подгулявшую,
За всю проклятую войну
Ни разу не рожавшую.
И вновь играл.
Но был момент,
Такой момент особенный:
Ронял он чуб на инструмент
И ремешки застегивал.
И таял ламповый огонь
За горькою беседою…
Пылится старая гармонь
У нас в кладовке дедовой.
ЦВЕТЫ
В ту пору зеленый пострел,
Я только с крапивой сражался.
Пусть шмель, будто «юнкерс», гудел,
Он все ж стороною держался.
В ту пору к добру и любви
Над родиной мир воцарился.
И мама сказала:
— Нарви
Цветочков… —
И я заблудился.
Казалось, уж выхода нет,
Но вот расступились березки…
Большой получился букет:
Все больше — кукушкины слезки.
ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА
Только смолкли лягушки-царевны
И уснул заколдованный лес,
Разбудил среди ночи деревню
Неожиданный грохот с небес.
Я дрожал, дожидаясь рассвета,
Испугался тогда не шутя.
И звенели на крыше монеты
Серебристой чеканки дождя.
И опять, прогремев в колеснице,
Громсвержец ломал облака.
Кинул молнию огненной птицей
И сразил наповал мужика.
А под утро за лошадью пегой,
Что, наверно, оглохла в грозу,
Проскрипела в деревню телега,
Где лежал человек на возу.
И, со страхом его провожая,
Выли бабы в проулке косом.
А живая вода дождевая
За тележным неслась колесом…
ДЕНЬ 12-й АПРЕЛЯ
К полудню даже стало жарко,
На солнце вышли старики.
А снег в накрапинах солярки
Еще годился на снежки.
Такой денек не зря подарен,
Мы дружно встали по местам…
Тут и настигло нас:
— Гагарин! —
Тут и узнали мы:
Он — там!
Да, он уж в далях неба мглистых
Победно мчал за окоем
Над нашей школой трактористов
В железном спутнике своем.
Он мчал над домиком под горкой,
Что ждал на праздники меня,
Мчал над Москвою, над Нью-Йорком,
Он видел: вертится Земля!
Как я мечтал об этой доле,
Как я хотел взлететь тогда!
Но пусть не в космосе, а в поле
Моя осталась борозда.
Ведь те поля, что мы вспахали,
Подняли к солнцу зеленя,
Его, гагаринские, дали
С родной землей соединя.
ЮНОШЕСКАЯ БАЛЛАДА
1
Засеверило.
В клубе ни души.
У гармонистов Убыло работы.
И осень призывает
Птиц к отлету.
«К отлету!» —
Расшумелись камыши.
А мне куда?
Я девушку люблю!
Но мне сейчас
И ветер не поможет
Умчаться в город к ней
И растревожить,
В окошко влезть:
«Не бойся, застеклю!»
Невмоготу!
Скорей бы ночь прошла…
И вот заря замедленно,
С испугом
Приподнялась,
Расцветив лемех плуга
У кузницы.
И бьет в колокола!
2
Над кузницею нашей
Дым и гром.
А у ворот,
Видать, в тоске колесной
Знакомый «Иж»
Бодает воздух лбом
Застоянный.
Да разве это воздух!
И друг-кузнец,
Чумазый до бровей,
Как бог огня,
Стоит у наковальни.
И лошадь,
Тех буденновских кровей,
На общем фоне
Смотрится печально.
А было время —
И промчать не грех,
И седоки держались
Молодцами.
А было время —
Да на свадьбу — эх! —
Летела с пристяжными,
С бубенцами,
Лишь пыль столбом.
Эй, кучер, придержи,
На поворотах
Эти шутки плохи!..
Теперь в почете
«Явы» да «Ижи»,
Гей, вороные
Атомной эпохи!
3
«Оседлаю я горячего коня!» —
И от рокота отпрянули ворота,
И разбойно раскричалась ребятня,
И разладилась серьезная работа.
И, присвистнув, рыболовы на пруду
Так и ахнули, запутывая лески,
Даже яблоки попадали в саду,
И раздвинулись на окнах занавески.
Мотоцикл,
ты неси меня,
неси!
Ты к любимой довези без разговора.
Тракты новые змеятся по Руси,
Удаль старая сдружилась и с мотором.
4
У перекрестка
Сбрасываю газ,
Где светофор
Над улицей гремучей,
Недоглядишь,
Набычит красный глаз,
Он, как и я,
Бессонницей измучен.
О город, город,
Скопище машин!
Я, как водитель,
Мучаюсь и трушу,
Но, как влюбленный,
Солнечную душу
Несу к тебе,
Таинственный Ишим.
Она, душа,
Уж тем и хороша,
Что всякий раз
Испытывает муку,
Когда к тебе любимая,
Спеша,
Навстречу тянет
Ласковую руку.
5
— Ты любишь, да?
Ты любишь, повтори!
Ты не забудешь
Нашего Ишима?
Ты не забудешь?
Нет, не говори,
Не надо слов,
Не надо клятв, любимый…—
Прощаемся.
А «Иж» дрожит: скорей!
Совсем остыл,
Подай ему бензина.
Созревшие лимоны
Фонарей Погасли,
Будто спрятались в корзины.
Но не спеши,
Влюбленная душа,
Пусть выхлопные
Вздрагивают гулко,
Откуда знать им:
Домик в переулке
Уж не будить мне больше
Ни шиша!
Откуда знать,
Что иначе судьба
Рассудит все,
Суровей и колючей, —
Прикажет мне
Окопы рыть на случай,
И я забуду,
Как растил хлеба.
Но я приму
И это ремесло,
И бравый вид
В морском пехотном взводе.
Придет письмо
При сумрачной погоде:
«Устала ждать.
Прости меня светло…»
6
Мне грустно все ж:
Восторга в сердце нет.
Да, ведь такие годы
Пролетели!
Слова любви в груди
Забронзовели,
А как будил их
В юности рассвет!
Теперь все реже
Пишутся стихи,
И я спокойней
В пору листопада,
Хотя горланят так же
На оградах
В жар-птичьем оперенье
Петухи.
Стал осторожней
К радости народ.
Не часто ходят
По воду молодки:
У всякого двора —
Водопровод
Торчит, как перископ
Подводной лодки.
Лишь невзначай
Встревожится душа,
Когда увижу вдруг:
По перекрестку
Мой старый друг
Толкает водовозку —
На легких шинах
Бывшего «Ижа».
На кочках фляги
Мечутся, звеня.
Я вспомню годы,
Что отгрохотали,
Когда мы лучших
Девушек катали
И трактор ждал
У пахоты меня.
Но не припомнить
Больше ремесло,
Что так неловко
Бросил, уезжая,
И не собрал
Хоть части урожая,
Где сеял сам.
Прости меня, село!
РУСЬ
О Русь, малиновое поле…
С. Есенин
Русь былинная — даль без предела,
Снежный дым у столбов верстовых!
Как на сивках и бурках сумела
Доскакать ты до окон моих?
Растеряв по дорогам подковы,
Понастроив церквей — в облака,
Ты на поле полей — Куликово
Выходила, чтоб встать на века!
Вот и нынче по осени свежей,
Над равнинами зябких полей
Подняла ты с родных побережий
Нестареющий клин журавлей.
Что еще там?
Мелькнул полушалок,
Да упала звезда впереди:
Это дух переводишь устало
Ты в своей богатырской груди!
НА РОДИНЕ ДОЖДИК ИДЕТ
Промокший, зеленый от злости,
Нахохлился день у ворот.
Измаялись в отпуске гости.
На родине дождик идет!
И нет ни желанья, ни воли
У солнышка
высушить грязь.
Комбайны остыли на поле,
Издергана местная власть.
И лязгает попусту трактор,
И падает резко удой.
Но нет оправдания фактам,
Что впору хоть в голос завой.
А небо вконец затянуло,
И туча за тучею прет.
И лишь на обветренных скулах
Слыхать, как щетина растет.
— Когда это кончится, боже?
— Да что это в небе стряслось! —
И я дождевик, будто кожу,
Содрал и повесил на гвоздь.
ПОЛЕННИЦЫ
Поленница к поленнице —
И кладка хороша!
Труды мои оценятся,—
Ведь вложена душа.
Я по-крестьянски бережно
Минутой дорожу.
Безвестности, безденежью
Топориком грожу.
Поленница — к поленнице,
Кладу, не устаю.
Красивой современнице
Полешки подаю.
Хоть комары-комарики
Едят нас будь здоров,
Не отступлю от лирики
И на укладке дров.
Да-да, зимой оценится
Старательность моя:
Поленница к поленнице
Березовая!
* * *
Хочу забыться сном желанным.
Уснешь ли,—
В хлопотах родня.
А тут сосед набрался рано,
Явился, Шарика дразня.
А он не злится, мирный Шарик,
Он смотрит преданно в глаза.
И я, студент-гуманитарий,
Взрываюсь сам:
— Оставьте пса!
Оставил.
Что ж, читаю Блока,
«Дыша туманами» пока.
Но вот несется с зернотока
Густой фольклор кладовщика.
До книг ли тут?
Бегу галопом
На зерноток и — дотемна.
Потом в кино идем всем скопом —
Конечно же на Шукшина.
В ТОТ ДЕНЬ
18 июня 1960 года в Шаиме открыто
первое нефтяное месторождение
Тюменской области.
Село косило. Трактора
Гремели за лесочком.
Чтоб быть повыше, клевера
Тянулись на носочках.
Я тоже, как веретено,
Был у страды во власти.
Мотор постукивал давно
И требовал запчасти.
Но мне работалось легко,
И в мамином лукошке
Еще не скисло молоко,
Румянились лепешки.
Еще не просочился зной
Сквозь облачное сито.
И хмурый ястреб надо мной
Висел, как в небо вбитый.
Я думал думы о земле,
О девушке, о роще.
И вдруг, как черт на помеле,
Примчал ко мне учетчик.
Свихнулся, что ли: поутру?
Конек в поту и в мыле,
А сам кричит: на северу,
Мол, керосин открыли!
Повествование ведет,
Как про Фому-Ярему.
Включил, мол, радио — орет,
Хоть убегай из дому.
Такой подняли ералаш
Про топи и болота.
И заключил:
— И ты покажь
Ударную работу!
Я честно выкосить елань
Пообещал к обеду.
Вот кочка старая,
А глянь,
Провел политбеседу!..
Катилось эхо по полям,
Скользя неуловимо,
По приишимским ковылям,
Багульникам Шаима.
Я знал, там есть Конда-река,
И видел — над Кондою
Героев лица, что пока
Не узнаны страною.
Косил я — к стеблю стебелек,
Что пашня нарожала.
На запад, север и восток
Тюменщина лежала.
Таежный, хмурый материк,
Что славен будет скоро.
Был где-то близок Усть-Балык,
Глубины Самотлора.
ДОРОГА В ТАЙГЕ
Я трижды проклял бы урманы,
Где каркал ворон:
«Быть беде!»
Где звезды падали багряно,
За каждым шагом по звезде.
Где утром в сумраке и злобе
Все тот же ворон каркал:
«Жуть!»
А мы лопатами в сугробе
Заре прокладывали путь.
Был в полушубки, словно в латы,
Закован каждый человек.
До блеска стертые лопаты
Бросали отсветы на снег.
Круша валежник без пощады,
Мы торопились неспроста:
За нами новые бригады
Пробьются в рыбные места.
И снова, сонно и громадно,
Катилось солнце кое-как.
И кони снег хватали жадно,
Сухой и грубый, как наждак.
Поземки пасмурное пенье
Цеплялось за душу, знобя.
Я проклял бы свое рожденье,
Работай я лишь для себя.
ПАМЯТЬ
Я засыпал на хвое колкой,
Пока костер недолго чах.
Мороз тяжелою двустволкой
Натужно бухал в кедрачах.
А после дымными хвостами
Нас встретил домик на пути.
Как сладко пахло хомутами
В том пятистеннике в кути!
Те захолустные, пустые
Места, где вывелся народ,
Обжили — с виду Львы Толстые —
Чалдоны с кипенью бород.
Там на постой пускали редко,
Но, поджидая новостей,
Тесней сдвигали табуретки
И хмуро слушали гостей.
Теперь бы вспомнить всю до точки
Простую быль о давних днях,
И поцелуй хозяйской дочки
В ночных бревенчатых сенях.
Она сама шептала жадно,
Как душу, косу теребя:
— Возьми с собою, ненаглядный,
Как буду я любить тебя!
Но утром как-то торопливо,
Едва забрезжила заря,
Мы запрягли коней ретивых,
За хлеб и соль благодаря.
И бородач, кивнувший еле,
Наверно слова не найдя,
Присвистнул. Розвальни запели,
О наст полозьями скрипя.
Я снова спал на хвое колкой,
Где стужа жалит в сотни жал.
«Возьми с собою!» — долго-долго
Ту встречу ветер остужал.
И каждый день до злого пота
На восемнадцатом году
Ломил я грубую работу
С рыбацким неводом на льду.
Но неотступно — там, у тына,
Где холод индевел у губ,
Ее глаза смотрели в спину
И прожигали сквозь тулуп.
* * *
Эта девочка снится всегда,
В легком платье — полет и парение!
Школьный бал. Выпускные года.
Торопливое сердцебиение.
Что я делал?
Да переживал.
По земле я ходил?
Не по небу ли?
На гармошке играл?
Ну, играл.
Объяснился в любви ей?
Да не было…
Были весны в другие лета,
Торопливые клятвы, признания.
Но вальсирует девочка та,
Обретает второе дыхание.
Как легко ей творить чудеса,
Как привычно соседствовать с музою!
Так и будет, пока небеса
И душа моя полнятся музыкой.
ВОЕННАЯ МУЗЫКА
Парадное волненье.
Юнцов неровный строй.
Встречает пополненье
Оркестр полковой.
Подобраны красиво
Фуражечки к лицу.
Все это было, было
Со мною на плацу.
Гвардейская осанка.
И барабанный шквал.
«Прощание славянки»
Венчало ритуал.
Мы износили честно
Обувку не одну.
Под почести оркестра
Простили старшину.
А что потом? Узнать бы?
Гуляло полсела.
Славяночка на свадьбе
Счастливая была.
АФРОДИТА
Из пенных вод по мокрым плитам,
Кому-то весело крича,
На берег вышла Афродита,
Откинув волосы с плеча.
В полосках узкого нейлона
Прошла песчаною косой.
И оплывал песок каленый,
Где оставался след босой.
Она прошла, как ослепила,
Весь берег замер, не дыша.
А море вновь волну катило,
Сердито гальку вороша.
Я долго клял себя, разиня,
Смущенье глупое свое.
Мне б подойти,
Спросить бы имя,
Земное имя у нее.
БЛЕСТЯЩИЙ ЗАЛ
Блестящий зал!
Веселье и уют.
Искрят манишки,
Платья в позолоте.
Вот оркестранты
С трубами встают
И приступают
С удалью к работе.
Столкнулась медь —
И ожил вмиг партер.
Танцуют все:
Изволь поторопиться!
А я — вполне приличный
Кавалер —
Стою один.
Прости меня, столица!
Пусть этот зал
Оркестром окрылен,
Пусть он возвышен!
Я не протестую.
Как мастерски
Выводит саксофон
За парой пару,
Тонко волшебствуя! —
А как солист прекрасен,
Боже мой,
Когда откинет голову
Устало,
Что «бабочка»
С манишки золотой
Вот-вот от блеска
Выпорхнет из зала!
Так почему ж, скажите,
Этот зал
Меня уносит с грустью
К той поляне,
Где я парням
И девушкам играл
На безотказном
Стареньком баяне?..
В ЗАГРАНИЧНОМ ОТЕЛЕ
1
Чего он хочет, голос странный —
В два тридцать ночи, черт возьми! —
За телефонною мембраной,
Как бы за темными дверьми?
Всю душу вытянул по нитке,
Я как привязан к проводам.
И не выдерживаю пытки:
— Ну что не спится вам, мадам?
Я распахнул окно пошире:
Дождит нерусская весна.
А может, там, в полночном мире,
Любовь, пожар или война?
Скорей, ошиблись в самом деле.
Держусь хоть, ладно, молодцом.
Чужой язык, в чужом отеле…
С кем перемолвиться словцом?
2
Настойчиво, гортанно
Звонят мне без конца.
И снова за мембраной
Не разглядеть лица.
Опять мне в ухо дышат
Таинственно и зло.
Заочно ненавижу
Клиента моего.
Ну что он в самом деле,
Хоть трубку на куски!
Ворочаюсь в постели,
Зверею от тоски.
Гляжу остекленело,
Но думаю пока:
«Хорошенькое дело —
Незнанье языка!»
Всю ночь в окошке узком
Качается звезда…
Послать его по-русски,
Пусть думает — куда?
HAAHTAЛИ
М. Захарову
Не случайно запомнил,—
Мы там ночевали
И глазели на кирху
С трефовым крестом.
Городок Наантали,
Отель «Наантали»,
Что-то русское слышалось
В имени том.
И красивая девушка
Возле киоска
Так щемяще мои
Всколыхнула года,
Что совсем было близко
До внешнего сходства
С городками,
Где счастлив я был иногда.
Вспоминается,
Как с приближением ночи
Невозможно о милой грустилось,
Хоть плачь.
И напрасно с рекламы
Зеленые очи
Зазывали утешить
От всех неудач.
А наутро мы тот городок
Покидали,
Не заманит назад
Никаким калачом.
Но опять я шепчу:
«Натали…
Наантали…» —
И жалею, жалею,
Не знаю о чем!
ТЮМЕНЬ
За последние два десятилетия Тюмень из глухой провинции превратилась в главную нефтедобывающую базу страны.
Из газет
По родне и по рожденью
Местный, тутошних корней,
Я ведь тоже рос с Тюменью,
Поднимался вместе с ней,
То освоив трактор грубый,
То поменьше агрегат.
Сквозь мазут глаза да зубы —
Глянешь в зеркальце — блестят.
И в глухом ледовом царстве,
В перекрестье зябких вьюг,
Я работал в море Карском,
Обживал Полярный круг.
Побродил по белу свету
Не из прихоти-гульбы —
По заданиям газеты,
По велениям судьбы.
И в просторах тундры голой,
И на взгорках деревень
Мне Тюмень была глаголом
И метафорой — Тюмень.
Словом, как и было нужно,
Вся — от отчего села,
От Ямала до Бердюжья —
Домом творчества была,
Где и нынче двор старинный,
Пес Тарзан — добрейший страж,
Мать моя Екатерина
И Василий — батя наш,
Где о нефти и о хлебе
Крепко помним мы, сыны!
Не мрачнело б только в небе
С сопредельной стороны…
В СУРГУТЕ МОРОЗ
В Сургуте мороз. И в гостинице тесно.
У солнца о нас не болит голова.
Я тоже застрял, и пока неизвестно,
Когда отогреют к полету «Ан-2».
Ну как тут не вспомнишь крестьянские сани,
Возницу в тулупе, себя на возу,
Как прямо с мороза в натопленной бане
Сияет распаренный веник в тазу.
Ну как не заметишь, что город в запарке,
И в орсовской лавке не продан товар,
И густо над крышей вон той кочегарки
Клубится совсем не избыточный пар.
В такую бы пору за чаем семейным
Посиживать мирно, не зная хлопот.
Но требует «шайбу!» на поле хоккейном
Охочий до зрелищ сургутский народ.
В глубины уходят долота и буры,
Вот только железо — серьезный вопрос —
Нет-нет да не выдержит температуры.
И снова руками разводишь: моро-оз!
НА УЛОЧКАХ УВАТА
И тишина, и белый русский снег
На деревянных улочках Увата.
И на снегу резвятся пацанята,
И я брожу, бывалый человек.
Вон трактора с прицепами бегут,
Они спешат, наверно, за соломой.
Вот катерок во дворике райкома,
А там паром и зимник на Сургут.
Не пережив разора и беды,
Здесь снова ждут с тревогой половодья:
Губительная мельница воды
Не раз топила лучшие угодья.
Разгул стихии! Бог ее простит.
Но от людей бежали зверь и птица.
Какая тут душа не загрустит
И в торжестве добра не усомнится!
Когда ж опять взбунтуется Иртыш,
Грозя разором целому району,
Я так хочу, чтоб радость этих крыш
Не потревожил холод похоронный,
Чтоб где-то был паром на берегу,
И ребятня на улочке знакомой,
И катерок, зимующий в снегу,
И «Беларусь», спешащий за соломой…
САМБУРГ
В Самбурге, как в Гамбурге…
Шутливый разговор
Поселочек Самбург! Добротные срубы,
Дымок зверофермы, дощатый забор,
Оленьи упряжки, плакат возле клуба,
А мне-то казалось — другой коленкор.
Я думал: действительно, город, который
Ну, скажем, от Гамбурга повесть ведет!
Но в мирном уюте совхозной конторы
Ответили весело: «Кто разберет…»
Над Самбургом ясные плавают луны, —
Как раз для романтика и моряка!
И верю: однажды заморские шхуны
Приветила Пур — ледяная река.
Да вот она рядом: рыбачьи баркасы,
В угрюмой воде — чешуя облаков.
Как трапы, скрипят короба теплотрассы,
И веет экзотикой средних веков.
И чудится парус на мачте смолистой,
И, взором в Полярную вперясь звезду,
Сам Петр инкогнито сходит на пристань,
Ботфорты поскрипывают на ходу.
ХАЛМИР
Шуршит белесый ягель,
И громче звуков нет,
Как будто по бумаге
Печатается след.
Плашмя ложатся тени,
В овраг ведет тропа,
Где жертвенных оленей
Белеют черепа.
Устроен зло и просто
Потусторонний мир.
Я кланяюсь погосту
С названием — халмир.
На тундровой дороге —
Случайный интерес.
Языческие боги
Мерещатся окрест.
На сумрачные лики
Шагаю прямиком,
Жемчужинки брусники
Хрустят под каблуком.
В ОЖИДАНИИ ВЕРТОЛЕТА
Скудный ягель у тощих поленниц
И короткий полуденный свет.
Да и сам я — как тот окруженец:
Ни харча и ни курева нет.
В ожидании срочного борта
Я торчу, как осколок судьбы,
На околице Нового Порта,
В километре от Обской губы.
И в сельмаге — бревенчатой хате
(Продавщица уж очень мила!)
Разоряюсь на кильку в томате
И пирую: была не была!
И решаю, бродя у поленниц:
«Если б не было отчих полей…»
И о тундре тоскующий ненец
Говорит, что и там веселей.
ПОЛЕ
Памяти И. М. Ермакова
«Вечер памяти Ермакова».
Над Казанкой — добро взглянуть,
Накаляется поселковый,
Забураненный Млечный Путь.
Над Казанкою — крыши, крыши,
То задумчивы, то светлы.
Вот и мы содвигаем ближе
Наши праведные столы.
Новый клуб нагревали долго
Ермаковские земляки.
А за окнами ветер волглый,
Неокрепшие топольки.
А за окнами стог соломы,
И под снегом трава жива.
Но в груди застревают комом
Необкатанные слова.
Вечер памяти…
Вечер, вечер —
Скромный дружеский ритуал.
Жил, как праздновал, человече,
Книги солнечные писал.
Поклонялся родному полю,
Добрый вырастил урожай.
Слышу давнее: «Пишешь, Коля?
Если взялся, не оплошай!»
Слышу во поле завируху,
Завивает — не разобрать.
В этом поле, хватило б духу,
Будем яростнее стоять!
Не о том ли шумят в застолье
Сотоварищи и друзья?
Только слышится: «Пишешь, Коля?
Оплошать нам никак нельзя!»
* * *
Со всеми грачами, стрижами
Хоромы — считай, терема —
Берут за гроши горожане
В пустеющих селах дома.
Летят «жигуленки» и «лады»
По следу телег и саней.
Не стало привычного лада
У старых лиричных плетней.
Случайно в тенётах чердачных
То прялка, то серп удивит.
Но все же расчетливый, дачный
Спеша утверждается быт.
При всяких лихих переменах
Мы рады кивать на судьбу.
Я тоже купил за бесценок
В таком же селенье избу.
Конечно, морковка, редиска,
И речка, и поле — близки.
Но чувство — как будто у близких
Все это отнял воровски.
* * *
По двору ходит Миша.
Мирно, светло ему,
Походя ребятишек
Учит тому-сему.
Валя жива-здорова,
Тело из кофты прет.
Пойло несет. Корова
Теплое только пьет.
Есть еще бабка Настя,
Настует порося.
Много в ней было власти,
Да испарилась вся.
— Миша! — зову несмело.
— Некогда! — говорит.
Шарик на это дело
Только хвостом юлит.
Вот уж за вилы Миша
Взялся, несет сенцо.
Грудь под шубейкой пышет,
Смотрит заря в лицо.
С думой о росном лете
Тоже смотрю в рассвет:
Кажется, на планете
Зла и раздора нет…
У ЗАКОЛОЧЕННОЙ ИЗБЫ
Сюда тропинок не торят,
Здесь больше крыш не мастерят.
Пока добрел, намаял ноги.
Ничей — ни злой,
Ни добрый — взгляд
Меня не встретил на пороге.
Куда ушел из отчих мест
Былой привет?
Да уж не в гости!
Не даст ответ и свежий крест
На забурьяненном погосте.
Ни обогреться, ни прилечь!
Курю —
Одна душа живая,
Как бы единственная печь,
Дымком округу согревая.
Что мне до выдумок судьбы,
Когда о ней гудят столбы!
Я просто плачу
Виновато
У заколоченной избы,
Любовно срубленной когда-то…
ИЗ ДЕТСТВА
Топили печи, но в домах
Дрожали почему-то.
В ту пору русская зима
С нас спрашивала круто.
В дому — и куры и телок,
Лишь на дворе — телега
Да плоскодонки утлой бок,
Торчащий из-под снега.
Но сам я, к зависти дружков,
Походкою усталой
Шагал с охоты на волков,
Как человек бывалый.
Залезешь на печь под пальто,
Укладываясь рано,
Сквозь полудрему слышишь:
«Кто Без спроса брал капканы?»
Отец — он тоже был в пути —
Вошел с мороза звонко.
А мама шепчет из кути:
«Не разбуди ребенка…»
ПРИЕМ ПУШНИНЫ
Памяти отца
Принимает пушнину приемщик и спец, —
Дым махорочный стелется низко, —
Он сидит на полу, как восточный купец,
Назначает он цены без риска.
Он хозяин участка и не торопясь
Принимает за штукою штуку:
Слева лисьего меха гора поднялась,
И соболья — по правую руку.
А на струганых лавках, степенность храня,
В полушубках тугих, как кольчуги,
Восседает сибирская наша родня —
Всё охотники здешней округи.
Будет к вечеру дом наш ходить ходуном,
Будет сплясано за ночь немало!
Вот меня отряжают за красным вином,
Каждый щедр сейчас небывало.
А приемщик с хитринкой кивает на жен:
Что, мол, скажут? Навалятся скопом!
Но охотники тут же идут на рожон,
Рукавицами хлопая об пол.
И сдается приемщик, он дружно прижат,
Он расчет совершает по кругу:
Четвертные и сотни — направо лежат,
Ну а трешки — по левую руку.
Будет к вечеру дом наш ходить ходуном,
Будут стены качаться от пляски!
И окрестные зайцы за снежным бугром —
В первый раз ночевать без опаски.
СТИРАЛА ЖЕНЩИНА
Стирала женщина белье,
Как всюду водится, стирала.
И тело гибкое ее
Движенья эти повторяло.
Устало голову клоня,
Но, видно, зная, что красива,
На постояльца, на меня,
Лукаво взглядами косила.
И сам смотрел я на нее,
Как на апрельскую погоду.
И помогал отжать белье,
А после стирки вынес воду.
А на дворе возле стены,
Уже твердея от мороза,
Сушились мужнины штаны
Такой кощунственною прозой.
У РЕКИ
Кличет и кличет телка
Женщина возле ракиты.
А у меня, рыбака,
Спит поплавок, как убитый.
— Где же ты бродишь, варнак! —
Все еще кличет, хлопочет.
Шустрая речка Кармак
Острые камешки точит.
Да, усмехаюсь, беда!
Вслух говорю шаловливо:
— Здесь же не выгон… вода! —
И поплавок заводило.
Бросила прутик в траву:
— Благодарю за науку… —
Надо ж, крючок на плотву
Выловил, кажется, щуку!
НА РЫНКЕ
Теперь на местном рынке
Запрещено винцо.
Зато, как на картинке,
Все фрукты — налицо!
Прицениваюсь нежно:
Какие румяна!
Цена, она, конечно,
Кусается цена.
Поют веселым скопом
Под гирями весы.
Торчат, как из окопов,
Нездешние носы.
Они торчат недаром,
Делишки неплохи.
Останутся с наваром,
А мне опять — стихи!
Хожу-брожу нелепо,
Чеканятся слова:
— Почем, хозяин, репа?
— Сторгуемся сперва…
* * *
Да, идиллии нет и не будет,
И пора, не сваляв дурака,
Без гордыни подумать о людях
И отчаливать из Кармака.
Что ж, пора! Потихоньку оденусь
И поверю, что жизнь хороша.
Боже мой, а куда ж еще денусь,
Коль и здесь не на месте душа!
Коль и в этой избе придорожной
Запереться навек не смогу —
От себя, от друзей ненадежных,
Что злословят в досужем кругу.
Будет в жизни и горше и слаще,
Но сегодня, светлея лицом,
Все любуюсь на иней бодрящий:
Побродить бы еще с ружьецом…
* * *
Не удержать тебя, лети!
Но, завершая ход по кругу,
Я мог бы выдохнуть:
— Прости,
Ведь мы теперь нужней друг другу! —
Непобедимо хороши,
Мы оба чувствовали это.
И было больно.
Боль души
Гасил я горькой сигаретой.
Гордясь, чего-то там сказал,
Теперь припомнить бы,
Да — что ты!
Я проклял аэровокзал,
Возненавидел самолеты.
Куда нас, право, занесло?
Судьбе ли мы бросали вызов?
Зачем, кому твердил назло:
— Держись, Денисов…
* * *
Я люблю тебя все сильней,
Я примчусь к тебе, долги ль сборы!
Растреноживаю коней,
Выбираю, резвей который.
Нету времени размышлять, —
Опоясан, экипирован.
Вот и конь, молодая стать,
На четыре ноги подкован.
По-разбойничьи прискачу,
Заупрямишься, знаю штуки:
И калыма не заплачу,
И погоне не дамся в руки!
Ахнет Азия. И окрест
Долго будут не верить слуху.
Азиаточка, вот те крест!
Я и сам азиат по духу.
Выбрось загодя все ключи,
Все замки, не жалей потери.
И не вздумай держать в ночи
На железном запоре двери.
* * *
Любила, мучила, жалела,
Сковала тысячей оков.
Какого черта!
Надоело.
Я взял билет — и был таков.
Под стук железный,
Стук колесный
Легко сойтиза бодрячка
За разговором несерьезным
И за игрою в дурачка.
Но я и в карты отупело
Гляжу: валеты, короли…
Любила, мучила, жалела.
Любила ли?
_*_* *
Улетели журавли,
Как и раньше, улетели.
Улетать не захотели
Только стрелы конопли.
И в доспехах боевых
Бесполезно держат марку.
От воинственности их
Мне ни холодно ни жарко.
Вот бы выше намела
Наша зимушка сугробы!
Вот бы милая была
Вон за тем сугробом,
Чтобы —
Догонял ее.
Догнал,
Задержал и, обнимая,
Закружил, поцеловал,
Равновесие теряя.
Чтобы снова на бегу
Расстилался снег глубокий…
Только б губы, только б щеки
Пламенели на снегу.
ПОЛНОЧНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
Только снег да мороз, отходящий ко сну,
Только груды бульдозером столканной глины,
Только губы опять услыхали весну —
Это зной долетел из Ферганской долины.
Это горькая накипь отпала с Души,
Это снова со мною старинные книги.
Это жаждет прохлады далекий Карши,
Ледниковой остуды желают арыки
Там гранатовым соком рассвет окроплен,
Но живучи во мгле поученья Корана.
Это, видно, оттуда сквозь микрорайон
Только-только промчалась орда Чингисхана?
Что ж вы плачете, нежные строфы мои?
Что от топота стонешь, морозная рама?
Это просто мираж! А вошел Навои.
Это просится в руки мне томик Хайяма.
Я беру. Ни разлада, ни сумрачных лиц,
Ни дрожанья чинар, ни тоски кипариса,
Ни печально бредущих в хвосте колесниц
Полонянок, чья кожа белее кумыса.
Только острые стрелы восточных очей,
Только лики красавиц шафранного цвета.
«В этом мире глупцов, подлецов, торгашей»^{1}^,
Может быть, красота лишь спасает поэта!
Это снова дохнула в окно Фергана,
Это сумрачных елей качаются пики.
Я глаза поднимаю: в полнеба — луна.
И да здравствует мир красоты луноликий!
ПРИРОДА И ПОЭТ
Иронические стихи
И день и ночь строча, портняжа
По токовищам косачей,
Остатки зимнего пейзажа
Уносит труженик-ручей.
И облачка, что к солнцу жмутся,
Еще по-блоковски чисты,
Но, глянь, над пашнею прольются.
Над чем же мучаешься ты?
А ты, прижав портфель к костюму,
По грязным лужам держишь путь,
Ведь он, портфель, не фунт изюму,
Не пара строф каких-нибудь!
В нем все что надо:
Птичья тушка,
И рыба — спинка муксуна,
И даже ранняя петрушка.
И хрен.
А этот… на хрена?
А чтоб жене ответить с толком,
Докинув шляпу до гвоздя:
— Достал! — и радоваться долго,
Жестокий дух переводя.
ГЕРАНИ
Братьям моим
Несут как по воздуху сани!
Морозно. И кучер с кнутом.
В огнях неусыпных гераней
Сияет родительский дом.
Приедем, на печь завалюсь я:
— Кто сладко мурлыкает здесь? —
Кот Васька проснется на брусе,
Наэлектризованный весь.
Как вкопана, встала упряжка.
— Э-гей! Распрягай рысака! —
И мама… И падает чашка…
Лет двадцать прошло иль века?
Опять нас встречают герани.
Но скольких не вижу огней…
Ах, сани, морозные сани,
Безжалостный топот коней!
ВОЛК
Серый волк свернул с дороги,
Скрылся в снежной кутерьме.
Уношу скорее ноги:
Что у зверя на уме?
Нападет, ему недолго,
Обстановка — благодать:
Так и так, ругал, мол, волка?
Потрудись ответ держать!
Фантазируя без меры,
Словно в чем-то виноват,
Шел я, жуткие примеры
Вспоминал до крайних хат.
* * *
Наконец-то выпал снег,
Белый снег в морозных блестках!
Вышел в шубе человек.
Усомнился:
— Не известка?
Вот так матушка-Сибирь
Начудила!
Не вчера ли
Я и сам — снега, снегирь —
Отыскал с трудом у Даля.
А сегодня —
Шапку ввысь!
Радость выплеснул наружу…
До любого доведись,
Не растратившего душу.
* * *
Много снега и света в окне,
На рябине притихли синицы.
Может, лучшее дело и мне —
Успокоиться, остепениться.
Для надежности выпить вина,
Развеселое будет начало!
И навеки забыть имена,
От которых душа трепетала.
Вьюга вой и рябина гори,
Замерзай и березка нагая!
Но душа говорит: не дури,
Где сегодня твоя дорогая?
Я не знаю. И сердце молчит.
А в окошке, толста и носата,
Только снежная баба торчит,
Не мигая, торчит до заката…
ГОРОСКОП
г. ч.
То ли кара настигла какая,
То ли магия чья догнала?
Прочитал. И что делать, не знаю:
Невеселые наши дела!
Помрачнел, как от грубого фарса,
Поднял взор в поднебесную жуть:
Две орбиты — Плутона и Марса —
Направляют мой жизненный путь.
Две звезды агрессивного толка —
Над всемирным коварством и злом.
Помолчал я в раздумии долгом:
Поделом тебе, брат, поделом…
Но такая уверенность крепла:
Нипочем ни пожар, ни потоп!
Вот строка: «Возродишься из пепла!» —
Обещал мне легко гороскоп.
ПЕРЕД СЕЧЕЙ
Еще не пир поганых птиц,
Не крики и не стоны, —
Он слушал — доят кобылиц
Наложницы и жены.
Еще туман не отступал
От бивака Мамая.
Но Челубей коня седлал,
Утробно отрыгая.
Еще зарей был обагрен
Ковыль у коновязей.
Но Пересвет из-под знамен
Ждал только знака князя.
И жаждал, жаждал русский меч
Кровавого объятья.
И молвил князь Димитрий речь:
«За Русь ударим, братья!»
Когда ж рассеялся туман,
Когда настало время,
Впервые вздрогнул грозный хан,
Ловя ногою стремя.
ПОЛДЕНЬ
У озерка — коровий стан,
Старик пастух в кепчонке потной.
О том, что рядом Казахстан,
Напомнил всадник искрометный.
И с ястребиной высоты
Неумолимо пекло льется.
И жадно жалят пауты
Круп молодого иноходца.
Хрестоматийная печаль:
Промчал седок и — чисто в поле!
И все равно кого-то жаль
По-настоящему, до боли.
ШЛА ЛОШАДЬ
Асфальт, налитый жаром,
Парил и тут и там.
Шла лошадь тротуаром,
Как ходят по делам.
Прохожие смотрели,
Как смотрят на коней.
И оводы гудели,
Летящие за ней.
Куда же ты, гнедая?
Сбежала от кого?
Юнцов косматых стая
Кричала:
— Мирово!
Гражданочка с поклажей,
С глазами как магнит
Ворчала:
— Да куда же
Милиция глядит?
А лошадь шла, щипала
Былинки на ходу
Да гривою мотала
В бензиновом чаду.
Шагай смелей, гнедая,
Сквозь этот гул и звон
Туда, где луговая
Трава, а не газон,
Где табуны пасутся
И вольные стада…
Туда б и мне вернуться
Однажды навсегда.
СОЛОНЧАКИ
Солончаки, солончаки.
От зноя спекшиеся травы.
И ни колодца, ни реки,
Один лишь суслик у канавы.
Да чудом держится пырей,
Хоть просит дождика из тучки.
А дальше — снова суховей
Качает красные колючки.
Но что поделаю?
Кулик
И здесь нахваливает кочку!
Я тоже барин не велик,
Иду-бреду себе пешочком.
Вновь перелески да поля,
«Ижи», наделавшие грому.
Да это ж родина моя!
Иду и радуюсь живому.
Под мачтой шаткой
ПЕРЕД ДОРОГОЙ
А может, уехать, с привычным проститься,
Какие-то узы утратить в пути,
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что не смог я обресть, обрести?
Спасибо тебе, моя жизнь, моя вера,
И так не на тихом я жил этаже!
Спасибо за то, что не вспомню примера,
Когда б не дала ты работу душе.
Не то чтоб высоко меня поднимала,
Но не испытал ни сумы, ни тюрьмы.
И женщине той, что меня обнимала,
Спасибо, — привычку не создали мы.
Пусть где-нибудь в далях, в каких-нибудь весях
И в скромной моей деревенской избе
Я был не настолько задорен и весел,
Как это, наверно, хотелось тебе.
Спасибо еще, что есть други-поэты,
Они не всегда же сидят за вином!
Что все же из странствий по белому свету
Ждала меня мать на пороге родном.
А надо опять вот уехать, проститься,
Мучительно выдохнуть это: прости!
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что сумел растерять, обрести…
* * *
Вот и кончены сборы,
Вот и ветер в лицо.
Пароходной конторы
Опустело крыльцо.
Беспечально и кротко —
Я ж к разлукам привык —
Покидаю Находку,
А точней — материк.
Стекленеющей рябью
Холодок на душе.
Между сушей и хлябью
Выбор сделан уже.
И в каюте походной
Я как в доброй избе.
Вот и мыс Поворотный —
Может статься, в судьбе?
УХОДИМ В АРКТИКУ
Уходим.
Отданы швартовы.
Нам с пирса машут:
— В добрый час! —
А я, удачливый, фартовый,
Готов хоть к полюсу сейчас.
И вот в борта колотят льдины,
И ветры вздыбили волну,
И берега, как субмарины,
Надолго скрылись в глубину.
Еще заманчив путь к Певеку:
Торосы, сполохи, моржи!
Но понял я:
Как человеку
Мне ближе волны спелой ржи.
Пусть я пройду и эти мили,
И льды, и холод сокруша,
Но все ж — от клотика до киля —
Земной останется душа.
ПОЕДИНОК
Когда разбойничий туман
Нагрянул с полюса сердито,
Опять напомнил океан
О том, что назван —
Ледовитым!
Запела рындовая медь
С какой-то грустью не матросской.
Из-за торосов встал медведь,
Как постовой на перекрестке.
Но я подумал:
«Ни черта!
У нас надежней оборона!»
Сверкал у самого борта
Трезубец бога Посейдона.
Пучину вод перевернув,
Явил он волю и отвагу!
И чайки, лапы подогнув,
Легли на курс —
К архипелагу.
Но нам сдаваться не резон,
У нас сезонная работа!
И отступился Посейдон,
Стерев хламидой
Капли пота.
И видел я:
По глыбам льдин
Он мирно шел, отбушевавший,
Как всякий старый гражданин,
Немало в жизни повидавший.
НЕЧАЯННАЯ ПОВЕСТЬ
Ивану Пятнице
Так завершился сюжет
этой сумрачной повести
И присоседился к списку
привычных потерь.
Белая ночь!
Мы ходили по Диксону в поисках,
Может быть, грусти?
Чего — уж не знаю теперь!
Снег прошлогодний светился
отчетливо, матово,
Дорисовав побережья
высокий карниз.
Как на колеса,
я грязь на ботинки наматывал,
Будто совхозный,
случайно не списанный «ЗИС».
Ты мне твердил про зимовку
на острове давнюю
И про подругу,
что ждать обещала сто лет.
Вот в полутьме неожиданно
стукнули ставнями
И ночника загорелся
таинственный свет.
Мы на крыльце деревянном
для смелости топнули
Поочередно,
тревожа семейный народ,
«Шляются тут!» —
нам в ответ только форточкой
хлопнули,
Бросив вдогонку:
такая, мол, здесь не живет!
Жизнь моряка!
Мы судьбу выбирали не сами ли?
Шли мы на судно,
был холод придирчив и груб.
Но, обнявшись,
мы веселые песни горланили,
Пристанский сторож
приветливо крякнул в тулуп.
Норд сатанел,
надувая над грузами пологи,
Пенился вал
и с размаху хлестал о гранит.
Понавещали нам лишнего метеорологи,
Вот и прибой,
как нанявшийся, в берег долбит.
Приободрясь,
мы ступили на палубы чистые.
Как было знать нам:
вернемся ль на этот причал?
Норд сатанел,
будто список потерь перелистывал,
И до отплытия
в стенку каюты стучал.
ВСТРЕЧА С МОРЖОМ
В море Лаптевых, как на беду,
Стопоря бесполезно машину,
Мы разбили на полном ходу
У моржа персональную льдину.
Просверкали у зверя зрачки:
Кто наделал, мол, лишнего шуму?
Полоснули по борту клыки
Так, что страхом наполнились трюмы.
Мы стояли на баке, дрожа,
На морозе не грели тельняшки.
За сердитой спиною моржа
Легких волн разбегались барашки.
Мы молчали. Молчал капитан.
Виновато стучали машины.
Лишь дорогу, где шел караван,
Бинтовали тяжелые льдины.
СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР
Не на шутку рассержен Борей
(Всеми мачтами палуба клонится!),
Он в высоких широтах морей
Не приучен ни с кем церемониться.
Вот уж мостик ушел из-под ног
И улыбка — с лица командирского.
И растерян кулик-плавунок—
Рыцарь моря Восточно-Сибирского.
Не вчера ль он обхаживал птах,
А теперь оправдаться надеется:
— У меня же птенцы на руках,
Уследишь ли, что на море деется!
Упредил бы ты, вольный баклан!
Все паришь наподобие ангела?
— У меня, — он кричит, — океан
От Таймыра до острова Врангеля!
СНЕГ
С морозных палуб
Сбрасываем снег.
И нет конца
Работе окаянной.
Но я, привычный
К делу человек,
Легко машу
Лопатой деревянной.
Потом иду,
Подошвами звеня,
В свой уголок
Качающийся, тесный,
Где всякий раз
Со стенки на меня
Надменно смотрят
Очи «Неизвестной».
А снег летит, летит…
Невмоготу!
Да и братва
Отчаянно готова
Зазимовать
В каком-нибудь порту
До теплых дней
С красавицей Крамского.
ЗАПАХ ХЛЕБА
Потерялись дымки факторий,
Словно нити чужой судьбы.
Вдруг пахнуло в Чукотском море
Хлебом из вытяжной трубы.
Потянуло душком полынным,
Теплой пашней, где спит заря,
Позабытой почти,
Равнинной,
С паутинками сентября.
Столько каждый в деревне не был!
И, повысыпав из кают,
Мы услышали — будто в небе
Наши жаворонки поют.
Даже боцман, он житель местный,
Улыбнулся, хоть весь продрог.
А всего-то — в духовке тесной
Каравай подрумянил бок.
Вот какая случилась повесть:
Дрейфовали мы много дней,
И меня донимала совесть —
Сухарями кормлю парней.
Крепко вахты братва стояла,
Но за ужином всякий раз
Нерешительно повторяла:
— Хлебца б свеженького сейчас!
Что ж, рискнуть — не большое горе!
Плыл мой камбуз в мучном дыму,
И запахло в Чукотском море —
Как поутру в родном дому.
Снова за бортом в буре мглистой
Падал ветер в провал волны.
Но была моя совесть чистой
Перед флотом родной страны.
* * *
М. д.
На скалах мыса Шмидта
Весна во всей красе,
А я в плену у быта,
Как белка в колесе.
И, черт возьми, неплохо
Верчусь до темноты,
Служа тебе, эпоха,
У камбузной плиты.
Котлеты и сардины,
С подливкою рагу!
Еще бы солонины
Достать на берегу.
Такое блюдо, слушай,
Сработал бы в поту,
Чтоб радовало душу
И таяло во рту!
АМБАРЧИК
Ни тоски, ни банальной грусти,
Это все испытали мы.
Только горло сжимало устье
Льдисто-пенистой Колымы.
Возле борта торос к торосу —
Беломраморная краса!
Только солнце смотрело косо,
Уходило, гася глаза.
Померцала построек горстка,
Будто тихий привет судам,
Будто вышли мы к черноморским,
Кипарисовым городам!
Будто стало и вправду жарче,
И не вспомнить наверняка,
Кто сказал:
— Это ж порт Амбарчик! —
И рукою махнул: —
Тоска…
Там, в разломах низин и выше,
Ни куста, ни ветлы какой…
Но ведь теплился дым над крышей,
Но мерцал огонек живой!..
В ТУМАНЕ
Колыма — золотая река,
Это верно, взгляни только на воду!
Занесло же сюда чудака,
Восторгаюсь по всякому поводу.
Танкер «Солнечный» пышет трубой
И ползет по изгибам фарватера.
Накаляется луч золотой
На туманном экране локатора.
Огрузнела, осела корма,
Осторожней и мачта качается.
«Колыма,
Колыма,
Колыма…» —
Аж за сердце мотивчик цепляется.
Но не зря он в тумане звучал
И будил берега каменистые.
Вот уж лайки бегут на причал,
Кренделями хвосты золотистые.
ПЕТУШКИ
Поросли Петушки не травой,
А седыми полярными маками.
Мне один покивал головой.
На ходу по-мужски побалакали.
Петушки,
Петушки,
Петушки!
Пять домов у колымской излучины.
Пожалели и тут:
— Морячки!
Жаль, к оседлости вы не приучены!
Да! У нас ни кола ни двора,
Нет нужды с барахлом канителиться.
На морях, где шторма да ветра,
Не прибыток, а мужество ценится.
Все равно хорошо в Петушках!
Да и в жизни не часто случается,
Чтобы девушка встретилась: ах!
И взаимность уже намечается.
И поселок не то чтоб дыра,
В самый раз для лирической повести.
Да и люди желают добра,
Если уж разобраться по совести.
ЗАПОЛЯРНЫЙ ПОРТ ПЕВЕК
Дома как дома. Экзотичным
Он не показался, когда
Возник катерок пограничный,
А позже — киоск «газвода».
И этот пронырливый, ловкий
Портовый буксир «Капитан»,
Обвешанный, будто торговка,
Баранками шин по бортам.
Но вот мы под своды конторы,
Где важный народ, занятой,
Заходим, ведем разговоры,
Песочек хрустит золотой.
Твердят диаграммы и сводки,
Что выполнен план. И не раз!
Не только с плакатов красотки
С восторгом приветствуют нас.
Мы веселы и белозубы,
Как все на земле моряки.
Вольготно расстегнуты шубы,
Откинуты воротники.
* * *
Изумрудно мерцает планктон,
Хороша за бортом заваруха!
Все же это не чаячий стон,
Он лишил бы спокойствия духа.
Поднялись в фосфорической мгле
Водяные нестойкие горы.
Экземпляр «Огонька» на столе
Потерял уже точку опоры.
Где-то мирно поют провода,
Делать нечего — лает собака.
А со мною лишь в небе звезда,
Называется — знак Зодиака.
Потому и на грубой волне
По земной размышляю привычке:
Окажись в эту пору на дне,
Ни согреться, ни выпить водички!
АЛЯСКА
Исламу Файзуллину,
старпому танкера «Самотлор»
Только прозелень вод —
как болотная ряска,
Да старпом замечает —
не в меру курю.
В семикратном бинокле —
как призрак — Аляска.
Вот и я
с Джеком Лондоном поговорю!
Только я застегну
поплотнее фуфайку —
И на мостик, на ветер, —
оттуда видней
Времена
золотой лихорадки Клондайка.
Что не только наживой
манила парней.
Поценней самородка
понятия чести,
И прекраснее женщин
отвага бойца:
Подхватить на лету
вороненый «винчестер» —
И в седло!
И галопом догнать подлеца!
Обанкротясь,
на шхуну наняться матросом,
Неразменянный доллар
храня в рундуке.
Иль на верткой долбленке
вдвоем с эскимосом
За любимой лететь
по Юкону-реке.
Иль, за друга подняв
сан-францисское виски
(Этот друг для тебя
снять рубашку готов!),
А потом…
Но над мачтой пронесся со свистом
Самолет, что с юконских
взлетел берегов.
Просвистел, окропив
керосиновой сажей,
Погрозил бомболюком
и ревом турбин.
С серебристо-округлых
боков фюзеляжа
Вдруг повеяло зябкой
тоскою глубин.
И за борт
я как будто бы выронил сказку,
И старпом не сдержался:
«И я — закурю!»
В черных водах все дыбила
скалы Аляска.
Все равно!
С Джеком Лондоном я говорю!
НА ПРАЗДНИКЕ НЕПТУНА
Морякам танкера «Самотлор»
Нептуном был назначен я —
И возгордился малость:
Мне в этой должности, друзья,
Работать не случалось.
Но я управился, как мог,
Без суеты и крика,
Как молодой, но твердый бог,
Всея воды владыка.
Вот я, владыка из владык,
Мечу глазами громы.
Нервозно мечется кадык
На горле у старпома.
А капитан ровняет строй.
Трепещет? Ну и ладно!
— Куда путь держите, герой? —
Допрашиваю складно.
Толкует что-то про моря,
Про коллектив прекрасный,
Конечно, хочет, чтобы я
Не гневался напрасно.
Но я же — бог! Невозмутим!
Киваю благосклонно.
А по лицу течет уж грим,
На уши жмет корона.
И чтоб себя не уронить, —
Достоинством рискую, —
Велю команде воду пить
Соленую, морскую.
Трезубцем грозно грохочу,
Велю поторопиться:
Удостовериться хочу,
На что народ годится?
Никто не лезет на скандал,
Покорно сносят муки.
А свита — только волю дал —
Похлеще ладит штуки.
Стою довольный в стороне,
За вздор считая жалость…
Да! Сладость власти и во мне
В тот день, как яд, держалась.
ПОД МАЧТОЙ ШАТКОЙ
В море Беринговом качает.
Стонут трюмы, скрипят рули.
А в селе у нас шаньги к чаю,
Подосиновики пошли.
И, помытые кипяточком,
Кадки сушатся у плетня.
И гадает, в какой я точке,
Озабоченная родня.
Далеко я, земля родная!
Лезу дьяволу на рога.
Географию повторяю,
Вылив воду из сапога.
Наплывают, как в киноленте,
То близки, то видны едва,
Мыс Дежнёва, Святой Лаврентий,
Командорские острова.
Неуютно под мачтой шаткой,
Ненадежен и зыбок мир.
Но по курсу уже Камчатка
И угрюмый Парамушир.
А оттуда, совсем как в сказке,
Окунёво невдалеке…
Мачта мечется, как указка
У пятерочника в руке.
* * *
И сидят мореходы, в чинах и в годах,
Вспоминают о прожитом — лучше не лезьте! —
Говорят о прекрасных чужих городах
И о знойных широтах, где плавали вместе.
Ах, Стамбул золотой, ах, Суэцкий канал!
Никогда не видал я, что там за погодка!
Но я тоже высокую радость знавал:
Принимала меня золотая Чукотка!
И со мной приключался во льдах кавардак,
Океан Ледовитый, он что-нибудь значит!
Если встретим тайфун, значит, дело табак,
Неизвестно, кого приласкает удача.
Но железные мачты устали скрипеть,
И чугунные волны всё катятся мимо,
Да и сил только хватит, чтоб не умереть
От любви, от тоски по сторонке родимой…
В КОНЦЕ РЕЙСА
Вот и льды позади,
И шторма далеко,
И тяжелые выдохи
Трюмного груза.
Осторожно,
Как будто в иголки ушко,
Продвигается танкер
В пролив Лаперуза.
Я об этом рассказывать
Буду не так
Где-нибудь возле речки
В тени краснотала,—
Будто море ярилось,
Бросая на бак
Изумрудную шкуру
Девятого вала.
Как я ждал эти воды,
Ждал ночи и дни,
Где рыбацкие шхуны,
Что тракторы, пашут!
По крестьянской привычке
Смотрю на огни:
Вот японские…
Там уж, наверно,
И — наши!
КАМБУЗ
Ну вот и кончена работа,
А бросить камбуз нету сил.
Еще вчера бачки компота
Здесь, балансируя, носил.
Когда во льдах борта трещали
И замерзал на лицах пот,
Я здесь встречал густыми щами
Достойный Арктики народ.
Да как забыть дорогу нашу!
Я помнить, кажется, готов
И эти щи, и эту кашу
Возле Медвежьих островов.
Да ведь со мной же это было,
Моя же доля и мечта:
И мыс Шелагский в брызгах стылых,
И надоевшая плита.
Прощай, мой камбуз!
Вновь — в дорогу.
Я тыщи миль отштормовал.
Братва кричит:
— Налейте коку!
Полней, как нам он наливал… —
Мне руку жмут,
По-флотски — «краба»:
— Ступай! О чем еще жалеть?.. —
Мне эти пять ступенек трапа —
Что пять морей преодолеть.
ВОСПОМИНАНИЕ О СТЕКЛЯННЫХ БАНКАХ
Участникам перегона плавучей электростанции
«Северное сияние — 04»
Не вышло иначе. Над бездной,
Где бы о мужестве писать,
Я выполнял приказ железный:
«Посуду за борт не бросать!»
Был тот приказ смешон и жуток,
Его б забыть, и все дела!
Но на пустой и злой желудок
Меня братва б не поняла.
И потому хватило нервов
(Жаль, что вдали от наших жен!)
Над стеклобанками консервов
Нежней орудовать ножом.
Так набралось порожних банок, —
По мне бы в море их не жаль, —
Из-под «борщей», из-под «солянок»,
Из-под капусты «провансаль».
И вот на пирсе, на стоянке,
Куда геройски мы дошли,
Сгрузили оптом эти склянки,
В ларек посудный унесли.
И взяли выручку! О боже,
Куда потратить этот клад?
На пиво? Выделили тоже,
Но главный козырь — лимонад!
Его уж попили от пуза,
Считай, на десять лет вперед:
Всего днем раньше с этим грузом
Пробился с юга пароход,
Усталый, сумрачный, облезлый,
Да это помнят моряки,
Как тог приказ, приказ железный,
Вначале встреченный в штыки.
В ЧУКОТСКОЙ МЕСТНОСТИ
Иронические стихи
В чукотской местности,
Где бухты мглистые,
Где с неба капает
И моросит,
Я сам от катера
Отстал на пристани
И мне до лампочки
Стал внешний вид.
Я неприкаянно
Шатался день-деньской,
Вся жизнь дальнейшая
Была во мгле.
Спасибо сторожу,
Углу в диспетчерской,
Где спал на теннисном
Большом столе.
Входили в порт суда
Сгружать провизию,
Сугубо лоцманский
Шел разговор.
И я развел в себе
Процесс-ревизию
И вынес следующий
Приговор:
Да разве пять морей
Затем отгрохали,
Чтоб без лимита пить
В ларьке вино?
Культурным отдыхом
Заняться плохо ли,
Как полагается,
Пойти в кино?
Я не желал друзьям
Судьбы изменчивой,
Бродя под слякотью
И под дождем,
Клянусь удачами,
Любимой женщиной,
Великим Северным
Морским путем!
В чукотской местности,
У пирса талого,
Теперь метельные
Шумят сады.
А там, где мой ступал
Ботинок яловый,
Давным-давно ледок
Покрыл следы.
КАЮТА
Была лишь призраком уюта,
Всего углом очередным —
Два на три зыбкая каюта
С иллюминатором двойным.
Но, драя палубы «корвета»,
О трап сбивая каблуки,
Я, как господь, в каюте этой
Прожил не худшие деньки.
Там пахло русскою махоркой
И табачком далеких стран,
Там грохотал за переборкой
Сам Ледовитый океан.
Но было празднично, однако,
Открыть полмира за бортом.
Да и тепла хватало с гаком,
Еще осталось на потом,
Когда уже от вьюжных кружев
Последний индевел причал
И экспортировали стужу
Ветра Аляски по ночам.
* * *
Среди льдов в разводьях узких,
Вдалеке от мест жилых,
Сколько я душою русской
Пережил картин былых:
И в каюте одиночной,
И на баке, хлопоча,
На корме — в работе срочной,
Душу Арктикой леча.
Пусть встречала, привечала
Не теплом родной избы —
Хрусталем сосульки малой
Возле камбузной трубы.
Да матросскою столовой,
Да ожогами в мороз,
Где мираж в дали бедовой:
Поле с рощицей берез!
До сих пор в причудах света
Так и вижу наяву:
Кто-то в белом поле этом
Косит белую траву…
СОДЕРЖАНИЕ
СУДЬБА ЗЕМНАЯ
Ночные гости………………………………………………………. 3
Ласточки…………………………………………………………….. 4
Прилетал самолет…………………………………………………… 4
Неизвестный……………………………………………………….. 5
Фуражка…………………………………………………………….. 6
Гармонь……………………………………………………………. 7
Цветы……………………………………………………………….. 8
Последняя сказка…………………………………………………… 8
День 12-й апреля…………………………………………………… 9
Юношеская баллада……………………………………………….. 10
Русь……………………………………………………………….. 16
На родине дождик идет…………………………………………… 16
Поленницы………………………………………………………… 17
«Хочу забыться сном желанным…»…………………………….. 18
В тот день…………………………………………………………. 19
Дорога в тайге…………………………………………………….. 20
Память…………………………………………………………….. 21
«Эта девочка снится всегда…»………………………………….. 23
Военная музыка…………………………………………………… 23
Афродита………………………………………………………….. 24
Блестящий зал …………………………………………………… 25
В заграничном отеле…………………………………………. … 26
Наантали…………………………………………………………… 28
Тюмень……………………………………………………………. 29
В Сургуте мороз………………………………………………….. 30
На улочках Увата………………………………………………… 31
Самбург…………………………………………………………… 32
Халмир……………………………………………………………. 32
В ожидании вертолета……………………………………………. 33
Поле………………………………………………………………. 34
«Со всеми грачами, стрижами…»……………………………….. 35
«По двору ходит Миша…………………………………………. 36
У заколоченной избы…………………………………………….. 37
Из детства…………………………………………………………. 37
Прием пушнины…………………………………………………… 38
Стирала женщина………………………………………………… 39
У реки…………………………………………………………….. 40
На рынке…………………………………………………………… 40
«Да, идиллии нет и не будет.. .»…………………………….. 41
«Не удержать тебя, лети!..»…………………………………….. 42
«Я люблю тебя все сильней…»…………………………………. 42
«Любила, мучила, жалела…»……………………………………. 43
«Улетели журавли…»…………………………………………….. 44
Полночные ощущения……………………………………………. 44
Природа и поэт……………………………………………………. 46
Герани……………………………………………………………. 46
Волк………………………………………………………………. 47
«Наконец-то выпал снег…»……………………………………… 47
«Много снега и света в окне…»…………………………………. 48
Гороскоп…………………………………………………………… 49
Перед сечей………………………………………………………. 49
Полдень…………………………………………………………… 50
Шла лошадь……………………………………………………….. 51
Солончаки………………………………………………………… 52
ПОД МАЧТОЙ ШАТКОЙ
Перед дорогой……………………………………………………. 53
«Вот и кончены сборы…»……………………………………….. 54
Уходим в Арктику………………………………………………… 54
Поединок…………………………………………………………. 55
Нечаянная повесть……………………………………………….. 56
Встреча с моржом………………………………………………… 58
Северный ветер…………………………………………………… 58
Снег……………………………………………………………….. 59
Запах хлеба………………………………………………………… 60
«На скалах мыса Шмидта…»…………………………………….. 61
Амбарчик…………………………………………………………. 61
В тумане………………………………………………………….. 62
Петушки…………………………………………………………… 63
Заполярный порт Певек………………………………………….. 64
«Изумрудно мерцает планктон…»………………………………. 65
Аляска…………………………………………………………….. 65
На празднике Нептуна……………………………………………. 67
Под мачтой шаткой…………………………………………….. 68
«И сидят мореходы, в чинах и в…годах…»……………………. 69
В конце рейса……………………………………………………. 70
Камбуз……………………………………………………………. 71
Воспоминание о стеклянных банках…………………………….. 72
В чукотской местности…………………………………………. 73
Каюта……………………………………………………………… 74
«Среди льдов в разводьях узких…»……………………………. 75
comments
Комментарии
1
Из стихотворения О. Хаяма.
НИКОЛАЙ ДЕНИСОВ
НОЧНЫЕ ГОСТИ
СУДЬБА ЗЕМНАЯ
НОЧНЫЕ ГОСТИ
Прямо к ужину
И подоспели,
Видно, дом наш попал на пути.
Половицы скрипели и пели,
Занавески плескались в кути.
Помню точно, что не было пира,
Было хлебушка полкалача.
Но дымилась картошка в мундирах —
Из ладони в ладонь,
Горяча!
Это мать подала.
А у печки
Батя шумно лучины тесал.
Над коптилкою слабым сердечком
Керосиновый свет угасал.
И наутро мы их покормили,
Лишь потом, проводив за порог,
Я спросил:
— Ну а кто это были? —
Мать вздохнула:
— Да люди, сынок…
ЛАСТОЧКИ
Домик наш был ничем не приметен
На закрайке большого села.
Вдоль забора — рыбацкие сети,
А в сенях топоры и пила.
Ну а в горнице — стол и божницы,
Ни к чему было бога гневить.
Вот и ласточки, добрые птицы,
Присоседились гнездышко вить.
Над крылечком, над самою дверью,
Спозаранку брались за труды,
Не знавали о старом поверье,
Но хранили наш дом от беды.
О печалях он больше не слышал,
А в июльскую пору, в тепло,
Ласточата вострили над крышей —
От полета к полету — крыло.
Щебетали, что радостно будет
Вновь вернуться к пенатам своим.
Понимали: в дому не убудет
Ни тепла, ни участия к ним.
ПРИЛЕТАЛ САМОЛЕТ
Прилетал самолет… А зачем? Уж теперь не узнаю!
Пусть побольше загадок останется нам на Руси.
Помню, в озере Долгом, зеленую тину глотая,
От моторного рева ушли в глубину караси.
Самолет покружил, опускаясь во поле широком,
По которому резво коняга трусил под дугой.
Помню, мы от винта раскатились веселым горохом
И ковыль заклубило спрессованной силой тугой.
И казалось — небес опускался за ярусом ярус,
Чью-то кепку удуло в угрюмый дурман конопли.
И линялых рубах пузырился неслыханный парус,
И смущенные бабы держали подолы свои.
Из кабины «По-2» показался таинственный летчик,
Он на землю сошел и «Казбек» мужикам предложил.
Сразу несколько рук потянулось, и только учетчик
Угощенья не принял — он в армии, знать, не служил.
Прилетал самолет… Пустяки, приключенье какое!
Ну село всполошил, от работы, от дел оторвал.
И поднялся опять. Но надолго лишил нас покоя:
Ведь не зря же, конечно, он тратил бензин — прилетал?
Снова возле домов мужики с топорами потели,
И никто не расслышал мальчишечью думу мою.
На Засохлинском острове сильно березы шумели,
И журавль колодца раскачивал долго бадью.
НЕИЗВЕСТНЫЙ
В гимнастерке застиранной, скромной,
Да и выправкою — не орел,
Он стучался к нам полночью темной,
Обогрелся и дальше побрел.
Детство, детство!
По белому свету
Сколько сирых прошло и калек!
Но запомнился сумрачный этот,
Неприметный ночной человек.
Может быть, на побывку спешил он,
Может, в полк возвращался назад?..
У дороги проселочной стылой
Похоронен боец, говорят.
И душа то болит, то отпустит:
Столько было чудес на земле,
Что не верится собственной грусти,
Безымянным могилам во мгле.
Вот узнать бы в селеньях окрестных,
Старожилов бы надо спросить:
Не стучался ли к ним неизвестный,
Не просил ли кваском напоить?
ФУРАЖКА
В этом городе, вправду огромном,
На базаре, где брал керосин,
Отыскал я и комиссионный,
Как советовали, магазин.
Это мама дала мне поблажку,
Постреленку зеленых годков.
А купить мне хотелось фуражку
Со звездой, как у фронтовиков.
От соблазна душа так и пела:
Пацанву, мол, сражу наповал!
Что кепчонка? Привычное дело!
А в фуражках я толк понимал.
Захожу. И что деется, братцы!
Так с порога и кинуло в жар:
Ведь на полках, где б им красоваться,
Бесполезный навален товар!
Но держусь я, худой и голодный,
Деловито рублями тряся:
Не найдется ль фуражечки летной
Или флотской, что в золоте вся?
Продавец — на щеке бородавка
(Думал, злюка: проси не проси!) —
Неожиданно из-под прилавка
Подает, как по блату: носи!
И в село по дороге тележной
Шел в обновке я, любо взглянуть:
То сбивал на затылок небрежно,
То на бровь, то на ухо чуть-чуть.
Вот и мама спешит из ограды,
Отпирает калитку с крючка.
Показалось еще — и награды
Тяжелят мне борта пиджачка.
ГАРМОНЬ
Блестел на планках яркий кант,
И значилось название
Какой-то фирмы «Диамант»
В поверженной Германии.
И гармонист, любя-шутя,
Смоля махру казенную,
Держал трехрядку,
Как дитя,
Под бомбами спасенное,
Опять волнуя не одну
Молодку подгулявшую,
За всю проклятую войну
Ни разу не рожавшую.
И вновь играл.
Но был момент,
Такой момент особенный:
Ронял он чуб на инструмент
И ремешки застегивал.
И таял ламповый огонь
За горькою беседою…
Пылится старая гармонь
У нас в кладовке дедовой.
ЦВЕТЫ
В ту пору зеленый пострел,
Я только с крапивой сражался.
Пусть шмель, будто «юнкерс», гудел,
Он все ж стороною держался.
В ту пору к добру и любви
Над родиной мир воцарился.
И мама сказала:
— Нарви
Цветочков… —
И я заблудился.
Казалось, уж выхода нет,
Но вот расступились березки…
Большой получился букет:
Все больше — кукушкины слезки.
ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА
Только смолкли лягушки-царевны
И уснул заколдованный лес,
Разбудил среди ночи деревню
Неожиданный грохот с небес.
Я дрожал, дожидаясь рассвета,
Испугался тогда не шутя.
И звенели на крыше монеты
Серебристой чеканки дождя.
И опять, прогремев в колеснице,
Громсвержец ломал облака.
Кинул молнию огненной птицей
И сразил наповал мужика.
А под утро за лошадью пегой,
Что, наверно, оглохла в грозу,
Проскрипела в деревню телега,
Где лежал человек на возу.
И, со страхом его провожая,
Выли бабы в проулке косом.
А живая вода дождевая
За тележным неслась колесом…
ДЕНЬ 12-й АПРЕЛЯ
К полудню даже стало жарко,
На солнце вышли старики.
А снег в накрапинах солярки
Еще годился на снежки.
Такой денек не зря подарен,
Мы дружно встали по местам…
Тут и настигло нас:
— Гагарин! —
Тут и узнали мы:
Он — там!
Да, он уж в далях неба мглистых
Победно мчал за окоем
Над нашей школой трактористов
В железном спутнике своем.
Он мчал над домиком под горкой,
Что ждал на праздники меня,
Мчал над Москвою, над Нью-Йорком,
Он видел: вертится Земля!
Как я мечтал об этой доле,
Как я хотел взлететь тогда!
Но пусть не в космосе, а в поле
Моя осталась борозда.
Ведь те поля, что мы вспахали,
Подняли к солнцу зеленя,
Его, гагаринские, дали
С родной землей соединя.
ЮНОШЕСКАЯ БАЛЛАДА
1
Засеверило.
В клубе ни души.
У гармонистов Убыло работы.
И осень призывает
Птиц к отлету.
«К отлету!» —
Расшумелись камыши.
А мне куда?
Я девушку люблю!
Но мне сейчас
И ветер не поможет
Умчаться в город к ней
И растревожить,
В окошко влезть:
«Не бойся, застеклю!»
Невмоготу!
Скорей бы ночь прошла…
И вот заря замедленно,
С испугом
Приподнялась,
Расцветив лемех плуга
У кузницы.
И бьет в колокола!
2
Над кузницею нашей
Дым и гром.
А у ворот,
Видать, в тоске колесной
Знакомый «Иж»
Бодает воздух лбом
Застоянный.
Да разве это воздух!
И друг-кузнец,
Чумазый до бровей,
Как бог огня,
Стоит у наковальни.
И лошадь,
Тех буденновских кровей,
На общем фоне
Смотрится печально.
А было время —
И промчать не грех,
И седоки держались
Молодцами.
А было время —
Да на свадьбу — эх! —
Летела с пристяжными,
С бубенцами,
Лишь пыль столбом.
Эй, кучер, придержи,
На поворотах
Эти шутки плохи!..
Теперь в почете
«Явы» да «Ижи»,
Гей, вороные
Атомной эпохи!
3
«Оседлаю я горячего коня!» —
И от рокота отпрянули ворота,
И разбойно раскричалась ребятня,
И разладилась серьезная работа.
И, присвистнув, рыболовы на пруду
Так и ахнули, запутывая лески,
Даже яблоки попадали в саду,
И раздвинулись на окнах занавески.
Мотоцикл,
ты неси меня,
неси!
Ты к любимой довези без разговора.
Тракты новые змеятся по Руси,
Удаль старая сдружилась и с мотором.
4
У перекрестка
Сбрасываю газ,
Где светофор
Над улицей гремучей,
Недоглядишь,
Набычит красный глаз,
Он, как и я,
Бессонницей измучен.
О город, город,
Скопище машин!
Я, как водитель,
Мучаюсь и трушу,
Но, как влюбленный,
Солнечную душу
Несу к тебе,
Таинственный Ишим.
Она, душа,
Уж тем и хороша,
Что всякий раз
Испытывает муку,
Когда к тебе любимая,
Спеша,
Навстречу тянет
Ласковую руку.
5
— Ты любишь, да?
Ты любишь, повтори!
Ты не забудешь
Нашего Ишима?
Ты не забудешь?
Нет, не говори,
Не надо слов,
Не надо клятв, любимый…—
Прощаемся.
А «Иж» дрожит: скорей!
Совсем остыл,
Подай ему бензина.
Созревшие лимоны
Фонарей Погасли,
Будто спрятались в корзины.
Но не спеши,
Влюбленная душа,
Пусть выхлопные
Вздрагивают гулко,
Откуда знать им:
Домик в переулке
Уж не будить мне больше
Ни шиша!
Откуда знать,
Что иначе судьба
Рассудит все,
Суровей и колючей, —
Прикажет мне
Окопы рыть на случай,
И я забуду,
Как растил хлеба.
Но я приму
И это ремесло,
И бравый вид
В морском пехотном взводе.
Придет письмо
При сумрачной погоде:
«Устала ждать.
Прости меня светло…»
6
Мне грустно все ж:
Восторга в сердце нет.
Да, ведь такие годы
Пролетели!
Слова любви в груди
Забронзовели,
А как будил их
В юности рассвет!
Теперь все реже
Пишутся стихи,
И я спокойней
В пору листопада,
Хотя горланят так же
На оградах
В жар-птичьем оперенье
Петухи.
Стал осторожней
К радости народ.
Не часто ходят
По воду молодки:
У всякого двора —
Водопровод
Торчит, как перископ
Подводной лодки.
Лишь невзначай
Встревожится душа,
Когда увижу вдруг:
По перекрестку
Мой старый друг
Толкает водовозку —
На легких шинах
Бывшего «Ижа».
На кочках фляги
Мечутся, звеня.
Я вспомню годы,
Что отгрохотали,
Когда мы лучших
Девушек катали
И трактор ждал
У пахоты меня.
Но не припомнить
Больше ремесло,
Что так неловко
Бросил, уезжая,
И не собрал
Хоть части урожая,
Где сеял сам.
Прости меня, село!
РУСЬ
О Русь, малиновое поле…
С. Есенин
Русь былинная — даль без предела,
Снежный дым у столбов верстовых!
Как на сивках и бурках сумела
Доскакать ты до окон моих?
Растеряв по дорогам подковы,
Понастроив церквей — в облака,
Ты на поле полей — Куликово
Выходила, чтоб встать на века!
Вот и нынче по осени свежей,
Над равнинами зябких полей
Подняла ты с родных побережий
Нестареющий клин журавлей.
Что еще там?
Мелькнул полушалок,
Да упала звезда впереди:
Это дух переводишь устало
Ты в своей богатырской груди!
НА РОДИНЕ ДОЖДИК ИДЕТ
Промокший, зеленый от злости,
Нахохлился день у ворот.
Измаялись в отпуске гости.
На родине дождик идет!
И нет ни желанья, ни воли
У солнышка
высушить грязь.
Комбайны остыли на поле,
Издергана местная власть.
И лязгает попусту трактор,
И падает резко удой.
Но нет оправдания фактам,
Что впору хоть в голос завой.
А небо вконец затянуло,
И туча за тучею прет.
И лишь на обветренных скулах
Слыхать, как щетина растет.
— Когда это кончится, боже?
— Да что это в небе стряслось! —
И я дождевик, будто кожу,
Содрал и повесил на гвоздь.
ПОЛЕННИЦЫ
Поленница к поленнице —
И кладка хороша!
Труды мои оценятся,—
Ведь вложена душа.
Я по-крестьянски бережно
Минутой дорожу.
Безвестности, безденежью
Топориком грожу.
Поленница — к поленнице,
Кладу, не устаю.
Красивой современнице
Полешки подаю.
Хоть комары-комарики
Едят нас будь здоров,
Не отступлю от лирики
И на укладке дров.
Да-да, зимой оценится
Старательность моя:
Поленница к поленнице
Березовая!
* * *
Хочу забыться сном желанным.
Уснешь ли,—
В хлопотах родня.
А тут сосед набрался рано,
Явился, Шарика дразня.
А он не злится, мирный Шарик,
Он смотрит преданно в глаза.
И я, студент-гуманитарий,
Взрываюсь сам:
— Оставьте пса!
Оставил.
Что ж, читаю Блока,
«Дыша туманами» пока.
Но вот несется с зернотока
Густой фольклор кладовщика.
До книг ли тут?
Бегу галопом
На зерноток и — дотемна.
Потом в кино идем всем скопом —
Конечно же на Шукшина.
В ТОТ ДЕНЬ
18 июня 1960 года в Шаиме открыто
первое нефтяное месторождение
Тюменской области.
Село косило. Трактора
Гремели за лесочком.
Чтоб быть повыше, клевера
Тянулись на носочках.
Я тоже, как веретено,
Был у страды во власти.
Мотор постукивал давно
И требовал запчасти.
Но мне работалось легко,
И в мамином лукошке
Еще не скисло молоко,
Румянились лепешки.
Еще не просочился зной
Сквозь облачное сито.
И хмурый ястреб надо мной
Висел, как в небо вбитый.
Я думал думы о земле,
О девушке, о роще.
И вдруг, как черт на помеле,
Примчал ко мне учетчик.
Свихнулся, что ли: поутру?
Конек в поту и в мыле,
А сам кричит: на северу,
Мол, керосин открыли!
Повествование ведет,
Как про Фому-Ярему.
Включил, мол, радио — орет,
Хоть убегай из дому.
Такой подняли ералаш
Про топи и болота.
И заключил:
— И ты покажь
Ударную работу!
Я честно выкосить елань
Пообещал к обеду.
Вот кочка старая,
А глянь,
Провел политбеседу!..
Катилось эхо по полям,
Скользя неуловимо,
По приишимским ковылям,
Багульникам Шаима.
Я знал, там есть Конда-река,
И видел — над Кондою
Героев лица, что пока
Не узнаны страною.
Косил я — к стеблю стебелек,
Что пашня нарожала.
На запад, север и восток
Тюменщина лежала.
Таежный, хмурый материк,
Что славен будет скоро.
Был где-то близок Усть-Балык,
Глубины Самотлора.
ДОРОГА В ТАЙГЕ
Я трижды проклял бы урманы,
Где каркал ворон:
«Быть беде!»
Где звезды падали багряно,
За каждым шагом по звезде.
Где утром в сумраке и злобе
Все тот же ворон каркал:
«Жуть!»
А мы лопатами в сугробе
Заре прокладывали путь.
Был в полушубки, словно в латы,
Закован каждый человек.
До блеска стертые лопаты
Бросали отсветы на снег.
Круша валежник без пощады,
Мы торопились неспроста:
За нами новые бригады
Пробьются в рыбные места.
И снова, сонно и громадно,
Катилось солнце кое-как.
И кони снег хватали жадно,
Сухой и грубый, как наждак.
Поземки пасмурное пенье
Цеплялось за душу, знобя.
Я проклял бы свое рожденье,
Работай я лишь для себя.
ПАМЯТЬ
Я засыпал на хвое колкой,
Пока костер недолго чах.
Мороз тяжелою двустволкой
Натужно бухал в кедрачах.
А после дымными хвостами
Нас встретил домик на пути.
Как сладко пахло хомутами
В том пятистеннике в кути!
Те захолустные, пустые
Места, где вывелся народ,
Обжили — с виду Львы Толстые —
Чалдоны с кипенью бород.
Там на постой пускали редко,
Но, поджидая новостей,
Тесней сдвигали табуретки
И хмуро слушали гостей.
Теперь бы вспомнить всю до точки
Простую быль о давних днях,
И поцелуй хозяйской дочки
В ночных бревенчатых сенях.
Она сама шептала жадно,
Как душу, косу теребя:
— Возьми с собою, ненаглядный,
Как буду я любить тебя!
Но утром как-то торопливо,
Едва забрезжила заря,
Мы запрягли коней ретивых,
За хлеб и соль благодаря.
И бородач, кивнувший еле,
Наверно слова не найдя,
Присвистнул. Розвальни запели,
О наст полозьями скрипя.
Я снова спал на хвое колкой,
Где стужа жалит в сотни жал.
«Возьми с собою!» — долго-долго
Ту встречу ветер остужал.
И каждый день до злого пота
На восемнадцатом году
Ломил я грубую работу
С рыбацким неводом на льду.
Но неотступно — там, у тына,
Где холод индевел у губ,
Ее глаза смотрели в спину
И прожигали сквозь тулуп.
* * *
Эта девочка снится всегда,
В легком платье — полет и парение!
Школьный бал. Выпускные года.
Торопливое сердцебиение.
Что я делал?
Да переживал.
По земле я ходил?
Не по небу ли?
На гармошке играл?
Ну, играл.
Объяснился в любви ей?
Да не было…
Были весны в другие лета,
Торопливые клятвы, признания.
Но вальсирует девочка та,
Обретает второе дыхание.
Как легко ей творить чудеса,
Как привычно соседствовать с музою!
Так и будет, пока небеса
И душа моя полнятся музыкой.
ВОЕННАЯ МУЗЫКА
Парадное волненье.
Юнцов неровный строй.
Встречает пополненье
Оркестр полковой.
Подобраны красиво
Фуражечки к лицу.
Все это было, было
Со мною на плацу.
Гвардейская осанка.
И барабанный шквал.
«Прощание славянки»
Венчало ритуал.
Мы износили честно
Обувку не одну.
Под почести оркестра
Простили старшину.
А что потом? Узнать бы?
Гуляло полсела.
Славяночка на свадьбе
Счастливая была.
АФРОДИТА
Из пенных вод по мокрым плитам,
Кому-то весело крича,
На берег вышла Афродита,
Откинув волосы с плеча.
В полосках узкого нейлона
Прошла песчаною косой.
И оплывал песок каленый,
Где оставался след босой.
Она прошла, как ослепила,
Весь берег замер, не дыша.
А море вновь волну катило,
Сердито гальку вороша.
Я долго клял себя, разиня,
Смущенье глупое свое.
Мне б подойти,
Спросить бы имя,
Земное имя у нее.
БЛЕСТЯЩИЙ ЗАЛ
Блестящий зал!
Веселье и уют.
Искрят манишки,
Платья в позолоте.
Вот оркестранты
С трубами встают
И приступают
С удалью к работе.
Столкнулась медь —
И ожил вмиг партер.
Танцуют все:
Изволь поторопиться!
А я — вполне приличный
Кавалер —
Стою один.
Прости меня, столица!
Пусть этот зал
Оркестром окрылен,
Пусть он возвышен!
Я не протестую.
Как мастерски
Выводит саксофон
За парой пару,
Тонко волшебствуя! —
А как солист прекрасен,
Боже мой,
Когда откинет голову
Устало,
Что «бабочка»
С манишки золотой
Вот-вот от блеска
Выпорхнет из зала!
Так почему ж, скажите,
Этот зал
Меня уносит с грустью
К той поляне,
Где я парням
И девушкам играл
На безотказном
Стареньком баяне?..
В ЗАГРАНИЧНОМ ОТЕЛЕ
1
Чего он хочет, голос странный —
В два тридцать ночи, черт возьми! —
За телефонною мембраной,
Как бы за темными дверьми?
Всю душу вытянул по нитке,
Я как привязан к проводам.
И не выдерживаю пытки:
— Ну что не спится вам, мадам?
Я распахнул окно пошире:
Дождит нерусская весна.
А может, там, в полночном мире,
Любовь, пожар или война?
Скорей, ошиблись в самом деле.
Держусь хоть, ладно, молодцом.
Чужой язык, в чужом отеле…
С кем перемолвиться словцом?
2
Настойчиво, гортанно
Звонят мне без конца.
И снова за мембраной
Не разглядеть лица.
Опять мне в ухо дышат
Таинственно и зло.
Заочно ненавижу
Клиента моего.
Ну что он в самом деле,
Хоть трубку на куски!
Ворочаюсь в постели,
Зверею от тоски.
Гляжу остекленело,
Но думаю пока:
«Хорошенькое дело —
Незнанье языка!»
Всю ночь в окошке узком
Качается звезда…
Послать его по-русски,
Пусть думает — куда?
HAAHTAЛИ
М. Захарову
Не случайно запомнил,—
Мы там ночевали
И глазели на кирху
С трефовым крестом.
Городок Наантали,
Отель «Наантали»,
Что-то русское слышалось
В имени том.
И красивая девушка
Возле киоска
Так щемяще мои
Всколыхнула года,
Что совсем было близко
До внешнего сходства
С городками,
Где счастлив я был иногда.
Вспоминается,
Как с приближением ночи
Невозможно о милой грустилось,
Хоть плачь.
И напрасно с рекламы
Зеленые очи
Зазывали утешить
От всех неудач.
А наутро мы тот городок
Покидали,
Не заманит назад
Никаким калачом.
Но опять я шепчу:
«Натали…
Наантали…» —
И жалею, жалею,
Не знаю о чем!
ТЮМЕНЬ
За последние два десятилетия Тюмень из глухой провинции превратилась в главную нефтедобывающую базу страны.
Из газет
По родне и по рожденью
Местный, тутошних корней,
Я ведь тоже рос с Тюменью,
Поднимался вместе с ней,
То освоив трактор грубый,
То поменьше агрегат.
Сквозь мазут глаза да зубы —
Глянешь в зеркальце — блестят.
И в глухом ледовом царстве,
В перекрестье зябких вьюг,
Я работал в море Карском,
Обживал Полярный круг.
Побродил по белу свету
Не из прихоти-гульбы —
По заданиям газеты,
По велениям судьбы.
И в просторах тундры голой,
И на взгорках деревень
Мне Тюмень была глаголом
И метафорой — Тюмень.
Словом, как и было нужно,
Вся — от отчего села,
От Ямала до Бердюжья —
Домом творчества была,
Где и нынче двор старинный,
Пес Тарзан — добрейший страж,
Мать моя Екатерина
И Василий — батя наш,
Где о нефти и о хлебе
Крепко помним мы, сыны!
Не мрачнело б только в небе
С сопредельной стороны…
В СУРГУТЕ МОРОЗ
В Сургуте мороз. И в гостинице тесно.
У солнца о нас не болит голова.
Я тоже застрял, и пока неизвестно,
Когда отогреют к полету «Ан-2».
Ну как тут не вспомнишь крестьянские сани,
Возницу в тулупе, себя на возу,
Как прямо с мороза в натопленной бане
Сияет распаренный веник в тазу.
Ну как не заметишь, что город в запарке,
И в орсовской лавке не продан товар,
И густо над крышей вон той кочегарки
Клубится совсем не избыточный пар.
В такую бы пору за чаем семейным
Посиживать мирно, не зная хлопот.
Но требует «шайбу!» на поле хоккейном
Охочий до зрелищ сургутский народ.
В глубины уходят долота и буры,
Вот только железо — серьезный вопрос —
Нет-нет да не выдержит температуры.
И снова руками разводишь: моро-оз!
НА УЛОЧКАХ УВАТА
И тишина, и белый русский снег
На деревянных улочках Увата.
И на снегу резвятся пацанята,
И я брожу, бывалый человек.
Вон трактора с прицепами бегут,
Они спешат, наверно, за соломой.
Вот катерок во дворике райкома,
А там паром и зимник на Сургут.
Не пережив разора и беды,
Здесь снова ждут с тревогой половодья:
Губительная мельница воды
Не раз топила лучшие угодья.
Разгул стихии! Бог ее простит.
Но от людей бежали зверь и птица.
Какая тут душа не загрустит
И в торжестве добра не усомнится!
Когда ж опять взбунтуется Иртыш,
Грозя разором целому району,
Я так хочу, чтоб радость этих крыш
Не потревожил холод похоронный,
Чтоб где-то был паром на берегу,
И ребятня на улочке знакомой,
И катерок, зимующий в снегу,
И «Беларусь», спешащий за соломой…
САМБУРГ
В Самбурге, как в Гамбурге…
Шутливый разговор
Поселочек Самбург! Добротные срубы,
Дымок зверофермы, дощатый забор,
Оленьи упряжки, плакат возле клуба,
А мне-то казалось — другой коленкор.
Я думал: действительно, город, который
Ну, скажем, от Гамбурга повесть ведет!
Но в мирном уюте совхозной конторы
Ответили весело: «Кто разберет…»
Над Самбургом ясные плавают луны, —
Как раз для романтика и моряка!
И верю: однажды заморские шхуны
Приветила Пур — ледяная река.
Да вот она рядом: рыбачьи баркасы,
В угрюмой воде — чешуя облаков.
Как трапы, скрипят короба теплотрассы,
И веет экзотикой средних веков.
И чудится парус на мачте смолистой,
И, взором в Полярную вперясь звезду,
Сам Петр инкогнито сходит на пристань,
Ботфорты поскрипывают на ходу.
ХАЛМИР
Шуршит белесый ягель,
И громче звуков нет,
Как будто по бумаге
Печатается след.
Плашмя ложатся тени,
В овраг ведет тропа,
Где жертвенных оленей
Белеют черепа.
Устроен зло и просто
Потусторонний мир.
Я кланяюсь погосту
С названием — халмир.
На тундровой дороге —
Случайный интерес.
Языческие боги
Мерещатся окрест.
На сумрачные лики
Шагаю прямиком,
Жемчужинки брусники
Хрустят под каблуком.
В ОЖИДАНИИ ВЕРТОЛЕТА
Скудный ягель у тощих поленниц
И короткий полуденный свет.
Да и сам я — как тот окруженец:
Ни харча и ни курева нет.
В ожидании срочного борта
Я торчу, как осколок судьбы,
На околице Нового Порта,
В километре от Обской губы.
И в сельмаге — бревенчатой хате
(Продавщица уж очень мила!)
Разоряюсь на кильку в томате
И пирую: была не была!
И решаю, бродя у поленниц:
«Если б не было отчих полей…»
И о тундре тоскующий ненец
Говорит, что и там веселей.
ПОЛЕ
Памяти И. М. Ермакова
«Вечер памяти Ермакова».
Над Казанкой — добро взглянуть,
Накаляется поселковый,
Забураненный Млечный Путь.
Над Казанкою — крыши, крыши,
То задумчивы, то светлы.
Вот и мы содвигаем ближе
Наши праведные столы.
Новый клуб нагревали долго
Ермаковские земляки.
А за окнами ветер волглый,
Неокрепшие топольки.
А за окнами стог соломы,
И под снегом трава жива.
Но в груди застревают комом
Необкатанные слова.
Вечер памяти…
Вечер, вечер —
Скромный дружеский ритуал.
Жил, как праздновал, человече,
Книги солнечные писал.
Поклонялся родному полю,
Добрый вырастил урожай.
Слышу давнее: «Пишешь, Коля?
Если взялся, не оплошай!»
Слышу во поле завируху,
Завивает — не разобрать.
В этом поле, хватило б духу,
Будем яростнее стоять!
Не о том ли шумят в застолье
Сотоварищи и друзья?
Только слышится: «Пишешь, Коля?
Оплошать нам никак нельзя!»
* * *
Со всеми грачами, стрижами
Хоромы — считай, терема —
Берут за гроши горожане
В пустеющих селах дома.
Летят «жигуленки» и «лады»
По следу телег и саней.
Не стало привычного лада
У старых лиричных плетней.
Случайно в тенётах чердачных
То прялка, то серп удивит.
Но все же расчетливый, дачный
Спеша утверждается быт.
При всяких лихих переменах
Мы рады кивать на судьбу.
Я тоже купил за бесценок
В таком же селенье избу.
Конечно, морковка, редиска,
И речка, и поле — близки.
Но чувство — как будто у близких
Все это отнял воровски.
* * *
По двору ходит Миша.
Мирно, светло ему,
Походя ребятишек
Учит тому-сему.
Валя жива-здорова,
Тело из кофты прет.
Пойло несет. Корова
Теплое только пьет.
Есть еще бабка Настя,
Настует порося.
Много в ней было власти,
Да испарилась вся.
— Миша! — зову несмело.
— Некогда! — говорит.
Шарик на это дело
Только хвостом юлит.
Вот уж за вилы Миша
Взялся, несет сенцо.
Грудь под шубейкой пышет,
Смотрит заря в лицо.
С думой о росном лете
Тоже смотрю в рассвет:
Кажется, на планете
Зла и раздора нет…
У ЗАКОЛОЧЕННОЙ ИЗБЫ
Сюда тропинок не торят,
Здесь больше крыш не мастерят.
Пока добрел, намаял ноги.
Ничей — ни злой,
Ни добрый — взгляд
Меня не встретил на пороге.
Куда ушел из отчих мест
Былой привет?
Да уж не в гости!
Не даст ответ и свежий крест
На забурьяненном погосте.
Ни обогреться, ни прилечь!
Курю —
Одна душа живая,
Как бы единственная печь,
Дымком округу согревая.
Что мне до выдумок судьбы,
Когда о ней гудят столбы!
Я просто плачу
Виновато
У заколоченной избы,
Любовно срубленной когда-то…
ИЗ ДЕТСТВА
Топили печи, но в домах
Дрожали почему-то.
В ту пору русская зима
С нас спрашивала круто.
В дому — и куры и телок,
Лишь на дворе — телега
Да плоскодонки утлой бок,
Торчащий из-под снега.
Но сам я, к зависти дружков,
Походкою усталой
Шагал с охоты на волков,
Как человек бывалый.
Залезешь на печь под пальто,
Укладываясь рано,
Сквозь полудрему слышишь:
«Кто Без спроса брал капканы?»
Отец — он тоже был в пути —
Вошел с мороза звонко.
А мама шепчет из кути:
«Не разбуди ребенка…»
ПРИЕМ ПУШНИНЫ
Памяти отца
Принимает пушнину приемщик и спец, —
Дым махорочный стелется низко, —
Он сидит на полу, как восточный купец,
Назначает он цены без риска.
Он хозяин участка и не торопясь
Принимает за штукою штуку:
Слева лисьего меха гора поднялась,
И соболья — по правую руку.
А на струганых лавках, степенность храня,
В полушубках тугих, как кольчуги,
Восседает сибирская наша родня —
Всё охотники здешней округи.
Будет к вечеру дом наш ходить ходуном,
Будет сплясано за ночь немало!
Вот меня отряжают за красным вином,
Каждый щедр сейчас небывало.
А приемщик с хитринкой кивает на жен:
Что, мол, скажут? Навалятся скопом!
Но охотники тут же идут на рожон,
Рукавицами хлопая об пол.
И сдается приемщик, он дружно прижат,
Он расчет совершает по кругу:
Четвертные и сотни — направо лежат,
Ну а трешки — по левую руку.
Будет к вечеру дом наш ходить ходуном,
Будут стены качаться от пляски!
И окрестные зайцы за снежным бугром —
В первый раз ночевать без опаски.
СТИРАЛА ЖЕНЩИНА
Стирала женщина белье,
Как всюду водится, стирала.
И тело гибкое ее
Движенья эти повторяло.
Устало голову клоня,
Но, видно, зная, что красива,
На постояльца, на меня,
Лукаво взглядами косила.
И сам смотрел я на нее,
Как на апрельскую погоду.
И помогал отжать белье,
А после стирки вынес воду.
А на дворе возле стены,
Уже твердея от мороза,
Сушились мужнины штаны
Такой кощунственною прозой.
У РЕКИ
Кличет и кличет телка
Женщина возле ракиты.
А у меня, рыбака,
Спит поплавок, как убитый.
— Где же ты бродишь, варнак! —
Все еще кличет, хлопочет.
Шустрая речка Кармак
Острые камешки точит.
Да, усмехаюсь, беда!
Вслух говорю шаловливо:
— Здесь же не выгон… вода! —
И поплавок заводило.
Бросила прутик в траву:
— Благодарю за науку… —
Надо ж, крючок на плотву
Выловил, кажется, щуку!
НА РЫНКЕ
Теперь на местном рынке
Запрещено винцо.
Зато, как на картинке,
Все фрукты — налицо!
Прицениваюсь нежно:
Какие румяна!
Цена, она, конечно,
Кусается цена.
Поют веселым скопом
Под гирями весы.
Торчат, как из окопов,
Нездешние носы.
Они торчат недаром,
Делишки неплохи.
Останутся с наваром,
А мне опять — стихи!
Хожу-брожу нелепо,
Чеканятся слова:
— Почем, хозяин, репа?
— Сторгуемся сперва…
* * *
Да, идиллии нет и не будет,
И пора, не сваляв дурака,
Без гордыни подумать о людях
И отчаливать из Кармака.
Что ж, пора! Потихоньку оденусь
И поверю, что жизнь хороша.
Боже мой, а куда ж еще денусь,
Коль и здесь не на месте душа!
Коль и в этой избе придорожной
Запереться навек не смогу —
От себя, от друзей ненадежных,
Что злословят в досужем кругу.
Будет в жизни и горше и слаще,
Но сегодня, светлея лицом,
Все любуюсь на иней бодрящий:
Побродить бы еще с ружьецом…
* * *
Не удержать тебя, лети!
Но, завершая ход по кругу,
Я мог бы выдохнуть:
— Прости,
Ведь мы теперь нужней друг другу! —
Непобедимо хороши,
Мы оба чувствовали это.
И было больно.
Боль души
Гасил я горькой сигаретой.
Гордясь, чего-то там сказал,
Теперь припомнить бы,
Да — что ты!
Я проклял аэровокзал,
Возненавидел самолеты.
Куда нас, право, занесло?
Судьбе ли мы бросали вызов?
Зачем, кому твердил назло:
— Держись, Денисов…
* * *
Я люблю тебя все сильней,
Я примчусь к тебе, долги ль сборы!
Растреноживаю коней,
Выбираю, резвей который.
Нету времени размышлять, —
Опоясан, экипирован.
Вот и конь, молодая стать,
На четыре ноги подкован.
По-разбойничьи прискачу,
Заупрямишься, знаю штуки:
И калыма не заплачу,
И погоне не дамся в руки!
Ахнет Азия. И окрест
Долго будут не верить слуху.
Азиаточка, вот те крест!
Я и сам азиат по духу.
Выбрось загодя все ключи,
Все замки, не жалей потери.
И не вздумай держать в ночи
На железном запоре двери.
* * *
Любила, мучила, жалела,
Сковала тысячей оков.
Какого черта!
Надоело.
Я взял билет — и был таков.
Под стук железный,
Стук колесный
Легко сойтиза бодрячка
За разговором несерьезным
И за игрою в дурачка.
Но я и в карты отупело
Гляжу: валеты, короли…
Любила, мучила, жалела.
Любила ли?
_*_* *
Улетели журавли,
Как и раньше, улетели.
Улетать не захотели
Только стрелы конопли.
И в доспехах боевых
Бесполезно держат марку.
От воинственности их
Мне ни холодно ни жарко.
Вот бы выше намела
Наша зимушка сугробы!
Вот бы милая была
Вон за тем сугробом,
Чтобы —
Догонял ее.
Догнал,
Задержал и, обнимая,
Закружил, поцеловал,
Равновесие теряя.
Чтобы снова на бегу
Расстилался снег глубокий…
Только б губы, только б щеки
Пламенели на снегу.
ПОЛНОЧНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
Только снег да мороз, отходящий ко сну,
Только груды бульдозером столканной глины,
Только губы опять услыхали весну —
Это зной долетел из Ферганской долины.
Это горькая накипь отпала с Души,
Это снова со мною старинные книги.
Это жаждет прохлады далекий Карши,
Ледниковой остуды желают арыки
Там гранатовым соком рассвет окроплен,
Но живучи во мгле поученья Корана.
Это, видно, оттуда сквозь микрорайон
Только-только промчалась орда Чингисхана?
Что ж вы плачете, нежные строфы мои?
Что от топота стонешь, морозная рама?
Это просто мираж! А вошел Навои.
Это просится в руки мне томик Хайяма.
Я беру. Ни разлада, ни сумрачных лиц,
Ни дрожанья чинар, ни тоски кипариса,
Ни печально бредущих в хвосте колесниц
Полонянок, чья кожа белее кумыса.
Только острые стрелы восточных очей,
Только лики красавиц шафранного цвета.
«В этом мире глупцов, подлецов, торгашей»^{1}^,
Может быть, красота лишь спасает поэта!
Это снова дохнула в окно Фергана,
Это сумрачных елей качаются пики.
Я глаза поднимаю: в полнеба — луна.
И да здравствует мир красоты луноликий!
ПРИРОДА И ПОЭТ
Иронические стихи
И день и ночь строча, портняжа
По токовищам косачей,
Остатки зимнего пейзажа
Уносит труженик-ручей.
И облачка, что к солнцу жмутся,
Еще по-блоковски чисты,
Но, глянь, над пашнею прольются.
Над чем же мучаешься ты?
А ты, прижав портфель к костюму,
По грязным лужам держишь путь,
Ведь он, портфель, не фунт изюму,
Не пара строф каких-нибудь!
В нем все что надо:
Птичья тушка,
И рыба — спинка муксуна,
И даже ранняя петрушка.
И хрен.
А этот… на хрена?
А чтоб жене ответить с толком,
Докинув шляпу до гвоздя:
— Достал! — и радоваться долго,
Жестокий дух переводя.
ГЕРАНИ
Братьям моим
Несут как по воздуху сани!
Морозно. И кучер с кнутом.
В огнях неусыпных гераней
Сияет родительский дом.
Приедем, на печь завалюсь я:
— Кто сладко мурлыкает здесь? —
Кот Васька проснется на брусе,
Наэлектризованный весь.
Как вкопана, встала упряжка.
— Э-гей! Распрягай рысака! —
И мама… И падает чашка…
Лет двадцать прошло иль века?
Опять нас встречают герани.
Но скольких не вижу огней…
Ах, сани, морозные сани,
Безжалостный топот коней!
ВОЛК
Серый волк свернул с дороги,
Скрылся в снежной кутерьме.
Уношу скорее ноги:
Что у зверя на уме?
Нападет, ему недолго,
Обстановка — благодать:
Так и так, ругал, мол, волка?
Потрудись ответ держать!
Фантазируя без меры,
Словно в чем-то виноват,
Шел я, жуткие примеры
Вспоминал до крайних хат.
* * *
Наконец-то выпал снег,
Белый снег в морозных блестках!
Вышел в шубе человек.
Усомнился:
— Не известка?
Вот так матушка-Сибирь
Начудила!
Не вчера ли
Я и сам — снега, снегирь —
Отыскал с трудом у Даля.
А сегодня —
Шапку ввысь!
Радость выплеснул наружу…
До любого доведись,
Не растратившего душу.
* * *
Много снега и света в окне,
На рябине притихли синицы.
Может, лучшее дело и мне —
Успокоиться, остепениться.
Для надежности выпить вина,
Развеселое будет начало!
И навеки забыть имена,
От которых душа трепетала.
Вьюга вой и рябина гори,
Замерзай и березка нагая!
Но душа говорит: не дури,
Где сегодня твоя дорогая?
Я не знаю. И сердце молчит.
А в окошке, толста и носата,
Только снежная баба торчит,
Не мигая, торчит до заката…
ГОРОСКОП
г. ч.
То ли кара настигла какая,
То ли магия чья догнала?
Прочитал. И что делать, не знаю:
Невеселые наши дела!
Помрачнел, как от грубого фарса,
Поднял взор в поднебесную жуть:
Две орбиты — Плутона и Марса —
Направляют мой жизненный путь.
Две звезды агрессивного толка —
Над всемирным коварством и злом.
Помолчал я в раздумии долгом:
Поделом тебе, брат, поделом…
Но такая уверенность крепла:
Нипочем ни пожар, ни потоп!
Вот строка: «Возродишься из пепла!» —
Обещал мне легко гороскоп.
ПЕРЕД СЕЧЕЙ
Еще не пир поганых птиц,
Не крики и не стоны, —
Он слушал — доят кобылиц
Наложницы и жены.
Еще туман не отступал
От бивака Мамая.
Но Челубей коня седлал,
Утробно отрыгая.
Еще зарей был обагрен
Ковыль у коновязей.
Но Пересвет из-под знамен
Ждал только знака князя.
И жаждал, жаждал русский меч
Кровавого объятья.
И молвил князь Димитрий речь:
«За Русь ударим, братья!»
Когда ж рассеялся туман,
Когда настало время,
Впервые вздрогнул грозный хан,
Ловя ногою стремя.
ПОЛДЕНЬ
У озерка — коровий стан,
Старик пастух в кепчонке потной.
О том, что рядом Казахстан,
Напомнил всадник искрометный.
И с ястребиной высоты
Неумолимо пекло льется.
И жадно жалят пауты
Круп молодого иноходца.
Хрестоматийная печаль:
Промчал седок и — чисто в поле!
И все равно кого-то жаль
По-настоящему, до боли.
ШЛА ЛОШАДЬ
Асфальт, налитый жаром,
Парил и тут и там.
Шла лошадь тротуаром,
Как ходят по делам.
Прохожие смотрели,
Как смотрят на коней.
И оводы гудели,
Летящие за ней.
Куда же ты, гнедая?
Сбежала от кого?
Юнцов косматых стая
Кричала:
— Мирово!
Гражданочка с поклажей,
С глазами как магнит
Ворчала:
— Да куда же
Милиция глядит?
А лошадь шла, щипала
Былинки на ходу
Да гривою мотала
В бензиновом чаду.
Шагай смелей, гнедая,
Сквозь этот гул и звон
Туда, где луговая
Трава, а не газон,
Где табуны пасутся
И вольные стада…
Туда б и мне вернуться
Однажды навсегда.
СОЛОНЧАКИ
Солончаки, солончаки.
От зноя спекшиеся травы.
И ни колодца, ни реки,
Один лишь суслик у канавы.
Да чудом держится пырей,
Хоть просит дождика из тучки.
А дальше — снова суховей
Качает красные колючки.
Но что поделаю?
Кулик
И здесь нахваливает кочку!
Я тоже барин не велик,
Иду-бреду себе пешочком.
Вновь перелески да поля,
«Ижи», наделавшие грому.
Да это ж родина моя!
Иду и радуюсь живому.
Под мачтой шаткой
ПЕРЕД ДОРОГОЙ
А может, уехать, с привычным проститься,
Какие-то узы утратить в пути,
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что не смог я обресть, обрести?
Спасибо тебе, моя жизнь, моя вера,
И так не на тихом я жил этаже!
Спасибо за то, что не вспомню примера,
Когда б не дала ты работу душе.
Не то чтоб высоко меня поднимала,
Но не испытал ни сумы, ни тюрьмы.
И женщине той, что меня обнимала,
Спасибо, — привычку не создали мы.
Пусть где-нибудь в далях, в каких-нибудь весях
И в скромной моей деревенской избе
Я был не настолько задорен и весел,
Как это, наверно, хотелось тебе.
Спасибо еще, что есть други-поэты,
Они не всегда же сидят за вином!
Что все же из странствий по белому свету
Ждала меня мать на пороге родном.
А надо опять вот уехать, проститься,
Мучительно выдохнуть это: прости!
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что сумел растерять, обрести…
* * *
Вот и кончены сборы,
Вот и ветер в лицо.
Пароходной конторы
Опустело крыльцо.
Беспечально и кротко —
Я ж к разлукам привык —
Покидаю Находку,
А точней — материк.
Стекленеющей рябью
Холодок на душе.
Между сушей и хлябью
Выбор сделан уже.
И в каюте походной
Я как в доброй избе.
Вот и мыс Поворотный —
Может статься, в судьбе?
УХОДИМ В АРКТИКУ
Уходим.
Отданы швартовы.
Нам с пирса машут:
— В добрый час! —
А я, удачливый, фартовый,
Готов хоть к полюсу сейчас.
И вот в борта колотят льдины,
И ветры вздыбили волну,
И берега, как субмарины,
Надолго скрылись в глубину.
Еще заманчив путь к Певеку:
Торосы, сполохи, моржи!
Но понял я:
Как человеку
Мне ближе волны спелой ржи.
Пусть я пройду и эти мили,
И льды, и холод сокруша,
Но все ж — от клотика до киля —
Земной останется душа.
ПОЕДИНОК
Когда разбойничий туман
Нагрянул с полюса сердито,
Опять напомнил океан
О том, что назван —
Ледовитым!
Запела рындовая медь
С какой-то грустью не матросской.
Из-за торосов встал медведь,
Как постовой на перекрестке.
Но я подумал:
«Ни черта!
У нас надежней оборона!»
Сверкал у самого борта
Трезубец бога Посейдона.
Пучину вод перевернув,
Явил он волю и отвагу!
И чайки, лапы подогнув,
Легли на курс —
К архипелагу.
Но нам сдаваться не резон,
У нас сезонная работа!
И отступился Посейдон,
Стерев хламидой
Капли пота.
И видел я:
По глыбам льдин
Он мирно шел, отбушевавший,
Как всякий старый гражданин,
Немало в жизни повидавший.
НЕЧАЯННАЯ ПОВЕСТЬ
Ивану Пятнице
Так завершился сюжет
этой сумрачной повести
И присоседился к списку
привычных потерь.
Белая ночь!
Мы ходили по Диксону в поисках,
Может быть, грусти?
Чего — уж не знаю теперь!
Снег прошлогодний светился
отчетливо, матово,
Дорисовав побережья
высокий карниз.
Как на колеса,
я грязь на ботинки наматывал,
Будто совхозный,
случайно не списанный «ЗИС».
Ты мне твердил про зимовку
на острове давнюю
И про подругу,
что ждать обещала сто лет.
Вот в полутьме неожиданно
стукнули ставнями
И ночника загорелся
таинственный свет.
Мы на крыльце деревянном
для смелости топнули
Поочередно,
тревожа семейный народ,
«Шляются тут!» —
нам в ответ только форточкой
хлопнули,
Бросив вдогонку:
такая, мол, здесь не живет!
Жизнь моряка!
Мы судьбу выбирали не сами ли?
Шли мы на судно,
был холод придирчив и груб.
Но, обнявшись,
мы веселые песни горланили,
Пристанский сторож
приветливо крякнул в тулуп.
Норд сатанел,
надувая над грузами пологи,
Пенился вал
и с размаху хлестал о гранит.
Понавещали нам лишнего метеорологи,
Вот и прибой,
как нанявшийся, в берег долбит.
Приободрясь,
мы ступили на палубы чистые.
Как было знать нам:
вернемся ль на этот причал?
Норд сатанел,
будто список потерь перелистывал,
И до отплытия
в стенку каюты стучал.
ВСТРЕЧА С МОРЖОМ
В море Лаптевых, как на беду,
Стопоря бесполезно машину,
Мы разбили на полном ходу
У моржа персональную льдину.
Просверкали у зверя зрачки:
Кто наделал, мол, лишнего шуму?
Полоснули по борту клыки
Так, что страхом наполнились трюмы.
Мы стояли на баке, дрожа,
На морозе не грели тельняшки.
За сердитой спиною моржа
Легких волн разбегались барашки.
Мы молчали. Молчал капитан.
Виновато стучали машины.
Лишь дорогу, где шел караван,
Бинтовали тяжелые льдины.
СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР
Не на шутку рассержен Борей
(Всеми мачтами палуба клонится!),
Он в высоких широтах морей
Не приучен ни с кем церемониться.
Вот уж мостик ушел из-под ног
И улыбка — с лица командирского.
И растерян кулик-плавунок—
Рыцарь моря Восточно-Сибирского.
Не вчера ль он обхаживал птах,
А теперь оправдаться надеется:
— У меня же птенцы на руках,
Уследишь ли, что на море деется!
Упредил бы ты, вольный баклан!
Все паришь наподобие ангела?
— У меня, — он кричит, — океан
От Таймыра до острова Врангеля!
СНЕГ
С морозных палуб
Сбрасываем снег.
И нет конца
Работе окаянной.
Но я, привычный
К делу человек,
Легко машу
Лопатой деревянной.
Потом иду,
Подошвами звеня,
В свой уголок
Качающийся, тесный,
Где всякий раз
Со стенки на меня
Надменно смотрят
Очи «Неизвестной».
А снег летит, летит…
Невмоготу!
Да и братва
Отчаянно готова
Зазимовать
В каком-нибудь порту
До теплых дней
С красавицей Крамского.
ЗАПАХ ХЛЕБА
Потерялись дымки факторий,
Словно нити чужой судьбы.
Вдруг пахнуло в Чукотском море
Хлебом из вытяжной трубы.
Потянуло душком полынным,
Теплой пашней, где спит заря,
Позабытой почти,
Равнинной,
С паутинками сентября.
Столько каждый в деревне не был!
И, повысыпав из кают,
Мы услышали — будто в небе
Наши жаворонки поют.
Даже боцман, он житель местный,
Улыбнулся, хоть весь продрог.
А всего-то — в духовке тесной
Каравай подрумянил бок.
Вот какая случилась повесть:
Дрейфовали мы много дней,
И меня донимала совесть —
Сухарями кормлю парней.
Крепко вахты братва стояла,
Но за ужином всякий раз
Нерешительно повторяла:
— Хлебца б свеженького сейчас!
Что ж, рискнуть — не большое горе!
Плыл мой камбуз в мучном дыму,
И запахло в Чукотском море —
Как поутру в родном дому.
Снова за бортом в буре мглистой
Падал ветер в провал волны.
Но была моя совесть чистой
Перед флотом родной страны.
* * *
М. д.
На скалах мыса Шмидта
Весна во всей красе,
А я в плену у быта,
Как белка в колесе.
И, черт возьми, неплохо
Верчусь до темноты,
Служа тебе, эпоха,
У камбузной плиты.
Котлеты и сардины,
С подливкою рагу!
Еще бы солонины
Достать на берегу.
Такое блюдо, слушай,
Сработал бы в поту,
Чтоб радовало душу
И таяло во рту!
АМБАРЧИК
Ни тоски, ни банальной грусти,
Это все испытали мы.
Только горло сжимало устье
Льдисто-пенистой Колымы.
Возле борта торос к торосу —
Беломраморная краса!
Только солнце смотрело косо,
Уходило, гася глаза.
Померцала построек горстка,
Будто тихий привет судам,
Будто вышли мы к черноморским,
Кипарисовым городам!
Будто стало и вправду жарче,
И не вспомнить наверняка,
Кто сказал:
— Это ж порт Амбарчик! —
И рукою махнул: —
Тоска…
Там, в разломах низин и выше,
Ни куста, ни ветлы какой…
Но ведь теплился дым над крышей,
Но мерцал огонек живой!..
В ТУМАНЕ
Колыма — золотая река,
Это верно, взгляни только на воду!
Занесло же сюда чудака,
Восторгаюсь по всякому поводу.
Танкер «Солнечный» пышет трубой
И ползет по изгибам фарватера.
Накаляется луч золотой
На туманном экране локатора.
Огрузнела, осела корма,
Осторожней и мачта качается.
«Колыма,
Колыма,
Колыма…» —
Аж за сердце мотивчик цепляется.
Но не зря он в тумане звучал
И будил берега каменистые.
Вот уж лайки бегут на причал,
Кренделями хвосты золотистые.
ПЕТУШКИ
Поросли Петушки не травой,
А седыми полярными маками.
Мне один покивал головой.
На ходу по-мужски побалакали.
Петушки,
Петушки,
Петушки!
Пять домов у колымской излучины.
Пожалели и тут:
— Морячки!
Жаль, к оседлости вы не приучены!
Да! У нас ни кола ни двора,
Нет нужды с барахлом канителиться.
На морях, где шторма да ветра,
Не прибыток, а мужество ценится.
Все равно хорошо в Петушках!
Да и в жизни не часто случается,
Чтобы девушка встретилась: ах!
И взаимность уже намечается.
И поселок не то чтоб дыра,
В самый раз для лирической повести.
Да и люди желают добра,
Если уж разобраться по совести.
ЗАПОЛЯРНЫЙ ПОРТ ПЕВЕК
Дома как дома. Экзотичным
Он не показался, когда
Возник катерок пограничный,
А позже — киоск «газвода».
И этот пронырливый, ловкий
Портовый буксир «Капитан»,
Обвешанный, будто торговка,
Баранками шин по бортам.
Но вот мы под своды конторы,
Где важный народ, занятой,
Заходим, ведем разговоры,
Песочек хрустит золотой.
Твердят диаграммы и сводки,
Что выполнен план. И не раз!
Не только с плакатов красотки
С восторгом приветствуют нас.
Мы веселы и белозубы,
Как все на земле моряки.
Вольготно расстегнуты шубы,
Откинуты воротники.
* * *
Изумрудно мерцает планктон,
Хороша за бортом заваруха!
Все же это не чаячий стон,
Он лишил бы спокойствия духа.
Поднялись в фосфорической мгле
Водяные нестойкие горы.
Экземпляр «Огонька» на столе
Потерял уже точку опоры.
Где-то мирно поют провода,
Делать нечего — лает собака.
А со мною лишь в небе звезда,
Называется — знак Зодиака.
Потому и на грубой волне
По земной размышляю привычке:
Окажись в эту пору на дне,
Ни согреться, ни выпить водички!
АЛЯСКА
Исламу Файзуллину,
старпому танкера «Самотлор»
Только прозелень вод —
как болотная ряска,
Да старпом замечает —
не в меру курю.
В семикратном бинокле —
как призрак — Аляска.
Вот и я
с Джеком Лондоном поговорю!
Только я застегну
поплотнее фуфайку —
И на мостик, на ветер, —
оттуда видней
Времена
золотой лихорадки Клондайка.
Что не только наживой
манила парней.
Поценней самородка
понятия чести,
И прекраснее женщин
отвага бойца:
Подхватить на лету
вороненый «винчестер» —
И в седло!
И галопом догнать подлеца!
Обанкротясь,
на шхуну наняться матросом,
Неразменянный доллар
храня в рундуке.
Иль на верткой долбленке
вдвоем с эскимосом
За любимой лететь
по Юкону-реке.
Иль, за друга подняв
сан-францисское виски
(Этот друг для тебя
снять рубашку готов!),
А потом…
Но над мачтой пронесся со свистом
Самолет, что с юконских
взлетел берегов.
Просвистел, окропив
керосиновой сажей,
Погрозил бомболюком
и ревом турбин.
С серебристо-округлых
боков фюзеляжа
Вдруг повеяло зябкой
тоскою глубин.
И за борт
я как будто бы выронил сказку,
И старпом не сдержался:
«И я — закурю!»
В черных водах все дыбила
скалы Аляска.
Все равно!
С Джеком Лондоном я говорю!
НА ПРАЗДНИКЕ НЕПТУНА
Морякам танкера «Самотлор»
Нептуном был назначен я —
И возгордился малость:
Мне в этой должности, друзья,
Работать не случалось.
Но я управился, как мог,
Без суеты и крика,
Как молодой, но твердый бог,
Всея воды владыка.
Вот я, владыка из владык,
Мечу глазами громы.
Нервозно мечется кадык
На горле у старпома.
А капитан ровняет строй.
Трепещет? Ну и ладно!
— Куда путь держите, герой? —
Допрашиваю складно.
Толкует что-то про моря,
Про коллектив прекрасный,
Конечно, хочет, чтобы я
Не гневался напрасно.
Но я же — бог! Невозмутим!
Киваю благосклонно.
А по лицу течет уж грим,
На уши жмет корона.
И чтоб себя не уронить, —
Достоинством рискую, —
Велю команде воду пить
Соленую, морскую.
Трезубцем грозно грохочу,
Велю поторопиться:
Удостовериться хочу,
На что народ годится?
Никто не лезет на скандал,
Покорно сносят муки.
А свита — только волю дал —
Похлеще ладит штуки.
Стою довольный в стороне,
За вздор считая жалость…
Да! Сладость власти и во мне
В тот день, как яд, держалась.
ПОД МАЧТОЙ ШАТКОЙ
В море Беринговом качает.
Стонут трюмы, скрипят рули.
А в селе у нас шаньги к чаю,
Подосиновики пошли.
И, помытые кипяточком,
Кадки сушатся у плетня.
И гадает, в какой я точке,
Озабоченная родня.
Далеко я, земля родная!
Лезу дьяволу на рога.
Географию повторяю,
Вылив воду из сапога.
Наплывают, как в киноленте,
То близки, то видны едва,
Мыс Дежнёва, Святой Лаврентий,
Командорские острова.
Неуютно под мачтой шаткой,
Ненадежен и зыбок мир.
Но по курсу уже Камчатка
И угрюмый Парамушир.
А оттуда, совсем как в сказке,
Окунёво невдалеке…
Мачта мечется, как указка
У пятерочника в руке.
* * *
И сидят мореходы, в чинах и в годах,
Вспоминают о прожитом — лучше не лезьте! —
Говорят о прекрасных чужих городах
И о знойных широтах, где плавали вместе.
Ах, Стамбул золотой, ах, Суэцкий канал!
Никогда не видал я, что там за погодка!
Но я тоже высокую радость знавал:
Принимала меня золотая Чукотка!
И со мной приключался во льдах кавардак,
Океан Ледовитый, он что-нибудь значит!
Если встретим тайфун, значит, дело табак,
Неизвестно, кого приласкает удача.
Но железные мачты устали скрипеть,
И чугунные волны всё катятся мимо,
Да и сил только хватит, чтоб не умереть
От любви, от тоски по сторонке родимой…
В КОНЦЕ РЕЙСА
Вот и льды позади,
И шторма далеко,
И тяжелые выдохи
Трюмного груза.
Осторожно,
Как будто в иголки ушко,
Продвигается танкер
В пролив Лаперуза.
Я об этом рассказывать
Буду не так
Где-нибудь возле речки
В тени краснотала,—
Будто море ярилось,
Бросая на бак
Изумрудную шкуру
Девятого вала.
Как я ждал эти воды,
Ждал ночи и дни,
Где рыбацкие шхуны,
Что тракторы, пашут!
По крестьянской привычке
Смотрю на огни:
Вот японские…
Там уж, наверно,
И — наши!
КАМБУЗ
Ну вот и кончена работа,
А бросить камбуз нету сил.
Еще вчера бачки компота
Здесь, балансируя, носил.
Когда во льдах борта трещали
И замерзал на лицах пот,
Я здесь встречал густыми щами
Достойный Арктики народ.
Да как забыть дорогу нашу!
Я помнить, кажется, готов
И эти щи, и эту кашу
Возле Медвежьих островов.
Да ведь со мной же это было,
Моя же доля и мечта:
И мыс Шелагский в брызгах стылых,
И надоевшая плита.
Прощай, мой камбуз!
Вновь — в дорогу.
Я тыщи миль отштормовал.
Братва кричит:
— Налейте коку!
Полней, как нам он наливал… —
Мне руку жмут,
По-флотски — «краба»:
— Ступай! О чем еще жалеть?.. —
Мне эти пять ступенек трапа —
Что пять морей преодолеть.
ВОСПОМИНАНИЕ О СТЕКЛЯННЫХ БАНКАХ
Участникам перегона плавучей электростанции
«Северное сияние — 04»
Не вышло иначе. Над бездной,
Где бы о мужестве писать,
Я выполнял приказ железный:
«Посуду за борт не бросать!»
Был тот приказ смешон и жуток,
Его б забыть, и все дела!
Но на пустой и злой желудок
Меня братва б не поняла.
И потому хватило нервов
(Жаль, что вдали от наших жен!)
Над стеклобанками консервов
Нежней орудовать ножом.
Так набралось порожних банок, —
По мне бы в море их не жаль, —
Из-под «борщей», из-под «солянок»,
Из-под капусты «провансаль».
И вот на пирсе, на стоянке,
Куда геройски мы дошли,
Сгрузили оптом эти склянки,
В ларек посудный унесли.
И взяли выручку! О боже,
Куда потратить этот клад?
На пиво? Выделили тоже,
Но главный козырь — лимонад!
Его уж попили от пуза,
Считай, на десять лет вперед:
Всего днем раньше с этим грузом
Пробился с юга пароход,
Усталый, сумрачный, облезлый,
Да это помнят моряки,
Как тог приказ, приказ железный,
Вначале встреченный в штыки.
В ЧУКОТСКОЙ МЕСТНОСТИ
Иронические стихи
В чукотской местности,
Где бухты мглистые,
Где с неба капает
И моросит,
Я сам от катера
Отстал на пристани
И мне до лампочки
Стал внешний вид.
Я неприкаянно
Шатался день-деньской,
Вся жизнь дальнейшая
Была во мгле.
Спасибо сторожу,
Углу в диспетчерской,
Где спал на теннисном
Большом столе.
Входили в порт суда
Сгружать провизию,
Сугубо лоцманский
Шел разговор.
И я развел в себе
Процесс-ревизию
И вынес следующий
Приговор:
Да разве пять морей
Затем отгрохали,
Чтоб без лимита пить
В ларьке вино?
Культурным отдыхом
Заняться плохо ли,
Как полагается,
Пойти в кино?
Я не желал друзьям
Судьбы изменчивой,
Бродя под слякотью
И под дождем,
Клянусь удачами,
Любимой женщиной,
Великим Северным
Морским путем!
В чукотской местности,
У пирса талого,
Теперь метельные
Шумят сады.
А там, где мой ступал
Ботинок яловый,
Давным-давно ледок
Покрыл следы.
КАЮТА
Была лишь призраком уюта,
Всего углом очередным —
Два на три зыбкая каюта
С иллюминатором двойным.
Но, драя палубы «корвета»,
О трап сбивая каблуки,
Я, как господь, в каюте этой
Прожил не худшие деньки.
Там пахло русскою махоркой
И табачком далеких стран,
Там грохотал за переборкой
Сам Ледовитый океан.
Но было празднично, однако,
Открыть полмира за бортом.
Да и тепла хватало с гаком,
Еще осталось на потом,
Когда уже от вьюжных кружев
Последний индевел причал
И экспортировали стужу
Ветра Аляски по ночам.
* * *
Среди льдов в разводьях узких,
Вдалеке от мест жилых,
Сколько я душою русской
Пережил картин былых:
И в каюте одиночной,
И на баке, хлопоча,
На корме — в работе срочной,
Душу Арктикой леча.
Пусть встречала, привечала
Не теплом родной избы —
Хрусталем сосульки малой
Возле камбузной трубы.
Да матросскою столовой,
Да ожогами в мороз,
Где мираж в дали бедовой:
Поле с рощицей берез!
До сих пор в причудах света
Так и вижу наяву:
Кто-то в белом поле этом
Косит белую траву…
СОДЕРЖАНИЕ
СУДЬБА ЗЕМНАЯ
Ночные гости………………………………………………………. 3
Ласточки…………………………………………………………….. 4
Прилетал самолет…………………………………………………… 4
Неизвестный……………………………………………………….. 5
Фуражка…………………………………………………………….. 6
Гармонь……………………………………………………………. 7
Цветы……………………………………………………………….. 8
Последняя сказка…………………………………………………… 8
День 12-й апреля…………………………………………………… 9
Юношеская баллада……………………………………………….. 10
Русь……………………………………………………………….. 16
На родине дождик идет…………………………………………… 16
Поленницы………………………………………………………… 17
«Хочу забыться сном желанным…»…………………………….. 18
В тот день…………………………………………………………. 19
Дорога в тайге…………………………………………………….. 20
Память…………………………………………………………….. 21
«Эта девочка снится всегда…»………………………………….. 23
Военная музыка…………………………………………………… 23
Афродита………………………………………………………….. 24
Блестящий зал …………………………………………………… 25
В заграничном отеле…………………………………………. … 26
Наантали…………………………………………………………… 28
Тюмень……………………………………………………………. 29
В Сургуте мороз………………………………………………….. 30
На улочках Увата………………………………………………… 31
Самбург…………………………………………………………… 32
Халмир……………………………………………………………. 32
В ожидании вертолета……………………………………………. 33
Поле………………………………………………………………. 34
«Со всеми грачами, стрижами…»……………………………….. 35
«По двору ходит Миша…………………………………………. 36
У заколоченной избы…………………………………………….. 37
Из детства…………………………………………………………. 37
Прием пушнины…………………………………………………… 38
Стирала женщина………………………………………………… 39
У реки…………………………………………………………….. 40
На рынке…………………………………………………………… 40
«Да, идиллии нет и не будет.. .»…………………………….. 41
«Не удержать тебя, лети!..»…………………………………….. 42
«Я люблю тебя все сильней…»…………………………………. 42
«Любила, мучила, жалела…»……………………………………. 43
«Улетели журавли…»…………………………………………….. 44
Полночные ощущения……………………………………………. 44
Природа и поэт……………………………………………………. 46
Герани……………………………………………………………. 46
Волк………………………………………………………………. 47
«Наконец-то выпал снег…»……………………………………… 47
«Много снега и света в окне…»…………………………………. 48
Гороскоп…………………………………………………………… 49
Перед сечей………………………………………………………. 49
Полдень…………………………………………………………… 50
Шла лошадь……………………………………………………….. 51
Солончаки………………………………………………………… 52
ПОД МАЧТОЙ ШАТКОЙ
Перед дорогой……………………………………………………. 53
«Вот и кончены сборы…»……………………………………….. 54
Уходим в Арктику………………………………………………… 54
Поединок…………………………………………………………. 55
Нечаянная повесть……………………………………………….. 56
Встреча с моржом………………………………………………… 58
Северный ветер…………………………………………………… 58
Снег……………………………………………………………….. 59
Запах хлеба………………………………………………………… 60
«На скалах мыса Шмидта…»…………………………………….. 61
Амбарчик…………………………………………………………. 61
В тумане………………………………………………………….. 62
Петушки…………………………………………………………… 63
Заполярный порт Певек………………………………………….. 64
«Изумрудно мерцает планктон…»………………………………. 65
Аляска…………………………………………………………….. 65
На празднике Нептуна……………………………………………. 67
Под мачтой шаткой…………………………………………….. 68
«И сидят мореходы, в чинах и в…годах…»……………………. 69
В конце рейса……………………………………………………. 70
Камбуз……………………………………………………………. 71
Воспоминание о стеклянных банках…………………………….. 72
В чукотской местности…………………………………………. 73
Каюта……………………………………………………………… 74
«Среди льдов в разводьях узких…»……………………………. 75
comments
Комментарии
1
Из стихотворения О. Хаяма.