408 Селиванов Ветрено
Федор Андреевич Селиванов
Федор Селиванов
Ветрено
Рассказы
Обретение свободы
Поэт Михаил Светлов был остроумным. Когда после его смерти в ЦГАЛИ начали знакомиться с личным архивом, то обнаружили, что в записной книжке последней фразой была: «И вот я умер. Чем бы мне заняться?».
Аркадий Германович вспомнил эту фразу, вероятно, потому, что оказался в положении Светлова. Не улыбнулся: в правом боку снова начались боли. Две недели назад ему вырезал аппендикс знакомый хирург Аламат Ибрагимович, который сразу при обследовании Невестина заподозрил рак слепой кишки. Отрезанный отросток послали для гистологического анализа. Диагноз подтвердился, но больному об этом не сказали. А он недоумевал, почему так долго держатся боли в правой стороне живота.
Аркадий Германович лежал в постели, а Лида, жена сына, прикрыла дверь в комнату, но небрежно. Разговор Игоря и снохи он слышал хорошо.
— Что тебе сказал врач? — спросила Лида.
— Гистологическое исследование подтвердило диагноз: рак. Папа обречен: операция бессмысленна. Умрет через месяц-два...
— Какой ужас! И все это время мне за ним ходить?! Надо запретить Антоше заходить к деду. Говорят, рак имеет вирусную природу и заразен.
Аркадием Германовичем Невестиным овладел ужас. Лишь недавно ему перевалило за пятьдесят шесть. Он зарыдал. Стало легче. Отвернулся к стенке. Долго лежал без сна, потом с трудом дошел до кресла и погрузился в печальные размышления. В голову полезли мысли о самоубийстве:
— Стал в тягость близким. Брезгуют мной: страшатся заразы. Слабею с каждым часом... Лучше самому уйти из жизни.
Перебрал все возможные в его положении способы самоубийства.
Тем не менее, хотя и томительно медленно, но дни шли. Боли, несмотря на уколы и таблетки промедола, не унимались. Однажды майским утром, когда уже тополя покрылись нежной листвой, было особенно тяжко: правый бок разрывало. Аркадий Германович не мог удержаться от стонов. Прибежали все домочадцы. Сын вызвал скорую. Врач Нина Петровна, внимательная, добрая, немолодая женщина сказала больному:
— Беда в том, что вы ждете смерти, а надо, чтобы она ждала. Зачем торопиться умереть?
Аркадия Германовича свозили в больницу, он долго лежал под капельницей. Сняли интоксикацию организма. Стало полегче. Дома он сумел оценить свои мысли о самоубийстве:
— Убивают себя, по-видимому, при патологических состояниях сознания, например, при маниакально-депрессивном психозе, или при временном помутнении сознания от обиды, отчаяния, страха бесчестия. Много жертв отправила на кладбище любовь.
Одно соображение особенно укрепило его решимость отказаться от самоубийства:
— Жизнь нам не принадлежит, она не наша собственность и распоряжаться ею мы не вправе.
Пришел внук Антон. Он пренебрег запретом матери. Дед всегда был рад ему.
— Почту принес? Письма есть?
— Одна газета. Вот. Писем нет.
Аркадий Германович, собственно, писем-то сильно и не ждал. Он знал, что весть о смертельной болезни распространяется с поразительной быстротой. Люди боятся писать: а вдруг больной уже умер и письмо придет мертвому. От этой мысли становилось не по себе, так, хоть в окно прыгай.
Невестин вспомнил, что ему рассказал друг юрист Быков. Однажды в окно онкодиспансера выбросился мужчина средних лет, когда узнал, что врачи предполагают у него рак позвоночника. Вскрытие показало, что у самоубийцы был банальный остеохандроз. Это был еще один аргумент в размышлениях Аркадия Германовича о бессмысленности самоубийств.
Прошло три месяца после вынесения приговора. И повторился приступ невыносимой боли. Глаза вылезали из глазниц. Стоны больного и метания в постели разбудили всех в квартире. Они молча смотрели на страдания. Игорь сделал обезболивающий укол: его научила медсестра Таня. Потом укол со снотворным. Больной уснул. Выйдя из комнаты, заговорили о его состоянии.
— Что делать? Что? — спрашивал Игорь.
— Я знаю что, — сказала Лида. Лицо ее выражало решительность и беспощадность. А потом добавила:
— Не могу смотреть, как страдает твой отец. И смерть почему- то не приходит... Я знаю врача, который умеет уговорить безнадежно больных уйти из жизни добровольно. Он сделает укол, усыпит навечно страдальца.
— Я подумаю, — сказал Игорь.
— Поговори с отцом.
Аркадий Германович как-то сразу согласился встретиться с врачом: ему захотелось посмотреть на человека, убивающего больных.
Пришел высокий и тощий мужчина, как он сказал, по прозвищу «Гвоздь». Имя не назвал. Заговорил сразу же о деньгах, крупной сумме:
— Оплата до акта умерщвления, — сказал Гвоздь.
Слово «умерщвление» поразило Невестина. Он осознал, что выбирает между смертью и болезнью.
— Болезнь ведь не смерть? — спросил он.
— Конечно, — ответил врач, не подозревая, куда клонит больной.
— Выходит, болезнь — это жизнь, одно из проявлений жизни. Маркс, кажется, сказал, что болезнь — это стесненная в своей свободе жизнь.
— Да, но вы обречены.
— В народе говорят: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Вы задумывались, доктор, что мы все обречены умереть. И вы тоже.
— Так вы отказываетесь от укола?
— Да, болезнь — это жизнь. Я выбираю жизнь, сколько бы мне не оставалось страдать. Только не надо жить одной болезнью, уходить в болезнь.
Зашла соседка Елена Фольц. Она заочно училась в институте искусств и культуры. Аркадий Германович знал, что она пишет стихи.
— Прочти, пожалуйста, какое-нибудь свое стихотворение из последних, — обратился он к девушке.
— Хорошо, — согласилась она. — Слушайте.
_Когда-то_мы_были_вместе_
_И_пели_походные_песни,_
_И_говорили_честно,_
_Когда_хотелось_солгать._
_Когда-то_мы_говорили,_
_Играли,_учились,_любили_
_И_с_нежностью_взгляд_дарили,_
_Когда_теряли_слова._
_Когда-то_мы_знали_дружбу_
_И_знали,_что_очень_нужно,_
_Чтоб_в_дождь,_и_в_жару,_и_в_стужу_
_Ты_другу_мог_доверять._
_Когда-то_мы_знали:_где_бы_
_Каждый_из_нас_не_был,_
_Над_нами_одно_небо_
_И_светит_одна_звезда._
Стихи привели в восторг больного напевностью и сердечностью.
— Показывали ли Вы их кому-нибудь из поэтов или композиторов ?
— Нет.
— Оставьте. Я покажу. Уверен, что получится настоящая песня.
Аркадий Германович работал фотокорреспондентом в областной газете, любил поэзию, знал много стихов наизусть. В библиотеке его были сборники почти всех великих поэтов России. После ухода Елены потянулся к полке и взял том Сергея Есенина «О Русь, взмахни крылами...» И сразу натолкнулся на слова:
_Я_теперь_скупее_стал_в_желаньях,_
_Жизнь_моя,_иль_ты_приснилась_мне?_
_Словно_я_весенней_гулкой_ранью_
_Проскакал_на_розовом_коне._
_Все_мы,_все_мы_в_этом_мире_тленны,_
_Тихо_льется_с_клена_листьев_медь..._
_Будь_же_ты_вовек_благословенно,_
_Что_пришло_процвесть_и_умереть._
Аркадий Германович освобождался от страха. Он теперь ничего не боялся, даже смерти. По мере улетучивания, своего рода испарения, страха, увеличивалась свобода.
— Я никогда не был таким свободным, как сейчас, — сказал сыну.
— Ну что говоришь? Какая свобода? Смеешься, что ли? Ты зависишь от лекарств, передвигаешься только по квартире.
— Нет, не смеюсь. Свобода есть свобода от чего и в чем-то. Дурных стремлений у меня нет, я не раб пороков, я свободен от предрассудков и пристрастий, не живу иллюзиями. Мало?
Игорь видел, что прошло уже семь месяцев со дня приговора, а отец жил. Процесс в слепой кишке замедлился. Аркадий Германович радовался, когда наступало утро, еще одно утро! Он много читал, интересно, необычно рассуждал. К раковым больным не ходят в гости, а к Аркадию Германовичу стали приходить журналисты, с которыми он работал, соседи. О здоровье и болезни не говорили. Больной не любил таких разговоров. На них было наложено табу. Говорили о жизни, спорили. И видели: никто не любит жизнь так, как умирающий.
Федор Андреевич Селиванов
Федор Селиванов
Ветрено
Рассказы
Обретение свободы
Поэт Михаил Светлов был остроумным. Когда после его смерти в ЦГАЛИ начали знакомиться с личным архивом, то обнаружили, что в записной книжке последней фразой была: «И вот я умер. Чем бы мне заняться?».
Аркадий Германович вспомнил эту фразу, вероятно, потому, что оказался в положении Светлова. Не улыбнулся: в правом боку снова начались боли. Две недели назад ему вырезал аппендикс знакомый хирург Аламат Ибрагимович, который сразу при обследовании Невестина заподозрил рак слепой кишки. Отрезанный отросток послали для гистологического анализа. Диагноз подтвердился, но больному об этом не сказали. А он недоумевал, почему так долго держатся боли в правой стороне живота.
Аркадий Германович лежал в постели, а Лида, жена сына, прикрыла дверь в комнату, но небрежно. Разговор Игоря и снохи он слышал хорошо.
— Что тебе сказал врач? — спросила Лида.
— Гистологическое исследование подтвердило диагноз: рак. Папа обречен: операция бессмысленна. Умрет через месяц-два...
— Какой ужас! И все это время мне за ним ходить?! Надо запретить Антоше заходить к деду. Говорят, рак имеет вирусную природу и заразен.
Аркадием Германовичем Невестиным овладел ужас. Лишь недавно ему перевалило за пятьдесят шесть. Он зарыдал. Стало легче. Отвернулся к стенке. Долго лежал без сна, потом с трудом дошел до кресла и погрузился в печальные размышления. В голову полезли мысли о самоубийстве:
— Стал в тягость близким. Брезгуют мной: страшатся заразы. Слабею с каждым часом... Лучше самому уйти из жизни.
Перебрал все возможные в его положении способы самоубийства.
Тем не менее, хотя и томительно медленно, но дни шли. Боли, несмотря на уколы и таблетки промедола, не унимались. Однажды майским утром, когда уже тополя покрылись нежной листвой, было особенно тяжко: правый бок разрывало. Аркадий Германович не мог удержаться от стонов. Прибежали все домочадцы. Сын вызвал скорую. Врач Нина Петровна, внимательная, добрая, немолодая женщина сказала больному:
— Беда в том, что вы ждете смерти, а надо, чтобы она ждала. Зачем торопиться умереть?
Аркадия Германовича свозили в больницу, он долго лежал под капельницей. Сняли интоксикацию организма. Стало полегче. Дома он сумел оценить свои мысли о самоубийстве:
— Убивают себя, по-видимому, при патологических состояниях сознания, например, при маниакально-депрессивном психозе, или при временном помутнении сознания от обиды, отчаяния, страха бесчестия. Много жертв отправила на кладбище любовь.
Одно соображение особенно укрепило его решимость отказаться от самоубийства:
— Жизнь нам не принадлежит, она не наша собственность и распоряжаться ею мы не вправе.
Пришел внук Антон. Он пренебрег запретом матери. Дед всегда был рад ему.
— Почту принес? Письма есть?
— Одна газета. Вот. Писем нет.
Аркадий Германович, собственно, писем-то сильно и не ждал. Он знал, что весть о смертельной болезни распространяется с поразительной быстротой. Люди боятся писать: а вдруг больной уже умер и письмо придет мертвому. От этой мысли становилось не по себе, так, хоть в окно прыгай.
Невестин вспомнил, что ему рассказал друг юрист Быков. Однажды в окно онкодиспансера выбросился мужчина средних лет, когда узнал, что врачи предполагают у него рак позвоночника. Вскрытие показало, что у самоубийцы был банальный остеохандроз. Это был еще один аргумент в размышлениях Аркадия Германовича о бессмысленности самоубийств.
Прошло три месяца после вынесения приговора. И повторился приступ невыносимой боли. Глаза вылезали из глазниц. Стоны больного и метания в постели разбудили всех в квартире. Они молча смотрели на страдания. Игорь сделал обезболивающий укол: его научила медсестра Таня. Потом укол со снотворным. Больной уснул. Выйдя из комнаты, заговорили о его состоянии.
— Что делать? Что? — спрашивал Игорь.
— Я знаю что, — сказала Лида. Лицо ее выражало решительность и беспощадность. А потом добавила:
— Не могу смотреть, как страдает твой отец. И смерть почему- то не приходит... Я знаю врача, который умеет уговорить безнадежно больных уйти из жизни добровольно. Он сделает укол, усыпит навечно страдальца.
— Я подумаю, — сказал Игорь.
— Поговори с отцом.
Аркадий Германович как-то сразу согласился встретиться с врачом: ему захотелось посмотреть на человека, убивающего больных.
Пришел высокий и тощий мужчина, как он сказал, по прозвищу «Гвоздь». Имя не назвал. Заговорил сразу же о деньгах, крупной сумме:
— Оплата до акта умерщвления, — сказал Гвоздь.
Слово «умерщвление» поразило Невестина. Он осознал, что выбирает между смертью и болезнью.
— Болезнь ведь не смерть? — спросил он.
— Конечно, — ответил врач, не подозревая, куда клонит больной.
— Выходит, болезнь — это жизнь, одно из проявлений жизни. Маркс, кажется, сказал, что болезнь — это стесненная в своей свободе жизнь.
— Да, но вы обречены.
— В народе говорят: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Вы задумывались, доктор, что мы все обречены умереть. И вы тоже.
— Так вы отказываетесь от укола?
— Да, болезнь — это жизнь. Я выбираю жизнь, сколько бы мне не оставалось страдать. Только не надо жить одной болезнью, уходить в болезнь.
Зашла соседка Елена Фольц. Она заочно училась в институте искусств и культуры. Аркадий Германович знал, что она пишет стихи.
— Прочти, пожалуйста, какое-нибудь свое стихотворение из последних, — обратился он к девушке.
— Хорошо, — согласилась она. — Слушайте.
_Когда-то_мы_были_вместе_
_И_пели_походные_песни,_
_И_говорили_честно,_
_Когда_хотелось_солгать._
_Когда-то_мы_говорили,_
_Играли,_учились,_любили_
_И_с_нежностью_взгляд_дарили,_
_Когда_теряли_слова._
_Когда-то_мы_знали_дружбу_
_И_знали,_что_очень_нужно,_
_Чтоб_в_дождь,_и_в_жару,_и_в_стужу_
_Ты_другу_мог_доверять._
_Когда-то_мы_знали:_где_бы_
_Каждый_из_нас_не_был,_
_Над_нами_одно_небо_
_И_светит_одна_звезда._
Стихи привели в восторг больного напевностью и сердечностью.
— Показывали ли Вы их кому-нибудь из поэтов или композиторов ?
— Нет.
— Оставьте. Я покажу. Уверен, что получится настоящая песня.
Аркадий Германович работал фотокорреспондентом в областной газете, любил поэзию, знал много стихов наизусть. В библиотеке его были сборники почти всех великих поэтов России. После ухода Елены потянулся к полке и взял том Сергея Есенина «О Русь, взмахни крылами...» И сразу натолкнулся на слова:
_Я_теперь_скупее_стал_в_желаньях,_
_Жизнь_моя,_иль_ты_приснилась_мне?_
_Словно_я_весенней_гулкой_ранью_
_Проскакал_на_розовом_коне._
_Все_мы,_все_мы_в_этом_мире_тленны,_
_Тихо_льется_с_клена_листьев_медь..._
_Будь_же_ты_вовек_благословенно,_
_Что_пришло_процвесть_и_умереть._
Аркадий Германович освобождался от страха. Он теперь ничего не боялся, даже смерти. По мере улетучивания, своего рода испарения, страха, увеличивалась свобода.
— Я никогда не был таким свободным, как сейчас, — сказал сыну.
— Ну что говоришь? Какая свобода? Смеешься, что ли? Ты зависишь от лекарств, передвигаешься только по квартире.
— Нет, не смеюсь. Свобода есть свобода от чего и в чем-то. Дурных стремлений у меня нет, я не раб пороков, я свободен от предрассудков и пристрастий, не живу иллюзиями. Мало?
Игорь видел, что прошло уже семь месяцев со дня приговора, а отец жил. Процесс в слепой кишке замедлился. Аркадий Германович радовался, когда наступало утро, еще одно утро! Он много читал, интересно, необычно рассуждал. К раковым больным не ходят в гости, а к Аркадию Германовичу стали приходить журналисты, с которыми он работал, соседи. О здоровье и болезни не говорили. Больной не любил таких разговоров. На них было наложено табу. Говорили о жизни, спорили. И видели: никто не любит жизнь так, как умирающий.