Кравцов Под сенью Полярного круга
Александр Борисович Кравцов





АЛЕКСАНДР КРАВЦОВ







ЭКСПЕРИМЕНТ


Доносить, донести - докладывать, уведомлять начальство о чем, словесно или письменно.

Донощик - докащик, доводчик, подавший на кого донос, извет.

    В.Даль

На этот шаг Карцева заставили, вынудили пойти следующие обстоятельства. Новый заместитель начальника строи­тельного управления по кадрам и быту Федор Яковлевич Гнусов начал вести кампанию по дискредитации его добро­го имени.

Сначала один из приятелей рассказал: Гнусов в курилке жаловался на то, что работа у него тяжелая и неблагодарная, что ему каждый день приходится засиживаться на работе до семи-восьми часов вечера, а вот Карцев Борис Моисеевич ведет себя очень свободно, похоже на то, что работой он не загружен и пользы управлению не приносит.

Карцева это, конечно, очень удивило. Он с Гнусовым знаком шапочно, общих дел не имел никогда, да и по роду своей деятельности их пути не должны пересекаться. Гнусов в управлении появился недавно, а Борис Моисеевич, слава Богу, второй десяток лет протирает в конторе штаны. После института его как посадили в отдел снабжения, так он тут и сидит. Пережил двух начальников управления, трех начальников отдела, вот уж пятый год как сам начальник отдела. Правда, отдел сейчас называется по- новому, по-перестроечному: отдел маркетинговых исследований, ну а по жизни все так же занимается гвоздями, цементом, краской, столяркой и всем прочим, без чего не обходится ни одна строй­ка.

И вот вчера другой приятель Бориса Моисеевича принес новый слух: его от­дел, отдел маркетинговых исследований, переходит в подчинение Гнусову. Карцева это очень обеспокоило, и он решил провести эксперимент.

Борис Моисеевич сегодня пришел на работу раньше, чем обычно, - в семь часов. Распахнув настежь дверь и открыв форточки, для того чтобы проветрить комнату, он включил питание компьютера и, дождавшись, когда тот высветил на экране монитора нортоновские панели, запустил «Доктора Web». Кто- то из сослуживцев приволок в контору  вместе с игрушками кучу вирусов, которые нет-нет, да и выскакивали, как черт из коробочки, портя нервы и информацию.

Убедившись, что оперативная система компьютера свободна от вирусов, он переключился из DOS в Windows и, вызвав текстовый редактор Word, начал набирать текст.

_«Анализируя_сложившуюся_ситуацию_в_отношениях_с_Гнусовым_и_с_целью_защиты_своего_доброго_имени,_я_решил_провести_следующий_эксперимент._

_Зная_то,_что_наш_начальник управления_ Петр_Степанович_Пивораков_очень_болезненно_воспринимает_слухи,_верит_им_и_принимает_по_ним_решения,_не_вдаваясь_в_подробности,_а_также_то,_что_Федор_Яковлевич Гнусов_пользуется_этой_слабостью_начальника,_я_решил_именно_на_этом_поймать_Гнусова,_показав_и_Пиворакову,_и_всем_остальным_в_нашей_кон­торе_кто_же_все-таки_есть_кто._

_Для_достижения_своей_цели_я_буду_распространять_о_себе_ложную_ин­формацию._К_примеру,_после_обеда_в_курилке_я_буду_говорить,_хвастаясь,_о_том,_что_я_в_обеденный_перерыв_выпил_с_другом_или_подругой_стакан-_два_вина_или_водки,_надеясь,_что_Гну­сов_донесет_об_этом_начальнику._

_Где,_в_какое_время_и_в_присутствии_каких_людей_я_об_этом_буду_говорить,_будут_знать_мой_компьютер_и_мои_друзья:_писатель_Б._Б._Хлебопеков_и_фотокорреспондент_газеты._«Наш_город»_В._И._Яковлев._Кроме_этого,_мне_придется_поставить_в_известность_еще_одного_приятеля_-_врача-терапевта_Витю_Абрамова,_так_как_мне_придется_периодически_сдавать_кровь_на_алкогольный_тест,_а_в_очереди_в_лабораторию_можно_просидеть_весь_день_и_так_и_не_попасть_с_анализами_к_врачу._

_Этот_эксперимент_я_думаю_провести_в_течение_двух_недель._Хотя_я_и не_святоша,_но_длительное_воздержание_от_спиртных_напитков_может_плохо_повлиять_на_мои_взаимоотношения_ с_друзьями,_да_и_подругами._В_России_всегда_опасались_непьющих._Двух_недель,_надеюсь,_вполне_будет_достаточно_для_того,_чтобы_мои высказывания_ о_выпивке_достигли_ушей_Пиворакова._

_Сегодня_вторник,_7_июля_1996_года»._

Борис Моисеевич прочитал написанный  текст, расставил, где необходимо, знаки препинания, сохранил информацию  в файле «Эксперт» и вывел ее на печать.

Прочитав еще раз написанное, теперь с листа, он положил его в конверт, запечатал, поставил дату и свою подпись и, дождавшись начала рабочего дня, унес его в сейф председателя профсоюзного комитета.



Петр Степанович Пивораков, бывший офицер-политработник, уволенный из армии после запрещения коммунистической партии, подался на родину и стал одним из строителей, в прямом и переносном смысле, светлого будущего. А поскольку он не привык работать, то ему пришлось очень туго. Он стал бригадиром штукатуров-маляров, поступил в строительный институт и занялся проф­союзной деятельностью. И вот уже по­шел третий год, как он стал начальником нашего управления. Его положи­тельные качества чудно переплелись с недостатками. С вышестоящими руководителями он был почтителен до безобразия, всем своим видом показывая готовность услужить, с подчиненными же он держал себя, как трамвайный хам, хотя иногда мог выступить в роли заботливого  отца. И в этом у него были свои последователи. Один из таких был не­кто Сиволапов, начальник погрузочно- разгрузочного участка.

Борис Моисеевич поражался характеру  Сиволапова, его поведению. В  кабинете у Пиворакова тот держал себя подобострастно: ноги полусогнуты в коленях, спина дугой, плечи опущены, рот приоткрыт до такой степени, что, казалось, вот-вот потечет струйка слюны. У него всегда наготове был один ответ: «Да, Петр Степанович, да».

За порогом же приемной это был уже другой человек: плечи расправлены, грудь вперед, походка становилась вальяжной, а взгляд - «я тебя в упор не вижу, быдло».

Сиволапов был, если можно так выразиться, штатным доносчиком, «стукачом». Об этом все знали и поэтому в его присутствии старались говорить на нейтральные темы. Он мог прийти утром с похмелья и попросить чего-нибудь для тушения пожара в груди, а через полчаса сдать тебя начальнику, но обставив дело так, будто бы ему поневоле пришлось выпить, чтобы не быть «белой вороной». Вот поэтому и он вошел в число «подопытных кроликов».



После обеда, собравшись на крыльце конторы, мужчины дымили, вяло перебрасываясь  словами. Июльская жара, казалось, растопила не только асфальт, но и мозги. Кто-то мечтал вслух о пиве, о раках, о вобле, а кто-то - о прохладе водоема. Борис Моисеевич подошел к ним.

- Вот я сейчас обедал со своим приятелем, случайно в городе встретил, лет пять не виделись, так он мне новый анекдот  рассказал. Хотите послушать?

Все столпились вокруг него.

-  В армии прапорщик выстраивает новобранцев и говорит:

-  Седня мы с вами будем совмещать пространство и время.

Голос из строя:

-  Товарищ прапорщик! Пространство и время несовместимы.

-  Ну-ка ты, вумник, выйди сюда. За­помни: это у вас в МэГэУ несовместимы, а тут ты будешь копать траншею от этого дерева и до вечера.

Все дружно рассмеялись. «Расскажи, Боря, еще какой-нибудь», - раздалось не­сколько голосов.

-  Анекдот в другой раз, а я сейчас пойду вздремну часок... на рабочем месте. Ради старых друзей на что только не пойдешь, - сокрушенно сказал Борис Моисеевич и тяжело вздохнул. - Вот пришлось грамм двести водки хватануть. - И он, похохатывая, удалился.



-  Что это ты, скотина, себе позволяешь! - заорал Пивораков, лишь только Борис Моисеевич переступил порог его кабинета.

Карцев аккуратно и плотно закрыл дверь и удивленно уставился на начальника. Багровое лицо того пылало гневом и казалось продолжением его клубного  пиджака, ноздри возмущенно раздувались.

-  По какому праву ты так себя ведешь?! - из пасти начальника вылетела очередная порция крика. - Ты что о себе думаешь? Считаешь себя незаменимым, подлец! Запомни и заруби себе на своем поганом носу: незаменимых нет! Даже если ты специалист высокой квалификации, все равно я найду двух спецов средней руки, буду им двоим платить твою зарплату, а они за это еще и руки целовать мне будут.

Борис Моисеевич молчал, ибо знал, что Пиворакову надо дать сначала спустить пар, для того, чтобы он начал соображать и слушать других. В гневе же он слушал только самого себя и возражений не терпел ни в какой форме.

Лицо Пиворакова постепенно начало менять свой цвет от малинового до землисто-серого, и лишь нос синюшного цвета, в сеточке красных прожилок, вы­давал его недавний гнев.

-  Ты что, козел, молчишь? Дерьма в рот набрал, что ли? - Он, довольный, рас­смеялся своей шутке.

-  А о чем говорить? Я ведь не знаю причину вашего гнева. В чем я провинился? - Борис Моисеевич говорил ти­хим, спокойным голосом, словно боялся потревожить больного человека.

-  А в том, что пьешь, как лошадь... нестроевая. Да к тому же в рабочее время.

-  Я пью? Что я пью? - удивился Карцев.

-  Ты мне тут целку не строй! - на­чал опять заводиться Пивораков. - Ты думаешь: я не знаю? Ошибаешься, я все и про всех знаю, голубчик, - его глаза победно блеснули из-за слегка затемненных очков. - И ты, подлец, ответишь за все по всей строгости. Ты ведь знаешь мой приказ: на рабочем месте спиртное не употреблять. Я уже вон сколько рабочих выгнал. А тебя я могу не только премии лишить, но и с работы выгнать. И куда ты пойдешь? Кому ты будешь нужен такой, с такой записью в трудовой? Ну! Что, пес, молчишь?! Говори. Давай соври мне что-нибудь, да поскладнее, может, и прощу. Ну, говори! - он повысил голос.

-  Я, Петр Степанович, так до сих пор и не понял: в чем же моя вина? - с печалью в голосе проговорил Карцев.

-  Да ты, скотина, еще вздумал надо мной издеваться, что ли? Люся! - он щелкнул тумблером внутренней связи. - Люся! Быстро ко мне вызови проф- богиню. Пусть все бросает и рысью ко мне. - Пивораков вскочил из-за стола и нервно заходил по кабинету. Лицо его вновь начало наливаться кровью. На робкий стук в дверь он рыкнул: «Войдите!»

-  Алевтина! - обратился он к председателю профсоюзного комитета, - со­бери срочно профком. Будем увольнять этого подлеца, - он пренебрежительно махнул рукой в сторону Карцева, покорно стоявшего в стороне, у длинного ряда стульев, протянувшегося вдоль стены.

-  Бориса Моисеевича?! А за что? - удивилась Алевтина Алексеевна.

-  За пьянку. Он на работе уже вторую неделю пьет. Вы что думаете - я терпеть буду? - Он встал в эффектную позу: - Никогда! Я его спрашиваю, по­чему пьет, а этот подлец (опять кивок головы в сторону Карцева) все отрицает. А я все знаю. Вот, - он наклонился к перекидному календарю, - во вторник 200 грамм водки со старым другом, в среду две бутылки пива и сто грамм водки. В четверг - две бутылки пива. Один. Видишь ли, - обратился он опять к профсоюзному лидеру, - он меня боится и поэтому пьет один. Пивом похмеляется, сволочь этакая. Дальше... Пятница. В обед с приятелями из соседнего управления выжрали две бутылки коньяка. Вишь, красавец какой, на коньяк его потянуло. Так они еще и вечером после работы пару бутылок вы­пили. Не хватило им, понимаешь ли. Ну и так далее. Вот и сегодня он с утра начал пиво пить. Я понимаю, что под­рядчики приехали. Признавайся, - по­вернулся он к Карцеву, - пил пиво сегодня?

-  Пил, Петр Степанович. Безалкогольное. Подрядчики привезли в подарок. Холодненькое, только что из холодильника Бутылки потные еще были, как утренней росой покрыты. Вот я и не удержался. Выпил две бутылки. На улице такая жара...

-  Ты мне тут басни не рассказывай. Я все знаю: что, где, когда и с кем ты пил! Готовь, Алевтина, профком, - он притворно вздохнул: - будем увольнять. Чтоб другим неповадно было, - в его голосе вновь послышался металл.

-  Петр Степанович! А может, сначала разберемся?

-  Чего тут разбираться? Будем увольнять, тем более он сам подтверждает, что пиво сегодня пил.

-  А мы ведь с вами, Петр Степанович, больше чем две недели не виделись. Так с чего вы взяли, что я после обеда пьяный или выпивши бываю? Вам об этом Гнусов рассказывал, не так ли?

-  Ну не только Гнусов, - он смутился. - А тебе-то какое дело до того, кто мне рассказывал? Ты за себя отвечай!

-  Так я и хочу за себя ответить. Дело в том, что я знаю, кто на меня стучит. Это, в первую очередь, Сиволапов. А вот почему на меня начал наезжать Гнусов, я не знаю. Есть слухи, что он мое место присмотрел для своего зятя. Короче, его активность начала мешать моей работе, исполнению моих служебных обязанностей. Вот я и решил проверить его, как говорится, на вшивость. Я даже об этом заранее написал. Если вы позволите, Петр Степанович, то Алевтина Алексеевна сходит за тем конвертом, что я оставил  в ее сейфе в прошлый вторник. А потом, с вашего позволения, продолжим разговор.

Пивораков заинтересованно осмотрел Карцева, словно пытался отыскать в нем новые для себя черты. Пока проф- богиня бегала за конвертом, он тщательно  протер свои очки, по нескольку раз осматривая их на фоне окна, поудобнее устроился в кресле и в ожидании от нетерпения забарабанил пальцами по столешнице.

После того как Алевтина Алексеевна принесла конверт, он отдал распоряжение е секретарю никого в кабинет не за­пускать и ни с кем по телефону не соединять и вскрыл конверт.

Прочитал текст раз, другой. Задумчиво посмотрел на Карцева, на Алевтину и вновь уставился на листок бумаги. Его губы от напряжения шевелились, слов­но он заучивал молитву, а на широком лбу то появлялась, то исчезала продольная морщина, показывая ход мыслительного процесса.

-  Да, круто. И что ты этим хочешь сказать, академик?

-  Я, в принципе, больше ничего не могу добавить, кроме того, что я каждый день заносил в компьютер список сотрудников, в присутствии которых я де­лился своими рассказами о выпивке. Это легко проверить. После нашей беседы я вам принесу распечатку, а если желаете, могу это сделать в вашем присутствии. Кроме этого, у меня есть результаты тестов на алкоголь.

-  Интересно, очень интересно. Это значит, что ты меня подставил?

-  Не я и не вас. Я подставил Гнусова, вернее, он сам подставился, ибо в пере­численном вами перечне моей вины есть такая информация, которая была известна только ему одному. А почему вы по­верили непроверенным данным - не мне судить.

-  По твоим словам получается, что Гнусов меня подставил, и я начал тебя драть не из-за чего... Постой, постой... А пиво?

-  Я же вам говорю, что оно безалкогольное. Его можно пить даже шоферам и беременным.

-  Да иди ты. Такого же не бывает.

-  Бывает, Петр Степанович, бывает, - вступилась за Карцева Алевтина Степановна. - Я тоже пробовала такое. И цвет, и запах, а кайфу никакого - сплошной обман.

-  Надо же, а я и не знал. Надо будет попробовать. Да, Карцев, не оценил тебя я правильно... Это же что получилось: Гнусов - кукловод, а я - марионетка, кукла, которую можно дергать за все концы. Циркач, фокусник... Ладно, иди работай, а за мою горячесть прости, сто грамм и яичко за мной. И того... языком поменьше крякай. Давай, топай, а мы тут с профсоюзом еще кой-какие дела порешаем.

Этот эксперимент закончился вполне  благополучно в этот раз для Бориса Моисеевича. А Гнусов незаметно исчез, как было сказано: уволился по собственному желанию... начальника.